У Мариссы в голове лишь самую малость меньший бардак, нежели у нее на голове, а на голове у нее Хиросима и Нагасаки вместе взятые. У Мариссы двое детей - одна уже проела ей голову своими подростковыми закидонами и хотелками (что ощущается, будто они обе на линии фронта), другая - тянет в рот все, что только найдет, потому что у нее такой возраст, а муж появляется дома только на Рождество, но, может, оно и лучше, чем меньше Эд знает, тем крепче их брак. Нет, Эд в курсе, что она настоящая, всамделишная ведьма, но не принимает это близко к сердцу, возможно, именно, потому что никогда (почти) ничего не видит. Сложно увидеть, когда твоя нога переступает порог лишь на пару суток, а все остальное время ты крутишь баранку огромной фуры, и смотришь как щелкают мили на спидометре, вдобавок жена прячет всю магию в подвале, закрытом на амбарный замок, помня о том, как их товарок жгли на сайлемских процессах и делает вид, что просто увлечена травами.
Мариссы с Салли тетушка (одна из) считала, что это знание нанесло когда-то молодому юноше глубокую душевную рану (обычно ведьмы их семейства предпочитали заводить детей от случайных интрижек и мужчин к котлу не подпускать, так что было чудом что они обе- и Салли и Марисса - были рождены от одного мужчины) поэтому он даже и не пытается найти другую работу, отличную от работы дальнобойщика, но Марисса сомневалась. Во-первых, тетушка была не совсем тетушкой, а какой-то сотой - даже не десятой - водой на киселе. Все в семье пребывали в затруднениях, когда дело доходило до необходимости определять степень родства с очередной такой старой кошелкой, но о таковом все так же знали по той причине, что дар был наследственным и никто не знал ни единого живого существа, обладавшего способностью творить колдовство и при этом не являющегося кровным родственником кого-то из них. Но Мариссе казалось, что ее супруг не почесался бы, даже если бы она ежедневно влетала бы в дом на метле через окно и каждую пятницу тринадцатое заходилась в экстатическом танце, нагишом прославляя Сатану на каком-нибудь шабаше (на деле Эд с удовольствием на это бы даже посмотрел, если бы ему позволили). Он абсолютно спокойно отмахивался от чуть-чуть летающей по всему дому кухонной утвари, когда мамуля (то бишь его теща) нервничала и забывалась, бесстрастно вылавливал из супа листки из давно рассыпавшейся книги заговоров, как-то раз даже починил кузине Даре метлу, а тетке Розе на день рождения подарил, ужасно смущаясь, колоду Таро Гарри Поттера. Шутку тетя Роза не оценила, зато перестала донимать своими визитами.
"Дорогой, понимаешь, я… немножко… ведьма! Ну там, летаю, варю зелья, двигаю предметы… усилием воли, еще… всякое такое!"
"А готовить ты умеешь?"
Это волновало Эда больше всего. Женщина может быть кем угодно, считал он, но готовить она должна уметь в любом случае. Она умела. И умела настолько, что ее стряпню называли сатанически прекрасной (Марисса считала это комплиментом, несмотря на явный, хотя известный лишь избранным каламбур). Эд повел ее в мэрию, потому что ни одна приличная ведьма порог церкви не пересекает, как и не носит освященный крест. Неосвещенный золотой для отвода глаз Марисса с шеи не снимала, пускай они жили не в Техасе. Тем более, большую часть их с Эдом жизни Марисса лишь жила в ожидании того момента, когда сила проявит себя. Тридцать три года... Женщина становится ведьмой в тридцать три, ни минутой раньше и ни минутой позже. Согласно давней традиции ее имя до рассвета следующего дня следует записать в огромную книгу черными, как запекшаяся кровь чернилами (внести его должна сама новоиспеченная ведьма) и тогда ничто не может остановить колдовство. Книга та была семейной реликвией, которая, кажется, могла пережить любой пожар и любой ураган и находилась после всех катаклизмов снова и снова, словно была проклята вечно следовать за семьей. Мариссе в этом была даже уверена.
Остановить ведьму, обрётшую силу, могло разве что серебро и несколько особо сложных - по тому, что они настоящие, а не придуманные потом скучающими священниками - методов, что применяли когда-то инквизиторы. Но даже серебро можно обернуть в свою пользу, если, конечно, не бояться получить ожоги, в теории. На практике она никогда не видела, чтобы кто-то и в самом деле использовал серебро в магических ритуалах, потому что ведьмой Марисса по праву называлась лишь последние шесть лет, хотя жила в Луизиане многие годы, а значит лишь последние шесть лет была в курсе, что магия — это не страшилка и не наивная фантазия. 
Южный штат всегда был центром притяжения всего странного еще с самых незапамятных времен. Вероятно, поэтому их с сестрой предки и решили там поселиться. По официальной версии магия пришла в бывшую французскую колонию вместе с вуду африканских племен, но как бы расистки это не звучало, Марисса знала, что все эти африканские ведьмы из Нового Орлеана - чепуха на постном масле. Дурят тучные матроны людям голову наркотой в свечах, да способностью говорить ничего конкретного, а эффект Барнума доделывает все за них. Вот сидит такая особа с шоколадной кожей в цветном платье с фиолетовыми разводами, гремит своими широкими браслетами и смотрит в мутный шар, что купила на алиэскпресс, и выдумывает бред в духе снимаю сглаз и вешаю на уши...
Разумеется, все что говорили такие гадалки, ведьмы и экстрасенсы было враньем, на которое покупались не искушенные в подобных делах туристы. Но даже ураган Катрина не уменьшил количество заведений с броскими названиями типа «Путь в себя», «Черное шаманство», «Гадания бабушки Марты» и так далее. Марисса, как посвящённая уже в ведовство могла авторитетно заявить - в Новом Орлеане настоящих ведьм - шестнадцать штук и все они принадлежат к их семье, все остальные говорящие о своем даре если и имеют какие-то способности, то это мелочевка. Мамуля от знакомства с такими воротила нос: «Если полоумная бабка начала взглядом двигать предметы, это еще ни о чем не говорит! Банальный телекинез! Телекинез еще не колдовство. Вот левитационное скольжение — это ведьмовство, а телекинез — фигушки, банальный всплеск энергии биополя…» Еще бы! Выявление ведьмовских способностей у какой-нибудь женщины или мужчины, не связанных с семьей кровными узами, означало бы конец признанной колдовской пальме первенства.
Впрочем, не такой уж и признанной. Как бы это лучше сказать?... О настоящих ведьмах не знали. Но жители Натчиточес - всего в четырех часах езды от Нового Орлеана догадывались, что семья старожил не так чиста, как кажется, хотя указать в чем именно не чиста никто не мог. По крайней мере уважали, а не пытались утопить в озере Сибли.
Точную историю как все вышло так и никак иначе не ведала ни Марисса ни все ее окружение, но насколько она знала из легенд, слухов  и многочисленных сплетен, все началось с того, что в Новый Орлеан и его окрестности начали стекаться беженцы со Старого света, которые опасались своих местных властей, что решали по обыкновению, для укрепления своей местечковой власти, сжечь на костре какую-то ведьму, даже если самой малой крупицей магии выбранная жертва не обладала. Не уродилась пшеница - сжечь ведьму! У коровы пропало молоко - сжечь ведьму! Кто-то оступился и сломал лодыжку - сжечь ведьму! Перечислять весь список высосанных и пальца причин, что могли начать делопроизводство против женщины или мужчины согрешивших лишь косым взглядом или неудачным комментарием можно до второго пришествия. Для ограниченных умом и сильно запутавшихся в своем невежестве селян любой повод был поводом, а костер - единственным развлечением наряду с другими казнями.
Однако, когда кто-то попытался провернуть такой же номер здесь, в Америке, в Луизианских болотах, французские жители города вдруг восстали, сняли подгоревшую ведьму с костерка, здорово выпороли представителей власти, присланных испанцами по договору о передаче колонии, и провозгласили почет и уважение к ведьмам на веки вечные. В веках потерялись информация, с чего вдруг так сошлись звезды, и горожане так прониклись участием к судьбе недожаренной ведьмы, но с тех пор ведьм и ведьмаков разной степени правдивости в этом южном порту развелось видимо-невидимо. Каждый уважающий себя житель с коэффициентом умственного развития выше нуля с самым честным лицом заявит вам, что она или он потомственная (потомственный), стопроцентная (стопроцентный) ведьма (ведьмак), остерегайтесь дешевых подделок! И что метлой-то он управляет лучше, чем Шумахер своим гоночным автомобилем, и что колдовали его предки аж с четырнадцатого века и так далее и в том же духи.
А вот потомки той запеченной ведьмы, поняв шаткость своего реального положения, свалили немного на север, от греха подальше, да в новом мелком городишке и обосновались. Обстоятельства сложились так, что они все продолжали жить на выбранном месте, из поколения в поколение передавая как знания о том, как заставить планету вращаться вокруг пальца, что уж говорить про все остальное. К сожалению, в ведовские способности не входили ментальные практики. Заставить человека делать что-то против своей воли было невозможно. Можно было напустить тумана ("кручу- верчу, запутать хочу" как самый простой способ, заклинание под названием "Ураган Пустыни" - как самый надежный, хотя выпивающий все силы до самой капли и заставляющий ведьму, обратившуюся к нему потом неделю лежать тряпочкой в кровати со страшной лихорадкой, подобной лихорадкой при малярии.), можно обмануть, можно даже напоить зельем отупения, когда человек не может мыслить совсем, находясь словно под огромной дозой опиума, но при этом не выглядит обдолбанным. Совсем, но принять то или иное решение вот со сто процентной гарантией - такого не было ни в одной книге, ни в одном свитке и ни в одном гримуаре. Поэтому Марисса боялась, что кое-кто праздновать своей тридцать третий день рождения домой не приедет.
Младшую сестру - Салли -ей пришлось заманивать домой в малюсенький городок всеми возможными и невозможными способами. Не бывало еще так, что будущая ведьма в день своего тридцать третьего рождения оказывалась так далеко от книги. Мама Мариссе тоже помогала, но та скорее пугала мелочь, чем действительно что-то делала. (Вот тебе, Иса, и коктейль старости с мудростью, взболтать, но не смешивать!) Мама, вообще, со своим даром не ясновидения, но возможностью видеть в пятом измерении (то бишь видеть череду событий, которые могли произойти, если кто-то принял другое решение, видеть весь эффект бабочки до мельчайших подробностей) - редким даже по меркам ведьм - с каждым годом все больше теряла связь с настоящим и к своему возрасту с трудом разбирала что произошло, что происходило, а что только было в ответвлениях реальности. Она теряла ключи и ориентацию в пространстве, иногда выходила из дома в одной ночнушке посреди ночи и блуждала по окрестностям босиком, зовя то какого-то Хосе, то Вианн. Марисса говорила соседям, что у матушки прогрессирует Альцгеймер, но то было наглой ложью - с памятью у той было все в полном порядке, наоборот, та помнила то, что никогда не было настоящим.
К тому моменту, когда Салли объявилась (приехала, слава дьяволу!) в доме стояла обычная атмосфера - еще немного и потолок начнет извергать молнии.
- Кухня! - громким радостным криком ответила Марисса, с трудом проглатывая кусок яблока, которое она только успела надкусить (тот едва не пошел не тем горлом), будучи не способной отойти от антипригарной сковородки, которая, сволочь, никакой антипригарной не являлась, если о ней забыть минут на пятнадцать. Даже магия не спасала от тех ситуаций, когда что-то пережаренное становилось даже не коричневым, а жженым. А еще она не хотела оставлять ни блины без присмотра - огромный черный кот мог запросто запустить в стопку свои когтистые лапы с той же легкостью, как он оставлял свои следы на поднимающемся тесте (а выпечка вообще-то была на продажу!), ни свиные ребра - ей еще предстояло взяться за топор и разрубить огромный кусок на порции - потому что мясник у них в городе был просто отвратительный и когда Марисса последний раз доверила ему такую тонкую работу - все плевались мелкими фрагментами сломанных костей. Хотя, Марисса готова была поспорить, что сестра и так знает где ее искать - грохот от самую малость взлетающих кастрюль, которые она предпочитала левитировать, а не таскать по кухне стоял неимоверный. Однако, с приездом мелочи те встали по стойке смирно. Колдовать при людях являлось негласным табу, даже если этот человек - будущий член ковена. Марисса с сожалением посмотрела на плошку с тестом, зависшую в воздухе, и тоже поставила ее на столешницу.
Вероятно, все знают, что ведьмам положено быть либо жгучими черноглазыми брюнетками (здесь не бывает проблем), либо рыжеволосыми бледными зеленоглазыми ундинами. По крайней мере, так пишут во всех книгах, претендующих на некоторую степень научности. А уж как по этому поводу изощряется беллетристика — и говорить страшно… Женщины в их семье относились к первой категории, даром что где-то там у самых корней болтались утонченные французы. Но иногда французы все же выстреливали, и сама Марисса была именно этим генетическим выстрелом.
Только вот с ее внешностью дела обстояли не так романтично, как пишут в романах. Волос цвета «пламенеющего заката» у нее не было и в помине. В лучшем случае получалась «вареная морковь», в худшем — «бешеный апельсин» в зависимости от сезона, удачности последнего эксперимента и степени злости. Что она только не делала — обесцвечивалась, мелировалась, пробовала разные типы красок, но колдовской рыжий все равно упорно лез наружу. В последнее время волосы стали ей мстить и своеобразно реагировать на краску, меняя цвет по собственному желанию. Вот сейчас, например, вместо золотистого получился синюшный… и Марисса в очередной раз купила смывку и прополоскала себя кислоте, с каждым годом все больше подумывая о том, чтобы состричься налысо и купить себе парик, но внутреннее чутье подсказывало горе-ведьме, что как только она попробует так оскорбить свой дар - проснется поутру с волосами до пят, которые не возьмут никакие титановые ножницы. Магия крайне бережно относилась к своим подаркам. Так что все что ей оставалось делать — это смотреть на то, как с огромного дуба во дворе опадают листья, как огромный кладбищенский ворон, сидящий на толстом суку, чистит свои перья и понимать, что томной блондинкой ей не быть никогда в жизни.
- Рассказывай, как добралась! - Марисса с силой сжала сестру в объятьях, тут же поняла, что оставила мучной след на чужой одежде. Не прошло и сотой доли секунды, а она уже нервно замельтешила по кухне, хватая полотенце с крючка, и пытаясь оттереть белые разводы. Те стали еще хуже. Она нервничала, ей хотелось выложить сестре все сразу и уже закончить с этой торжественной частью посвящения, но следовало ждать вечера. Салли родилась вечером, если верить словам матери время было чуть больше шести часов, но та уже не помнила когда именно, точнее говорила что-то про экстренное кесарево сечение, но ей никогда не делали кесарево, так что это было одно из тех ответвлений, что женщина благополучно ассимилировала в свою картину мира, с каждым днем все больше и больше становящуюся похожей на картину импрессионистов: мир для стареющей ведьмы распадался на куски и ничто не могло остановить этот процесс.

[NIC]Marissa[/NIC][AVA]https://media1.tenor.com/images/28169b738fba1c6cda99beb82cdb5a32/tenor.gif[/AVA][LZ1]МАРИССА 39 ^y.o.
profession: ведьма;
[/LZ1]

Отредактировано Romana Wilson (2020-09-16 22:27:29)

Мир постоянно бежит и вращается, он как огромное течение, уносит в себе людей, как иной поток уносит щепки, и перед этой стихией любой оказывается совершенно беззащитным, тонет, захлебывается, не в силах издать даже надсадного хрипа, чтобы привлечь к себе - погибающему - внимание. Мариссе казалось, что ведьмы лишь немногим более вооружены чем обычные люди, у них всех есть что-то вроде самосборного плавстредства - она в детстве представляла себя это как-то так: она подобрала пару двухгаллонных пластиковых бутылей – одна уже была с крышечкой, а горлышко другой пришлось затянуть обрывком полиэтилена, примотав его леской, – связала их между собой, соорудив нечто вроде спасательного нагрудника, а затем, прошлепав по мелководью и окунувшись в ту же ледяную воду, что и все, поплыла навстречу новому дню, борясь с этой огромной горной рекой, потому что новый день где-то там, выше по течению.
Конечно, современная Марисса, чей возраст уже приближался к сорока, такими заблуждениями не страдала, и жизнь не казалась ей такой уж сложной, она вошла в привычную колею и с намеченного пути почти не сбивалась, она перестала бороться с потоком, стала его частью, и лишь изредка отдельные всполохи вроде алого зарева заката, неудачного расположения коричневой кофейной гущи или же ее коллег - чаинок - на дне глубокой чашки напоминали о том, что судьба - она сама по себе, а человек только может предполагать. что его ждет в будущем.
- Может, в таком случае завалишься на боковую прямо сейчас? Проспишься и вступишь в бой со свежими силами? - предложила Марисса только для того, чтобы предложить хоть какое-то решение проблемы, а потом снова завертелась миниатюрным торнадо по кухне, ей зачем-то вот прямо сейчас понадобился чеснок, который она принялась давить плоской стороной ножа вместо того, чтобы просто достать пресс из нижнего ящика ближайшей тумбы.
- Я запихнула твои старые вещи в вакуумные пакеты, так что те точно должны быть в полном порядке, если ты их найдешь, только я не помню куда именно запихнула коробки, когда мы тут все переставляли. - кто бы что не говорил, и какое бы впечатление совершенно неорганизованного человека старшая из двух сестер не производила - она точно не была растяпой и точно не была плохой хозяйкой - моль в ее шкафах не водилась, потому что там водилась ярко-сиреневая сушеная лаванда, и такая же зеленая полынь, и еще сушеные розы и еще бог знает что. Травы заполняли ее дом (официально он все еще принадлежал матери, но та все меньше действительно была тут хозяйкой) с такой же легкостью, как заполнял его как муссон, что раскачивал медные трубы и пластины музыки ветра, врываясь в открытые окна, когда позволяла погода, конечно. Но дом когда-то ведьмы одиночки не был предназначен для такого количества людей, что теперь в нем возились, даже с учетом того, что Салли жила в другом городе, а Эд видел застиранные серые простыни дешевых пришоссейных мотелей чаще, чем видел домашний очаг.
- Дети? - Марисса нахмурилась. Дочери ее сегодня занимали в меньшей степени, чем должны были занимать хорошую мать. На самом деле ее голову сейчас занимала исключительно Салли и ее грядущее посвящение, - Если бы я знала, где их носит... Старшая наверно опять курит за бейсбольным полем, а мелкая - предположу, что  или разбирает петушиные перья, или пытается раскрутиться до звезд перед глазами, или поедает землю с перекопанной клумбы. Последний раз я видела Френсис именно там. Эд, когда вчера звонил, был где-то в Минессоте... Он хотел приехать, но как всегда его желание не совпало с мнением начальства.
Марисса тряхнула кудрями, как отряхивается огромный мохнатый пес после купания, собираясь с духом, но пауза, которая повисла в воздухе прежде, чем сестра спросила о матери буквально звенела, как оборванная струна. Она кусала губы и пыталась найти правильные слова, чтобы не вспылить, но те отчаянно не хотели находиться.
- Маме хуже день ото дня. Она у себя. Пожалуйста, Салли, будь с ней поласковей... Мне еще с ней жить после твоего приезда, - нож, которым Марисса терзала чеснок, соскочил с громким стуком, проехавшись по касательной, но благо порезал только кожу - не добравшись до мяса. Она, не задумываясь запихнула травмированный палец в рот. К медному вкусу крови примешивался целый букет специй и трав - ее руки пахли той же самой хитрой стряпней, что больше напоминала зелья. При сестре колдовать было не положено, но лезть за пластырем Марисса не хотела, поэтому закрыла глаза прислушалась к нитям мироздания. Древние тайны ей были под силу, что уж говорить про такую мелочь, как порез. Один едва заметный щипок за бок вселенной и кожа тут же затянулась - от раны не осталось даже красноватого следа. Руки только немного занемели; в них словно вонзились сотни маленьких иголочек, когда кровь вновь побежала по сосудам. Но мир дернулся, она раскрыла глаза очень вовремя, чтобы увидеть проплывающий огонек и полоску света прямо из ада – лавандовую, словно нёбо распахнутого клюва ястреба, сестра, ясное дело ничего не заметила. Марисса размяла пальцы и снова принялась заполнять пустоту своими движениями, заполнять ее если не шуршанием листьев, что опали, так стуком ножа, если не скворчанием жира на сковородке, то своим голосом. Марисса поставила злополучный нож на кончик и несколько раз прокрутила его вокруг своей оси, будто пыталась просверлить дырку в деревянной доске.
- Ты увидишь все сама... Будет дверь, которой никогда не было, в самом уголке периферического зрения, та может быть какой угодно, но она будет. И тебе придется нащупать ее и открыть. Это все, что я могу тебе рассказать. - Она и так рассказывала слишком многое, даже про дверь говорить было не положено, но надо было же предупредить сестру, что у той не от недосыпа поедет сегодня вечером крыша, а потому что мир действительно собирается повернуться к ней другой гранью, если та, конечно, сможет потянуть его за ребро целиком и перевернуть себе в угоду.
Марисса помнила, что та дверь, что годы назад она увидела сама была обычной, самой обычной пошарпанной дверью, похожей на все другие, белой, с чуть просвечивающей сквозь покрытие древесиной, полной сколов, разводов, с небольшим витражным стеклом, на котором в примитивной манере была изображена сидящая на ветвях какого-то дерева русалка, расчесывающая свои светлые волосы частым гребнем.
- А руки кто мыть будет? - да, еда была спокойной темой, она была проще привычней, и куда безопасней, нежели тщетные попытки объяснить то, что, во-первых, объяснению не подлежало, а во-вторых, объяснения не требовало. Тем более едва ли в любом языке мира, новом или старом, естественном или искусственном было достаточно правильных слов, чтобы описать детали того, что происходит с ведьмой, когда ей исполняется тридцать три, и как именно изменяется мир вокруг. Марисса лежала пластом четыре дня после своей "инициации", прикрываясь дичайшим похмельем, но она не была способна открыть глаза совершенно по другой причине - ей тогда казалось, что ее глазные яблоки вытекут, если она рискнет это сделать  - таким ярким казался любой проблеск света. Но ничего, привыкла, освоилась, и даже забыла, что вокруг людей не всегда были целые облака эмоций, напоминающие цветную сахарную вату, не всегда мир звенел крещендо и не всегда был таким...
Марисса, конечно, помнила как это было, когда они были детьми - стащенные со стола бутерброды вместо обеда, похищенные конфеты, перебитый аппетит, угроза гастрита и фгс - мерзкая противная трубка, что запихивали внутрь через пищевод на голодный и пустой желудок (желудок вопреки требованиям был полон заныканного печенья), которой она давилась, от которой ее вывернуло прямо на пол медицинского кабинета. Брр. Мурашки до сих пор бегали табунами вдоль позвоночника не то от стыда, не то от фантомного ощущения чьих-то холодных рук, больше похожих на когтистые лапы.
- И вообще еда не готова, прояви чуточку терпения, - в притворной обиде прошипела Марисса, при этом сама нарушая свои правила и зажигая еще одну конфорку - уже для огромного пузатого чайника. Обед еще надо было приготовить, но отрезать неприлично большой кусок от тыквенного кекса или от зебры с фундуком для сестры она вполне могла. Те хоть и были огромными -продавались в пекарне на вес.
[NIC]Marissa[/NIC][AVA]https://media1.tenor.com/images/28169b738fba1c6cda99beb82cdb5a32/tenor.gif[/AVA][LZ1]МАРИССА 39 ^y.o.
profession: ведьма;
[/LZ1]

Отредактировано Romana Wilson (2020-09-28 23:18:56)

Мариссе хочется верить, что мир прост, как кубик кускового сахара-рафинада, опущенного в кружку к кофе или чаю. Прост, банален и следует своим простым, словно в евклидовой геометрии правилам, но мир - он далеко не та школьная программа, он чертова геометрия Лобачевского, а то и вовсе какая-то другая. Обычно она забывает об этом. Мариссе ее решения в жизни давались относительно легко, потому что как могло быть иначе? Как можно было бросить все и уехать в другой город или даже штат (что уж говорить о другой стране)? Как можно было не любить двуликий мир? Как можно было не желать дар, что даёт силу и власть над миром? Но сейчас, смотря на сестру она знала, что это возможно, что параллельные прямые пересекаются. Но это вовсе не значило, что Марисса сестру понимала.
- У нас куча общих генов, что-то точно им перепало, - любой разговор тух и загибался на корню, потому что никого из них двоих в действительности не интересовало курит ли Никки или нет и ест ли на заднем дворе Френсис землю. Но обсуждать огромного, притаившегося на кухне слона тоже не было сил.
Сумасшедший. Салли так мечтала быть нормальной, что она уже забыла, что это слово - обидное, потому что оно неправда. Они обе знали это, и все же Салли сделала это: отвела глаза, сделала вид, что не видит и не чувствует ничего, и удивительно, та почти себя убедила. Лишь по тому, как напряглись плечи и мышцы шеи Марисса может сказать, что младшая сестра дар не растеряла, она лишь упаковала его в один из тех вакуумных пакетов для длительного хранения. И тот ждёт ее точно также, как ждёт ее старая, похудевшая за годы использования перьевая подушка, как ждут ее оставленные за ненадобностью вещи.
Жди. Жди. Жди - ты не можешь и не должна вмешиваться, - Марисса твердила себе, как заведённая, но фиолетовые тени толкали ее в спину, шептали, что Салли надо просто слегка тронуть, и та свалиться из равновесия, что она ловила годами. Стоит только... Но вместо того, чтобы помочь сестре, она тянет время. Пальцы сами по себе складываться в привычный узел. Сонные чары... Из щели под невидимой дверью тянет фиалковой дымкой. Пройдет минут пять и Салли сама заснёт. Может, хоть отдохнёт с дороги. Иса пыталась убедить себя, что она делает это для сестры, но было ли это в действительности так?
В ей говорил страх и эгоизм. До Салли никому из их семьи - никому, о существовании которого Мариссе или матушке было известно из хроник - не приходила в голову шальная мысль в действительности отказаться от дара. Это было заведено с незапамятных времен, если ты рождена ведьмой, то ты ей обязательно станешь, примешь свою участь и будешь непременно счастлива, что имеешь хоть какое-то влияние на мироздание. Никто из ведьм не задумывался о том зачем надо расписываться в огромном гримуаре, страницы - настоящий пергамент - в котором бесконечно пожелтели и пропитались жиром от постоянных прикосновений, быть может каждая строка значила куда больше, чем они позволяли себе думать... Марисса гнала от себя поганые мысли, но иногда ей казалось, что если бы они знали правду - та бы им не понравилась... все не могло быть таким простым и легким. Говорят, ведьмы горят в аду за свое колдовство... Говорят, у ведьм есть особый контракт с дьяволом - душа в обмен на знания и возможности в мире живых. Может их книга, с вырванными кем-то забытым первыми страницами и была этим самым долгосрочным контрактом - коллективным договором - который автоматически продлевался с каждой новой подписью до тех пор, пока их род не вымрет до последнего колена. Может, сам дьявол заботился о том, чтобы у ведьм не было проблем с появлением детей, пас их как стадо черных овец и с них же собирал жатву.
Матери хуже, ей хуже день ото дня, но иногда, в дни вроде сегодняшнего у нее случаются просветления и она становится собой прежней - эксцентричной женщиной с сухой желтоватой, похожей на сушеную кальку кожей, и хоть немного может вести себя как адекватный человек - не как "сумасшедшая". У матушки целые каньоны морщин на лице, она похожа на куклу чревовещателя больше, чем на человека и только блеск в глазах - дьявольские искры - дает понять, что где-то там погребенный под нескончаемыми поворотами историй погибает прыткий ум женщины в одиночку, вырастившей дочерей в жутком захолустье. При этом волосы у нее по-прежнему без седины - на зависть всем обывательницам, что тратят деньги на черную краску лет с двадцати, чтобы закрасить белые нити...
Мама пришла на кухню сама - нашла дорогу в комнатах, и сама села за стол, не прекращая свое сбивчивое бормотание. Для нее нынешней это уже большое достижение. То, что она узнала младшую дочь - вообще чудо... Но искать смысл в ее словах - себе дороже, нет там смысла для обычного человека и Марисса давно прекратила это делать, предпочитая и просто делать вид, что все хорошо, но все же держать двери зарытыми просто потому, что женщина могла уйти и потеряться. Мама запросто могла просто в один день исчезнуть, слиться с духами леса и призраками дорог.
— Это хорошо, что ты вернулась... Твое место здесь, с нами... - мама никогда не держала зла на дочерей, она знала, что такое дар, и знала, что тот иногда (да что уж греха таить почти всегда) пугает. Но три связных предложения подряд были для нее лимитом, так что следующее было странным и непонятным, как большинство материнских изречений, В темной колыбели.
Иса закатила глаза, благо на нее сейчас никто не смотрел. Быть может это она была узколобой, но пафоса магии она давно не чувствовала. Это было чем-то обыденным, как зрение... или слух. Не замечаешь отсутствие, если не знаешь о его существовании, но остро ощущаешь нехватку, когда теряешь.
- Мы все были здесь, разве что Френ... она уползла наверх пару минут назад, - на самом деле Марисса уверена, что Френсис играет в гостиной, так, как она играет обычно - выстраивая свои игрушки в пересекающиеся спирали. Исе хочется верить, что это не аутизм, но магия, что та чувствует потоки и завихрения всех тех бесконечных нитей вселенной, потому что она видит их точно так же, как спирали, как лепестки, образованные их пересечениями. Но дочь упрямо молчит и отказывается произносить хоть слово, предпочитая то лепет, то жесты. Иса помнит, как малышка, тогда еще грудной ребенок - не желала ни есть, ни спать, только жалобно кричала, как кошка, и каждую ночь ветер за окнами визжал и метался, точно разгневанная мегера... Она не знает, как они пережили ту зиму, когда все шло как-то не так, когда Салли завела эту шарманку, что дар ей не нужен всерьез. 
- И раз мы все собрались - я выключу свет... - на столе в заботливо подставленном блюдце стоит большая жировая свеча - самодельная. Она не зажжена, но это вопрос времени. Она совсем скоро потечет и начнет капать, жутко вонючая, но так надо. Воск в таких вещах бесполезен, магия терпит лишь жир или березовую щепу в качестве источника света - иначе она не работает, а если и работает, то из рук вон плохо. Марисса встает со своего места и идет вверх по лестнице - к автомату, отвечающему, а свет в доме. Выключить надо все. Одна искра - и ритуал пойдет насмарку. Сиреневая, вытянутая тень - вторая тень, отличная от той, что видят все тоже следует за ней. Ее видит мама — это очевидно, возможно ту видит и Салли.
- Я выключаю! - крикнула она сверху и схватилась за рубильник. Тот едва заметно ударил ее статическим электричеством, но то дело привычное, если ходишь в бесконечной синтетике. Дом погрузился в беспроглядную осеннюю тьму.

[NIC]Marissa[/NIC][AVA]https://media1.tenor.com/images/28169b738fba1c6cda99beb82cdb5a32/tenor.gif[/AVA][LZ1]МАРИССА 39 ^y.o.
profession: ведьма;
[/LZ1]