Сегодня был один из тех редких дней, когда дома у Мими было тихо-тихо и спокойно. Сестры выехали на природу, наслаждаться в компании друзей теплому солнышку и ясным денькам. Впереди два дня выходных, а значит вдоволь времени для того, чтоб проветрить голову, да и вообще отдохнуть душой и телом. Набраться сил на рабочие будни и просто провести время с удовольствием. Папа отправился в кратковременную командировку и вернутся так же должен только к понедельнику. Куда, зачем... рыжик никогда в это не лезла. Зачем ей оно? Честно признаться, она любила бывать дома только с мамой и бабушкой. Это выпадало очень и очень редко. А в детстве...бывало когда ей удавалось бывать только со старшей родственницей. Бабуля тогда еще чувствовала себя хорошо. Она рассказывала малышке сказки. Добрые-добрые сказки, в которых всегда побеждало добро. Где даже злодеи находили свое счастье, и во всем мире наступал мир. Она рассказывала еще не испорченному ребенку, что в жизни оно тоже так. Только не все это замечают. Она говорила, что Ри обязательно вырастет красивой принцессой и найдет своего принца. И Крокс помнила эти все басни. Эти воспоминания грели душу и каждый раз вызывали улыбку. Позже именно бабушка поддерживала её тягу к книгам. Она часто дарила младшей внучке книги. Чаще всего это были и не новые томики, только что из конвейера. Это были книги с душой. Кто-то их читал, задумывался над ними. Кто-то перелистывал листочки, оставляя частичку себя между строк. Крохе нравилось придумывать людей, которым раньше принадлежала книга. Чем жил этот человек, какую роль в этой жизни играет. Малышке часто не хватало мамы, которая зашивалась на хозяйстве. Трое детей и муж. А на то время была еще и работа. Это сейчас Мисс Крокс пришлось осесть дома и смотреть за своей больной, увядающей матерью. А раньше она работала в швейной мастерской, да еще и на дом брала работу. И как только успевала содержать дом в чистоте и порядке. На кухне всегда пахло чем-то вкусным, свежим и горячим. Белье не задерживалось в корзине и быстро превращалось в свежее, пахнущее порошком. Хорошо, что дочери по мере взросления кое как поддерживали свою родительницу. Ведь отец...он конечно содержал семью, работал и приносил в дом хлеб насущный. Но никакая работа по дому им не выполнялась. Мол, не мужское это занятие с тряпкой таскаться. Другое дело гвоздь забить, или лампочку вкрутить. Только вот такая помощь далеко не каждый день требовалась.
Мими сидела на своем любимом, уже потрепанным временем, кресле с книгой в руках. Сколько раз она уже читала эту книгу? Тринадцатая сказка. Одна из её любимых историй. Эта книга захватывает в свой плен с первый строчек и ты уже не можешь закрыть её, пока не дочитаешь до последней точки. Есть в ней что-то особенное. Словно находишься рядом с героиней романа. При этом главным персонажем назвать её не можешь. Ты вообще не можешь выделить главного героя.Три теплых комка шерсти окружили свою хозяйку. Мирное посапывание маленьких носиков придавало особо уюта. Как можно не любит котов? Они ведь такие интересные существа. Мама Крокс прикрыв глаза полулежала на диване. А день давно спрятался за горизонт. На небе появлялись яркие звезды, а комната освещалась лишь светильником над пожелтевшими страницами книги. Не хватало только бабушки с пряжей и спицами. Ох! Как же она вяжет! И шарфики, и варежки, и шапочки всевозможные. И её свитера никогда не кололись. Они всегда мягкие, пропитанные любовью и добротой. Бабушка уже давно не вязала. Последние месяца она вовсе ослабла. Встает редко. А последнее время бывает и не узнает родных.
- Мышонок, сходи к бабушке? Я уже даже руки поднять не могу, - не открывая глаз, тихо попросила мать. А дважды повторять и не надо. Оставив книгу, в которой сейчас девушка, точно так же любившая читать, так же любившая книги, брала интервью у писательницы, рыжая перешла в соседнюю комнату. Босые ноги мягко ступали на старый ковер. Когда-то он мыл мягким. Будучи совсем мелкой, Ри воображала, что ступает по траве. Её комната была её личным миром. Миром где жили бабушки сказки. Где игрушки умели разговаривать и всегда было лето, что бы там не творилось за окном.
- Бабуль...ты спишь? - полушепотом произнесла малышка, присаживаясь на краешек кровати. На лице прародительницы рисовалась легкая улыбка. Точно такая, как остается после встречи с хорошими старыми знакомыми. Мисси уже давно не видела улыбки на лице у бабули. Она положила свою маленькую ладошку на руку бабушка. Подправленная старостью рука была слегка прохладной, от чего Мими, прежде чем успела обдумать то что делает, опустила пальчики к венами на запястье. Тихий, утихающий пульс лишь намеком отдавался по венам. Здесь не нужно объяснений, или врачей. Здесь всё понятно. Странно, но Ри не расплакалась. Она вообще не могла поверить в то, что её бабушки вот-вот не стало. Тихие отголоски ударов сердце уже почти исчезли. Вот...удар, еще один. И тишина. Девочка не хотела отходить от бабушки. От своей любимой сказочницы. Но не могла позвать мать, разбивая тишину. Рыжая так и сидела на краешке кровати, смотря в лицо старушке.
Видимо решив, что дочь что-то задержалась, Мисс Крокс вошла в комнату. Странным еще было то, что кошки не пошли следом, будто сторонились комнаты. Рыжик обернулась на мать.
- Мамочка...бабушка умерла.
Как же странно звучали эти слова. Она сама не верила. Вот не верила в то, что это случилось. Был человек, жил, дышал...и раз - нету. Реакция же матери Ри была совершенно иной. Лишь какой-то момент переварив информацию, женщина во весь голос стала рыдать.  - Нет! Мамочка, родная! Нет! Не бросай меня! - она бросилась к родительнице. Пряди рыжих, точно таких же как и достались Мими, волос, собранных в пучок, сейчас небрежно падали на лицо. Слезы, изумрудным дождем, стекали по бледным щекам. Её руки тряслись, а плечи содрогались. Невообразимое горе и страх не могли испортить лица уставшей женщины. Крокс в первый раз видим свою маму такой. И теперь, глядя на неё она и сама не может удержать своих всхлипов.
- Ты не можешь меня бросить! Пожалуйста...! Нет...
Нужно что-то делать. Куда-то бежать, кому-то звонить. И почему эта смерть случилась именно тогда, когда все близкие где-то далеко. И именно сейчас не стоит ждать каких-то сложенных действий от убитой горем женщины.
- Мамочка, бабушке теперь хорошо, - слова сами рождались и выходили на свет, - Нужно...нужно вызвать скорую...наверное.
Малышка гладила родительницу по волосам, взглядом ища в комнате телефон. Её сотовый нашелся на соседней кровати. Потянувшись рукой, кроха достала сотовый.
- Нет! Не хочу скорую... - не прекращала рыданий, - Позвони Джеймсу. Попроси приехать...
Миссаринда кивнула, набирая номер крестного. Спорить и настаивать на своем она не собиралась. Да и особо своей привычки не имела. При том позвонить Джеймсу было вполне разумным решением. Поддержка нужна. Очень нужна. Длинные гудки раздражали. Время не ранее все таки, вдруг спит...но и в этот раз крестный не подвел.
- Алло...дядя Джеймс, прости, что я поздно, - ком поднялся к горлу, - Ты можешь приехать? Бабушка...бабушка умерла, а мы с мамой вдвоем дома.

Скоро будет. Скоро оно такое непостоянное. То три минуты, то несколько часов. Мы всегда уходим бросая нашим маленьким питомцам, что скоро вернемся. А вот для кота скоро наступает уже тогда, когда твоя нога переступает порог. И вот так вот сидит он у двери сто, двести, тысячу этих скоро, а любимого двуного все нет и нет.  Мими же не могла сейчас себе позволить просто сидеть и ждать. Но в это же время она не знала что делать. В первый раз увидев мать такой…она и не подозревала как сложно смотреть на её слезы. Всегда сильная женщина сейчас была окончательно разбита. Зайти в комнату и что? Что рыжая должна говорить или делать? Смерть это страшно. Страшно для живых. Ведь мертвым уже все равно. Порой им этот уход дарит только свободу и легкость. Свободу от людей, или же свободу от боли. Свободу от болезней. Люди уходят в другой мир. В лучший. Мы ведь боимся не за то будет ли хорошо умершему там. Мы боимся за себя, за собственные шкурки. Просто потому что мы не знаем что дальше. Просто потому что еще не умеем жить без этого человека. В этом есть доля эгоизма, согласитесь. Так что в той или иной мере мы все эгоисты.  И нет в этом ничего зазорного.
Крокс видит смерть уже во второй раз так близко. И знаете, сейчас всё по другому. Нет того ужаса, который был в банке. Сейчас ощущался не страх, как тогда, а просто боль утраты. Горе. Горькое и соленое. Оно неприятными узлами связывает сердце и ты стоишь под осколками своего мира. Мира, который надломился вместе с ушедшим человеком. Ведь мир этот, он как пазл. Если нету одной частички – он не сможет стать завершенным. И тогда мы ищем замену. Но что если этой замены нет? Что если именно эта часточка была уникальной в своем роде и более никогда мы не найдем ничего и близко похожего и подходящего.Что тогда нам делать?
Рыжик глянула в комнату. Мать сидела на полу. Такая крохотная сейчас она ей казалась. Дрожит. От этого еще больнее на душе. Словно в вену впрыснули  яд. И эта дрянь выжигает сосуды изнутри, смешивает их в кашицу. И ты ничего не можешь с этим поделать. Просто терпишь боль, терпишь пока можешь терпеть. И стараешься не думать что же будет когда эта дрянь дойдет до главного органа, до мотора всего организма.
Малышка не решилась войти в комнату. Что там обычно надо делать? Зеркала, кажется. Их надо завесить. Открыла шкаф, достала от туда белые простыни. Они пахнут свежестью и порошком. Такие приятные. Хочется укутаться во множество этих отглаженных  тканей, устроить кокон и уснуть. До лучшего времени. Только вот проделать это Мими может только в своем воображении. Малышка медленно завешивала зеркала. Знаете зачем это делают? Всё дело в душе. В 21 грамме. Это люди привыкли видеть свое отражение. А вот душа…в первые минуты она вообще не знает что произошло и почему это её вырвали из тепла и уюта человеческого тела. Она еще не понимает, что произошло. И в зеркалах не отражается. Для неё зеркало это своеобразный туннель, проход в параллельную реальность. И вот когда есть неприкрытое зеркало. Этот 21 грамм нашего я просто теряется и становится пленником казалось бы безобидной поверхности.
Надо звонить в скорую, дабы зафиксировать смерть. Рыжик понимала, что маме не хотелось этого. Это словно еще одна вещь, доказывающая то, что случилось. И что не воротить никак. Как бы нам того не хотелось.
И вот настало скоро. Звонок в двери. Маленькая в миг оказалась у замков и впустила крестного. Говорить ничего не хотелось, да и не требовалось. Этот милый жест, вместо приветствия. Милый, легкие и не навязчивый. Этот жест, выполненный даже на автомате, был наполненный душеной теплотой. Он согревал и делал боль от яда не такой сильной. Девочка чуть потопалась с ноги на ногу и все же застыла не совсем в комнате, но уже и не в коридоре. «Воды, точно, как я не додумлась». Она быстро отправилась выполнить сказанное. Стакан, вода из фильтра. Немного дольше поискала валерьяну. Накапала капельки в воду, перемешала. Затем вернулась обратно в комнату. Джеймс что-то говорил до этого её маме. Она как-то слишком бойко вытерла слезы.
- Уже ничего не изменить, - обратилась она к другу. Голос был тихий и слабый. В один миг  он осел. Словно годы взвалились на плечи с еще большей силой. Мы становимся по-настоящему взрослыми только тогда, когда умирают родители. Когда уже более не от кого ожидать той помощи и любви, которую могли дать они и только они. Женщина выпила принесенное успокоительное. Молча подержала свою мать за руку. Уже холодеющую. Тепло быстро покидало мертвое дело. Мими смотрела на происходящее, и не верилось ей, что это реальность.
- Мамуль, иди отдохни, мы справимся. Хорошо?
Рыжая и сама не знала что подразумевалось под этой фразой. Просто говорила. Не вдумываясь и не думая. Как-то чувствовала что конкретно надо говорить. Элизабет кивнула, внимательно посмотрела на дочурку и её крестного, и более не сказав ни слова перешла в другую комнату.
Малышка подошла к Роберту и обняла. Стало по родному тепло.
- Что делать? Мама не хочет вызывать скорую. А я не знаю больше ничего, что надо… Папа уехал в делах, девочки за городом без связи. Мы остались в городе вдвоем.

Бабушка часто рассказывала ей какие-то истории. Из своей жизни, из жизни её мамы. Это была даже интереснее сказок. Ну, знаете, слушать истории о тех людях, которые, кажется, всегда были взрослыми. А у бабушки так вообще разве было лицо без этой милой паутинки морщин? Очень трудно представлять своих родителей и прародителей маленькими, или в подростковом возрасте. Сложно представить, что они так же как и мы чудили всякое, влипали в истории и глупые ситуации. Плакали из-за конфет и стояли в угла. Сложно представлять их выпускной балл и первую влюбленность. Слушать истории о прошлом из уст бабушки – открывать новый мир для себя. Открывать своих близких с других, ранее неизвестных, сторон.
Вот так вот иногда рассказывая истории о маленькой Бенни, она упоминала Джеймса. Мальчишку, помладше её дочери, который всегда гулял вместе с девочкой. Прямо таки не разлей вода друзья. Соответственно в истории они в основном попадали вместе. И получали вместе за эти истории. Её любимой историей был случай, когда Лиззи и Джеймс полезли на чердак соседа. Почему двух детей туда потащило? Во-первых они считали, что этот дедулька сумасшедший и когда-то убил свою жену. Во-вторых они вообразили себе, что это все произошло именно на чердаке. И в-третьих по их мнению её призрак все еще бродит на том чердаке. Призрака, ясное дело, никто не нашел, зато умудрились перевернуть пару стопок с хламом и разбить дорогой фамильный сервиз. В общем весело они бежали от того дедка. Не забывайте, что дети считали его сумасшедшим! Летели из дома пулей с криками и писками. Бабушка умела рассказать всё в красках и подробностях. Так, словно она ходила каждую минуту у них за спиной и записывала каждых выдох. Когда бабуля начинала говорить весь мир становился каким-то по-особенному теплым и красочным.
Как себя сейчас чувствовала Мими? Ей было больно, грустно и пусто. Именно пусто. Такая вот черная дыра, которая появляется в каждом из нас, когда мы теряем что-то дорогое для себя. Не материально. Нет. Что-то, что ценнее денег и  вещей. Ценнее всего на свете. Всех сокровищ, всех кладов и даже ценнее всех книг вместе взятых. Эту пустоту уже нельзя заполнить, но со временем воронка просто закрывается и позволяет нам дальше свободно, не чувствуя тяжесть и давления.
- Я…не знаю. Лучше, чем мама. Сейчас я принесу телефон. Не могу я сама сказать почему вызывают.
Мимка вышла из комнаты. Взяла телефон, вернулась обратно к крестному и протянула трубку. Девочка не имела никакого представления о том, как скоро приедет карета скорой помощи. Вообще насколько быстро стоит ехать к человеку, которого уже не спасешь и никак не поможешь. Наверное, и торопиться не стоит. А судя по времени на часах, можно прождать и до утра.
- Может пока что кофе или чай? – предложила Мими. Она бы и сама не против выпить горячего чайку. Горячее успокаивает лучше валерьянки, или каких других таблеток. Проверенно давно и наверняка. Чайник быстро вскипятил воду, чашки наполнились кипятком. Заварка в одной, кофе в другой. Сахар, лимон.  И вот они уже сидят за столом, в их руках чашки, выпускающие в комнату приятный теплым пар.
- Папа ухал сейчас по работе. А девочки с друзьями за городом. Все зоны действия сети. С похоронами придется повременить до понедельника… - она нарушила тишину. Было так дико, так чуждо говорить о похоронах. Просто на самом деле не верилось, что такого родного, такого близкого человека больше никогда не будет рядом. Понимание этого приходит не сразу. И не через день. Даже не через месяц и не через два. И через год легче не будет от утраты. Через год будет еще больнее. Когда ты наконец-то поймешь, что человека и правда нету. Что ничего не обернуть назад. И когда ты понимаешь, что дико скучаешь. Что тебе надо хотя бы три минуты подержать потерянного навсегда за руку. Просо подержать за руку и сказать еще один раз на сколько этот человек был для тебя важен. Извинится лишний раз за возможные непонимания. За лишнее грубое слово, за обиду, которую мы принесли специально, или не специально. И вот тогда, через год, через два, эта черная ворона раскрывается на полную. И понадобится потом не один день и не один новый человек в твое жизни для того, чтоб эта воронка закрылась и не тревожила так сильно душу.
- Нам очень повезло, что есть ты.

Как обычно происходит в подобных ситуациях, люди начинают откровенничать. Это конечно не относится ко мне. Почему? Просто я откровенна всегда, но сейчас не об этом. Я всегда видела дядю Джеймса таким позитивным и улыбчивым. Сейчас я видела его в совершенно других градациях. Это как открывать для себя новые эпизоды в старой книге. Ты вроде как и прочитал её, и помнишь все события. А вот так вот вдруг оказывается, что где то был невнимательным. Ходил пить чай, или в душ, или отвлекался на фильм какой то. И вот сейчас, оказавшись в нестандартной ситуации я видела крестного печальным, раздраженным и задумчивым. И пускал он в свои воспоминания чуть больше обычного. Это было…очень ценно. Да, первой свой фразой он не сказал ничего нового…как уж получалось по жизни, что близким я уделяю много времени. Даже больше того, чего стоило бы уделять. Но вот дальше. Слушая его боль, слушая то, что явно грызло его длительное время…да чего уж там. Такое грызет постоянно. Каждую минуту, каждый раз, когда мы видеть в толпе тех, кем могли бы быть мы с тем или иным человеком. Оно прожигает нам огромную дыру в груди. И раны не могут затянутся, им не суждено. И только больше и больше разрастается язва. Делает каждый день всё больнее. Обреченность. Безысходность. Ничего нельзя вернуть назад. Ничего нельзя исправить. И нельзя сказать близким, ушедшим от нас куда-то в другое время, в другие места и горизонты, о том, как сильно, как безгранично мы их любим, как безудержно нуждаемся в них. И как иногда просто хочется молча подержать их за руку и знать, что они рядом. И что они никуда не пропадут. Я слушаю крестного и подползаю к нему поближе. Как котеночек пролажу под рукой и оказывают в тепле родных объятий. Я и сама обнимаю его. Грусть и тоска от потери бабушки, дополняется болью, которой поделились. Но ведь для этого нам и нужна семья. Ведь так? Для того, чтоб радость умножалась, а боль и горести делились. Для этого нам и даны близкие. И может быть, да почему может быть? Я и правда не все мигу понять так, как это нужно. Но я просто могу искренне сочувствовать, искренне жалеть и сопереживать.
- Мне кажется он тебя простил…я бы простила.
На кухне повисла тишина, часы всё тикали, скорая что-то не слишком торопилась. И правда, куда торопится к мертвым? Мертвые могут и подождать. Хорошо, что хоть на обычные вызова приезжают как положено. Но вот, спустя 40 длинных, невероятно длинных минут в дверь позвонили. Мне страшно открывать двери. Я сама не понимаю почему. Просто невероятно страшно. Даже пошевелится. Страшно остаться одной на кухне для того, чтоб крестный мог пойти и открыть эту дверь. Прямо таки приступ паники. Мне страшно…потому что сейчас они придут и скажут, что бабушки больше нет. Что это действительно по-настоящему. Что это не кошмарный сон, и что она тоже не уснула. Потому что её унесут в морг. А там ведь холодно! Как же она там будет лежать и ждать!? Ждать, пока две её внучки вернутся домой и узнают, что их бабули больше нету. Пока не вернется муж её дочери, который по правде был ей как сын. Для вообще всегда не было чужих детей. Она всех любила и всех принимала. Как вообще можно принять, так холодно констатировать, что её больше…нет. Я не могу пошевелится в сторону двери. Плачу, и не разжимаю объятий, вокруг дяди Джима, прижимаюсь влажной и соленой от слез щекой к его груди.