Внешний вид
Гарт и Сольха
У людей так часто бывает: гложет и терзает изнутри какое-то неподъемное желание, та самая мечта, что голубее эгейского моря, ворочается, не давая ни заснуть, ни спокойно бодрствовать, и все тянет, тянет на себя и к себе, а ты все никак не можешь понять, что именно с тобой происходит. Почему хочется бросить все на свете и рвануть на всех парусах туда, где теплится огонек той самой твоей желанной мечты, ты поймешь только тогда, когда в действительности пойдешь на поводу у этого желания. Бросишь все. Оставишь привычное, отказавшись от всего родного и бесконечно близкого, а сам – в дорогу, в даль, не останавливаясь и ни на минуту не оборачиваясь на то, что может камнем притянуть обратно и больше не пустить. Иногда нам приходится чем-то жертвовать и что-то терпеть для того, чтобы добиться желаемого: это может быть и несуразная малость и серьезное лишение, от которого долго еще будет горько на душе, но если в тебе есть достаточно упорства и желания, то рано или поздно, но ты будешь вознагражден за свои старания, за свои жертвования, за свое терпение…
С другой стороны, все может быть не столь трагично.
Скорее даже совершенно обыденно.
Вот такое – оно происходит сплошь и рядом.
Проснулся однажды утром один человек в своей уютной постели, специально задвинутой в самый угол комнаты так, чтобы на нее не попадали солнечные лучи, проснулся и подумал, что было бы совсем неплохо посвятить этот субботний, ленивый, долгий день какому-нибудь толковому занятию, да желательно, чтобы подальше от города. Туда, где точно не будет ловить связь потрепанный жизнью и временем телефон, особенно если предусмотрительно его поставить на беззвучный режим или выключить вовсе, туда, где нет автомобилей и нет дотошного внимания от зорких людей, каждый из которых хочет подойти и спросить дорогу, предложить взять рекламный проспект, зайти в местную религиозную общину за печеньем или станцевать веселый танец во славу какого-то странного праздника. Не то, чтобы это желание было вызвано попыткой убежать от всего окружающего общества, с каждым новым днем подступающего все ближе и уверенно сжимающего кольцо из хороших и добрых людей, хотя эту спонтанную поездку можно было приобщить и к сему неприятному факту. Не была она и попыткой сбежать от присутствия самого себя: выбрать какой-то новый образ для целого дня и только им и пользоваться, только в его шкуре и жить от рассвета до заката, пока не наступит утро воскресного дня. Возможно, однако, что именно настойчивое желание главного секретаря, носящего гордое львиное имя Леона, устроить именно сегодня, именно в субботу, какой-то официальный прием с литературными агентами из соседней страны, послужило той причиной тому, что с самого утра этот человек лихорадочно одевался в то, что находил на первом этаже своего особняка, и уже рвался в путь. День обещал быть действительно жарким, поэтому сборы его ограничились простой одеждой и непременным аксессуаром, с которым он не расставался уже на протяжении нескольких лет, - шляпой. Нельзя было никак отказаться и от колец, и от амулетов, без которых вроде бы солидный и взрослый мужчина никогда не показывался на улице. И, в завершение всего, ключи от автомобиля. Образ закончен. Образ. Какой именно стоит выбрать для своей жизни сегодня, а какой лучше спрятать для своих сумбурных грез – вот тот вопрос, которым рано или поздно задается любой человек, вынужденный жить сразу на несколько миров. Принадлежать им обоим и никогда не давать одному узнать о другом. Что и говорить тогда про Мортимера Эддингтона, привыкшего жить сразу на четыре реальности и сумевшего за столько лет смешать их лишь поверхностно, слишком незначительно для того, чтобы это имело хоть какое-то значение. Образ выбрать не так-то уж трудно, как кажется на первый взгляд. Тяжелее всего, когда ты сам до конца не можешь быть уверен, что именно это и именно сейчас тебе подойдет. Это главная ошибка и самая страшная западня. Ведь именно от нее получаются бессвязные движения, никак не выглядящие настоящими и естественными, так возникают ненужные разрозненные мысли, от которых постепенно не остается никакого спасения, так и только так совершаются самые глупые поступки, исправлять ошибки которых можно в течении всего остатка твоей жизни, а сам ты – уже не единое целое, ты рассредоточен и расколот, пока не сможешь подобрать оптимальную величину. Очень важно выбрать правильный взгляд. Важнее всего остального. Одежда, украшения, даже лицо – все второсортно и все вторично, если ты не способен изменить свой взгляд и дать ему ту натуральность, которой поверят все окружающие. Твоя жизнь становится игрой, спектаклем, в котором ты будешь главным героем, и отступать тебе уже некуда. Тебе решать, каким выйдет следующий акт, и тебе же решать, как именно нужно себя вести себя в нем, как шагать, как дышать. Это тоже важно, но не так, как момент прилаживания образа к телу.
Свою уникальную палитру Мортимер собрал уже давно и умело использовал из нее то один образ, то другой, то смешивал, как художник краски, сразу несколько противоречивых фигур, пока не добивался совершенно нового эффекта. Ему это нравилось. Это щекотало нервы и заставляло пребывать в постоянном напряжении, от которого ночами оставалось только приятное, вовсе не гнетущее чувство усталости. Сегодня, взглянув на себя перед самым выходом в зеркало, криво стоящее в гостиной на полу, он подумал, что именно так выглядел бы ныне покойный человек по имени Мортон, если бы дожил до сорок второго года своей жизни и если бы продолжил заниматься тем же, чем занимался в далеких девяностых годах. Только черты лица были бы другими. И взгляд – совсем не такой.
Тебе пора снова наведаться к пластическому хирургу, Морти, к своему спасителю и благодетелю. Может быть, ты зря тогда разделался с тем ловким и рукастым мужичком? Как его звали? Гиллиан? Он был итальянцем, я знаю, что ты их не любишь. Но зато он знал, что делал, и делал это хорошо.
А еще он знал, как я выглядел до операции и как выгляжу после. Он сдал бы меня при первом же удобном случае.
Какой ты злой, Морти. И, все-таки, твою мордашку пора подправить. Смотри, щеки уже начали обвисать.
Мужчина провел тыльной стороной ладони по щеке, побритой наспех с вечера, и только пожал плечами. Не так уж плохо все выглядело и утрировать было рано, но долго тянуть с этим вопросом точно было нельзя: пройдет пара месяцев и этот скрипучий голос в голове будет совершенно прав, а врача придется хватать первого попавшегося. Просто потому, что выбора уже не будет. Поиски нужно было начинать еще раньше, но теперь главное не упустить момент и приняться за них хотя бы с сегодняшнего вечера. Написав записку самому себе, Морт приклеил ее в середину зеркала и, подхватив ключи от спортивного автомобиля, уже порядком застоявшегося без дела, вышел из дома.
Дорога до того места, куда он направлялся, должна была занять из этой части города какую-то пару часов, если только нелюбимые колеса не приведут его в серьезный дорожный затор. Заводя мотор, мужчина испытывал некоторое сожаление о том, что не может добраться до своей цели более удобным и комфортным для себя путем, но для достижения желаемого всегда приходится чем-то жертвовать, прилагать какие-то усилия или страдать, даже если само по себе это страдание – сущий пустяк.
Заторов в такой ранний час, да еще и в выходной день, в городе практически не оказалось. По крайней мере их не было на том маршруте, который выбрал для себя Морт. Скоротать дорогу, которая действительно заняла чуть больше, чем два часа, помогала поставленная на случайное перемешивание музыка, среди которой угадывались композиции старого альбома Холланда, классические рок-баллады и едва ли не записи симфонического оркестра – подобная «каша» вполне соответствовала жизненным представлениям этого человека.
Мягко пробежавшись шинами по гравию, серебристо-белый автомобиль остановился на пустой парковке, расположенной на приличном расстоянии от конечной точки намеченного пути. Дальше полагалось идти пешком через небольшую лесополосу, чтобы звуки работающего мотора не пугали местных обитателей, а автомобильный выхлоп не загрязнял выше нормы окрестный воздух. Оставив автомобиль на стоянке, Мортимер сдвинул шляпу на затылок и неторопливо двинулся в сторону городских конюшен города, который привык называть своим родным и самым дорогим сердцу – один комплекс из нескольких, что были разбросаны на разном удалении от окраин Сакраменто. И один из самых близких. Именно здесь пару лет назад он завел хорошие отношения с хозяевами и даже имел на своем попечении двух лошадей, обеспечивая их всем необходимым и взамен имея полное право приезжать в любое время дня и ночи только для того, чтобы пообщаться с ними или устроить им выездку. Лошадей он любил всегда. Еще в детстве, в непридуманном детстве ребенка из Сан-Франциско, он любил кататься на лошади по побережью – у родителей его друга Стенли были добрые родители, занимающиеся разведением лошадей, и всегда давали детям поиграть с теми, кого оставляли себе. С непородистыми, лохматыми и косматыми лошадками, которых сколько не вычесывай, а грива все равно пойдет колтунами. Но даже такие они безмерно нравились молодому Морту и вот, спустя столько лет, в своей взрослой жизни он никак не мог отказаться от этой затаенной любви к прекрасным и горделивым животным.
Его заметили еще издалека, стоило показаться на дорожке к деревянному грубому забору – сидевший на скамье господин Гремсон, управляющий и заведующий порядком, радостно махнул рукой, приветствуя Морта, и тот не стал медлить с ответным приветствием, тоже активно замахав рукой пожилому знакомому. Тот приподнялся, когда Морт подошел ближе, и оба обменялись привычным рукопожатием:
– Какими судьбами, мистер Эддингтон? – засмеявшись, мужчина похлопал одного из своих любимых посетителей по плечу – то, что пришедший был ниже его почти на пол-головы, отлично способствовало их практически родственным отношениям. Пожилой управляющий быстро проникся доверием к этому человеку, а Морт, в свою очередь, старательно держал требуемую маску, чтобы получать желаемое и поддерживать эти отношения на должном уровне. С правильным градусом.
– Соскучился, Гремсон, просто соскучился, – сняв шляпу, гость обвел ей в вытянутой руке весь огромный участок, не обозримый с такого ракурса, после чего вновь надел на голову и улыбнулся управляющему. Было ли привычное к нему обращение именем, фамилией или прозвищем, он не знал, просто по привычке, как и все, называя его именно так. С другой стороны, мистеру Гремсону было совершенно все равно на то, что Морт просил никогда не называть его ни по полному имени, ни, тем более, по звучной фамилии, - могу я сегодня взять кого-нибудь из «близнецов» на прогулку?
Пожилой мужчина засмеялся и еще раз широкой ладонью хлопнул Морта по плечу.
– О чем речь, мистер Эддингтон!
Эти две лошади было совершенно не похожи друг на друга.
Красивый каурый жеребец был моложе статной саврасой кобылы, а родственниками они не были даже самыми дальними. Откуда к ним пристало это прозвище – «близнецы» – сам Морт не знал. Это появилось еще в то время, когда оба его воспитанника были несмышлеными жеребятами. Старик Гремсон открыл ворота, пропуская его на территорию конюшен, а сам остался снаружи, присев обратно на свою лавку в теньке: он знал, что Морт знает дорогу и точно не заплутает даже впотьмах, не то что сейчас, в разгар дня. Время на часах спешило к полудню.
Гарт и Сольха встретили его безмерной радостью и веселым ржанием – так ждет верная собака своего хозяина, но даже ей недоступен такой спектр эмоций, который проявляет затосковавшая без любви и ласки лошадь. В последнее время ему действительно не хватало времени приезжать сюда надолго, но сегодня – сегодня все должно было быть иначе. Правда вот мужчина ума не мог приложить, как вывести на прогулку одновременно двух лошадей и ни одну из них не оставить обиженной. Надев на обоих легкую сбрую, Морт вывел их из стойла на огражденную деревянным забором территорию, где обычно катали верхами детей или учили неопытных наездников. Сегодня здесь было пусто, поэтому, пока голову не посетила удивительно умная мысль, мужчина решил выпустить лошадей сюда, пока не сможет рассчитать время, которое сможет уделить и Гарту, плюшевой мордой тычущемуся в его плечо, и Сольхе, нетерпеливо переступающей звонкими, недавно подкованными копытцами. Снаряжение, подтянутое по их размерам, он захватил с собой в полном объеме, а потому, выводя лошадей под солнце, сильно кренился в одну сторону, едва не роняя два седла сразу. Вес они имели отнюдь немалый.
Бросив седла на утоптанную землю, мужчина потрепал ластящуюся не хуже кошки кобылку по стриженной гриве, пропустил между пальцев жесткую шерсть. Вот она, та компания, которая никогда не предаст. Вот те, кому может довериться всякий. Животные, которые дарят душевное спокойствие и моральное благополучие.
Эй, Морти, а это кто?
Свербящий голос был настолько опостылевшим, что хотелось от него отмахнуться. И все же мужчина обернулся по сторонам, стараясь заметить еще раз то, что, видимо, ухватил только мельком. С любопытством подхватился и каурый жеребец, пройдя несколько шагов в сторону забора, у которого, совсем неприметная, маленькая, стояла девочка – ни дать, ни взять, а потерявшийся ребенок.
- Привет! – громко крикнул сорокалетний «ковбой», сбивая шляпу на затылок и облокачиваясь на спину светлой лошади. Та подергала шкурой и, наклонившись, толкнула его в висок, недовольная долгим бездействием, так, что мужчине пришлось отводить ее голову в сторону, чтобы продолжать видеть ребенка. Горделивый момент был упущен, - ты тут одна?
Он отпустил длинный повод, на котором выводил своих любимцев, и пошел в сторону девчушки, но дробный перестук копыт за спиной не оставил никакого шанса пообщаться наедине: норовистые «близнецы» не желали отставать, бок о бок проследовав за своим пусть и не владельцем, но хозяином.
Зрение действительно начало его подводить. С каждым годом эта проблема вставала все острее: теперь он не мог себе позволить выходить на улицу, не надев линзы или не водрузив очки на нос. Вблизи оказалось, что перед ним вовсе не ребенок, а молодая девушка – просто ее совсем невеликий рост и хрупкое телосложение ввели в заблуждение. Рост вообще делает человека моложе, чем ему есть на самом деле.
- Привет, – еще раз, но уже заметно тише, проговорил Морт, останавливаясь неподалеку от обратной стороны забора – всего лишь бревна, скрепленные вместе, на которых можно было сидеть, сквозь которые можно было пролезть, но через которые не думал скакать ни один местный копытный воспитанник, - тоже любишь лошадей, да?
Приветливо улыбнувшись, он приобнял голову Сольхи, выглянувшую из-за плеча и в итоге удобно умостившуюся на нем. Карие глаза этой светлой лошади умиротворенно взирали на незнакомую девушку, в то время как молодой жеребец все не мог находиться в покое и то подходил к забору, то, дурачась, отскакивал от него, взбивая копытами высокую пыль.
- Я тут часто бываю, а тебя не видел, – продолжил болтовню Морт, поглаживая светлую кобылу по непривычно мягкой для лошади шкуре, - ты пришла на занятия? Их сегодня не будет, к сожалению.
Отредактировано Mort Eddington (2014-08-17 23:15:30)
