Ноябрь – самый странный и неоднозначный месяц. С одной стороны, уже и осень уходит на закат, а зима восходит на горизонте, а с другой стороны… С другой стороны, пока как-то и зимнего настроения, и зимней погоды не ощущается. Более того, уже вот как неделю на улице дует промозглый ветер, а облака, несущие снег, не спешили появляться на небе, только какая-то серая пелена заволокла его, нагоняя депрессию и осеннюю хандру. В последних числах, а именно, двадцать четвертого ноября эта болезнь настолько обострилась, что сидение в четырех стенах, неважно какими обоями обитых, сидение в комнате, неважно насколько уютной и теплой, сидение в кресле, неважно насколько мягком, стало просто невозможным для Эшли. Для Эшли, всегда жизнерадостной и оптимистичной, месяц ноябрь был особенно тяжел: она, безусловно, любила проводить долгие осенние вечера в доме своего отца, укутавшись в плед и уткнувшись носом в книгу, нацепив на нос очки, чтобы буквы не расплывались в неразборчивые строки, в последнее время зрение девушки становилось хуже и хуже. Ей нравилось, что даже Гизмо, беспокойный и взбалмошный Гизмо, в такие вечера вел себя смирно, тихо лежал у неё в ногах, изредка грустно вздыхая.
Какое-то приятное одиночество чувствовалось во всей этой обстановке, особенно когда Хью задерживался на работе, но, увы, на улице стоит еще полдень, ни о каком уютном вечере и речи идти быть не может. Гизмо в грязи возится на дворе, в дом его не пустишь, а ежели пустишь, то полы потом не отмоешь от его следов. Телевизор? Но что интересного показывают по его каналам? Что толку глядеть в мелькающие, но лишенные всякой мысли картинки? Книги? Но Эш, кажется, все перечитала за последнее время. Или нет? Девушка окинула взглядом комнату и тяжело вздохнула. Нет, тут ей ловить нечего. И внезапно на лице её заиграла хитрая улыбка – мысль настигла её, как лиса зайца, и так вцепилась в загривок, что Эш быстро собралась и, захлопнув за своей спиной, дверь в дом, понеслась по улицам Сакраменто эдаким ярким всполохом: в отличие от одетых в серые пальто прохожих, поднявших воротники и кутавшихся в однотонные плащи, она не позволяла «серому настроению» прокрадываться в своё сознание и, что не следовало, впрочем, из первого, в свой внешний вид. Её ярко-синее пальто, приятно оттенявшее аристократичную бледность кожи девушки, её ярко-голубой шарф, приятного горчичного оттенка сапоги на невысоком каблуке – всё это контрастной стрелой прометнулось по улицам Сакраменто, прометнулось, словно ветерок пронесся, забирая с собой всю скуку и тоску, прометнулось и оказалось у небольшой книжной лавки. Небольшой, но по своему уютной.
Эшли приостановилась у двери лавки, поумерила свой пыл, хотя на её прежде бледных щечках все же играл еле заметный румянец, она несколько запыхалась от такого марафона по городу, и тихонько отворила дверь, толкнув тоненькой ручонкой дверь вперед. Не прозвенел колокольчик, как при обычном входе в какой-нибудь магазинчик, и это особенно нравилось Эш в этой лавке. Почему? Думаю, это станет нам ясно из того, что произойдет несколько позднее, а пока немного отклонимся от основного повествования, и узнаем, что же именно связывало юную Нортон и эту книжную лавку, поскольку уже как месяц эта девушка с завидной регулярностью появлялась здесь, часами просиживая у полок с книгами, но очень и очень редко возвращаясь оттуда с покупкой. Все было просто, она однажды случайно, в один из теплых дней октября, пребывая в особо благостном настроении, забрел на эту улицу и взгляд её приковала скромная вывеска этого магазинчика. Заглянув в теплое его нутро, Эш обнаружила там длинные полки с книгами и почти полное отсутствие персонала, что автоматически проассоциировалось в её воображении с библиотекой, так же тихо и уютно тут было. Вот и заглядывала она сюда с особой любовью, просиживала часы, читая различную литературу, от классики литературы в духе Вальтера Скотта или Гёте до современных бестселлеров, почему-то именно в этом магазине казавшихся Эш особенно удачными и захватывающими.
Девушка стянула с руки синие перчатки и спрятала их в карманы своего пальто – ей казалось неуважением брать книги в необнаженные руки. Казалось неуважением, но, более того, ей нравилось кончиками пальцев ощущать шероховатый или, напротив, гладкий переплет книги, нравилось прикасаться к страницам, буквы на которых словно были высечены чернилами. Нравилось представлять, как кто-то, сидя зимним, а может и летним вечером сидел, склонившись над письменным столом, каждую из букв аккуратно выверял своим пером – да, именно такая картина рождалась в её голове, если в руках девушки оказывалась старинная рукопись. Нравилось ей также думать о том, как некая Вида Винтер, к примеру, сидит в своем кресле и пишет новый бестселлер, новый шедевр готической литературы, бестселлер, несший на себе оттенок и легкий привкус средневековья.
- Что же на сей раз… Ну-ка, взглянем сюда…
Задумчиво пробормотала Эшли, по тихому помещению прошелестел её мягкий, нежный голос и затерялся среди книжных полок. Она заправила за ухо выбившуюся светлую прядку, привычно повела после этого плечами, для неё это был своего рода ритуал, и протянула руку к переплетам. Пальцы её заскользили по корешкам книг, девушка задумчиво облизала бескровные губы. Она аккуратно потянула на себя что-то в бордовой обложке и обнаружила «Записки из мертвого дома» Достоевского в переводе, раскрыла первую страницу и погрузилась в чтение. Девушка могла и час, и два простоять в таком положении, прямая осанка, но склоненная вниз голова, устремленный на исписанные страницы взгляд, если бы её периферийное зрение не зацепило одну интересную деталь в интерьере помещения. Она бывала здесь так часто, что каждая мелочь глубоко врезалась ей в память и любое изменение Эш чутко замечала, это позволило ей и на сей раз обратить своё внимание на книгу, лежавшую на отдельном столе.
«Ого, неужто новое издание? Интересно, кто же автор…»
Эшли косила взглядом в сторону книги, но как-то не решалась приближаться, взглянуть на неё, тем более что в руках у неё уже была книга. И всё-таки природное любопытство постоянно отвлекало её от чтение, и девушка время от времени поворачивала голову в сторону того стола, близоруко вглядывалась в обложку, но, ничего не видя с такого расстояния, только беспомощно моргала и опускала взгляд обратно, вновь обращаясь к «Запискам из мертвого дома».