— Я не стану называть имён, — отвечает Шарлотта с загадочной улыбкой, качая головой и неотрывно смотря на Хадсона. Адресованные ей комплименты она привыкла воспринимать лишь в его исполнении, а произнесённые кем-то другим засчитывались за те тактично-вежливые, общепринятые и потому ничего незначащие реплики вроде стандартного приветствия и пожелания хорошего дня на прощание. Её мир, что некогда был открыт для новых знакомств, ощущений и ставшего привычным чувства вседозволенности, отныне двигался не по орбите прихотей эгоистичной натуры; его центром стал мужчины, чьи ладони сейчас нашли место на её талии, и только сказанное им имело смысл. — Наверное, оно и к лучшему, — с наигранной задумчивостью протягивает она, поджав губы, чтобы продолжить после короткой паузы, — было бы странно, если бы ты начал платить мне за секс.
feel you get closer now, much closer then you've been
you wanna move fast, but good things take quit
Если бы Шарлотта и впрямь могла прокрутить стрелки часов назад, по своему усмотрению выбирая тот момент, который хочет переиграть по новым нотам, перестроить по изменённым правилам и переписать с чистого листа, то она изменила бы многое в своей жизни, зная, что каждая глава в ней может заканчиваться по сказочным канонам, а не очередным разочарованием и вновь разбитым сердцем. Отбросив в сторону теорию хаоса, который и так был тем невидимым другом, что следует по пятам, не отставая и проникая в каждый прожитый ею день, позабыв про погрешности эффекта бабочки и отмахнувшись от законов построения логических последовательностей, она запустила бы этот механизм, лелея одну единственную надежду: оказаться здесь, в этом моменте, с тем же исходом, но откорректированным прошлым, что длинным шлейфом тянулось следом, напоминая о себе в простейших мелочах. Стоило только представить, как всё могло бы обернуться, не соверши ван Аллен ряд фатальных ошибок, и представшая перед глазами картина принималась играть новыми красками; пастельные тона, символизирующие умиротворённое спокойствие, то и дело разбавлялись яркими мазками, за которыми скрывались особо значимые, поворотные моменты, лишённые минорных мотивов; мрачной палитре же попросту не оставалось места, пусть в действительности присутствие взмахов чёрной кистью пунктирной линией пересекало всё её существование.
Она могла бы никогда не покидать пределов Калифорнии, перевозя вещи из дома в Лос-Анджелесе сюда, поступая в тот же университет, где заканчивала обучение, но только на первый курс, чтобы никогда не узнать о предательстве, боли и смерти; могла бы никогда не принимать предложение мальчишки с насмешливым взглядом, оставляя безымянный палец свободным для кольца от правильного, подходящего ей мужчины; могла бы не собирать себя по кусочкам, склеивая разрозненные фрагменты в надежде, что они вновь не осыпятся на составляющие при малейшем воздействии, не бороться со своими персональными демонами, которых попросту не могло бы существовать в альтернативной реальности, всё больше походившей на утопию. Всего лишь пара корректировок, меняющих исходный код, и Шарлотта стала бы тем самым идеалом, которого Пол заслуживал и которого ей в глубине души хотелось достичь так отчаянно, что это переросло из сокровенного желания в недостижимую планку.
Но Хадсон сейчас с ней: изломанной, осторожной, пугливой, когда речь заходит о чувствах и их обнажении — и это куда важнее несбыточных надежд на переписанное с нуля прошлое. Оно не имеет значения, потому что всё, что действительно важно — их настоящее и надежды на будущее, обещание которого француженка видит в глазах мужчины. И ей, заключённой в кольцо его рук, этого достаточно.
Она и сама не знает, что подтолкнуло её завести этот разговор, но забрать свои слова обратно Шарлотта не может так же, как и переиграть всю свою жизнь с определённой конкретной точки, поэтому она лишь вздыхает, крепко зажмурившись, и ждёт его ответа. Француженка знает, что есть лишь два варианта, по которым Пол может разыграть дальнейший фрагмент этого эпизода её кристальной откровенности: он вправе свести всё в шутку подобно её последней фразе, не давая серьёзности прокрасться в эти стены и согнать ощущение тепла и умиротворения, что витали в воздухе минуту назад; он может ответить честно, дав ей очередной повод усомниться в том, подходят ли они друг другу и смогут ли и дальше перестраивать себя, чтобы достичь определённых планок, каждую из которых по мнению одного выставил другой. Он имеет власть над тем, что произойдёт парой мгновений спустя, и его ответ может перевернуть всё с ног на голову, разрушить ещё одну преграду, стоящую у них на пути, или же выстроить очередной барьер, развеять все её сомнения или поселить в хрупком сознании новые. Шарлотта ощущает себя так, словно сама потянула за кольцо гранаты, срывая предохранитель, и теперь ей остаётся только ждать исхода, каким бы он ни был — она уже не в силах ничего исправить, и сколь бы упрямо ни жала на кнопку "отмены", запущенный процесс не остановить.
Затянувшаяся пауза, наполненная молчанием, начинает казаться вечностью, отчего Шарлотта поднимает голову, чуть отстраняясь и пытаясь отыскать ответ или хотя бы призрачную подсказку, чего ей ожидать, в глазах мужчины. Мысли, в каждой из которых кроется опасение услышать то, на что она не рассчитывала, хаотично крутятся в голове, сплетаясь между собой в многоступенчатые теории и догадки, от которых ей становится не по себе. Что, если он хочет изменить этот момент? Вся затея с переездом казалась отличным планом лишь в первые пятнадцать минут, когда француженка пребывала в эйфории от ощущения очередного шага вперёд, что по значимости мог приравниваться к признанию в любви; позднее, когда предлагаемые варианты не могли устроить их двоих, порождая сожаления и желание сделать откат, чтобы не спешить со столь важными решениями, Пол и сам признал в распаляющейся ссоре, что не уверен, что они поступили верно: он — сделав ей это предложение, а она — согласившись. Вдруг теперь, когда обратного пути нет, а казавшийся безупречным план тут же терпит исправления, подвергнувшись вмешательству погрешностей, он осознаёт, что это не то, чего ему хотелось? Что он видел это иначе и недоволен результату?
Его ладони соскальзывают с её плеч; прохлада, источаемая пустыми стенами, лёгкой вуалью окутывает Шарлотту, вызывая чувство незащищённости, но ей остаётся лишь ждать вердикта, взволнованным взглядом провожая фигуру Пола, отходящего к окну и повернувшегося к ней спиной. Последнее она, поддаваясь вспышке лёгкой паники, и вовсе засчитывает за нежелание смотреть на неё, чтобы не видеть растерянного взгляда, когда он будет словами наносить очередной удар по её напускной стойкости, но Аллен упрямо старается подавить в себе это чувство, чтобы не позволять ему завладеть её разумом. Голос Пола звучит в этой тишине слишком отчётливо, будто инородно, а его взгляд, наполненный серьёзностью, лишь укрепляет уверенность Шарлотты в том, что ей не понравится то, что произойдёт следом.
Она смотрит на него непонимающе, пытаясь понять, что упустила; улавливая его движение, француженка опускает глаза, в которых тут же застывает неподдельный ужас. Можно было ожидать чего угодно, но не тонкого металлического ободка, поблёскивающего в подступающем со всех сторон полумраке. Не сейчас, не когда всего лишь парой недель ранее она открыто сказала, что не уверена в необходимости этого шага и возможности его же относительно конкретно её самой. Не тогда, когда всё только начало становиться привычно спокойным, размеренным и умиротворённым, перестав испытывать их отношения на прочность, а их самих на выдержку. Слова, что произносит мужчина, звучат как будто издалека, и она не воспринимает заключённый в них смысл, словно кто-то отключил в настройках субтитры, а английский язык перестал казаться знакомым, обернувшись лишь набором звуков, не несущих в себе ничего из того, что она могла бы распознать. Шарлотта делает два шага назад: один метафорический, другой — буквальный, искренне жалея, что и это всё — её вопрос, его слова и это кольцо — не отменить и не вычеркнуть, потому что оно не вписывается в условия поставленной изначально задачи. Ещё минуту назад между ней и Полом не было преград, а теперь француженка ощущала, как воздух между ними становится плотнее, преобразовываясь в преграду из непробиваемого стекла, что снова раскидывает их по противоположным краям пропасти, в которую вот-вот рухнет всё то, что создавалось так бережно и кропотливо до её отлёта в Нью-Йорк и после возвращения. Взгляд Шарлотты скачет с кольца на лицо Пола, затем в сторону двери и обратно по кругу, не фокусируясь на чём-то конкретном. Она различает лишь размытые образы, но не очертания, чувствуя, как ускоряется ход крови по венам вслед за участившимся сердцебиением и сбившимся дыханием. Ей нужно что-то ответить, но что именно?
Это нечестно. Нельзя просто заявить о своих планах, требующих её ответной реакции, и добавить, что ей необязательно принимать тонкий серебристый ободок сейчас, потому что пожать плечами и сделать вид, что не произошло ничего действительно важного, потому что это не так. Это всё равно, что отвязать от цепи, позволив разгуливать по клетке и создав лишь иллюзию свободы, но не дав её в действительности. И к этому Шарлотта была не готова. Сорваться с места и сбежать — инстинкт, переросший в рефлекс; хватаясь рукой за раскалённое железо, ты не думаешь, что тебе больно и нужно одёрнуть ладонь, потому что это происходит само по себе вопреки желанию и доводам. Вот и Аллен вздрагивает, словно в попытке нарушить данное обещание и покинуть эту сцену, оборвав импровизацию и оставив её с открытым финалом, но всё её тело словно окаменело, не позволяя пошевелиться, и это единственное, что не даёт ей совершить прежнюю ошибку, исправить которую уже не удастся.
— Пол, — хрипло и тихо, с трудом выдавливая из себя звуки, француженка поднимает на мужчину глаза, во взгляде которых плещется раскаяние в том, что ей придётся сейчас озвучить, и медленно качает головой. — Я... Я н-не могу его принять, — сложно сказать, кому из них сейчас больнее: ему, слыша отказ, или ей, чувствующей себя так, словно она предаёт его снова. Ей слова приравниваются к произнесённой ранее фразе «я не могу остаться», а отказ — к шествию по трапу самолёта до Нью-Йорка. И пусть она не намерена сбегать, разрубая канаты, и сжигать за собою мосты, так, как было раньше, уже не будет. Никогда. — Я не готова и не думаю, что когда-нибудь буду, — и сейчас тот самый момент, когда можно выкрикнуть «ты знал об этом, ты всё испортил!», но она впервые в жизни одёргивает себя, не давая эмоциям взять контроль над разумом. — Прости, — перебороть себя трудно, и вся боль, что разрывает изнутри, отражается в черноте её зрачков, но Шарлотта всё же нерешительно подходит к Полу, накрывая ладонью его руку так, чтобы кольцо осталось зажатым в его кулаке. — Этого не случится. Не со мной. Пойми меня. Пожалуйста.
Отредактировано Charlotte Allen (2016-05-23 20:33:15)