Томас не идет за тобой, а ты этому, пожалуй рада. Это не один из случаев, когда девушка показательно обижается на парня, потому что ей хочется внимания, чтобы он побегал следом. Нет, это суровая реальность, которая въехала в голову, подобно скоростному поезду. Больно, оглушающе, но в данном конкретном случае - не смертельно. И тебе нужно немного времени, чтобы оправиться от всего этого. Вы были парой, официально были, выглядели как пара, вели себя как пара, чувствовали, в конце концов, себя как пара. Ты думала, что привыкла к этому, но на самом деле, не до конца, и это "не конца" тебе и аукнулось. Нужно с ним разделаться, отсеять окончательно хотя бы до тех пор, пока вы не вернетесь в США, и он снова не уедет. Не теряй время зря, Лола...
Через полчаса ты возвращаешься в дом, не чувствуешь пальцев на руках и ногах, не чувствуешь носа, у тебя зуб на зуб не попадает, но зато ты спокойная как танк. Прямиком идешь в кровать, потому что, оказывается, жутко устала, и как только Том присоединяется к тебе, тут же вырубаешься, предварительно прижавшись к нему, в поисках тепла.

три дня спустя.

Тебе давно не было так легко и спокойно на душе. Том сидит в кресле и что-то читает, ты же валяешься на мягкой шкуре, одной рукой перебирая в пальцах мех, и вглядываясь в огонь. Прямо сейчас вы не слишком были похожи на молодую пару, которых разъедает страсть, а именно такие отношения у тебя обычно выстраивались с мужчинами. Больше похоже на людей, которые прожили друг с другом черт знает сколько времени, и просто проводили время порознь, вроде рядом, а вроде и нет. Впрочем, это была всего лишь иллюзия, потому что вы вылезли из кровати буквально полчаса назад, и там уж вас никто не смог бы обвинить в отсутствии страсти. Просто вы банально устали и, может быть, набирались сил перед новым... кхм, забегом.
Тебе нравилось ощущение умиротворенности и спокойствия, которым было буквально пропитано твоё тело. В любое другое время ты бы посмеялась и сказала, что вот, посмотрите, что делают с девушкой пара-тройка регулярно получаемых оргазмов, но тут даже не в этом было дело. Ты привыкла жить в движении, куда-то спешить, собираться, торопиться. А тут вдруг оказалось, что можно расслабиться и просто валяться, ни о чем особенно не думая.

И как раз в этот момент ты слышишь как снаружи, совсем близко, воет волк. Поворачиваешь голову и замираешь на секунду, прислушиваясь. Еще один вой, и вот ты уже вскакиваешь и бежишь к двери. На тебе шорты и футболка, ничего лишнего, потому что в доме тепло, а периодически, когда вы с Томом очень близко друг к другу, даже жарко. Напрочь забываешь о том, что фактически раздета, суешь ноги в угги, распахиваешь дверь и выбегаешь на улицу. Всего несколько шагов, и вот ты уже увязаешь в снегу. С неба крупными хлопьями валит снег, и утром придется расчищать дорожку от дома, но это пока еще не важно, ты оглядываешь по сторонам и дрожишь от холода. Где волки? Ну совсем же близко, если ориентироваться на звук! Хоть бы увидеть! Удивительно, но ты совершенно забыла о том, что волков вроде как боишься...

Наверное, с твоей стороны это было не честно, так легкомысленно и так всецело доверять ему, считать, что можешь положиться на него полностью, перестать думать, считать, что что бы не случилось плохого, он что-нибудь придумает, вытащит себя из неприятностей, и тебя утянет следом. Не честно, ведь это ваш общий отдых, где каждому полагалось отдыхать в равной степени, однако ты не думала об этом, а Томас, кажется, был совсем не против. Что вы будете есть, как вы попадете в город, какая будет погода, не занесет ли всё к чертям собачьим снегом, будет ли достаточно дров, чтобы согреться — ты почему-то решила, что всё это — не твоего ума дела, то, во что тебе лезть не следует. Как будто очутилась в беззаботном детстве, где всё вокруг происходило само собой, без твоего участия.
Может быть, твоей вины в этом не было. Может быть, тебе всего недавно исполнилось девятнадцать, по сути, еще совсем ребенок, но уже очень давно ты сама заботилась о себе, зарабатывала на жизнь и на учебу, как умела, вела хозяйство, делала покупки, не жаловалась и не ныла, справлялась со всем, в том числе, со своей глупой, поехавшей головой, самостоятельно. Наверное хватит, да? Нашла человека, который мог, а главное, кажется, хотел о тебе позаботиться, и скинула всё на него. Хотя бы ненадолго... На две недели, а потом всё станет таким же, как было раньше.

Ты думаешь о том, что, может быть, нет ничего ужасного в том, чтобы рядом находился сильный мужчина. Кто-то, кто был бы главнее, кто отвечал бы за вас обоих. Чтобы можно отступить, сделать шаг назад, пропустить его вперед, и наслаждаться этим ощущением. Быть девушкой — приятно, просто нужно найти мужчину, рядом с которым быть этой самой девушкой хочется.

— Ты — зануда, — отзываешься на его слова уже привычно, не смотришь на него, но улыбаешься, когда на плечи ложится куртка, и сразу становится теплее. Или, может быть, теплее стало от его рук на животе? Подаешься чуть назад, кладешь голову ему на плечо, теперь тебе видно горизонт, а еще небо, необычайно темное, ни луны, ни звезд, всё застилают тучи. Если бы не свет окон вашего дома, то вы погрузились бы в кромешную темноту. Вашего дома. Улыбка становится чуточку шире, на голые ноги, успевшие покрыться мурашками от холода, предпочитаешь не обращать внимания.
— То есть, ты не знаешь точно? И на самом деле, они могут оказаться буквально за этими деревьями? — поворачиваешь голову и смотришь на него внимательно. До тебя доходит. Волки. За деревьями. Ты боишься волков. Облизываешь губы, сглатываешь слюну, затем снова смотришь на темную череду деревьев вокруг. Лес густой, и темнота тоже густая. Кто знает, что ожидает вас там, дальше?
— Нет, на охоту не хочу... — мысль об убийстве была тебе неприятна. Даже рыбалку ты воспринимала несколько странно, морщила нос, то ли брезгливо, то ли недовольно. Но то — рыба, а убийство рыбы почти не считается за убийство. Волк — совсем другое дело.

Где-то сбоку раздается хруст ветки, и ты вздрагиваешь, даже почти подпрыгиваешь на месте. Сама не замечаешь, как вцепляешься в плечо Тома мертвой хваткой, а уже потом, когда ощущаешь пальцы на холодной ткани куртки, косишься на него несколько робко и разжимаешь пальцы. Ты ему доверяешь и полагаешься на него так, как не полгалась ни на кого другого. Но ему об этом знать совсем не обязательно...
— А может останемся? Ну или подойдем ближе к двери, и если что, успеем спрятаться. Мне не холодно, честно, — интересно, о чем ты думаешь? Когда врешь о том, что не холодно. Или решаешь остаться на улице, когда рядом бродят дикие звери, и от одной мысли об этом, ноги подкашиваются от страха.
Снова хруст, уже с другой стороны. Поворачиваешь голову и тебе кажется, что в темноте, среди деревьях, сверкнула пара глаз. Но только кажется, да?

[ava]http://funkyimg.com/i/2cTaw.png[/ava]

Тебе совсем не хочется заходить внутрь, хотя ты и вынуждена признать, что в доме теплее и намного безопаснее. Уютнее, комфортно. Ты недовольно морщишь нос, но не возражаешь и заходишь в квартиру, потому что слышишь в его голосе стальные нотки. Вы и правда не знаете пока друг друга достаточно хорошо, но того, что знаете — достаточно, чтобы существовать рядом нормально. Например, тебе хватало ума не спорить с ним в такие моменты, потому что, да, ответственность лежала на нём, и с этим приходилось считаться По-крайней мере, здесь, в этом доме, так далеко от Сакраменто, где ты бы скорее руку себе отгрызла, чем стала с ним ссориться или ругаться.
Просто здесь всё было совсем по-другому. Здесь ты позволяла собой командовать, здесь прислушивалась к интонациям в его голосе, без возражений позволяла быть главным, просто и естественное, как будто так и должно было быть. Когда вы вернетесь домой, всё станет на круги своя. Ты снова будешь упертой и упрямой, язвительной и дерзкой, отрицать очевидное и раздражаться, потому что ему кажется, будто он может тобой командовать. Так может, просто не стоило его приучать к этому..? Ты не знаешь, и думать об этом не собираешься.

— Только не вздумай стрелять! — в голосе сквозит возмущение, словно он тут размахивает оружием просто потому, что у него левая пятка зачесалась, и вот он так решил. Томас — зануда, а ты совсем не думаешь о том, что говоришь.
В узкой полоске света волк не кажется тебе настоящим. Слишком близко, слишком хорошо ты можешь его рассмотреть. Всклокоченная шерсть, особенно на загривке стоит дыбом, желтоватые клыки оголены в оскале, в глазах отражается свет, что делает животное похожим больше на какого-то злобного демона, чем на предка домашней собаки. Входная дверь захлопывается как нельзя вовремя, в тот самый момент, когда до тебя начинает доходить, что именно происходит, и от кого именно ты не можешь отвезти взгляд. Когда, даже несмотря на то, что ты находишься в доме, тебе холодно, и словно ледяные капельки воды стекают от шее вниз, вдоль по позвоночнику.

Как только закрывается дверь, ты чуть ли не бегом кидаешься к окну, чтобы ничего не пропустить. Почти прижимаешься лицом к стеклу, и тяжелое дыхание оставляет на нём влажные следы. Сначала ничего не видно и не понятно, только волчий вой раздается так близко, словно животное воет прямо в ухо. Затем, на свет из окна выпадает один волк, затем второй. В доме гаснет свет, и тебе становится совсем страшно, потому что при свету ты еще видишь что-то вокруг, если что, будешь знать куда бежать или за что хвататься. В темноте ты беспомощна, и даже отблески света, который огонь из камина кидает на стены, не могут вселить в тебя достаточно уверенности.
— Видела, — ты киваешь, и тебе страшно хочется, чтобы он тебя обнял, но никак этого не показываешь. А еще ты рассказывала ему об этом раньше, когда вы только приехали, но ни ты, ни он, об этом не помните, видимо были слишком заняты друг другом. — Прошлой зимой, когда разбился самолет, мы хотели отдохнуть на Аляске.. Вот там были волки. Я хорошо помню, это было очень страшно. С нами был мужчина, толстый такой, не помню как его зовут, они его утащили, мы нашли только следы крови. И нас бы утащили, если бы спасатели не прилетели... — ты поворачиваешь голову и ищешь взглядом Тома, на самом деле, тебе нужно, чтобы прямо сейчас кто-то держал или удерживал.
Потому что тебе хотелось выйти. Странное, опасное, пугающее желание, рожденное буквально несколько секунд назад, глубоко внутри тебя. Потому что всегда везло, всегда, постоянно, изо всех заварушек ты выходила живая и почти невредимая. А повезло бы в этот раз? — Ты? Наверняка да. Потому что охотился? Кто вообще тебя научил охотиться и рыбачить? Отец? Мой мог меня научить, как эффективнее обдолбаться и приятнее отсосать, — последнее уже совсем тихо, с некоторой горечью в голосе. Но он, наверное, услышал.

Ты не могла сказать, что страшно не было. Скорее просто.. не поняла еще до конца, не осознала. Всё произошло слишком стремительно, сначала вой, затем блеск глаз в ночи, затем хлопок двери, и мохнатый зверь с голодными глазами, в узкой полоске света от вашего окна. Теперь нужно немного больше времени для того, чтобы испугаться, прямо сейчас же тобой руководило странное, разрушительное желание оказаться в опасности, испытать нервы, и всю себя на прочность. Два года назад ты первый раз испытала на себе силу страха и силу, какой наделяет тебя адреналин в крови. Два года назад ты поняла, что жить не можешь без этого ощущения, и в условиях тотальной нехватки денег, когда не могла позволить себе что-то действительно экстремальное, ночами напролет смотрела фильмы, потому что тебе снова хотелось ощутить, как липкие, холодные пальцы страха стягиваю горло и лишают кислорода. Оригинальная форма мазохизма, когда жаждешь не физической боли, но иного рода страданий. Может быть, ты так себя наказывала за всё плохое, что совершала за жизнь, а совершила ты не мало.

Может быть, это одна из причин, почему тебя так тянуло к Томасу. С ним могло быть страшно, то самое, желанное чувство, которого ты искала, и которое тебе предстояло почувствовать сегодня снова. Смешно, когда вы в доме, за стенами которого стая волков - реальная опасность, что-то, что может угрожать жизни и даже убить. Но в какой-то момент тебя перестанет это волновать, ты найдешь новый источник страха. Но это всё - позже. Пока Томас лишь источник злости.

Ты невольно отшатываешься, потому что удар получился неожиданным и очень сильным. Ты не понимаешь, что го разозлило, и за что он тебя ударил. Несколько секунд смотришь на него в растерянности, хотя здесь слишком темно, чтобы он мог прочитать эмоции на твоем лице. Касаешься пальцами губы, и подушечки увлажняются от теплой крови. Растерянность, но ровно две секунды, потому что ты ненавидишь, когда тебе причиняют боль.

Тебе хочется отшатнуться, вырваться, не дать ему заключить себя в объятия, но хватка ладони на твоем запястье - железная, захочешь - не вырвешься. Притягивает тебя к себе в манере, свойственной только вам и вашим отношениям, извиняется, а внутри тебя всё клокочет от злости, сначала ты хмыкаешь, холодно и насмешливо.
— В чем дело, Томас? Знаю, обдолбаться — это вообще левое, но отсосать, у тебя вроде не было претензий? — делаешь небольшую паузу, ухмыляешься, глубокий вдох через нос, внутри тебя огонь, и с каждым вдохом он разгорается только сильнее. Тебя злит, когда что он ударил тебя. И злит, что он не принимает тебя такой, какая ты есть. Хочет что-то исправить, починить, хочет чтобы твой образ соответствовал образу в его голове. — И у других претензий тоже не было, все в полном восторге. Получается, папочка поработал на славу? — ладони ложатся на его грудь, ты собираешь всю силу, какая в тебе только есть, и отталкиваешь его от себя. Утрируешь, конечно, ничему такому Генри тебя не учил, ты сама, так сказать, уже умела, но в данном конкретном случае, тебе просто хочется, чтобы он разозлился.

Не понятно, на что ты рассчитываешь. Не ясно, о чем думаешь, скорее всего, ни о чем, потому что поступки и слова не несут в себе даже толики рациональности. Да что там, они несут даже толики адекватности, и ты откровенно нарываешься, хотя знаешь: вы в дали от других людей, вдали от цивилизации, до ближайшего живого человека - около часа езды на автомобиле. Всё завалено снегом, на улице голодные волки, тебе некуда бежать и не выбраться из дома, который в считанные секунды из дома превратился в самую настоящую клетку. Без дверей.
Опасность тебя если не заводит, то распыляет. Адреналиновая наркоманка, сердце глухо бьется в груди, когда ты шипишь сквозь зубы гадости, и если бы вы замерли, если бы обратили внимание, можно было бы заметить, как вздрагивает футболка от твоего отчаянно бьющегося в груди сердца. Пожалеешь о сказанном лишь на секунду, мгновение, когда лицо соприкасается с шершавой поверхностью стены. Лицо пронзает боль: лоб, брови, губы, скрывающие зубы, но больше всего - нос.

Он задает хорошие, очень верные вопросы, и после первого ты начинаешь понимать, что действительно не можешь заткнуться, прорвало, закончились тормоза. Тебе есть что сказать, чем злее становишься, чем сильнее страх стягивает внутренности, тем проще говорить, тем злее реплики в голове. Отчаяние и безысходность - чувства, с которыми ты еще не познакомилась в полной мере, не распробовала всю многогранность и все оттенки. Но волчий вой прямо за дверь подсказывает, что ты еще успеешь. Или кровь па пальцах, когда проводишь ладонью по лицу, или взгляд Тома, с котором плещется ярость. Всё вместе сливается в один ебаный знак, ты не пропустила бы такой, будь даже слепой. А тут тебя в него фактически впечатывают носом.

Слишком сильный. Толкает, и всё, что тебе остается - выставить вперед руки, чтобы на этот раз не поцеловаться лицом уже с полом. Хочется рыдать и смеяться одновременно, слизываешь с губ солоноватую кровь, уже успела испачкаться алым футболка. Тебя это выводит из себя. Беспомощность, страх, осознание, что некуда бежать и негде спрятаться. Бешеная смесь чувств, что-то, что не передать словами, и что сносит крышу во всех возможных и невозможных смыслах. Как будто нечего терять, как будто злость заполнила каждую клеточку тела, взорвала, разнесла на кусочки, оставила от мозга жалкие ошметки.
Тебе страшно. И поэтому тебе хочется разозлить его сильнее. Помоги Лоле найти логику. Логика, где же ты?

— О, всегда мечтала, — сплевываешь кровь и невольно пятишься, если в голове чувство самосохранения кончилось, то вот в теле еще немного осталось. — Он очень старался, когда учил. Сначала на диване в гостиной, потом в моей комнате на кровати, в его, да практически во всем доме, — несешь уже откровенную чушь, всё что угодно, лишь бы разозлить его сильнее и выбить из привычной колеи, из которой он уже, судя по всему, успел выбиться. Самое главное - говорить и улыбаться.
Дальше уже серьезнее: — Но лучше убери свой хуй обратно в штаны, пока я его не откусила нахер, — и о да, ты придумала, как сделать ситуацию ее хуже, хотя казалось бы, куда уже? Ты отползаешь от него еще буквально на пол метра, а затем вскакиваешь на ноги и направляешься к двери. Прекрасно знаешь, на подсознательном уровне, что он не даст чему-то плохому случиться с тобой, и словно пытаешься проверить теорию на практику. Действительно, чо бы не выйти среди ночи к волкам... Далеко ли уйдешь?

Get me out of my mind
Get you out of those clothes
---------------------
Ты ненавидишь его, может быть, даже немного сильнее, чем он ненавидит тебя. Это всё сложно, знаете..? Терять контроль над собственным телом, не иметь возможности остановиться, нажимать на педаль тормоза изо всех оставшихся сил, но не терять при этом скорости. В тебе есть нечто от бомбы замедленного действия, никогда не знаешь, когда рванет, но если рванет - не произойдет ничего хорошего. Ты это знаешь прекрасно, и почти всегда тебе удается сдержать себя, отсрочить взрыв еще хотя бы на чуть-чуть. И какого рядом с собой иметь человека, с которым ты утрачивала эту драгоценную способность, которая спасала тебе жизнь бесчисленное количество раз. Взрывалась раз за разом, так глупо и безрассудно, твой ебучий характер, который его так заебал, рядом с ним был в сотню раз хуже. Как будто ты ненавидела его за то, что он так хочет быть рядом, а ты, в свою очередь, так хочешь быть с ним. Некоторые люди делают больно просто потому что, что могут. Таков был Том, как будто в нем этого было слишком много, и он делился с тобой: тебе хотелось сделать ему больно, наказать, чтобы он в очередной раз пожалел о вашей встрече. Смешные отношения, в которых тебе хотелось сделать больно ему, ему дать сдачи, тебе дать сдачи еще раз, уже в свою очередь... это когда-нибудь это прекратится?

Ты морщишься, с губ срывается сдавленный стон, и ты злишься на себя, потому что обязана молчать. Не смогла бы объяснить, почему это было так важно, не давать слабину, не показывать, насколько больно. Казалось бы, какая разница? Тебе больно - и это очевидно, этого не скрыть и не замаскировать. И всё же...
Выгибаешься, запрокидываешь голову, вскидываешь руку, чтобы схватится за волосы и хоть немного уменьшить боль, от которой слезятся глаза, как он ловит эту руку, а в следующее мгновение становится еще больнее. — Пошел ты нахуй, — выдавливаешь из себя ценой некоторых усилий, до боли закусываешь губу, чтобы не разреветься, потому что.. молодец, Лола, у тебя получилось вывести его, и он явно больше не церемонится.

Ты бы хотела найти в себе силы для того, чтобы сопротивляться, упираться пятками в пол, чтобы пришлось везти тебя за собой, но все, о чем получается думать: как выкрутиться так, что было менее больно. Потому что тебе кажется, что еще чуть-чуть, и он тебе что-нибудь куда-нибудь вывернет. — Пошел нахуй, — как будто закончились слова, повторяешь снова и снова, потому что тебе плевать, что он хочет и может дать. Тебе плевать, что он просит взамен. Что ты должна относится к нему с какой-то там блядской любовью и уважением. Полчаса назад ты была не против, прямо сейчас внутри тебя всё кипело и бунтовало. Не собираешься ты ему ничего давать. Обойдется. Подушечки пальцев нашаривают теплую кожу, ремень, которым стянуты запястья, и ты думаешь: это другой ремень. Не тот, что был в первый раз, тогда был немного другой, ты запомнила и теперь ощущала разницу. — Пошел нахуй, — в последний раз.
Загнана в тупик, обездвижена, напугана. Некуда бежать, даже если бы удалось вырваться, а ты вдруг находишь в себе силы для торжества, потому что... в какой-то степени ты победила, да? Довела его. Он так отчаянно старается быть хорошим, у вас получалось долгое время, и всё же ты доказала: ничего хорошего не получится. И губы от таких мыслей растягиваются в ухмылке, ты слизываешь кровь, и находишь нужные слова: — Я так не умею, — пауза, дать ему продолжить. — Не хочу, чтобы кто-то так относился ко мне, — снова пауза, ты внимательно слушаешь, отражая каждую реплику именно так, как ему хочется меньше всего. И что с тобой делать, такой дурной? Даже сейчас ты продолжаешь его злить, когда больно как пиздец, и явно пора бы заткнуться, пока он не выкинул тебя на мороз к волкам. И всё же тебе кажется, что он не станет...

— Так нравится больше, — хмыкаешь и пытаешься улыбаться, выгибаешься при этом, тянешь руки, и грубая кожа до красных следов впивается в запястья. Снова больше похоже на изнасилование, чем на секс, и по щекам текут слезы ярости: в тебе её сейчас так много, хочется рвать и метать, а ты даже пошевелиться не можешь. — Не вздумай останавливаться, это именно то, чего я хочу, — у тебя даже получается издать смешок, когда ты смотришь ему прямо в глаза, больно, и ненавидишь себя за слезы, льющиеся из глаз. Но упрямство в купе с яростью, и с ненавистью всё так же не дают тебе заткнуться.

Но, на самом деле, это не похоже на первый раз. Не похоже на драматический эпизод ваших отношений. Тогда - не сейчас. И Томас больше не был чужим человеком, кого ты не знала, не выбирала, и не собиралась признавать. Не больно, не неприятно, скорее как-то никак, ты больше сосредоточена на пульсирующей боли в области лица, чем на ебле. Боль стучит в висках, в ссадинах, в заломанных руках и стянутых грубой кожей запястьям. Ритмичная, точная, каждый удар твоего сердца - очередная вспышка боли, с каждым ударом - совсем чуть-чуть, незначительно легче. И ты пытаешься не жалеть себя, и не думать об изнасиловании, напоминаешь себе, что это тот же самый человек, из постели которого ты не вылезала вот уже неделю. Добровольно, надо сказать. Это не помогает справиться со слезами или с ненавистью, но хотя бы чувствуешь себя не настолько жалкой и униженной. Тебе кажется, будь у тебя свободны руки, ты бы выцарапала ему глаза...
Томас отстраняется, а ты выворачиваешься, и теперь лежишь на боку, колени поджав груди. Тебе кажется, что это более защищенная поза, особенно когда ты неодета, и когда тебе не хочется, чтобы он был рядом. Напряженно следишь за ним, молчишь и ждешь, что он будет делать дальше. Прямо сейчас тебе кажется, что всё потеряно. Что отношения не переживают подобных... инцидентов. И ты не знаешь, как можешь теперь, после того что случилось, позволять прикасаться к себе, целовать, любить и делать вид, что всё хорошо. Если он вообще захочет... В очередной раз слизываешь с губ кровь и морщишься. Зачем ты вообще об этом думаешь?

Встает и уходит, провожаешь его взглядом, затем вздыхаешь и перекатываешься обратно на спину. И че блять дальше? Ему не хочется, например, для разнообразия снять с тебя ремень? Нет? Мысленно называешь его ублюдком, когда вдруг около дома раздается выстрел, и кто бы мог подумать, что один громкий звук способен превратить внутренности в груду льда. Подтягиваешься ближе к изголовью, в темноте пальцами проводишь по веревке, пытаешься понять, как она завязана, и на самом деле, ничего особенного, он слишком торопился, чтобы завязать крепко, а еще очевидно знал, что ты не будешь особенно сильно сопротивляться. Отвязать себя от кровати - на это уходит около минуты.
Вскакиваешь с кровати и чересчур быстро идешь к двери. Останавливаешься, раздается еще один выстрел, спешишь теперь уже к окну, но в темноте ничерта не видно. — Ты конченный что ли совсем..? — интересуешься чуть слышно у воздуха, и когда раздается очередной взрыв, затем новый, затем скулеж, рык, хруст снега, и ничего не видно, ты ненавидишь Томаса даже сильнее, чем там, в спальне, и переживаешь за него так же сильно. И ненавидишь себя, за то, что переживаешь. Короче, всё просто пиздец как сложно, и всё, что тебе остается - трястись, и называть Томаса самыми отвратительными словами, которые вообще могут придти в голову. Смотришь в окно, напрягаешь зрение, и шепчешь себе под нос злые слова.
— Ублюдок, — вот это уже чуть громче, когда тебе кажется, что ты видишь движение, и что волк повалил его в снег. Стискиваешь зубы, не можешь больше терпеть эту хуйню, просто пиздец какой-то, а не вечер. Слишком много навалилось, невидящим взглядом окидываешь темную комнату, идешь куда-то по направлению к камину, натыкаешься на диван, падаешь на него, и наконец даешь волю чувствам - рыжаешь так горько, что кажется, тебя вот-вот вывернет на изнанку. В груди невыносимо больно, намного больнее, чем лицу и рукам вместе взятым. Почему это с тобой происходит? Как ты вообще докатилась, Лола? Ты никогда этого не хотела, не подписывалась...

Не знаешь, как долго валяешься мордой в подушку, вслушиваясь в собственные всхлипы, когда каждый словно распарывает тебе грудную клетку. Не можешь остановить рыдания очень долго, пока они вдруг не кончаются. Очень внезапно. Вот ты обливалась слезами, а вот лежишь и бестолково смотришь в темноту, слезы кончились, а еще вокруг слишком тихо. Ни выстрелов, ни воя волков, ни скрипа снега под ботинками. Кое-как изворачиваешься, пропускаешь руки под задницей, чтобы они не были за спиной, а были перед тобой. Находишь нож и долгое время возишься с ремнем, пару раз довольно больно порезавшись, и когда металлическая пряжка звонко ударяется об пол кухни, ты еле сдерживаешь действительно сильное желание взять ножницы, и порезать все ремни и веревки, какие найдешь в доме. Постоянно думать о Томасе, о том, как ненавидишь его, и какого черта его туда понесло..? О самом главном не думаешь: тебе показалось, что волк повалил его в снег? Он жив? А если жив, то где и почему не вернулся? Ты не слышала, чтобы от дома отъезжала машина, да и не отъехать ей, сначала нужно разобрать снег.
К черту это всё. Заставляешь себя думать о его словах, и о том, как ударил, и как возомнил непонятно кем. Ты же не можешь это просто так оставить, да? Позволить мужчине делать всё, что ему захочется, особенно если в это "захочется" входит вмазать, обозвать и выебать из твоего согласия. Злишься, и это придает тебе силы. Подойти к двери, закрыть на замок, задвинуть щеколду, чтобы даже если взял с собой ключ - не попал в дом. И чтобы уж совсем наверняка - подставляешь под дверь стул, правда, уже в спальню, она теперь подпирает дверную ручку. Если честно, не понятно на что ты рассчитываешь, но, видимо, мысль о том, что ты доставишь ему дополнительные... неудобства, доставляет некоторое удовольствие.
В конце концов, в полном изнеможении доползаешь до кровати и вырубаешься, забыв и одеться, и умыть лицо от крови, и вообще обо всем на свете забыв. Ты устала, ты заебалась и все еще... пошел нахуй, Томас, ладно?

Спишь ты плохо, и в этом нет ничего удивительного. То и дело просыпаешься, дергаешься во сне, ворочаешься, тебя не мучают кошмары, слишком вымотана для них, но в общем и целом состояние мрачное и тяжелое, тебе то жарко, то холодно, подушка слишком жесткая, одеяло слишком тяжелое. В какой-то момент все-таки удается забыться сном, до раннего утра, а затем тебе снится, как острые волчьи зубы смыкаются на шее.. то ли твоей собственной, то ли какой-то чужой, призрачной, и ты от этого прямо-таки вскакиваешь. Одно мгновение лежишь под одеялом, обнимая подушку, следующее - стоишь на противоположном конце комнаты, спина плотно прижата к стенке, и все звуки во вселенной - бешеный стук сердца, да тяжелое дыхание.
Обводишь комнату взглядом и издаешь чуть слышный стон: только не это, пожалуйста. Темнота по углам кажется пугающей, высокое напряжение, ты чувствуешь его кожей, и можешь видеть по тому, как приподнимаются волоски на руках. Сильнее вжимаешься в стену, жмуришься, делаешь глубокий вдох. Уговариваешь себя не бояться, не поддаваться панике, не сейчас, не сегодня, когда ты совершенно одна, посреди безлюдного леса. Там никого нет. Там никого нет! Заставляешь себя отлипнуть от стены, открываешь глаза. В нерешительности стоишь еще буквально минуту, затем слишком стремительно ныряешь под одеяло, прячешься, как маленькая. Сворачиваешься в клубок, начинаешь плакать. У тебя есть на то причины, даже слишком много. Болят руки, болит лицо, болит где-то в глубине груди, и страшно, страхом пропитана сейчас каждая клеточка твоего тела.
До утра доживаешь. То ли спишь, то ли бодрствуешь, раскачиваешься на этой тонкой грани, тебя сначала накреняет в одну сторону, затем в другую. Но из под одеяла так и не вылезаешь, оставляешь маленькую щелку для воздуха, и уже совсем не знаешь, чего ждешь и чего хочешь. Пожалуйста, вернись. Проваливай к чертовой матери...

Ты спала, но отдохнувшей себя не чувствуешь. Наступает утро, и в вашем домике вдруг оказывается слишком много пространства. Начинаешь свой день с того, что обходишь "владения", большую комнату по периметру, спальня, наконец ванная и замереть перед зеркалом. Рассматривать заплаканные глаза, запекшуюся кровь в уголке рта, кровавые разводы под носом, при таком освещении тебе даже видится синяк. И в пору бы еще немного порыдать, но смотришь на себя в зеркало и слезы не идут, как будто кончились. Умываешься, чистишь зубы, морщишься, когда зубная паста попадает в ранку. И этого оказывается недостаточно, лезешь в душ, пытаешься смыть с себя всё это, прямо как полгода назад, тебе всегда кажется, что ванна и вода - выход из положения, что можно помыть себя снаружи и изнутри. Но ничего не получается, и даже лучше не становится. Словно кошки в душу нагадили, вот как ты себя чувствуешь.

Пытаешься приготовить поесть, но в итоге психуешь и отпихиваешь сковороду с яичницей. Жуешь хлеб, но не чувствуешь вкуса, пьешь чай, но не чувствуешь, какой он горячий. Ничего не выходит сделать до конца: недопитая чашка чая, надкусанный кусок хлеба, сырая яичница на сковороде. Садишься перед потухшим камином, сначала тебе хотелось скатать эту шкуру, или поджечь её, но теперь просто сидишь, зарываясь пальцами в густой мех. Сутки назад, лежа на этом самом месте, ты была очень счастлива. А что теперь?

Не в курсе, сколько проходит времени. Толком ни о чем не думаешь, ничего не делаешь, перебираешь влажные волосы, то ли дело дотрагиваешься до больной губы, словно не хочешь, чтобы она зажила. Алые капли на подушечках пальцев. Затем гудит мотор автомобиля, тишина, хлопает дверь. Скрип снега, ты поднимаешь голову, затем поднимаешься сама. Вздыхаешь, слышишь голос. По-крайней мере, он жив. Только тебя это не должно волновать...
Ты усаживаешься прямо на пол, спиной подпирая дверь. Говоришь достаточно громко, чтобы он услышал: — Нет, не открою. Я не хочу так. Я хочу отсюда уехать.

Его ответ тебя не устраивает. Ты жмуришься и несколько раз несильно ударяешь затылком о теплое дерево, разделяющее вас. Ощущение самое настоящее бессилие, поездка в Канаду должна была стать чем-то светлым, милым, что могло бы вас сблизить, показать, что светлые полосы могут быть даже в ваших отношениях. Только полоса получилась настолько узкой, что ты хватило одной ночи, чтобы ты забыла о том, что она вообще была. И сейчас тебе плохо, больно, страшно, ты задаешь вопросом: зачем вообще согласилась ехать? Как угораздило согласиться, что он отвезет тебя черт знает куда, так далеко не только от дома, но и от людей, цивилизации, помощи. Уже долго время не было ничего кроме вас, тебя и его, и это было нормально, тебя всё устраивало, но насколько это было ослепительно хорошо, настолько же беспросветно плохо. Ты заперта, в ловушке. Ты не хочешь его прощать, не хочешь даже видеть, но у тебя нет выбора, потому что это всё еще только ты и только ок. Четыре стены, некуда бежать, и за стенами - он. И больше ничего.
Не знаешь, как долго сидишь вот так на полу, прислонившись спиной к двери. Думаешь обо всем и ни о чем сразу, не знаешь, чем будешь заниматься. Пробуешь читать книгу, читаешь почти двадцать страниц, но затем откладываешь в сторону и понимаешь, что ничерта не помнишь. Строчки пестрят перед глазами, но смысл так и не достигает сознания. Это книга Томаса, и тебе хочется швыркнуть её в огонь, но огонь не горит, ты с трудом помнишь, как его разжигать и... вот, оказывается, почему так холодно. Надеваешь сверху ветровку, делаешь несколько кругов вокруг камина, материшься себе под нос. Нет, всё еще не знаешь, как развести огонь, и лучше не пытаться, потому что холод - очевидно лучше, чем пожар. Нашариваешь взглядом горшок с фиалками, берешь в руки, думаешь о том, что надо их разбить. Даже замахиваешься и прицеливаешься к противоположной стене, однако в итоге опускаешь обратно на подоконник. Цветы жалко, они ведь живые и всё такое. Не виноваты в том, что у вас с Томом ничего не получается.
Вспоминаешь про телефон первый раз за всё время, можно позвонить Исе, или Аарону, или кому-нибудь еще, да хоть бы Генри, может они что-нибудь придумают и вызволят тебя. Находишь телефон на тумбочке и, разумеется, сети нет. Ни одной жалкой черточки в углу экрана, а значит этот вариант исключается.
Снова пытаешься приготовить поесть, чувствуешь голод, но кусок не лезет в горло. Одеваешься теплее, наблюдаешь за Томасом из окна, за палаткой и костром, чувство страха сильнее сжимает в своих объятиях. В конце концов, засыпаешь на диване и спишь действительно крепко.

Темно и холодно. Открываешь глаза и вглядываешься в темноту вокруг растерянно, правда всего несколько секунд. Потому что потом темнота сгущается, становится удушающей, до боли в пальцах вцепляешься в складки кресла, жмуришься и только и слышишь, как грохочет в груди сердце. Ты не можешь находится тут в темноте, получилось прошлой ночью, но не получится этой. Темнота, она страшная только в замкнутом помещении, концентрируется между стенами, слишком много. Вскакиваешь и одеваешься слишком поспешно, как будто за тобой кто-то гонится.

На улице собачий холод. Лицу моментально становится больно, и ты радуешься, что надела шапку и взяла с собой варежки. От страха забыла даже о Томасе, вспоминаешь и оглядываешься не менее испуганно, но никого нет, видимо, спит в палатке. Понятия не имеешь, сколько сейчас времени, но на небе ни облачка, луна высоко, и наверное уже за полночь. Смотришь на небо, на звезды и думаешь о том, что хотя бы буря тебе сегодня не грозит. Впрочем, ничего не помешает замерзнуть до смерти.
Не знаешь, что делать. Доходишь до автомобиля, дергаешь ручку, но разумеется он закрыт. Смотришь на палатку, затем на дом. Не полезешь в палатку за ключами, слишком боишься, и не пойдешь домой, тоже слишком страшно. Натиск стен и натиск Томаса, сегодня ты не в состоянии выдержать ни один, ни другой.

Не знаешь, что делать и куда идти. Зачем-то вспоминаешь озеро, пугающую воду, и ты настолько не знаешь, куда идти, что даже идея с озером кажется удачной. Озеро - это не никуда. Это цель, и когда ты её достигнешь, можно будет думать о дальнейших действиях. Не ясно, что ты ожидаешь там увидеть. Ебаный корабль?
С трудом представляешь, в какой стороне оно находится, но идешь, и тебе даже кажется, что видишь что-то знакомое. Снег, елки и кусты. Да, действительно, всё вокруг пиздец какое знакомое.

В какой-то момент тебе кажется, что ты слышишь не только свои шаги. Останавливаешься и прислушиваешься, и да, позади хрустит снег. Начинаешь идти быстрее, насколько вообще можно идти по глубокому снегу. Понимаешь, что это не помогает, и даже срываешься на бег, когда окончательно понимаешь: ты не знаешь, где находится озеро, и куда ты бежишь. В глубину леса, видимо?