После очередного слушания и «разбора полетов» с другими судьями и работниками суда, Виктор решил закончить одно достаточно важное дело. Уже который раз, ему, главному городскому судье и непререкаемому авторитету в этом месте, выдвигают достаточно странные обвинения. И не откуда-то, а прямо в спину, ибо в суде завелся Брут, который решил свергнуть его, подобно Юлию Цезарю. И все бы ничего, но Брут был тот в женской юбке.
Виктор открыл дверь их местного психолога. Да, в таком учреждении он тоже был .Тут всегда нужно было дополнительное освидетельствование, плюс работа с ответчиками и истцами, проверка судей и присяжных. Джия сидела за своим столом и он поймал ее взгляд, когда зашел.
- Добрый день. Искренне надеюсь, что помешал.
Произнес он это с совершенно спокойным лицом, и таким ровным тоном, словно бы говорил, сколько сейчас время. Он подошел к столу и положил бумагу перед женщиной. Виктор принципиально не садился, чтобы быть выше нее, Адамс должна была понимать, что он использует очень ловкие психологические ходы.
- Я был готов ко всему: встречные иски, некомпетентность, жалобы. Но обвинения в психологическом давлении? Простите, но это уже слишком. Тем более тут сказано, что по этому вопросу они консультировались у вас. Понимаю, если бы вы были сторонним специалистом, но мы ведь с вами в одной упряжке.
Виктор наклонился над столом психотерапевта и заглянул в ее глаза. Его же источали сталь и полную решимость. Его голос был низким и вкрадчивым, словно он проникал вам в самую душу. Его голос был сравним китайской пытке, когда под ногти загоняют иголки, только он вонзался вам в разум.
- Я вам расскажу одну интересную вещь. На Аляске – ну или допустим в Гренландии – люди ездят на собачьих упряжках. Там жутко холодно, так, что холодильная камера в молочном отделе «7/11» покажется вам тропическим островом. И если одна собака вылетает из упряжки, то вся упряжка может перевернуться, а это верная смерть, потому что буран уже близко, он заметет все: следы, вас, собак…Суть этой метафоры в том, что мы и есть собаки. Грубо, но очень подходит под нашу ситуацию. Мало того, что вы тянете всю упряжку куда-то в сторону, грозя ее перевернуть, так ещё и забываете самое главное – плохих собак отстреливают.
На самом деле все было чистейшей правдой. Он давил на подсудимых, на ответчиков и истцов. Но все это было на автомате, он даже не обращал на это внимание, слова сами слетали с губ, а по эмоциональности его обгонял даже камень. Но обвинять в этом было опасно и по крайней мере глупо. Если человек устрашающий сам по себе, то он однозначно найдет способ запугать и тебя так, что ты проглотишь свой язык. Звучит не особо правдоподобно, зато достаточно страшно и грозно.
- От вас, коллега, я такого не ожидал. Скажите мне только одно – зачем? По доброте душевной? Вам не нравятся мои методы? Если пара-тройка идиотов, который приходят в суд по глупым пустякам пострадают, но при этом множество действительно опасных для общества людей окажутся за решеткой в ходе моего «психологического давления», то думаю это не так уж и плохо. Отлично даже, я вам скажу.
Он посмотрел прямо ей в глаза. У блондинки был пронзительный взгляд и даже немного нахальный. Он любил людей, которые могут своим взглядом сделать очень много. Слово может ранить. Взгляд же пригвоздит к месту и не даст даже слова сказать. Нужно отдать ей должное, она наверное очень долго тренировал этот прищур в стиле «у меня что-то вроде рентгеновских очков и я вижу тебя насквозь». Такой был у всех психологов, которых он знал. Должно быть профессиональная черта.
- Чего вы добиваетесь? Справедливости? Мы что с вами, в справедливость играем? Это правосудие, оно не может быть справедливым по определению. Оно жестко, это наказание. Меня могут отстранить из-за ваших бумаг. И тогда наша упряжка потеряет ещё и центрового пса.

Виктор поймал на себе взгляд психолога. Честно сказать, ему он очень не понравился. Именно таким взглядом смотрят на препарированную лягушку, когда изучают ее внутренности. Тут было все и сразу: внимание к деталям, а так же чувство собственного превосходства в виду того, что ты смог раскрыть все слои, сняв их словно с луковицы. Он приподнял голову, смотря словно бы свысока, инстинктивно пытаясь вернуть себе господствующее положение. Именно за это он не любил психологов – хороших психологов – они всегда пытались найти твое второе дно, словно бы были таможенной службой в мире живых.
- Фобии? Мне пойдет. Если я стану ночным кошмаром для кого-то, то это будет даже замечательно, – произнесено это было таким тоном, на который был бы способен только бетонный блок, если бы он умел говорить – такой же тяжелый и ровный. Хотя он и пытался пошутить, видно, что не очень удачно. Виктор и чувство юмора были словно прямая и окружность – соприкасались только в одной точки и только однажды – в сентябре 1992 года.  – Более чем уверен, что после встречи со мной в суде. Они не захотят попадать туда снова. Так что это скорее профилактика преступности, чем создания новой, как мне кажется. Так что ваша теория крайне не состоятельна.
Виктор решил, что это была бы приятная разминка для уставшего от обыденности мозга. Он снова посмотрел на Адамс – хоть один не глупый собеседник попался ему в последнее время. Бумаги были конечно плохим знаком, потому что терять время на восстановление в должности судьи было непростительным. Но с другой стороны, если они сразятся в такой битве умов, может она и отзовет свои прошения о проверки этики.
- Человечность? Я вас умоляю, – Виктор театрально закатил глаза к потолку и продолжил – Вы имеете дело с адвокатами, самыми бесчеловечными существами в этом мире. Даже более бесчеловечными, чем любой работник департамента транспорта. Так что я бы не стал раскидывать такими громкими словами. Вы находитесь в центре машины, где единственное что важное – работать по справедливости, а не так, как говорит вам ваша человечность. Вот скажите мне, мисс Адамс… У нас допустим есть мать-героиня, шесть детей, волонтер помогающий ветеранам, а по выходным работает в приюте для слепых кошек. И так уж получается, что он по неосторожности убивает свою соседку, когда хвастается пистолетом, который купила для участия в охранной дружине своего района. И что же мы сделаем? Отправим ее домой, восхитившись тому, какая она молодец в своей жизни? Нет, ее отправят в тюрьму, потому что убивать – это плохо и против закона.
Пример, конечно, был притянут за уши, но достаточно неплохо все объяснял. Конечно, он бы смягчил срок такой женщине, но буквально на год-два и без электрического стула. У них относительно мирный штат, о чем иногда Виктор жалел. Будь его воля, он бы многих отправил жариться или на инъекцию, но увы, мораторий путал все карты.
- Тюрьма это не способ переобучить человека, это наказание. А так же очень показательный пример того, что мы все, кем бы мы ни были, равны и должны играть по правилам. Пошел против правил – добро пожаловать в казенный дом. Я лично не верю, что кого-то можно переучить в застенках, ведь там ты постоянно со своими мыслями, а они тебе говорят «попробуй снова, вдруг во второй раз ты не попадешься». И это касается всего – и неуплаты налогов и тройного убийства.
Виктор закончил свою тираду и посмотрел на Джию. Примерно так же он смотрел на свою супругу во время их последней ссоры незадолго до ее смерти. Она тоже спрашивала его, почему он так жесток к некоторым подсудимым. Но нужно сказать, что до ее смерти он был куда как мягче. А после… Ничто его не останавливало и иногда это его пугало, пусть он об этом и молчал, стараясь держать в себе. Страх лишь затмевал глаза, так что он откинул его, как что-то совершенно ненужное, пусть и понимал, что когда нет страха, то нет и инстинкта самосохранения, который был ему так нужен в некоторых ситуациях, пока он не схлопотал пулю от очень обидчивого подсудимого.
- В любом случае, я от человечности отказался пару лет назад.