Задумалась ли она хоть на пару секунд перед тем, как согласиться дать интервью неизвестному и настырному, судя по пропущенным вызовам, журналисту из местного журнала, выпуск которого за несколько месяцев попадался ей в руки от силы пару раз?
Рикардс, не изменяя самой себе много лет, знает толк в безрассудстве; и безрассудно она приняла решение рассказать о своей жизни и самой себе чуть больше, чем следует знать посторонним людям, ссылаясь на расставляющий все точки над i вопрос: «А почему бы и нет?».
Терять ей, собственно, было нечего. Да и что можно потерять при разговоре с мужчиной с грифельным карандашом и записной книжкой в руках, куда он весь вечер будет копировать ее слова, делать пометки, уделяя большую часть своего внимания речи женщины напротив, а не ей самой. Ведь такие они, журналисты, по мнению самой блондинки; ищейки, знающие, где искать ответы на интересующие их те или иные вопросы, знающие, какими щипцами извлекать их из опрашиваемых ими персон. Лучшие из них – еще и эдакие психологи безо всякой политики конфиденциальности информации. И Бернадетт искренне надеялась на то, что идет на встречу не с одним из их представителей.
В остальном же ей руководило желание просто провести очередной вечер не в одиночестве, но в компании постороннего человека. Окажись он занудным работником журнального издания с белым воротничком и в унылого цвета галстуке, нуждающимся исключительно в разговоре типа «вопрос-ответ», или неугомонно болтливым (более вероятный вариант) парнем с инициативой разбавить формальности более непринужденной беседой – Берн в любом случае проведет время с пользой еще и для себя. Выпьет хорошего вина, съест, наконец, по-человечески приготовленный ужин, да вырвется тем самым из когтей самоуничтожения на почве всего навалившегося сразу: сложностей с восстановлением работы ее бутика, расставание с некогда любимым человеком, отношения с которым по разным стечениям обстоятельств причинили больше душевной да физической боли, нежели радости. Итог: стрессовое, подавленное состояние, скачущее вверх вниз, как на американских горках, настроение, и истощающиеся запасы алкоголя в доме.
Насколько удачной будет вылазка – неизвестно. Возможно, плохо проведенное интервью вызовет новую волну негативных эмоций, что только подольет масла в котёл. Но, собственно, почему бы не рискнуть? Почему бы и нет?
Задавшись этим вопросом, Рикардс, покачивая в руке наполовину пустой бокал с красным полусладким, успевшим уже ударить в голову, мелодично произнесла «хорошо» в приложенную к уху телефонную трубку, разговаривая в тот момент с Адамом МакНамара – мужчиной, журналистом, уверенность и нотка настойчивости в голове которого тоже сыграли хоть совсем небольшую, но все же роль в принятии блондинкой решения.

Оставив после себя слышимый, но приятный и сильно не бьющий в нос шлейф женского парфюма в лифте, Бернадетт шагнула вперед, слабо улыбнулась подошедшей к ней девочке в коротком, подчеркивающим все достоинства фигуры платье, и последовала за ней в сторону зарезервированного на имя журналиста столик. Просторное, полупустое помещение, приглушенное освещение, негромко играющая в колонках инструментальная музыка; они проходили мимо занятых и свободных столиков, дальше и дальше, все больше скрываясь от заинтересованных и равнодушных посторонних глаз.
Признаться, Рикардс чувствовала себя некомфортно. Она опоздала на десять с лишним минут, красиво укладывая распущенные белокурые волосы на плечах, локон к локону, волосок к волоску; но затем, так и не получив удовлетворивший ее результат, «разбила» всю прическу да оставила волосы в состоянии легкой небрежности, что, к слову, шло американке намного больше предыдущей версии прически. На Берн юбка-солнце из плотной ткани цвета красного вина и заправленная в нее черная шелковая блузка с первыми тремя расстегнутыми пуговицами, рукава аккуратно закатаны по локоть. Один из них вдруг спустился обратно, когда хостес остановилась около нужного блондинке столика, и на первых нескольких секундах встречи с Адамом женщина медлительно возвращала ткань в прежнее положение, попросив девушку положить предложенное ей меню на стол.
Прошла еще пара мгновений. Наверно, надо было что-то сказать, произнести банальное вежливое приветствие. Но Бернадетт молча смотрела на журналиста слишком долго, слегка улыбаясь (улыбка попросту застыла на губах), рассматривала черты его лица, какое женщина отчего-то не ожидала увидеть…не могла отчего-то сопоставить внешность и голос, услышанный впервые несколькими днями ранее по телефону.
- Вы не знаете, Адам, насколько вкусная здесь еда? – первое, что произнесла Берн, присев за стол; внешне можно было уловить какие-то намеки на смятение, но внутри молодая женщина ощущала бьющее ключом волнение и неловкость, ведь не так, совершенно не таким она рисовала себе в голове свое появление перед этим мужчиной. - Я вас немного другим представляла, - а вот это можно было и не уточнять, но промолчать было крайне трудно. Бернадетт произнесла это негромко, с легкой хрипотцой в голосе (не последствие многолетней привычки курить, но стиль общения, манера речи); да, она представляла МакНамара другим, но это не означало то, что ожидание по обыкновению превзошло реальность, вовсе нет. Все было как раз наоборот.
- Можно мне задать один вопрос, - прозвучало, как утверждение, пока одна рука копошилась в недрах женской сумочки, выискивая зажигалку и портсигар. - Почему я? - Адам был похож на журналиста, берущего интервью у влиятельных и знаменитых людей с обложек журналов наподобие GQ, нежели у известных в "своих", узких кругах начинающих писательниц и бывших телеведущих с одного из сотен каналов кабельного телевидения. Так что Берн из чистого интереса поглядывала на мужчину в ожидании ответа, зажимая фильтр сигареты губами, и на пару секунд ей пришлось отвлечься на официантку, заказав у той бокал белого полусухого вина.

Отредактировано Bernadette Rickards (2016-02-27 18:14:32)

Для молодой женщины, переживающей немалый стресс в связи с событиями в трещащем по швам бизнесе, с печальными событиями в личной жизни, которой на данный момент уже и не имелось, Бернадетт выглядела весьма недурно; не сказать, что свежо, но какие-либо следы подвешенного психического состояния, недосыпа, увлечения алкоголем были скрыты слоем тонального крема, парой выпитых за несколько часов до выезда таблеток успокоительного и тусклым освещением в ресторане. Адам не заметит еще не прошедший крупный синяк на плече, оставленный крепкой хваткой уже бывшего любовника, не узнает истинные подробности жизни собеседницы в настоящем времени.  А Рикардс постарается не выдавать свои проблемы и душевные мытарства через слова; за взгляд она ручаться не могла, он, как признанно считать, как доказано, может нести за собой намного больше, чем не один десяток речей.
Таков был план, вполне себе четкий, вполне себе реализуемый. Но блондинка как никто другой знала, что в разговоре с человеком придерживаться определенной схемы бывает очень трудно, особенно если этот разговор ведется  в неофициальной обстановке, с бокалами белого и красного вин у локтей собеседников, которые вполне обещают быть пополненными не один раз в течение всей встречи.
Оставалось только надеяться на неподтвержденные опасения и на то, что МакНамара не увидит тщательно скрытые её слабости, изъяны; не в первую их встречу, и не на подобной почве точно.

У него нет блокнота и ручки. Это Бернадетт заметила не сразу, но тогда, как опустилась на свое место за столом и внимательно посмотрела на мужчину напротив, обратив в практически первую очередь на его руки, не держащие в себе вышеуказанные предметы. Так странно, по обыкновению даже самые порабощенные техникой журналисты носят с собой листы бумаги и письменные принадлежности, по старинке, так сказать. Она бы тоже так делала, наверно, если была бы представителем профессии Адама; делала бы пометки в блокноте, подмечая те или иные жесты, фразы собеседника, едва ли отрывая при этом от него взгляд.
Но работа с камерой не предоставляла подобной возможности, а во время написания книги Рикардс общалась лишь со своим внутренним голосом и своей памятью, опираясь при этом на длинные записи в дневнике, веденном во время ее путешествия.
Отсутствие блокнота и ручки у Адама говорило об одном: ему важна не только информация, но и человек, доносящий её. Берн не увидела на столе записывающего устройства, но отчего-то была полностью уверена в том, что в один момент брюнет достанет его и положит так, чтобы вещица не бросалась в глаза. Чтобы не было ощущения, что она говорит не с ним, а с техникой, лежащей перед носом.

- Всё возможно, Адам, - произнесла и легко улыбнулась, поддерживая, наверно, этой фразой свой беспечный образ девушки, без устали повторяющей, что нет ничего в этом мире невозможного. Хотя в последнее время Бернадетт все меньше и меньше продолжала в это верить. – Закажите что-нибудь на свой вкус, я не привередлива в еде. Посмотрим, насколько это место может удивить своей кухней, - она чуть поддалась вперед, произнося последнюю фразу, и дернула бровью, посмотрев в глаза МакНамара. Он интересно держался на месте, будто только-только присел за столик и пока не чувствовал ни острого желания откинуться при легкой от ожидания усталости назад, на спинку кресла, ни поддаться вперед, складывая руки на поверхности стола. Но вот он чуть опирается на подлокотник, и Рикардс в этот момент медленно возвращается в прежнее положение, чуть выпрямляет спину, «подъезжает» ближе к краю стола и кладет на него руки.
- Я мало общалась с такими журналистами, как вы, Адам, поэтому не могу точно ответить. Про журналистов многое рассказывают, показывают их в кино, но я предпочитаю опираться на личный опыт. До вас мне попался не самый приятный человек, но это определенно было невезение,- слишком болтливый, слишком навязчивый, слишком активный. В том пареньке было все слишком, что даже активная и заводная Берн не смогла оказаться с ним на одной волне. - С вами мне повезло, - рискованно судить о человеке по первым двум минутам общения, но какое до этой рискованности американке есть дело? Говорит, как чувствует.  – Вы говорите про домохозяек, строчащих одну фантастическую сагу за другой? Я не домохозяйка, и, по сути, даже не писательница. У меня всего одна книга, мистер МакНамара, и мне сложно сказать, напишу ли я когда-нибудь что-то еще, - на этом моменте вытащенный из сумочки портсигар в ее руках раскрылся, Бернадетт хотела потянуться и за зажигалкой, но Адам лишил её такой возможности.
Подошедшая официантка терпеливо стояла в стороне в ожидании, когда мужчин поднялся с места и поднес язычок огня к кончику сигареты, зажатой в зубах Рикардс; и та поддалась вперед, накрыв ладонью держащую зажигалку руку Адама, подкуривая и сразу же делая первую глубокую затяжку. Радовало, что ее собеседник тоже курит, и не напыщенно морщится при виде курящей женщины, поддавшись влиянию кричащих на всех углах людей о вреде подобной привычки.

- Необычная.. - усмехается, держа сигарету в пальцах. Красивый эвфемизм, который, безусловно, принят за комплимент и, очевидно, был комплиментом и подан. – Знаете, а ведь куда неприятнее услышать в свой адрес слово «обычная». Вы с этим согласны? Даже такие прямолинейные «чудачка», «тронутая», «чокнутая», получаемые в мой адрес нередко, особенно в юности, не так били бы по самолюбию, - Адама она тоже может назвать необычным. Со стороны он может таким не показаться – простой прилично одетый мужчина, которого уж точно сходу журналистом назвать нельзя; если только молодым бизнесменом, точно не забитым офисным работником (слишком свеж; ну, или настолько любит свою работу с бумагами, что питается с ее помощью какой-то энергией). Но его умение держаться, его сдержанность в словах…сопоставив эти качества с, опять-таки, родом деятельности, МакНамара можно мгновенно заинтересоваться. – Какой я себя подаю в жизни? В ваших глазах, - простой интерес, не более. На его «вы очень красива» Берн ответила лишь улыбкой, смотря при этом ему в глаза; но через пару мгновений блондинка опустила взгляд (смутилась? Если только чуть-чуть;) на стол, делая очередную затяжку сигаретным дымом.
- Я разную люблю еду. Мне нравится пробовать новое, редко когда беру в ресторанах одни и те же блюда. Иногда выбираю просто по названию, - предложение перейти на ты было как раз кстати, лучше раньше избавиться от этого груза официоза в беседе. – А ты что любишь, Адам? – сделала затяжку, подвинула пепельницу на середину стола и стряхнула в нее пепел. – Какая у тебя самая любимая кухня? Мне интересно.

Пока Адам заказывает у вновь подошедшей к их столику официантки различные блюда, взгляд Бернадетт беззастенчиво задерживается на лице мужчины, и она, держа сигарету между указательным и средним пальцами правой руки, кончиком покрытого лаком ногтя большого пальца медленно проводит по нижней губе; абсолютно бессмысленный жест. Но она так увлекается своим пристальным разглядыванием журналиста, что не замечает ни своих редких чисто инстинктивных движений, ни того, что объект её внимания уже давно отвлекся от миловидной девчонки с волосами цвета темного шоколада, стянутыми на макушке резинкой в тугой конский хвост. На какие-то мгновения ушла в себя, при этом сосредоточившись на мужчине напротив.
Интересно, что происходит в его голове? Это странным образом беспокоило блондинку, хотя, по факту, в этом не было ничего странного; есть люди, вымещающие самих себя на раскрытой в сторону публики ладони, и есть люди, держащие себя и свою сущность в тени. МакНамара удивительно умещался между тем и иным понятием, раскрывая себя, как молодого мозговитого интеллигента, но при этом тая в себе что-то негласное да недоступное другим личностям, и таким малознакомым, как Бернадетт – тем более. Она чувствовала интерес мужчины со странным акцентом (ирландским?) к себе, его невозможно было не почувствовать; но было ли это приятным дополнением интервью, или скрытой основой всей этой отчасти деловой, отчасти личной встречи?

- Ты любишь фастфуд? – урвав последнюю сказанную им фразу, Берн, наконец, выбралась из своего сознания и задала самый что ни на есть простой вопрос. – Я вот люблю, только ем его не так часто, как хотелось бы. Ну, ты понимаешь, какова у этого причина, - слабая улыбка через секунду прячется за ладонью и поднесенной к губам сигаретой. Официантка, вернувшись к ним снова, спросила насчет пополнения алкоголя в их бокалах, предложив взять целую бутылку этого же красного вина. Рикардс сразу же посмотрела на Адама, дав ему возможность руководить сегодняшним «парадом», но взглядом и легким кивком головы дала ему знать, что не прочь принять предложение сотрудницы ресторана. – Если ты про того журналиста, то да, таким он и был, - звучно вздохнула, откладывая сигарету на край пепельницы. – Он не знал цену словам, знаешь, говорил и говорил без устали, словно ему платили за чесание языком и привлечение к себе внимания. Я ведь и сама могу заговорить человека, но у того парня была не такая задача, и он мне откровенно надоедал уже через пять минут после начала встречи, - впрочем, вряд ли сегодня Адам удостоверится в словах собеседницы. Рикардс испытывала потребность в спокойной и размеренной обстановке, неторопливой беседе, не особо насыщенной красками в виде смешков или даже накатов звонкого хохота после удачного смакования какой-либо шутки. Да и вряд ли сегодняшним вечером настроение Бернадетт сможет резко подскочить; таблетки принесли за собой сонливость да подавили некоторые характерно проявляющиеся в этой женщине эмоции. – А вот ты знаешь цену словам, - по крайней мере, так показалось изначально, и продолжает казаться до сих пор.
- Наверно, я разочарую тебя, если скажу, что в молодости точно знала, что сотворю те или иные вещи, - ухмылка. – Я всегда знала, что не смогу сидеть на одном месте и буду путешествовать. Всегда была в этом абсолютно уверена, как в том, что небо голубое, и… и что солнце встает на востоке, а садится на западе. Ты понимаешь, о чем я говорю, - девушка приносит гостям бутылку вина, демонстрируя его на ладони этикеткой вверх, и начинает неторопливо вытягивать пробку из горлышка. – А ты считаешь, что добился успеха? Ты не похож на начинающего журналиста, гоняющегося за любой возможностью покрасоваться перед начальством новой статьей. Ты похож на того, кого начальство ставит в пример, - это определенно было непростое интервью, иначе Берн давно уже превратилась бы в кладезь ответов на вопросы, касающиеся её профессиональной да личной жизни, и у нее не было бы и секунды свободного времени для встречного интереса к мужчине напротив.

Не было до конца ясно, соглашается ли Адам с её словами из-за необходимости добиться её расположения к себе, или же он вправду разделяет мнение блондинки по поводу «оригиналов» и «ксерокопий» в обществе; интересная, кстати, игра слов.
Слушая МакНамара, американка докуривала первую сигарету до самого фильтра и уже косилась в сторону лежащего в стороне портсигара, намереваясь повторить дозу без минутной передышки. Она была зависима от никотина, но эта зависимость представляла собой многолетнюю привычку; с семнадцати лет с сигаретой в зубах, как минимум десяток провалившихся попыток бросить это дело и такое же количество «да ну его к черту» перед тем, как насладиться дозой после определенного количество дней воздержания. В настоящий момент Берн даже нравилось упиваться как никотином, так и алкоголем; ей было все равно, какие у чрезмерного потребления оного могут быть последствия. Да и забыться всё это помогает неплохо.

- Но какое всем до этого дело, согласись? СМИ всегда будут обращать внимание на кричащих о себе оригинальных личностей, а обыкновенные, но по-настоящему интересные люди будут по-прежнему сидеть в стороне, - сделала паузу, отпив немного вина из своего бокала. – Когда я красила волосы в синий, зеленый, красный, носила драные джинсы и веселые растянутые футболки, то не кричала о своей якобы индивидуальности, мне правда всё это нравилось. Это был скорее способ самовыражения, нежели желание выделиться из толпы, но многие почему-то считали иначе.
Адам интересно изъяснялся. Если особо не вслушиваться в некоторые его слова, то можно и не уловить между ними связи, но если вслушаться… открывается некая потайная мораль, которую мужчина умело прячет за красивыми средствами выразительности речи. И это казалось Бернадетт чем-то удивительным. Как и данная журналистом характеристика.
- Интересно, - после недолгого молчания с оттянутыми уголками губ проговорила блондинка, опуская взгляд на тлевший кончик уже второй сигареты в её пальцах. Она прикурила её, как и первую, при помощи Адама и протянутой им зажигалки, но теперь скуривала её куда более неторопливо, отвлекаясь на куда сильнее интересующие её вещи. – Я не буду возражать, и не буду подтверждать твои слова, можно? Возможно, за эту встречу твое видение меня изменится, потому что ты передаешь свое первое впечатление обо мне. Посмотрим, каковым оно будет второе по счету, третье… - последнее слово неаккуратно слетело с языка Рикардс, и она подумала, с чего бы это? Третье впечатление уже не является частью этой встречи, но может являться частью встречи другой; так был ли это инстинктивно выраженное желание увидеть Адама когда-нибудь вновь?

- Заграницей к американской кухне причисляют исключительно фастфуд. А, ну еще индейку, - Бернадетт подается вперед, рассматривая принесенные официанткой блюда, и, наконец-таки, от вида нарезанного мяса и овощей начинает чувствовать голод и пустоту в желудке. Потянувшись к кусочку говяжьего языка, блондинка услышала вопрос Адама и на пару секунд задержала вилку над тарелкой с мясной нарезкой, не поднимая при этом головы. Интерес был скорее личного характера, но Рикардс не исключала того, что мужчина отпечатает данную ею информацию в материале своей статьи; журналист все-таки. – Нет, - только прожевав половинку кусочка говяжьего языка, Берн ответила, глядя на МакНамара. – А ты? – закинула ногу на ногу. Ей было легко признаться самой себе в том, что она ждала отрицательного ответа мужчины на встречный вопрос. Адам интересовал её; интересовал так, как вообще может интересовать человек молодую женщину, за всеми печальными событиями частично потерявшую интерес к жизни и всему, что происходит в мире. Адам заставлял с удовольствием и неким волнением ждать, что же будет дальше, что же он скажет, в какие дебри разговора заведет случайно брошенная им или ею фраза. – Кстати, откуда ты? Твой акцент… дай угадаю, Ирландия? – а тем временем второй по счету бокал красного вина немного ударил в голову.