13 апреля, Сакраменто, кампус.

- Ты поедешь в Нью-Йорк, чтобы поддержать меня? – я коротко мотнула головой из стороны в сторону, отводя голубые глаза от ее задумчивого лица, банально так усыпанного веснушками. Изучение цветочного узора на обоях сейчас казалось мне достойным поводом для отказа. Она посмотрела с укором, а я с этим взглядом одновременно дрожащими пальцами крепко сжала билет, сложенный в четыре раза во внутреннем кармане толстовки. Я знала, что не смогу пропустить столь важное событие, для Киры завтрашний чемпионат не просто очередная ступень в ее спортивной карьере, которую она без труда преодолеет, он – решающая точка, которая даст старт ее новой жизни. Если она победит – то уедет в Нью-Йорк, тот город, в котором я прожила большую половину жизни, и у меня не было ни малейшего желания возвращаться в шумную, поглощающую, завораживающую светом неоновых огней столицу мира. Слишком безразмерная, спешная, неугомонная и рвущаяся прожить каждый день как последний, я в этом ритме не чувствовала себя своей уже очень давно. И сейчас, отвернув лицо, до последнего надеялась, что она скажет «а знаешь, к черту этот спорт, давай-ка я лучше останусь в Сакраменто?», и это бы звучало так же абсурдно, как выпавший внезапно снег в сердце Сахары.
- Извини, но у меня завтра семинар по английской литературе, - резко разворачиваюсь, бросая на Киру вызывающий взгляд. Да, вот так справедливо я ставила ее судьбоносный выход на ледовую арену и свой тест по литературе на одну ступень по значимости. Наплевать мне на литературу, и на спорт последние месяцы мне тоже наплевать, я его почти возненавидела. Зато мне не все равно, кто будет жить со мной в комнате в ближайшие четыре года. Я хочу, чтобы она осталась. Чтобы вставала в шесть утра и ложилась в десять, чтобы ела свою дурацкую здоровую еду, пила чай с ромашкой и всегда сразу мыла за собой посуду. Чтобы почти не разговаривала со мной, язвила в своей привычной манере и любила пыльный запах старых книг. Чтобы ее голос звонкими нотами разлетался по комнате, когда она хохотала, обсуждая с первыми лучами рассвета со своим тренером очередные прогулы, чтобы мешала мне спать. Чтобы ерничала, когда я сижу к ней спиной и ненавидела мой ноутбук. Хочу, чтобы она осталась здесь, в этой комнате и в моей жизни.
- Ясно, - развернувшись ко мне спиной, девушка методично и раздраженно скидывает вещи в небольшую спортивную сумку: красная кофта с белыми полосами на рукавах, черные брюки, макбук и плеер, дальше я перестаю наблюдать за ней, чувствуя, как глаза начинает щипать. Еще разреветься не хватало из-за того, что ты хочешь остаться, а ей во чтобы то ни стало надо победить и уехать в Большое Яблоко. Это ее жизнь, ее страсти и увлечения, ее мечты, не тебе решать, как ей жить. И я все это понимала, однако, удушающая обида не желала отступать, наваливаясь с пущей силой. Не в состоянии более выдерживать молчания, повисшего в звенящей тишине, я вышла из комнаты, громко хлопнув дверью. Пусть делает что хочет, мне с этой минуты все равно.
Кому я вру.
Сегодня я встала в десять, и, умывшись и накрасив лицо, приготовила завтрак – несколько горячих бутербродов с сыром и две чашки чая – для себя с лимоном и для нее с ромашкой. Я пустила ее в свой эгоизм, и что в итоге? Кира за пять минут поела, извинилась за спешку, и, сказав, что ей нужно бежать, скрылась за дверью еще на два часа, оставляя на меня посуду и разочарование. Затем явилась к полудню, скорее всего, обойдя перед этим половину этажа и заглянув в каждую вторую женскую комнату, снизошла до меня. Пусть думает, что я не приеду. Оказавшись в ванной комнате, я прислонилась затылком к холодной стене и сползла вниз, доставая из кармана смятый прямоугольник плотной глянцевой бумаги голубого оттенка, приглашавшей меня во дворец спорта.
Завтра в шесть вечера все будет решено.
- Надеюсь, ты проиграешь, - задеваю ее плечом, возвращаюсь в комнату, на что девушка мне ничего не отвечает, печально опустив глаза в пол, покидая нашу с ней совместную жилплощадь и, наверняка, недоумевая от того, чем заслужила столько желчи в свой адрес.

***

14 апреля, Нью-Йорк, самолет.

Закрыв веки, я собиралась подремать, безрезультатно пытаясь прогнать из своей головы слова, сказанные Кире практически перед самым ее отлетом: «Надеюсь, ты проиграешь». Нельзя было так говорить, и теперь острые уколы вины покрывали каждый дюйм кожи, напоминая о том, какая я все-таки мерзкая. Она не проиграет, она же столько тренировалась, она талантливая, я просто знаю это. Куплю ей цветы и буду одной из первых, кто заключит девчонку в объятия, чтобы сказать о том, какая она молодец. Обязательно буду.

***

14 апреля, Нью-Йорк, дворец спорта.

Сегодня я увижу ее родителей. Много чего впервые случится в последующие несколько часов, а пока я робко проотянула билет, от которого в считанные секунды женская рука оторвала корешок, и встречающая гостей леди сказала, в какой сектор мне пройти. Билет мне оставила сама Кира на кровати около двух недель тому назад, поэтому я ничуть не удивилась, поняв, что место мне предназначалось в первом ряду, сразу после столов судей, там же, где сидели ее мать, отец, судя по всему друзья и еще какие-то люди, связь которых с Эллердайс я установить не смогла. Стараясь оставаться тенью, я скромно присела на свое место, скрещивая руки на коленях и с волнением ожидая начала соревнований. Раньше мне не доводилось бывать в подобных местах и в подобной обстановке. Мне всегда казалось, что попасть на такого рода масштабности мероприятия могут только или избранные, или очень богатые люди, так оно и есть, по большому счету… Люди все пребывали, мне вспомнился цирк, куда в детстве я ходила с родителями и сестрами. Мы приходили чуть ли не самыми первыми, занимали свои места и смотрели, как постепенно из всех дверей, со всех сторон стекались зрители, как муравьи к своему муравейнику. Этот муравейник был холодным, просторным, с высокими потолками, и от цирка его отличало то, что входов у него было меньше, всего два, с правой и с левой сторон.
Через сорок минут свет стал более приглушенным, а в зале воцарилась тишина. И тут я подумала такую глупость, которая в момент дзена ни за что бы не проникла в мое сознание – а вдруг я ее не узнаю? Ага, как же. Ты же не слепая, Руни. Да и тут, наверное, объявляют. С правой стороны от меня сидели две девушки примерно двадцатилетнего возраста и о чем-то сосредоточенно щебетали на незнакомом мне языке. Не сильно похоже на канадский, я не то, чтобы сильна в лингвистике, но пока еще могу отличить европейские языки от заокеанских, плюс в Ванкувере основная часть населения – англоговорящие граждане, поэтому с самого первого дня знакомства с псевдо-канадкой я подозревала, что она своим странным акцентом чего-то недоговаривает.
- Простите, - обращаюсь к одной из говорливых соседок, на что та оборачивается, хмурит брови, разводит руками в стороны, делает умное лицо и выдавливает что-то вроде: «Ай донт андестэнд инглиш». Ясно-понятно.
Извиняюсь, возвращая внимание к покрытой льдом площадке. Холодно. Хочется обнять себя руками за плечи. Комментатор начинает что-то бубнить, и звучит имя первой конкурсантки. Бурные аплодисменты, сердце бьётся так, словно вот-вот выпрыгнет, но нет, первой выходит не Кира. Международный чемпионат и от каждой страны всего две девочки, которые катают одиночные программы. Америка, Франция, Япония, Россия… Каждый номер занимает всего пять минут, то есть выйдем мы отсюда часов через шесть, если повезет.

***

- Кира Эллердайс, - объявляет комментатор, и я все равно вздрагиваю, хотя прошло уже более двух часов, и мне удалось привыкнуть к резковатому и сухому голосу этого мужчины.
«Кира Эллердайс, Кира Эллердайс, Кира Эллердайс» - эхом пульсирует в висках, и я едва ли держу себя в руках, чтобы не вскочить с места и не подбежать к ограждению. Давай, Кирочка, ты сможешь, у тебя все получится.
На ней короткое красное платье с серебристыми прожилками, белые коньки, сценический яркий макияж, темные волосы стянуты в тугой идеальной ровный пучок на голове, украшенный алым цветком, и все, больше ничего. Сейчас, одна на такой большой и пугающе белой площадке она казалась совсем маленькой и беззащитной. Беспристрастное лицо, не выражающее никаких эмоций, холодный отрешенный взгляд, плавные, отточенные годами тренировок движения. Никогда раньше я не видела ее такой… красивой и собранной. Все, что было вокруг девушки, на эти пять минут перестало существовать – громкие аплодисменты каждый раз, когда она, рассекая лед, делала что-то такое, что по мнению большинства зрителей считалось очень сложным, родители, смотрящие на американку с гордым блеском в глазах, и тем более я, сидевшая молча и боявшаяся даже дышать слишком шумно. Мне сложно судить, хорошо она каталась или плохо, потому что для меня бесспорно лучше всех. Я бы, будь в судейском составе, отправила остальных девочек по домам.
А затем… затем наши взгляды встретились, она проезжала так близко к той стороне, с которой сидела я, и, немного приподнявшись, я улыбнулась ей, надеясь, что она меня увидела и поняла, что несмотря ни на что, я пришла ее поддержать. Последнее, что я запомнила – искру обиды в ее каре-зеленых глазах, глазах, в которых еще недавно игриво отражались блики белоснежного льда.
Поскользнувшись, шатенка едва слышно вскрикнула, и ее голос утонул в растерянном гаме толпы. Я наклонила голову, закрывая лицо ладонями. Страх за нее парализовал меня на несколько секунд, и этих секунд оказалось достаточным для того, чтобы, очнувшись, понять, что она уже не встанет. Почти каждый номер девушки оступались и падали, понимались и катались дальше как ни в чем не бывало. Но Кира не встала.
- Кира! – я не слышала своего голоса. – Кира! – казалось, что внутри у меня все ниточки оборвались. Все, что заставляло меня жить, просыпаться по утрам, улыбаться, творить добро – все ухнуло куда-то вниз и растворилось в темноте. – Кира! – сорвавшись с места, я побежала к ограде, около которой уже столпились люди, но меня обхватили чьи-то крепкие мужские руки, успокаивая и рассказывая о том, что ее отвезут в больницу, а соревнования продолжатся. Сволочи бесчеловечные!
Последней раз, когда я видела Киру, был тогда, когда ее на носилках унесли с ледовой арены. С ней были родители, только им разрешили сопроводить девушку в больницу. А что до меня, меня они даже не знали, вот так вот. Мне сказали только номер больницы, и то, что состояние девушки тяжелое, понадобиться реанимация, а мне лучше не путаться под ногами. Покинув дворец спорта, я вдохнула свежий воздух полной грудью и ощутила свое безразличное отношение ко всему. Ко всему, кроме нее. Пожалуйста, только живи, слышишь? Но никакие мольбы не остановят моих слез и не вернут нас во вчерашнее утро. Ведь если бы около тридцати часов назад я не сказала тех жестоких слов, она бы не упала, она бы победила, и уже совсем скоро мы бы могли гулять по ночному Яблоку. Мои мысли были бы заняты ей, а ее – не знаю, может чем-то еще кроме спорта. Надо было просто пережить этот чемпионат вместе с ней, а не попрекать и желать неудачи.

***

15 апреля, Нью-Йорк, госпиталь.
Внешний вид: джинсы, бордовая рубашка в клетку
поверх черной майки, кроссовки, волосы распущены.

В больницу я пришла в семь утра следующего дня, купила яблоки, апельсины, сок. Но еще у стойки регистратуры дежурная медсестра сказала мне, что девушку ночью перевели из отделения реанимации, ее состоянии стабильное, но по-прежнему тяжелое, и она находится в коме, так что еду я могу забрать обратно, даже если она придет в сознание, ничего из твёрдой пищи ей пока нельзя. На вопросы, надолго ли это, лечится ли «кома» и как вернуть Киру в нормальное состояние, женщина в белом халате буркнула что-то в духе, что если я буду задавать много вопросов, то не смогу навещать свою сестру. И вообще, всех родственников консультирует лечащий врач, а она не врач и ничего не знает. Выписав какую-то куцую бумагу с разрешением на посещение, она махнула в сторону лестницы и скрылась за стеллажами с документами. Опустив глаза на якобы документ, я пробежала взглядом по печатным буквам: «Отделение травматологии, палата 34Б, часы посещения с семи утра до одиннадцати утра».
Около кровати Киры сидела мама, только сейчас я смогла рассмотреть ее  – худая, довольно молодая женщина, внешне очень похожая на саму Эллердайс, те же аккуратные, кукольные черты лица, хрупкая фигура, каштановые волосы, заплетенные в длинную косу, спадающую с плеча, те же солнечные веснушки на щеках. По покрасневшим глазам я поняла, что она не спала всю ночь, и, наверняка, все тягостные часы ожидания провела в коридорах госпиталя.
- Здравствуйте, - миссис Эллердайс подняла на меня совершенно незаинтересованный взгляд и кивнула в знак приветствия. И тут я заметила на другой кровати еще одну девушку, у нее была бледная кожа, розовые волосы, и очень худощавые руки. Поприветствовала кивком головы и ее.
- Я тоже к Кире, - робко привлекаю внимание мамы подруги. Она устало убирает упавшие прядки волос с лица и поднимается со своего места. – А ты кто? Кира о тебе ничего не говорила. Впрочем, не важно, посиди здесь, пока я схожу до автомата с едой и сделаю себе кофе, - видимо, женщины в их семье вообще не отличаются дружелюбием. Покорно упав на стул, я дождалась, пока она покинет палату, и полноценно обратила свое внимание на американку.
Она лежала неподвижно, половину лица закрывала прозрачная кислородная маска, с левой стороны по тонкой трубке, змеившись, стекала какая-то жидкость и поступала юный организм любимой. Любимой. Только сейчас, смотря на ее заострившиеся, умиротворенные черты, я осмелилась в мыслях назвать Киру этим словом. Ее руки были такими же теплыми, как и тогда, когда я случайно прикоснулась к ее ладони, дурачась и забирая свой мобильный. И красный лак на ногтях был таким же ярким, как вчера. Только не было румянца на щеках, и глаза не искрились пылкой страстью завоевать все кубки мира. В этой статике и спокойствии Эллердайс была нереально красивой и завораживающей, она не выглядела больной девушкой, она больше напоминала ангела, заблудившегося на Земле. Взяв ее за руку, я прикоснулась сухими губами к тыльной стороне кисти и закрыла глаза. Очнись, прошу тебя, умоляю. Я больше никогда тебя не обижу. Интересно, а люди в коме все слышат и понимают? Они как еще народившиеся дети, да? Их горизонт окутан темной пеленой, но сквозь нее проникают звуки и ощущения.
Слышишь?
Отпустив руку девушки, я повернулась. Ярковолосая девчонка все так же лежала на своей кровати. И мне стало неловко за то, что я позабыла о ее существовании.
- Привет, - обычно агрессивное в моих устах приветствие сейчас звучало вымученно и обессиленно. Я также не спала всю ночь, и мне хотелось забыть события минувшего вечера как страшный сон. Но это не сон, и последствия рядом, около меня.
– Давно ты здесь? – пересаживаюсь на другой стул, тот, что стоял ближе к Исе, кладя на ее тумбу бумажный пакет с фруктами и напитками в коробочках. – Кире, - киваю на соседнюю кровать, - это вряд ли понадобится, так что считай, что это подарок тебе, - о да, я всегда была чертовски внимательной и толерантной. Миссис Эллердайс еще не вернулась, да и уходить мне не хотелось, я искала повод остаться рядом с кроватью шатенки как можно дольше. Вдруг она придет в себя ровно в тот момент, когда я перешагну за порог палаты?

Отредактировано Hannah R. Larkin (2015-04-20 19:07:00)

Почти неподвижно сижу на стуле напротив, скользя небесно-голубыми по острым чертам ее лица. Руру похожа на мультипликационного персонажа, мышонка. Заостренный кончик носа, четкая линия губ и эти смешные растрепанные во все стороны яркие розовые волосы. Сколько ей лет? Непроизвольно касаюсь горячими подушечками пальцев кончиков своих пепельных, неестественно белых волос. Мода у нас такая – рисовать на своих лицах чужие, менять образы, прически и настроения в зависимости от дня недели и температуры воздуха за окном, и думать, что так лучше. Защищать броской внешней оболочкой свой хрупкий внутренний мир. Две девушки, лежавшие сейчас на соседний кроватях, были совершенно разными: типичная американка с претензией на свое мнение, на самостоятельность, на отсутствие комплексов или умелой маскировкой оных за ослепительным антуражем, и неприметная русская девушка, волос которых едва ли касались острые ножницы парикмахера или тюбик с краской ядовитого цвета. Сторону Исы озарял свет, настырно пробивающийся через распахнутые шторы, кровать Киры оставалась в тени, ни один лучик солнца не мог коснуться ее лица. Я горько усмехнулась, размышляя над тем, ирония ли это природы, случайное совпадение или у меня разыгралась фантазия?
- Так долго, - откидываюсь на спинку, протягивая ноги вперед и улыбаясь новой знакомой как можно дружелюбнее, но украдкой мое внимание все равно возвращается к Эллердайс, мне кажется, что если бы она все слышала, то расстроилась бы из-за того, что я разговариваю не с ней. Но, сдается, она ничего не слышит, ее сознание сейчас путешествует где-то по империи ангелов, и какой-нибудь апостол у ворот Рая решает, вернуть ее в наш Ад или нет. Вернись!
Когда девушка произнесла название столицы Калифорнии, я встрепенулась, расправляя плечи и подаваясь корпусом вперед. Вот это уже интересно. Сама я в этом городе проживаю около двух лет, заканчивала там школу и поступала в университет. Родившись в Нью-Йорке, в том самом, что сейчас манящими на прогулку тротуарами, всполохами зеленой листвы и бегущими по голубому небу облаками раскинулся за окном, я никогда не думала, что соглашусь на что-то меньшее, думала, что Яблоко – оно то самое место, в котором я хочу прожить свою жизнь. Но оказалось, что меньшее оказалось не таким плохим, как я ожидала. Размеренный ритм жизни, практически полное отсутствие пробок на дорогах, толкучки в метро… В метро!  Через меня как будто пропустили ненавязчивый разряд тока, заставляя вспомнить последние сводки новостей. В тот день в метро я не спускалась, вообще не входила из кампуса и не пересекала черту университетского городка. Слышала о том, что в подземке случилось что-то страшное, но вникать, что именно, у меня тогда не было сил, желания и должного укола любопытства. Как и многие городские обыватели, я предпочитала жить по принципу «моя хата с краю, я ничего не знаю», и первая мысль, коснувшаяся разума – «хорошо, что меня там не было». Так и живем, погрязшие в пучине собственного эгоцентризма.
- А что именно там случилось? Я слышала в новостях, что было много пострадавших, я тоже сейчас живу в Сакраменто, приехала сюда буквально на два дня, завтра мы должны были улететь в Калифорнию… вместе, - грустно кидаю взгляд на кровать шатенки, где она лежит по-прежнему спящая, обездвиженная и совершенно беззащитная.
- Подруга или вроде того, - пожимаю плечами, пытаясь классифицировать наши отношения. Подругами мы не были точно, да мы и знакомы всего два с половиной месяца, из которых провели вместе может быть двадцать часов в общей сложности, а может и того меньше. Кира – она такая. Вольная птица. Не может долго сидеть на одном и том же месте, заниматься тем, что ей не интересно. – Вместе живем… в общежитии, - добавляю для ясности. – Мы даже приехали сюда порознь, - ага, забыла упомянуть о том, что я – самая безжалостная в мире тварь, убившая девочке самооценку перед таким утверждающим чемпионатом. И если бы не мои слова, сказанные тогда в дверном проеме, когда я грубо и заносчиво толкнула ее, едва не сшибая с ног, она бы сейчас не лежала в коме. Не лежала бы.
- Думаешь, она что-то слышит? – нет, к уединению я пока не готова. Даже хорошо, что Иса оказалась в этой палате, избавляя меня от возможности думать над тем, что бы я сказала Кире вслух, будь мы сейчас наедине. Я бы ничего не смогла сказать, смелости бы не хватило. – И да, меня Руни зовут, - наклоняюсь вперед, доставая из бумажного пакета одно из яблок и надкусывая. На язык тут же попадают кислые капли, заставляя меня сморщить нос. – Ты не против? – я как обычно, сначала дарю, потом забираю, но фруктов там еще достаточно, хватит и Исе, и даже Кире, если бы вдруг она пришла в себя и жутко захотела яблок.
За дверью послышались шаги, и, кинув на девушку умоляющий взгляд, я юркнула под ее кровать, с лицевой стороны которого свисало стерильно белое одеяло. В палату вернулась мать Киры, обращаясь к Руру:
- Иса, нам надо заехать в отель, я приеду вечером, часов в шесть, присмотришь за дочерью? И где… ее подруга? Уже ушла? Мда. Могла бы и дождаться. Кофе у вас варят отвратительный… - последнюю фразу она договорила уже захлопнув дверь, в коридоре.
Чуть высунув голову, я услышала новые шаги и снова спрялась. На этот раз зашел лечащий врач моей псево-канадской подруги, проверяя, все ли посетители вышли.
- Через неделю тебя выпишут, котенок, - это, он, видимо, обратился к Руру, затем немного повозился около кровати Киры и ушел, позволяя мне вынырнуть и отряхнуть колени от серой пыли.
- Прости, что я так, просто хотелось побыть с Кирой еще немного, просто видеть ее и знать, что ей не стало хуже, - подхожу к ее кровати, всматриваясь в датчики в изголовье, какие-то кнопки, диаграммы, цифры, и от этого железа сейчас зависит жизнь девушки. Глупость и вздор.
- Чем ты занимаешься целый день?

Сегодня, а точнее сейчас, прямо в эту минуту я сделала одно важное для себя открытие – незнакомые люди не всегда появляются в твоей жизни для того, чтобы раздражать. Иногда они осторожно стучаться в душу, и приоткрыв дверь, на мягких лапах пробираются в закрома твоей памяти, твоих воспоминаний, чтобы бережно обработать свежие раны и остановить кровотечение. Стоит только позволить им оказать тебе помощь, и тогда сиюминутная спонтанная беседа может обернуться многолетней дружбой. И сейчас мы с Исой позволяли это друг другу. В конце концов, никто не знает, что будет завтра, и кто окажется рядом, чтобы протянуть руку помощи. Зачастую «настоящие друзья» оказываются призрачной оболочкой, в то время как истинное невидимой тенью постоянно находится рядом. Надо только позволять.
Она коротко, практически без интонации пересказывает события двухнедельной давности, и я, поджав губы, согласно киваю. Не подумала о том, что эти воспоминания могут причинить девушке боль, я всегда такая, сначала говорю, а потом осознаю, что ранила чужие чувства. И мне бы с этим бороться, но не ради кого и не ради чего. Единственная моя причина жить сейчас в глубоком сне, и не известно, когда она снова увидит рассвет, и вспомнит ли меня…
- Поскользнулась, - прикрываю глаза, вдыхая пропитанный смесью спирта, медикаментов и тел воздух, вспоминая вчерашний день. Огромный, необъятный дворец спорта, множество глаз, устремленных на сцену, мириады крошечных софитов под потолками, десять членов жюри и Кира, одна, такая маленькая, но яркая звездочка на этой беспристрастной арене. Она не должна была упасть. – Ты знаешь, мы немного повздорили перед отлетом, и я сказала ей ужасные вещи, - мой голос звучит ровно, лицо не выражает эмоций, я смотрю в точку на стене, в точку, которую обозначила себе сама над головой Исы. – Успешно? – мне кажется, если бы в данный момент я кусала яблоко, то подавилась бы сочной мякотью. – Я бы не назвала это успешным, - раздражение рефреном звучит в каждом звуке. Но Руру не виновата, она хотела, как лучше. А вот если я бы вчера держала свой язык за зубами, то вообще ничего этого бы не случилось. Слова девушки меня одновременно успокаивают и злят. Она ничего не знает о Кире, я ничего не знаю о Кире. О Кире вообще никто и ничего не знает, и только одному Богу известно, что она хочет от жизни, что может заставить ее вернуться. – Может и нужен, только я понятия не имею, что станет этим поводом, - друзей у нее в Сакраменто близких нет, только тренер, Талула, которая полетела вместе с ней и, наверняка, уже заходила. Хотела бы я стать для нее этим поводом, да только «бы» мешает.

Вынырнув из укрытия, я больше не могла сидеть на месте. Мне казалось, что замри я хоть на секунду и так же застыну, угнетаемая моральной комой. – Надеюсь, ни с кем из твоих близких ничего такого не случится, - и в этот раз интонация получается теплой и искренней, непривычной для меня самой. Мне не хотелось грубить Исе или показывать свою привычную манеру общения в духе эгоцентричного цветка, какой удостаивалась Эллердайс несколько месяцев к ряду.
Очередной вопрос соскучившейся по нормальному общению американки вырвал меня из задумчивого транса, заставляя снова обернуться к девушке, отойдя от аппаратов около кровати Киры. – Как тебе сказать… У меня есть замечательная подруга Лола, - и пусть сейчас в виду различных интересов наше общение сошло на нет, мы все еще вместе учимся и все еще умеем увлекательно проводить время вместе, - и когда мы учились в школе, то грабили дома знаменитостей в ЛА. Залезали к Стюарт, вроде, - я не слежу за жизнью звезд, поэтому не особо хорошо запоминаю их имена и лица. – Еще я дико хочу открыть форточку и покурить, но Кира не выносит табачного дыма… Почти не появляюсь в университете и только что обманула врача. Так что да, я часто нарушаю правила. И в свете того, что у меня нет друзей, родителей и прочих моралистов, никто мне ничего не сделает, - улыбаюсь ошарашенной девушке. – Я знаю, что по мне не скажешь, но как-то так. А ты?
Мне нравилась наша ни к чему не обязывающая и легко протекающая беседа. Можно было говорить ни о чем и обо всем одновременно, не боясь и не переживая о том, осудят ли тебя, поймут ли. Однажды со мной уже случалось подобное в поезде, это называется «синдром попутчика», вот и сейчас мы в так называемом импровизированном СВ вагоне, куда-то мчимся, и никто не знает куда.
- То, что она занимается спортом, не делает ее сильной, - за ее наглостью, ее отчужденностью, ее солнечными веснушками и самыми чайными глазами пряталась не самая уверенная в себе девушка, я знала это. Мы никогда не говорили по душам, и знали друг о друге даже меньше, чем я знаю о Майли Сайрус или своей новой знакомой с розовыми волосами, но это не мешало мне ее любить. Молча, осторожно, в тени, отражая ее яркий свет.
Иса скупо и без энтузиазма перечисляла свои занятия, и от этого навевающего скуку тона мне захотелось лечь на кровать, прижаться к Кире и тоже уснуть. И даже яркое солнце, ласкавшее маленькую палату, не пробуждало во мне желания веселиться и бодрствовать. – Тоска… И детей я не люблю, - по крайней мере, если они подходят ко мне ближе, чем на один метр, начинают слюнявить и дергать за волосы и одежду. На одном из стульев висит одежда Эллердайс, в которой ее привезли, около кровати какие-то голубые тапочки. Я без особого стеснения снимаю с себя рубашку и майку, натягивая свободную футболку любимой и меняя уличную обувь на тапки. Теперь в достойном камуфляже могу сойти за пациентку, вот только вид у меня не такой блеклый и болезненный, как у соседки.
- Предлагаю сделать морду кирпичом и сходить в парк после обеда, - тянусь к папке, которую оставил врач Исы около кровати Киры, видимо, чтобы ее смог взять ее лечащий врач, который должен зайти с минуты на минуту, потому что жидкость в герметичном прозрачном пакете, которая поступает американке в организм, почти закончилась. Присаживаюсь около кровати шатенки, открывая «историю болезни», так во всяком случае значилось на обложке. У меня тоже была в школьные годы такая тетрадь, сейчас она валяется где-то в госпитале Нью-Йорка.
- Я родилась здесь, в районе неподалеку, но два года назад мой отец пропал без вести, а мать умерла от алкоголизма, вот. Поэтому я, не желая сдаваться органам опеки, свалила к подруге в Сакраменто, закончила школу, поступила в университет. Квартиру тут сдаю одним милым людям, она огромная, этих денег мне хватает почти на все, иногда работаю в ресторанах, играю на фортепиано, а ты чем занимаешься, - сама не замечаю того, как бездумно начинаю листать тетрадь с корявыми писулями врачей. - И да, она – моя девушка, - роняю как бы между делом, не желая врать этой милой девчонке. В конце концов, мы в Америке, и такое встречается на каждом углу. С каких пор мне вообще стало важно, что обо мне думают и говорят. Я люблю Киру, и я не буду этого стесняться.
Но вовремя мое внимание привлекает то, что почти вся история болезни Эллердайс написана на языке явно неанглийского происхождения.
- Слушай, ты какие языки знаешь?

Отредактировано Hannah R. Larkin (2015-04-21 20:59:10)

Когда я только переступила порог больничной палаты тридцать минут назад, могла ли подумать о том, что встречу в ней человека, так похожего на меня? Стойкая к неприятностям судьбы, смелая, несгибаемая Иса Руру имела со мной гораздо больше сходств, нежели различий. Примерного одного роста и телосложения, с яркими, искусственно выкрашенными волосами, страстью к музыке и сложностями в семье – со всеми своими похожестями мы встретились здесь, в самом большом городе мира, где затеряться проще простого, а мы взяли и нашли друг друга так ненавязчиво и просто.
- Лола Хантер? – произношу одними губами, уголки которых вздрагивают в неровной и робкой улыбке. Сакраменто не так велик, чтобы думать, что в нем могут так запросто прогуливаться по чайнатуну две Лолы Хантер, и у обеих будут вьющиеся каштановые волосы, кошачьи хитрые глаза и совершенно безрассудные поступки. О нет, Лола в Сакраменто только одна, еще одно звено, давно и прочно объединявшее меня с Исой. Мы столько раз могли оказаться в поле зрения друг друга – когда она встречала ее из института, а я сбегала по лестнице, выкрикивая Ло номер аудитории, когда приходила к ней домой и смотрела фотографии… это была Рудингер, просто тогда я не ставила акцентов на фотокарточках. И Лола о ней говорила, часто и всегда с упоением. Внезапно мы оказались знакомыми даже не через общую подругу, а просто так, без видимых причин и поводов. – Мы говорим об одной и той же Ло, не сомневайся. Об одной и той же Ло, дочери Генри Хантера, которая сейчас учиться со мной на первом курсе факультета кинопроизводства. С ума сойти! – берусь руками за виски, массируя их. Это грандиозное, забавное и нереальное совпадение, но так и есть – мы встретились за сотни миль от Сакраменто, а ходили босиком в квартире одной и той же девушки.
Когда она рассказала историю своей жизни – коротко, без пафоса и пышных прелюдий, сердце у меня сжалось в комок. Страшно думать о том, какую колоссальную и опустошающую боль должен пережить человек, чтобы так спокойно, с легкой грустью и не более, говорить о своей утрате. Но и я была такой, и так же говорила. У нас и правда слишком много общего. Только успокаивать я не умела совсем, даже в мыслях, даже в неловких попытках, мне просто это не дано. Поэтому я в очередной раз вздохнула, понимающе кивая в ответ на ее рассказ. А никаких слов и не нужно, я уверенна, что мы настроили нужную волну и уже сейчас могли понимать по жестам и взглядам. Банальная история, как в не менее банальном дешевом кино для подростков, но это случилось с нами, здесь и сейчас.
- Думаю, не будет лишним обменяться номерами телефонов, - на случай, если однажды девчонка останется без крыши над головой, я смогу чем-то помочь. Она не многая из тех, кто относился ко мне по-доброму, зная всего пару минут. Обычно от людей я слышу только упреки и нарекания. Не так живу, не так думаю, не так делаю, и вообще все не так. Пару месяцев назад я думала о том, что лучше бы мне вообще не быть на этом свете. И сейчас попытка самоубийства воспринимается туманным и выдуманным воспоминание. Но она была реальна, очень реальна, я чудом осталась не только жива, но и здорова. Больше я никогда не буду так нелепо и по-дурацки распоряжаться своей жизнью.
И снова смотрю на безмятежное, не тронутое волнениями мирской суеты бледное личико Киры. Если бы в коме была я, никто бы не заметил, не пришел, и я бы могла спокойно сдохнуть в теплой кровати, сытая и причесанная. Если бы я только могла поменяться с ней местами, если бы только. Возможно, это единственное, чего мне сейчас остается желать.
- Ты права, она не слабая девочка, - и снова я оказываюсь около кровати Эллердайс, наклоняясь и целуя девушку в теплый лоб. Мне кажется, что я вижу, как в тусклом свете проникающих лучей вздрагивают ее ресницы.
- Выходит, что так. Знаешь, многие говорят «я хочу быть свободным». Мы свободны. Быть свободным – это значит быть никому ненужным. Понимаешь? Значит, твое сердце тоже принадлежит музыке. Могу подарить свою гитару, я все равно на ней не играю, а для тебя она способ заработка. Я знаю пару аккордов, но времени и сил на музыку последнее время просто нет.
Стоит тебе в первый раз признаться в своей нетрадиционности (пока мне сложно судить об этом, потому что чувства, подобные этим, со мной в первый раз), как тут же оказывается, что ты не одинока в этом мире. Удивленно поднимаю брови. – Решила взять тайм-аут? Интересный подход у нее к отношениям. У нас все тоже непросто, - насколько непросто, я даже объяснить не могу. Я знаю, что Кира болеет за женскую команду, хоть прямо она мне об этом никогда не говорила, но считает меня самой натуральной натуралкой, и отношений у нас с ней нет вообще. Но пусть хотя бы в коме она побудет моей девушкой, никому же от этого не плохо?
- Не знаю, откуда она, - медленно листаю страницы, пытаясь идентифицировать непонятные символы. – Из Канады, вроде… - и делаю несколько фотографий на айфон, потом спрошу у знакомых, что это за язык. – Жаль, что ничего не понятно.
- Отличная идея, - кладу папку обратно на тумбу, бережно поправляя прядку темных волос спящей девушки. – Малышка, я скоро вернусь.
По пути в парк, петляя по извилистым коридорам, я прошу дежурную медсестру зайти в палату 34Б и проверить капельницу пациентке. Вряд ли бы они забыли, и все же…

Отредактировано Hannah R. Larkin (2015-04-22 00:38:53)

Мне очень редко доводилось есть на улице, я вообще не относила себя к любителям пикников и активного отдыха на природе. Как только представляла себя походе, с тяжелым рюкзаком за плечами, без косметики, без комфортной домашней одежды и возможности принять душ перед сном – по телу сразу пробегали мелкие мурашки, вызывая скверное «брррр!». Но если речь шла о небольшом перекусе вблизи от цивилизации, под нежными солнечными ваннами, то я была очень даже за. Исе я помогать с сервировкой нашего скромного бранча не стала, решив, что девушка ловко и шустро справляется сама, а я своими неуклюжими движениями буду ей только мешать.
- А так часто бывает, - пожимаю плечами, ковыряя ямочку на деревянном столе, за которым мы так удобно расположились друг напротив друга. – Знаешь, есть такое понятие как «вечный встречный». Это когда люди встречаются каждый день, скажем, преодолевая один и тот же маршрут от работы до дома, они улыбаются друг другу, знают друг друга в лицо, но при этом остаются совершенно незнакомыми. Так вот, думая об этом, я фантазирую, что бывает еще и «недовстречный» человек. То есть тот, кого бы ты по всем законом логики пребывания в этом мире мог встретить уже много раз, но на несколько минут или даже секунд ваши дороги всегда расходились. Может, и у нас так произошло? Думаю, у этого явления есть какое-то научное название, - каких только синдромов не выдумывают психологи, тут тебе и упомянутый нами «эффект попутчика», и «вечный встречный», и «синдром лестницы», когда ты уже после споры, спускаясь по ней, находишь все нужные слова, которые в твоей голове звучат достоверно и неоспоримо. И если эти умники придумали и обосновали столько всего, значит и у нашего феномена есть название.
- Не знаю, Иса. У каждой медали есть две стороны. Рядом с Кирой я не была одинокой. Ее присутствие, просто молчаливое присутствие рядом в комнате, заставляло меня воспринимать мир иначе. Проснувшись утром и принимаясь за готовку завтрака, я всегда делала и для нее. У нее не было времени готовить, потому она с утра не ела… А со мной стала. И я ни в чем намеренно себя не ограничивала из-за нее, - да, девяносто процентов времени мы с Эллердайс ссорились, так как обе обладали упрямым нравом, но были и хорошие моменты. Настолько хорошие, что разом перекрывали все плохое. – Просто каждый судит в силу своего актуального на данный момент времени жизненного опыта. Но про компромиссы ты права… Этому мне еще учиться и учиться, - небрежно зачесываю растрепавшиеся на ветру волосы за уши.
Закинув ногу на ногу, я просто сидела и наблюдала за Руру, за тем, как умело она справляется с едой, будто бы трапезничая здесь каждый полдень. За тем, как подставляет свое лицо солнцу и щурится от его непозволительного натиска. За тем, как апрельский ветер беспокойно играет с ее розовой гривой. Смешная девчонка. Добрая, милая, слишком открытая и откровенная, побольше бы таких встречалось на пути каждой заблудшей души.
- А я умею немного, то есть, как немного, после фортепиано многие струнные и клавишные инструменты освоить не сложно, просто оказалось, что это не мое. Знаю пару несложных песен по нотам, могу что-то сыграть по самоучителю, но душа не лежит. Многие музыканты дают имена своим гитарам, так вот моя – безымянная брошенка, я с радостью отдам ее в твои заботливые и любящие руки, - и смеюсь, прикрывая рот ладонью, замечая, что Изабель заканчивает суетиться вокруг стола. – Вот и повод для встречи отличный появился. Ты спрашивала, когда я вернусь… Так вот, я не вернусь до тех пор, пока Кира не придет в себя, даже если мне потребуется просидеть около ее кровати годы. Но в Сакраменто мне все равно нужно забрать свои вещи, и, если в ближайшие дни ничего не решится, взять академический отпуск. Вернусь сюда, найду работу, - и снова эти интонационно напряженные металлические нотки в моем низком голосе. Прекрасно понимая умом, что девушка не очнется волшебный образом завтра, послезавтра и может даже через месяц, в своей душе я бережно хранила надежду на чудо. А вдруг? Вдруг все-таки что-то случиться и Кира проснется? Надежда помогает не просто существовать, а жить, сворачивать горы, находить в себе новые источники вдохновения и открывать неиссякаемые запасы терпения.
- Все детство ходила в музыкальную школу, наверное, я не настолько талантливая и заинтересованная в искусстве, чтобы осваивать фортепиано самостоятельно. Настояли родители, моя сестра-двойняшка ходила в художественную школу, прекрасно рисует сейчас. Чую, родители хотели, чтобы три их дочери реализовали их неосуществившиеся амбиции молодости, - и, скорее всего, в этой догадке я была права. С детства, до роковой ночи, все шло хорошо, по плану, так как у всех типичных американский семей. С мессами по четвергам, с совместными походами по магазинам по субботам, с кучей подарков под елью на Рождество. Это все было так давно, что, вспоминая родителей и дом, я все чаще сомневалась в том, а не придумала ли я их себе сама? Но фотографии и видеозаписи были более чем реальными. Лишившись семьи однажды, больше обзаводиться ей я не хотела, это слишком больно.
- И много у тебя было отношений? Говоришь, как донжуан в юбке, - подмигиваю девчонке, припоминая свои успехи на любовном поприще. А успехов и не было. Был Мейсон, с которым у меня ничего не вышло, он отличный парень, он любил меня, я любила его по-своему, но против природы не попрешь, и есть она, моя темноволосая девочка, любовью к которой я не собиралась делиться даже с ней самой, предпочитая все переживать внутри и наслаждаться душевным равновесием (до вчерашнего дня, по крайней мере).
-  И тебе, - уныло мямлю в ответ, ковыряя пластиковой вилкой рис. Не буду говорить, что я не снобка, потому что я снобка, привыкла к дорогой одежде, хорошему парфюму, вкусной еде. Под вкусной я не имею в виду вредный фаст-фуд или модные суши. Вкусная – значит вкусная. Этот постный рис с такой же постной курицей на излюбленное блюдо гурмана не смахивали, но я все же отправила в рот несколько кусочков куры, заедая кашей. – Неплохо, но могло быть и лучше. Как ты каждый день ешь эту баланду? Не зря я яблоки несла… Можем вечером сгонять в аэропорт и сдать мой обратный билет, покажу тебе заодно ночной Нью-Йорк. Он очень красивый, - жаль, что Кира не может пойти с нами… Но мы быстро. – Как думаешь, я могу остаться на ночь в больнице?

За этот час мы о многом поговорили. Казалось, я столько не разговаривала за весь последний месяц, потому что не было желания и точек соприкосновения с кем-либо, их даже с Кирой не было, и мы не пытались их обозначить. Разный биоритм, разный социальный статус, круг интересов и отсутствие общих знакомых делали нас с Эллердайс тоже в каком-то роде «недовстречными». Вынужденные существовать в одном пространстве, примиряться с образом жизни друг друга, мы до последних дней не особо старались наладить контакт, предпочитая безмолвные намеки, вереницу догадок и полагаясь на яркость фантазий.
- Хреново, - резюмирую историю Исы о жизни без документов.  Никогда не знала, что надо говорить в подобных ситуациях, да и что бы я не сказала, даже если оно прозвучит максимально утешительно, прошлого не вернуть, не исправить, и воспоминания Руру не изменить. Поэтому лаконичное «хреново» я посчитала нормальным ответом. – Думаю, вы с ней созданы друг для друга, правда она не такая яркая, как ты. Простая черная акустика, вроде даже брендовая. Мне ее отец привез из-за границы, поддаваясь моему минутному капризу «хочу гитару». Мне тогда пятнадцать было, и я как истеричка в пубертатном периоде могла хотеть сегодня одно, завтра другое и через три дня вообще забывать о всем, что выпросила. Папа у меня был добрым и состоятельным, вечно привозил нам разные подарки, - мне уже давно не больно говорить об утраченной семье. Папы нет, и это кажется теперь таким же простым и естественным, как процесс потребления кислорода. Когда мы все ходили в школу, сдавали экзамены, переживали утрату близких. Все через это проходят, я – не исключение.
Мне нравился наш скачкообразный разговор, мы не перебивали, но умело переплетали самые несовместимые темы. Музыку, отношения, любовь. Хотя кто сказал, что они несовместимы? Ведь ничто иное как влюбленность является сильнейшим стимулом для любого вида творчества.
- Не говори так, ладно? – мне не нравились слова Исы о том, что я собираюсь положить свою жизнь на бесполезное занятие. Словно Кира уже умерла, и не нужно даже пытаться вернуть ее. – Я так хочу, это мое желание, никто меня не заставляет. Это важнее учебы, важнее Сакраменто, и важнее всего, понимаешь? Она – важнее всего этого, в коме она или нет – ничего не меняется. Она откроет глаза, обязательно… И это не жертва, это осознанный выбор. Ты же не думала о том, что Кира – моя единственная причина жить. Я не приношу себя в жертву, я говорю ей спасибо за возможность остаться здесь и, просыпаясь каждое утро, помнить, для чего я еще нахожусь в этом мире. Вот когда она поправится, тогда буду думать, что дальше. Просто все очень-очень сложно. Я итак ничего не хотела уже очень давно, - вытираю указательным пальцем скопившиеся в уголках глаз слезы. Мне не стыдно, мы же почти не знакомы. Если даже Иса думает, что я избалованная капризная дура, то пусть. Так и есть же на самом то деле. – А сейчас хочу, чтобы она просто очнулась и дальше жила нормально. А почему у вас, - имею в виду Изабель и ее возлюбленную, - все так сложно? Она вот даже не без сознания, - иронично усмехнувшись, приступаю к десерту, так и не доев курицу с гарниром. – Мне казалось, если оба партнера в здравом уме и памяти, то все проблемы должны быть решаемы. А если она взяла «тайм-аут», зачем тебе такой человек. Может, через пять лет вы бы жили вместе, у вас была бы семья, и она бы снова захотела паузу, и куда тебе было бы тогда деваться? Странно это все. Любовь – вообще странная штука, - время летело незаметно, прошло уже минут тридцать, остыла еда, а мы все продолжали безмятежно разговаривать. – А сестры считались пропавшими без вести в ту ночь, когда исчез и отец, думаю, это как-то связано. С младшей, Эльзой, у меня отношения никогда не складывались, она в Сакраменто, не знаю даже где и что, если честно, делает. А Алиса находится в федеральном розыске, так и живем. И как, будучи такими мелкими, сколько тебе, кстати, лет? Мы умудрились оказаться в полной жопе? – когда девушка поделилась своим одиночеством, захотелось ее обнять, и я моментально прогнала эту нетипичную для своего интровертированного характера мысль. С каких пор мне хочется утешать почти незнакомых людей? Никак на солнце перегрелась? Вытираю с щек мокрые дорожки, вытягивая под столом ноги и поднимая лицо к небу. – Только парни… До некоторых пор. Сама не знаю, что на меня нашло, не исключено, что бешенство матки, и через пару недель я переболею. Просто зная себя, сомневаюсь. А у тебя как обстоят дела? Только девушки? – первый раз задаю людям подобные вопрос, но коли мы начали откровенничать, почему бы и нет? Мы по-прежнему ничего не теряем. – Если ты о деньгах, то нет, не была… Я избалованная холеная сука, привыкшая жить красиво. Наверное, многие бы меня не поняли, когда я пару месяцев назад прыгнула с моста и чудом не сломала позвоночник, но… Деньги и крыша над головой не для всех достаточная мотивация на жизнь.

Договорившись, что в аэропорт мы поедем на такси (хоть ехать предстоит в другой конец города, и займет в огромном Нью-Йорке этот путь не менее двух часов, и то, если пробок сильных не будет), ограничимся спокойной пешей прогулкой без беготни и постараемся вернуться к рассвету, собрали со стола остатки своего обеда.
- Заеду домой, возьму денег и переоденусь, не хочу пересекаться с матерью Киры, - на том и порешили. Вернувшись в палату как пациентка, я облачилась в уличную одежду и сказала Исе, что позвоню ей ближе к девяти вечера, а затем тенью скользнула за дверь и покинула палату Эллердайс и Руру, мысленно желая девушкам хорошего дня и сказочных снов. С ночевкой разберемся позже.

Послевкусие есть у каждого человека: от одних остается легкая эйфория сродни порхающим бабочкам в животе, от других - клокочущее разочарование и горечь. Широкий спектр разнообразных эмоций, которые, умело переплетаясь и составляя многочисленные комбинации, создают уникальный шлейф воспоминаний, присущий тому самому единственному собеседнику. После Исы остался шепот надежды, капля ностальгических переживаний, запах медикаментов и теплый взгляд, который касался моих глаз, когда я закрывала веки и воспроизводила в памяти ее бледное, измученное неделями, проведенными в госпитале, лицо. Мы провели вместе около двух часов, беседы за обедом, беседы по пути туда и обратно, беседы в палате. О ней, обо мне, о Кире, о любви, о тотальной необходимости верить в лучшее. Моя случайная недовстречная девочка оказалась среднего роста, с небесно-голубыми глазами и яркими розовыми волосами. Никогда не знаешь, где встретишь такого человека и встретишь ли вообще, не можешь сказать наперед, сложатся ли звезды в такой альянс, под покровительством которого тебе захочется говорить со своим встречным о том, о чем ты раньше не осмеливался заговорить ни с кем.
Покинув больничные покои, неспешно шагая в сторону подземного перехода, я еще долго думала о ней. О том, как зайдя в просторное крыло госпиталя Патрика к одному человек, я открыла для себя другого, и уже думала о том, как вернусь к ней обратно. И можно списать все дело на весну, потребность быть нужным, важным и незаменимым хоть для кого-то, но дело было в другом – мы просто совпали в своем отчаянии, безысходности и одиночестве. У нас по сути не было никого. Ее любимая в психологической коме и разбирается в отношениях, моя – в физической. Не стоит делать поспешных выводов и думать о том, что я забыла об Эллердайс через пять минут, стоило мне увлечься беседой я Руру, просто Изабель стала хорошим индикатором отвлеченного внимания. Она давала мне возможность одновременно быть с Кирой и заниматься чем-то еще кроме грузного молчания.
Спустившись в метро, я приложила карточку к терминалу, быстро просочилась через пропускной пункт и слилась с пестрой толпой. Подземные поезда и самолеты – мои любимые виды транспорта, они же самые опасные, выходит. Только подумать, в похожем месте Рудингер недавно пережила катострофу, из-за подземного мира лишилась сна и спокойствия, и едва ли не осталась без более ценного – собственной жизни. Недавно она, как и Кира, была на волоске от смерти. При воспоминаниях о шатенке грудная клетка болезненно сжималась. Сейчас с ней Иса, может сидеть рядом на кровати, смотреть на ее умиротворенное кукольное лицо, касаться кончиком пальца острого аккуратного носа, поправлять волосы… Бред. Я отогнала прочь подобные мысли, Руру хоть и нетрадиционна, едва ли западет на девушку в коме. Все-таки главное в Кире не ее, несомненно, безупречная внешность, а харизма, которая сейчас вместе с ней погрузилась в царство ночи.

Квартиру я сдавала уже почти год, с тех пор, как мне исполнилось восемнадцать, отпала нужда скрываться от органов опеки и появилась возможность распоряжаться недвижимым имуществом семьи. Продать нашу четырехкомнатную обитель в одном из центральных районов Нью-Йорка я не могла без согласия сестер и отца, который находится в розыске, но вот сдавать ее мне никто не запрещал. Квартиру уже более пяти месяцев занимала еврейская чета: муж, жена и двое славных детей школьного возраста. До этих дней видела их всего раз, когда мы подписывали договор, а сейчас поселилась в единственной пустой комнате, которая раньше принадлежала Эльзе и Алисе.
- Как ты? – с порога спросила темноволосая женщина, мисс Ариэль Уилсон, которую по документам звали Ариэла.
- Не знаю, на сколько мне еще придется задержаться, - привалившись боком к стене, снимаю обувь и оставляю ее в коридоре, на паркете, выполированном до хирургического блеска. – Кира в коме, - шмыгаю носом, стараясь не сильно выдавать своего расстроенного и убитого вида, - но я встретила в больнице девушку из Сакраменто, скоро ее выписывают, вместе поедем домой, а билет на самолет до Сан-Франциско сдам сегодня, - я не отчитывалась, я просто говорила, скорее сама с собой, чем с ней, бесцельно блуждая взглядом по стенам и на ватных ногах пробираясь в комнату для гостей.
- Девочка обязательно поправится, - пробормотала женщина, но я ее уже не услышала. Тихо-тихо прикрыла дверь и обессилившим грузом рухнула на диван, моментально вырубаясь.
Будильник зазвонил в 19: 30, напоминая о том, что через полтора часа я собиралась вернуться в госпиталь и вытащить Ису на ночную прогулку по Большому Яблоку.
«Возьми мне вещей» - сигналит сотовый, и я ударяю себя рукой по лбу, падая на диван. Как я сразу не догадалась о том, что девушка в больнице уже не первый день, и все ее вещи забрали родственники? Беда только в том, что я понятия не имею, где сейчас хранятся мои оставшиеся шмотки… Проникаю в комнату, где проживают дети Уилсонов, чтобы изучить их встроенный в стену шкаф-купе. Слава Богу, кое-какая моя одежда все еще лежала на нижних полках, чистая, аккуратно сложенная и никем не тронутая. Рост и фигура у нас с Руру одинаковые, поэтому не долго думая, я засовываю в пакет темные синие джинсы, привезенные отцом из Германии, удобную фланелевую рубашку в синюю клетку и черную футболку, еще носочки, колготки, выберет, что захочет. Сама же облачаюсь в кашемировый тонкий свитер и узкие черные брюки, на выходе накидываю на плечи короткую кожанную куртку, Иса, если что, возьмет Кирину.
«Второй куртки у меня нет, если у тебя тоже нет, надо взять у Киры… Сможешь? Я скоро буду», ответное сообщение прилетает на мобильник соучастницы побега уже через десять минут. В широкую вместительную черную сумку закидываю кошелёк с энной суммой денег, которой нам должно хватить и на такси, и на то, чтобы не помереть ночью с голоду. Плюс беру из холодильника две банки с колой и пару сэндвичей. Вроде, ничего не забыла.

фейс, мейк, прическа;
около девяти вечера того же дня;

«Спускайся на веранду» - прилетает очередное уведомление, когда я, приоткрыв ворота, захожу на территорию больницы. По ушам сразу бьет пугающая тишина – нет сонных пациентов, устраивающих пикники на лужайках и играющих в шахматы за столом, нет снующего по оформленными цветами дорожкам персонала, никого нет, и только тусклый желтый свет в окнах говорит о том, что здесь еще теплится жизнь.
- Как она? – подбегаю на встречу к ярковолосой, когда девушка показывается в дверях. – Ах да, вот вещи, - и протягиваю ей небольшой белый пакет. – Переоденешься за зданием или вернешься?

Отредактировано Hannah R. Larkin (2015-04-24 22:49:49)

Иса была островком свободы и спокойствия, который я так долго искала в безликой толпе. Нет комплексов, нет страха, нет боязни быть непонятой и осужденной. Мне стоит многому поучиться у этой яркой звездочки, именно со звездой у меня ассоциировалась Руру.
- А тебе идет ее куртка, - ненавязчиво дотрагиваюсь рукой до плеча новой знакомой, ловя себя на мысли о том, что на ее месте сейчас могла бы быть Кира… и пахнет эта вещь тоже запахом Киры. Но реальность сурова, и шатенка все еще без сознания, совершенно беззащитная лежит на кровати, пока ее душа летает где-то в других, возможно, лучших мирах.
Девушка скидывает больничную одежду, быстро облачаясь в то, что принесла я. Размер у нас оказался практически один и тот же, я, разве что, чуть выше Исы. Теперь нас можно назвать полностью готовыми к побегу отчаянными городскими сумасшедшими. Мы не будем устраивать забеги на скорость, не будем употреблять спиртные напитки и запрещенные вещества, мы просто сядем в желтое такси и попросим отвезти нас в аэропорт. Ночью там, скорее всего, практически нет людей. А когда разделаемся с официальной частью спонтанной прогулки, придет пора неофициальной, а от того самой яркой и вожделенной. Ночной Нью-Йорк встретит нас огнями, оживленными даже глубокой ночью проспектами, шумными компаниями молодежи, которые стайками перебираются из одного паба в другой. 
Ночной Нью-Йорк может предложить боулинг, бильярд, бесчисленное множество караоке-баров, и даже гонки ститрейсеров, однажды я попадала на такие, и зрелище по-настоящему захватывало дух. Я бы и сама охотно оседлала мотоцикл, будь он у меня, а так… я слишком ленивая и пассивная, чтобы интересоваться этим всем.
- Ты права, идем. После аэропорта мы можем погулять по центру или, скажем, пробраться в городской зоопарк. Я не особо люблю такие скучные места в дневное время, но ночью там должно быть забавно. Представляешь, как из клетки на тебя смотрят два больших совиных глаза? И каким пугающим кажется ночью обычный шелест листьев… - рассмеявшись, я обогнала девушку, следуя к воротам, которые помогут нам переступить черты дозволенного и попасть в запретный мир полуночных развлечений Большого Яблока.
- А я так вымоталась за день, что мне и без снотворного спалось неплохо, - тенью выскальзываю за территорию больницы, поднимая лицо и руки к звездному небо, делая несколько оборотов вокруг оси и упиваясь обретенным чувством легкости, будто это меня мариновали в палате с одним окном, без кондиционера и ноутбука. – Знаешь, здесь я чувствую себя дома, здесь я живу… Это определенно мой город и мой ритм жизни, а не жалкое ее подобие, которое я получаю в Сакраменто. Мы с Нью-Йорком созданы друг для другая, - громко смеюсь, беря Рудингер за руку и подталкивая к оживленному переулку. Не знаю, понимала ли она, о чем я говорю, но в современном необъятном мегаполисе, ток по проводам которого течет быстрее, чем кровь в наших венах, я и правда превращалась в иного человека, я позволяла себе быть собой, быть настоящей. Без масок и притворных улыбок, подросткового неопытного сарказма и надуманного высокомерия. Скоро мы попрощаемся, а там, в другом городе и сами станем другими. Там снова обязательства, общие знакомые на каждый квадратный сантиметр, куда не плюнь, там учеба, необходимость заботиться о сестре и решать кучу дел, которыми так любят заниматься все взрослые. В свои восемнадцать я едва ли ощущала себя на пятнадцать. Мне бы еще босиком по пляжу бегать, ходить на концерты и прожигать родительские деньги, а я обязана все решать сама, одна, в какие-то восемнадцать. Иса тоже.
Провея пальцами по сенсорному дисплею сотового телефона, я вызвала нам такси, которое должно было забрать нас на углу Бэркли около кафе, где днем продаются потрясающие ванильные эклеры, которые мне доводилось пробовать года три назад, возвращаясь из школы. Не в этом конкретном месте, но в одном из заведений сети в моем бывшем районе.
Мы сели в потрепанный желтый автомобиль с традиционными шашечками по бокам и помчались по сверкающему жёлтыми огоньками городу; положив голову Исе на плечо, я уставилась в окно, сожалея о том, что нельзя закурить потому, что ярковолосая еще не совсем здорова. Спать не хотелось, заряда бодрости мне хватит до самого утра и даже больше, но мне нравилось ощущать тепло девушки, излучаемое всем телом, которое она передавала мне.
- Ничего, что я тут разлеглась? – обычно меня не волнуют такие мелочи вроде того, причиняю ли я неудобство другому человеку. Но сегодня все шло не так, как надо. Наша персональная Страна Чудес обладала вкусом Нью-Йорка, ночных поездок и бесконечных разговоров, притаившихся на кончике языка. У моей Алисы оказались розовые волосы. И сейчас этот город казался нам слишком маленьким…

Radiohead – Fake Plastic Trees

Не бывала в зоопарке? Серьезно? В моих, кажущихся темно-синими ночью зрачках вспыхивает огонек непритворного любопытства и азарта. Подумать только, есть еще в этом мире люди, которые не побывали в зоопарке. Высокий пятнистый жираф, экзотическая мягкая панда, огромный ленивый слон, - все они смотрели на меня, а я на них как минимум раз в полгода, когда я была еще маленькой задорной светловолосой девочкой, жующей сладкую сахарную вату около клеток со зверьми, которые всю жизнь прожили в заточении.
Мы с Исой сейчас напоминали мне фламинго, вырвавшихся за пределы прутьев, которые сдерживали каждый час, каждую минуту. Мы лениво расправляли крылья и оборачивались назад, не спешили покидать свою клетку, потому что она стала родной и привычной, но запах свободы так соблазнял, и ветер подталкивал к воротам мягкими порывами.
- Мы исправим это недоразумение, - подмигиваю девушке, метнувшись за тяжелые двери, отделявшие больных людей от здоровых. – А как же езда автостопом по Америке? Или безумные походы в кино без билетов? Мне будет, что показать тебе этой ночью, - говорю быстро, захлебываясь собственными словами, мои мысли такие стремительные, и я так взволнована и возбуждена, что создается ощущение, что по венам у меня бежит чистое электричество, видите, оно покалывает в подушечках пальцев?
- Никаких ужасов сегодня, только сказки. Ты же в них веришь, - и мой смех, удивительно громкий и чистый, разлетается по просторам Нью-Йорка. Город впитывает наши голоса, он зовет и приглашает к себе, подталкивает сделать первый шаг на встречу с чудом. – Веришь? – И снова смех, на этот раз он тонкими серебристыми ниточками переплетается с ее звучанием. Мы свободные и безумные, как Сид и Нэнси, только круче, потому что нам для полного счастья наркотики не нужны.
- Все сложно, я не смогу оставить Киру… - никогда. Хочет она того, или нет, я буду рядом как ее ангел-хранитель, тем более сейчас, когда ей так нужны моя поддержка и присутствие, нужны ведь?
- Она – мое солнышко, - мысли о ней, ее имя на устах согревают сильнее ласковых прикосновений матери, успокаивают надежнее любого дружеского плеча, я придумала ее для себя, создала ее образ в своей голове, жила любовью к ней, и я совершенно точно не оставила бы ее одну ни в Сакраменто, ни в другой Вселенной. На мягких лапах пушистым диким котенком она прокралась в мою жизнь, и теперь я ее не отпущу. Несколько секунд в моих глазах отблескивает печаль, но я отгоняю прочь навязчивые мысли, улыбаясь Руру. – Жизнь длинная, надеюсь, я сюда еще вернусь, - и все, на выдохе без возможности ответить. Мы с Эллердайс вернемся сюда вместе.
- Откуда ты? – Я никогда не рассматривала города на картах, расставляя флажки с пометкой «тут я обязательно побываю», просто иногда виражи фортуны куда-то забрасывали. Лос-Анджелес, Сан-Франциско, Вестбрук, Нью-Йорк, Сакраменто – те города в черте Штатов, в которых я точно бывала, те, которые запали мне в душу, которые яростнее прочих выстрелили в сердце.

***

Иса – определенно мой человек. Потому что далеко не каждому ты захочешь положить голову на плечо, и закрыть глаза, растворившись в воздухе, в музыке и полностью доверившись тому, что это плечо станет надежной опорой. Таких людей в моей жизни было… раз и два. Сестра Алиса и Иса. У них и имена каким-то магическим образом созвучные. Вяло ковыряю указательным пальцем кожаную обивку спинки переднего сиденья, пропуская через себя слова композиции, которая льется из динамиков. Солист поет о том, что все мы живем фальшиво, в выдуманном и ненастоящем мире. И любовь – выдуманная нами фальшивка. Задумавшись, я беру девушку за руку, перебирая ее холодные пальцы своими горячими и разглядывая вены, которые присматриваются через тонкую белоснежную кожу.
- Нет, люди не случайны, - поднимаю на нее глаза, а затем снова отвожу их в сторону. – Я верю в реинкарнацию и перерождение душ, а еще в то, что все, с кем ты встретился в этой жизни, были для тебя кем-то в прошлой. Например, ты могла бы быть мужчиной, а твоя девушка – твой женой, или сестрой, или дочерью, кем-то важным. А еще я верю в то, что что каждый раз две столкнувшиеся души ждет одна судьба. Если один умирает раньше – он всегда будет умирать раньше, или если вы расставались сейчас, также было и в прошлой жизни, и будет в следующей. Может, находить вы будете друг друга раньше или позже, но ничего не случайно. Думаешь, кем в прошлой жизни могли быть друг другу мы?
Поездка подходит к концу, и нам необходимо выйти из уютной железной коробки. Расплачиваюсь с таксистом, мотая головой на вопрос Рудингер. Мне приятно, когда берут за руку, к тому же, тут нас никто не знает, а кто знает, тот не встретит в таком огромном, бурлящем Нью-Йорке.
Здание аэропорта очень больше, это один из самых больших центров воздушных перевозок гражданских лиц в мире. Мне нравится, когда вокруг снуют люди, они делают тебя незаметной частью, ненужным пазлом единого организма, среди них так легко затеряться, потерять себя и стать никем, чего я так отчаянно желаю.
- Не обязательно считать их людьми, считай их предметами декора, - подбадриваю девушку, когда мы начинаем по дорожке от остановки пробираться к одному из центральных входов. Здание огромное и напоминает два приземлившихся рядом дилижанса, подсвеченных яркими разноцветными огнями. В любое время около входа змеится ряд желтых машин с шашечками по бокам, в любое время кипит жизнь, куда-то торопятся горожане, и мы сливаемся с толпой.
- Я тоже надеюсь, - потираю переносицу, ведя девушку к кассам, в каждую из которых стоит приличная такая очередь человек в пять. И это при том, что за окном – больше полуночи, и билеты многие покупают онлайн по интернету.
Жарко, то ли от того, что температура в помещении слишком высокая, то ли от непосредственной близости девушки. Знаете, так бывает, что когда ты находишься с человеком рядом какое-то время, он тебе начинает немного нравится, это я сейчас говорю о визуальной привлекательности. Или сказывается нехватка романтических отношений в последнее время. Или я просто ищу, кем и чем заменить отсутствие Киры. Нечестно по отношению к Исе, но ничего не могу с собой поделать. Когда очередь, наконец, доходит до нас, сую кассиру паспорт и билет, сообщая, что хочу его сдать. Та возвращает почти всю сумму кроме кассового сбора, неплохо, потом куплю новый, только когда это потом наступит?
Покупаю в будке бутылку минеральной воды без газа, сначала протягивая ее Изабель. – Будешь? Основную миссию мы выполнили, едем в центр?