Постепенно жизнь теперь уже семнадцатилетнего парня вернулась на круги своя. После самого восхитительного дня рождения в его жизни Кеннет чувствовал в себе новый прилив сил, как будто год, который начался с такого потрясающего дня, уже априори обещал быть счастливым и удачным. Кошмар, приснившийся им обоим в ту же ночь, намертво врезался в память впечатлительного юноши, но порождённые им эмоции поутихли, и он стал думать о сновидении реже. Теперь, когда в его собственности было всё, что только может понадобится начинающему художнику для творчества – и всё благодаря Мо! – он уделял всё больше и больше внимания художественной работе, понимая, что экзамены, в общем-то, уже не за горами – это только так кажется, что год – большой срок. Через какие-то жалкие двенадцать месяцев он закончит школу – наконец-то, чёрт возьми! – и будет бороться за счастливое будущее в Швеции рядом со своим любимым мужчиной. Парень хотел быть уверенным, что подготовится к этому бою на сто процентов. Как и обещал, он подыскал себе подработку и принялся усердно зарабатывать деньги на будущую совместную жизнь. Наивные Колфилды-старшие только удивлялись и радовались – надо же, извечный бездарь вдруг взялся за ум! Правда, папаша Колфилд по первости не мог избавиться от подозрения, что сынуля-фрик просаживает заработанные кровные на наркотики или ещё какую-нибудь дрянь, но убедившись, что это не так, лишь недоверчиво хмыкал и разводил теперь руками – какая муха укусила эту паршивую овцу, точнее, паршивого ягнёнка?
Конечно же, продолжались свидания с Мортеном, которые теперь проходили в спокойной уединённой обстановке, что очень нравилось Кенни, по своей природе не любившему сдерживаться. И сегодня он решил воспользоваться вверенным ему ключом, чтобы нанести возлюбленному очередной визит – он уже успел соскучиться по мужчине. А ещё именно сегодня он решил нагрянуть без предупреждения, как лакомый сюрприз, который пожаловал не за уроками творческого мастерства, а просто чтобы увидеть своего родного драгоценного шведа.
Подкравшись, как заправский вор, к двери, парень тихонько провернул ключ в замке. Он хотел оставаться незамеченным как можно дольше. Вроде как ему удалось бесшумно проникнуть внутрь – полдела сделано! Осталось лишь найти Мо. Прислушавшись к доносившейся с крыльца музыке, Кенни улыбнулся, предвкушая момент встречи, и продолжил тихонько красться дальше, умоляя древесный пол проявить уважение и не скрипнуть раньше времени.
Приметив издалека любимый силуэт, внезапный гость, всё ещё незамеченный благодаря музыке, поглощающей звук его притаившихся шагов, задумался на минутку, стоит ли выпрыгнуть с криком «Бу!», но быстро выбросил из головы этот детский сад. Лучше он мягко обнимет Мортена сзади, хотя это тоже, вероятно, отчасти напугает его, и поцелует. Интересно, чем он занят? С этого расстояния и ракурса было неясно, что именно делает сейчас творец. Подгоняемый любопытством в довесок к разливающейся по венам любви, Кенни быстро преодолел на цыпочках оставшиеся метры, уже не боясь провалить маскировку, и собрался, как и планировал, повиснуть на возлюбленном с объятиями, как, неосторожно заглянув через плечо сидящему, увидел сразу всё – и раствор, и кровь, и нож. И замер, вытаращившись на то, что выводило на человеческом теле лезвие ножа.
Подросток в принципе довольно легко относился к шрамам как таковым. Он не считал их украшением и не считал их дурнотой – уж не ему, бывшему селфхармеру, рассуждать об уместности шрамов на теле человека, да ещё самостоятельно и осознанно нанесённых. Шрамы – это как татуировки жизни, каждый из них что-то значит, хорошее или плохое. Чаще всего плохое, правда. Свои шрамы Кенни всегда прятал от посторонних глаз. Не то, чтобы он их стыдился… Просто ему не хотелось, чтобы незнакомцы пялились, выдумывая себе невесть что. А может, это неправильная политика, и стоит, наоборот, убрать к чертям все эти напульсники и длинные рукава, и пусть всем будет сразу понятно, что стоящий перед ними парнишка малость ёбнутый.
Шрамы Мо – другой разговор. Они являлись такой же неотъемлемой его частью, как рёбра или позвонки. Парню редко удавалось увидеть обнажённого возлюбленного при ярком свете, чтобы как следует рассмотреть его тело, да и страсть, захлёстывающая в такой момент обоих, не оставляя времени для тщательного любования. Лишь пальцами на ощупь Кенни чувствовал, попадая на соответствующее место, что текстура кожи здесь явно разнится. О происхождении одних шрамов он знал, о других мог только догадываться. Он был, несмотря на это, уверен, что если увидит их все при ярком освещении, не допустит и мысли, что это портит любимое тело. Его ничто не может испортить.
Но вот такого, того, что тайно проникнувший в дом гость увидел своими собственными глазами, он не ожидал. На секунду параллель с Хароном, вынырнувшая вдруг из закоулков памяти, оказалась настолько сильной, что первым порывом юноши было вырвать нож из рук мужчины, но он разумно сдержался, затолкав не к месту помянутый сон куда подальше.
- Ого, - машинально вырвалось у Кенни, который продолжал стоять как вкопанный, не выказывая, однако, паники или ужаса – только шок от неожиданности, вполне объяснимый, - ты… зачем? – обычно люди от удивления задают совершенно бестолковый вопрос «что», но неформал и тут отличился, хотя вопрос был не менее бестолковым.
