SACRAMENTO |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » SACRAMENTO » Альтернативная реальность » Sunshine of your love
Лос-Анджелес, осень 2020 |
Alecto Thornhill & Richard Thornhill & Lawrence Taylor |
[NIC]Richard Thornhill[/NIC][STA]in between[/STA][AVA]https://i.imgur.com/bEx8wy7.gif[/AVA][SGN]
[/SGN]
[LZ1]РИЧАРД ТОРНХИЛЛ, 39 y.o.
profession: кинорежиссёр, профессор в университете
my beautiful family: Alecto (wife), Abigail, Anette & Odette (daughters, 14 and 8 y.o.)
my sunshine: Larry[/LZ1]
Если брак — дело тонкое, то фальшивый брак — тоньше самого легкого шёлка, который должен скрыть деловой подход супругов к данному вопросу, их настоящие отношения и череды интрижек. И ещё он должен скрывать тайны. Тайн в семействе Торнхиллов было столько, что если представить их как кубики с гранями по сантиметру, а следом водрузить один на другой, получится башня высотой... Бурдж-Халифа останется где-то далеко позади, правда, вот устойчивость получившейся конструкции оказывалась как у карточного домика, одно неверное движение, один неверный взгляд и пятнадцать лет игры могли отправиться псу под хвост. Алекто считала роль миссис Торнхилл лучшей ролью в своей длинной и запутанной актерской карьере, только вот за нее не полагались награды: ни Оскар, ни Эмми, ни Тони - эта тройка за другие надетые маски стояла на каминной полке, а до членства клуба ЭГОТ ей все еще не хватало Грэмми, но она над этим работала - ни премии Лоренса Оливье, что тоже составляла им компанию. Однако, сам факт, что она играла ее, не переставая, пятнадцать лет и ни один журналюга с длинным носом ничего не вынюхал - говорило хотя бы о том, что бывшая достопочтенная Алекто Уимзи (свою девичью фамилию она оставила исключительно для титров) обладала дьявольскими талантом. Ричард тоже был неплох, но к нему требований было куда меньше: мужчинам спускалось на тормозах все, за что женщин такого же полета съедали поедом, не оставляя даже костей. Их брак с Ричардом постоянно сравнивали сначала с союзом Тима Бертона и Хелены Бонем Картер (упс, те прожили тринадцать лет и разбежались в две тысячи четырнадцатом), то с Брэдом Питтом и Анджелиной Джоли (упс, двенадцать лет и начало бракоразводного процесса в две тысячи шестнадцатом). Алекто смотрела на это все свысока, попивая яблочный мартини, и параллельно придумывая новый способ выжить из своей жизни очередного любовника, когда отведенные на него согласно "Соглашению" полгода выйдут.
О какой бы необычной для британцев горячечной страсти не писали бы бульварные писаки, их союз с Ричардом был исключительно трезвым и расчётливым. Они пришли к нему через боль, кровь, несколько выстрелов практически в упор, череду разбитых сердец, включающих их собственные, из осколков которых они каким-то совершенно мистическим образом умудрились склеить что-то прекрасное, или, по крайней мере, не обладающее уродливым фасадом. Общественность считала их брак счастливым, и, пожалуй, Алекто с этим бы согласилась. Проблема была в том, что разные люди вкладывали в слово "счастье" совершенно разные составные части, как и в слово "любовь", благо в английском не было десятка слов для обозначения этого явления. Любовь в английском была безликой, бестолковой и беспощадной. В греческом в этом отношении было как-то проще и сложнее, потому что для каждой из возможных коннотаций существовало отдельное слово.
Прагма. Их отношения с Ричардом были ни филией, ни агапе, а уж эросом в их браке ввиду определенных причин даже не пахло, быть может, она бы назвала их брак проявлением сторге - любовью без жара и глупостей, - если бы не та странная примесь латыни - все же их "роман" начался с людуса - игры, о правилах которой никто из них был еще ни в курсе. Соглашение пришло позже, после клятв о супружеской верности, о том, что они будут заботиться друг о друге и в болезни, и в старости, и в богатстве, и в бедности. Ясное дело, никто в двадцать первом веке не верил в то, что эту клятву следует соблюдать до гробовой доски, но сам факт, что они с Ричардом лгали прямо там, у алтаря, в ретроспективе придавал всему привкус фарса. Фарс, как и умение пускать пыль в глаза собеседнику Алекто просто обожала.
Итак, ни одна сука (за исключением самой Алекто Торнхилл, а она стоила пару десятков обычных сук) не была в курсе, что ее супруг настолько голубых кровей, что та сумела подкрасить даже его ориентацию. В курсе были лишь те молодые (и не очень, хотя с каждым новым заходом, разница в возрасте все больше и больше увеличивалась) люди, которых Ричард раскладывал, или которые раскладывали его на кроватях и других поверхностях - один из пунктов Соглашения гласил о полной гласности статуса побочных отношений внутри брака, и Алекто выслушивала эти подробности с каким-то мазохистскими удовольствием, и с не меньшим садистским рассказывала о том как очередной мужчина из ее списка напугался незаряженного револьвера и едва не сиганул из окна. Итак, Соглашение, по сути было неофициальным дополнением к их с Ричардом брачному договору и было посвящено правилами организации интимной жизни и той ее части, что непременно могла вылезти наружу.
Ближе к делу. Пункт первый - их брак считался нерушимым союзом, существование которого и его крепость не должна была подвергаться сомнению ни общественностью, ни ими двумя, ни их тремя детьми.
Пункт второй - супружеский долг исполняется только в случаях необходимости, что включало в себя публичные проявления привязанности, подкрепление журналистов по методу Бересса Скиннера, когда они давали папарацци заснять их в довольно пикантных ситуациях, позволяющих только строить предположения о том какими извращениями они занимаются у себя в спальне, совместные выходы на красные дорожки, и половые акты, требующиеся для того, чтобы завести детей. Через серию последних, полных скандалов, угроз и нелепости, доходящих до приступов смеха и истерик, они проходили уже дважды. Первый раз - для создания картинки правильной семьи, второй - чтобы слухи, что курсировали по желтой прессе о том, что их брак на грани распада, наконец, прекратились и не мешали ей каждый промозглый вечер без антракта читать сто двадцатиминутный монолог "Жизни в двух чемоданах" на подмостках Королевского национального театра, в то время как Ричард грел кости и флиртовал со всем, что отдаленно напоминало мужчин, где-то в Калифорнии.
Пункт третий - никакие отношения на стороне не имеют право длиться дольше половины года. В противном случае — это уже не интрижка, а роман, а роман ставит под сомнение пункт первый.
Пункт четвертый - они с Ричардом отчитывались друг перед другом о том, что происходит в раздельных спальнях, потому что, если что-то пойдет не так - ложь должна звучать одинаково. Где, когда, с кем, желательно, с подробностями.
Суммарно в Соглашении пунктов было около двадцати, некоторые были довольно конкретными и щекотливыми, хотя, казалось бы, куда уже более? На Соглашении и общих интересах, которые действительно оказались общими, будто они с Ричардом были парой, созданной по заказу небес, или соулмейтами и строился институт их с мистером Торнхиллом полуоткрытого брака.
Утро не предвещало ничего из того, что случилось вечером, а огромный притравленный сеттер буквально пытался выпрыгнуть из своей шкуры, услышав одно из запретных слов. Слово было "охота." Открытие сезона охоты на водоплавающих она ждала обычно сильнее, чем сезон красных дорожек. Болотные сапоги, тяжелющий платок на голову, грубые джинсы, глухая куртка. Алекто нацарапала записку, что ушла в лес, лишь мимоходом бросила взгляд в зеркало, выходя на улицу. В таком виде ее не смог бы опознать никто из ныне живущих, что не видел ее с карабином на левом плече и целым поясом патронов. Все защитники природы могли идти на ... Гоа, потому что в ее планах было вернуться минимум с двумя утками, которые она собиралась вручить заботам приходящего повара.
- Вперед! Пиль! - сеттер, подгоняемый голодом, а он бы не кормлен аж со вчерашнего вечера, устремился за рухнувшей камнем вниз уткой в самую илистую грязь и камыши. Первая птица была добыта за какой-то вшивый час, поэтому Алекто немного расслабилась, позволяя себе больше насладиться процессом кровожадной игры и звуками выстрелов, нежели убийством. Она сознательно несколько раз промазывала по тем мишеням, по которым попала бы даже с закрытыми глазами, если бы хотела. Ее отец, заядлый охотник, если бы был бы жив, и увидел такое варварство, конечно, бы сказал, что она занимается тратой патронов, но, черт подери, она отрабатывает каждый доллар, что ей платят, принося за него киношникам сорок долларов и тридцать центов прибыли в каждом проекте. Она заслужила горсть дроби номер пять, и могла распоряжаться ею как хотела. Могла бы пристрелить даже Ричарда, если бы соизволила и, если бы от этого акта нашла бы удовлетворение и выгоду.
Алекто стянула зубами перчатку и поморщилась, смотря на свои изуродованные шрамами руки, которые потрепали принесшего вторую за сегодня утку пса. Хотя что шрамы? Всего лишь черточки на бесцветной алебастровой коже. Скорее экзотика, чем уродство. Как змейки на пещерных рисунках. Опыт нас только украшает… Вопрос откуда у нее на руках эти шрамы волновал общественность с первого дня ее актерской карьеры и ответа никто до сих пор не получил. Все что нарыли проныры - стервятники - документы на удочерение. А наспех и совершенно неумело перевязанные истерзанные стеклами руки были только ее историей. Глаза щипало, но слез не было. Она могла закатить истерику со слезами на грани обморока по команде очередного режиссера, решившего, что "королева артхаусного порно" им по зубам, но внутри у нее было совершенно пусто, как в пустыне после ядерной войны.
В стеклах машины зияли звездообразные дырки от пуль, и она, доломав растрескавшееся боковое стекло камнем с дороги, попробовала вытащить ее. Просунула руку в разбитое окно, попыталась вытащить ее из машины. Те в собравшейся толпе, что похрабрее, пытались оттащить ее, но она все цеплялась за них, они тянули, и на руках у нее оставались порезы от разбитого стекла, а потом взорвался бензобак, и ее подбросило над землей. На ее розовом платье застывала коричневая кровь.
В сумочке на поясе у Алекто лежали две балеады с мясом и сыром – на случай, если они с псом и в самом деле проголодаются. Она посмотрела на балеады. До сих пор теплые; полиэтиленовый пакет, в который они уложены, запотел изнутри. Нет, есть она тоже не хочет, поэтому скормила собаке оба полукруга. Та, облепленная грязью, с огромным аппетитом сожрала предложенную еду и даже облизала ей ладони. Вот кому - а псу было совершенно плевать на то, как выглядят руки хозяйки. Единственному существу во вселенной.
Пес издал громкий настырный звук, напоминая Алекто о том, что у нее репутация как у оперной дивы, но все ее требования касаются
творческого процесса. Ей плевать, какой выделяют трейлер, или минералку какой марки приносят в гримерную. Надо - будем ночевать в палатках с сорокаградусный мороз, надо - будем сниматься в фильме с рейтингом как у "Нимфоманки" без дублеров, надо - подставим свою шею под ладони Тарантино, чтобы тот ее придушил. Она тогда здорово напугала одного режиссера, который как-то умудрился не знать, что она сама села за руль мотоцикла вместо каскадёра, и потом бурчал что-то вроде: "Великолепно, а я уж думал больше бояться Алекто Уимзи просто некуда". И при этом все равно все считали ее примадонной. Ну, вроде тех, что готовы закатить истерику, если ей не дадут любимый сорт органического йогурта или еще чего- нибудь, а все, потому что она наотрез отказывалась ужинать с коллегами, когда те предлагали наладить контакт перед работой...
Для того чтобы сыграть что-то вовсе не обязательно распивать чаи и мило кудахтать между дублями. Если играешь в футуристической антиутопии, где героиня трогается с ума от одиночества, чай со сконами между дублями портит весь настрой. Когда они снимали "Поцелуй дьявола" она падала в обмороки от голода, потому что голод был единственным способом заставить тело ощущать те страдания, что проходила героиня... а потом по итогам восьминедельных съемок она блевала кровью от открывшейся язвы желудка. Оскар за главную роль стоил таких мучений.
Вопрос стоил ли Ричард мучений, которые она с ним проходила, появлялся каждый раз, когда что-то начинало выходить из-под ее четкого и неусыпного контроля. Силуэт мужа на краю полосы света, отбрасываемого закатным солнцем, она заметила задолго до того, как Ричард увидел ее. Тот банально стоял к ней спиной, так что Алекто не нашла ничего умнее, чем сделать предупредительный выстрел в воздух.
- Ну что, изменник? Как будем оправдываться? - журналистов в округе не наблюдалось, так что никаких поцелуев по касательной, ничего, только сумка с дичью, которую она собиралась впихнуть ему в руки, потому что у нее уже отваливалась спина, и бегающий кругами пес, норовящий перепечкать все, что он найдет.
[NIC]Alecto Thornhill[/NIC]
[AVA]https://i.imgur.com/yFADgHa.gif[/AVA]
[SGN]
[/SGN]
[LZ1]АЛЕКТО ТОРНХИЛЛ, 40 y.o.
profession: актриса;
personal devil: Richard,
little angels: Abigail, Anette & Odette
[/LZ1]
Отредактировано Romana Wilson (2020-10-02 22:41:44)
Возвращаясь домой, Ричард Торнхилл пребывал в прекрасном расположении духа. Встречи с молодым любовником, Лоуренсом - или Ларри, как ласково называл его Ричард - всегда приводили мужчину в чувство. Ларри служил Ричарду не только крепким юным телом в постели (хотя и с этим делом у Ларри, разумеется, всё было в полном порядке) - он был для измученного пристальным вниманием и социальным давлением профессора чем-то вроде свежего глотка воздуха для узника, запертого в тесной душной комнате, чем-то вроде прикосновения прохладной воды к иссушенным губам путника, заблудившегося в пустыне. Временами Ричард ощущал себя именно таким - усталым, запутавшимся, и чем дольше он прилежно играл навязанную роль, тщательно соблюдая надуманные устои общества, которое тайком шло на всё, чтобы собственные же устои обхитрить, тем более мрачными становились мысли в его голове. Мысли, которые, истерично мечась по черепной коробке, в конечном счёте упирались в обречённый вопрос: а зачем? Зачем это всё?
Впрочем, подобными вопросами Ричард задавался далеко не всегда. В детстве и большей части своей молодости он послушно играл роль сына, которого желала видеть его семья, а родители в свою очередь лепили из него образ, выгодный для утончённой британской аристократии. Разве могло быть иначе, когда ты - сын известного политика, и карьера отца - жертвенный алтарь, на котором все члены семьи обязались добровольно распять собственное счастье?
В детстве было проще. Маленький Риччи не задумывался о проблемах, которыми взрослые забивали себе головы, и просто следовал указаниям - воспитанный ребёнок, он действительно слушался родителей и воспитательниц, усердно молился в англиканской церкви каждую воскресную мессу, несмотря на то, что не очень-то верил в Господа, покорял академические вершины школьной и дополнительной программ, отлично изъяснялся на французском, вдохновенно играл на пианино и весьма недурно ездил верхом, поборов ради этого страх лошадей. Казалось, выстроить жизнь вокруг определённых правил - естественно и верно. А позже, превратившись из маленького мальчика в молодого мужчину, Ричард продолжал следовать намеченному образу, потому что не знал ничего иного. Даже мысли не мог допустить, что он, мистер Торнхилл, может жить по-другому, не оглядываясь на чужое мнение, принимая решения, руководствуясь личными интересами, а не репутацией драгоценной фамилии. Он, правда, забросил верховую езду при первом же удобном случае и переключился на занятие, которое его в кои-то веки интересовало по-настоящему: кинематограф. Ричарду, который постоянно притворялся человеком, коим на самом деле не являлся, страстно хотелось тоже поиграться с чужими судьбами и образами, поиграть в того всемогущего Бога, о котором так громко поют в церквях. Режиссура наконец могла предложить ему то, чего у молодого британца никогда не имелось - свободу, как минимум свободу творчества. В остальном же Ричард продолжал слушаться негласных правил; они сменились, но незначительно: вместо школьных уроков теперь он стремился к успеху в рабочей области, вместо лошадей галантно ухаживал за женщинами, которые его нисколько не привлекали. И, наверное, однажды он устал бы тащить это ярмо в одиночку, если бы не встретил Алекто.
Алекто подходила Ричарду, как ни одна другая женщина никогда бы не подошла; благородная и в родословной, и в манерах на публике, она безупречно выглядела в любой ситуации, в любых обстоятельствах безупречно себя вела (в точности так, как диктует высший свет) и так же, как Ричард, преследовала корыстные цели, принимая предложение руки и сердца. Вступая в брак, они нагло воспользовались друг другом; он - ей как женщиной, прикрытием, обеляющим сомнительные любовные похождения, она - им как режиссёром, имеющим связи в мире киноискусства, куда будучи начинающей актрисой отчаянно пыталась пробиться. Лишь спустя годы совместного быта Ричард научился ценить госпожу Торнхилл в полной мере; у них, двух творческих людей, находились общие темы для разговора и идеи для досуга, не включающего физическое влечение. Алекто разительно отличалась от пустоголовых гламурных дур, которых в наши дни модно снимать в главной роли; в общении она раскрывалась как умная, образованная женщина, а к семейному быту она подошла не только с чисто британской прагматичностью, но и поразительной житейской мудростью, составив свод священных правил, которые обе стороны безукоризненно соблюдали. Пожалуй, не будь в его жизни Алекто, Ричард дал бы слабину гораздо раньше. Он уже показал, что может справиться далеко не со всяким давлением, когда спустя десяток лет забросил даже любимый кинематограф, молча капитулировав с поля неравного боя с общественным мнением, готовым извратить любую режиссёрскую задумку, увидеть дурной подтекст там, где тот вовсе не подразумевался, и испортить жизнь не только автору произведения, но и всем приближённым, чего Ричард до сих не мог допустить. Чёрт знает, в депрессию какой глубины он бы скатился, если бы верная супруга не подставила в трудное время своё не по-женски сильное плечо, но Ричард избежал личностного кризиса - разве что курить начал чаще обычного. Он не потерял связь с родным искусством, просто сменил одну деятельность на другую, перепрофилировался из режиссёра в преподавателя и теперь вовсю пользовался служебным положением, примечая среди студентов миловидных юношей. Собственно, так он и встретил Ларри - в университете, у себя на лекции.
Улыбчивый, словно сотканный из солнечного света юноша разительно отличался от предыдущих любовников Ричарда. Большинство студентов, решивших связать свою жизнь с кино и ещё не успевших в нём разочароваться, могли похвастаться помимо актёрских данных восхитительным для их возраста умением хитрить, изгаляться и плести интриги в выгодный для себя узор - замечательные навыки, несомненно полезные для молодого поколения амбициозных покорителей Голливуда. Лоуренс был совсем не такой - и, честно говоря, именно простая открытость, чужеродная циничному миру шоу-бизнеса, привлекала Ричарда сильнее банально красивого тела. Рядом с Ларри Ричард чувствовал себя комфортно, почти по-домашнему уютно; Ларри никогда и ничего от него не требовал. Мальчишка не обращал внимания на марку его машины или количество нулей в цифре банковского счёта, не ожидал дорогих ресторанов и путешествий на острова с пятизвёздочными отелями; он, как ребёнок, радовался простейшим мелочам и ценил в Ричарде не статус, а самого Ричарда - ощущение, которое профессор Торнхилл давно забыл. Только рядом с Ларри Ричард мог не прикидываться кем-то, кем никогда не являлся, а оставаться самим собой - собой настоящим.
Оставлять Ларри не хотелось, но всё же Ричард должен был вернуться домой: день рождения дочерей-близняшек стремительно приближался, и он надеялся посоветоваться с Алекто насчёт подарка. Отец из Ричарда вышел неважный - и как могло быть иначе, если они использовали собственных детей в качестве инструмента манипуляции общественным сознанием? Ни одна из дочерей не стала для мужчины искренне желанным ребёнком; он не понимал, как с ними обращаться, не знал, чем они увлекаются и что им нравится. Наверное, если бы Алекто родила сыновей, Ричарду было бы проще - всё-таки как мужчина он представлял, вспоминая себя, чем можно занять мальчишек, но как развлекать девочек?.. Играть с ними в куклы? Устроить чаепитие из искусственных миниатюрных чашечек, как приём у Безумного Шляпника? Когда Эбби только-только появилась на свет, Ричард честно пытался пробудить в себе отцовские чувства, потерпел поражение и бросил затею вместе с дочерью, с чистой совестью свалив детские заботы на плечи нянек и воспитательниц, точно так же, как с ним некогда поступили родители. И всё же, пусть он не испытывал восторга от времени, проведённом в обществе дочерей, он как любой отец хотел, чтобы девочки были счастливы; он не мог дать им ласки и нежности, но мог с лёгкостью реализовать детские фантазии с помощью денег. Почему бы не подарить девочкам по пони? Он не оборудовал участок в Лос-Анджелесе личной конюшней, но можно арендовать стойло в ближайшем конном клубе. Кажется, Анетт однажды призналась, что хочет лошадку. Или это говорила Одетт?..
Задумавшись, Ричард остановился и прищурился, наблюдая за садящимся солнцем. Погрузившись в мысли о питомниках, где можно достать двух хорошеньких пони, он вздрогнул и едва не вскрикнул в голос, услышав выстрел у себя за спиной. Инстинктивно обернувшись одним прыжком, он уставился ошарашенным взглядом на хладнокровное лицо Алекто; её мимика не выражала ярких эмоций, привычно сдержанная, зато взгляд не предвещал ничего хорошего, но Ричарду, который с трудом унял бешено бьющееся сердце, ещё не удалось этого заметить.
- Алекто! Чёрт возьми, меня же чуть инфаркт не хватил! - шумно выдохнув, Ричард наконец пришёл в себя и издал короткий нервный смешок, покачав головой. - Ну ты даёшь, дорогая, - он улыбнулся, обозначив, что не держит зла на жену за её дерзкую выходку, - как прошёл твой день? Ты с охоты, верно? Эй, дружище! - домашний пёс мчался к Ричарду со всех лап, и мужчина, смеясь, нагнулся, чтобы потрепать собаку сразу двумя руками. Сеттер радостно скулил, вилял хвостом, как безумный, и норовил всюду тыкнуть хозяина мокрым носом и грязными лапами. Ричард не возражал - всё равно ведь шёл домой, испачкается - можно постирать одежду. Он вообще многое прощал псу, потому что четверолапый любимец являлся единственным существом во всём доме, которое любило Ричарда безвозмездно и ничего не требовало взамен. Прямо как Ларри.
Увлёкшись собачьими любезностями, мужчина на сразу расслышал вопрос супруги, а когда понял суть, выпрямился, удивлённо вскинув брови:
- Что? Оправдываться... в смысле, за что? - он действительно не понимал. - Я ведь предупреждал тебя ещё вчера, что проведу весь сегодняшний день с Лоуренсом, тем парнем... ты разве не помнишь?
Сейчас, когда Ричард произнёс это вслух, он вдруг замялся: почему-то память отказывалась демонстрировать эпизод из недалёкого, вроде бы, прошлого, о том, как он сообщает Алекто о своём намерении. Неужели он забыл предупредить?.. Такого не случалось прежде.
Здесь Ричарду стоило бы извиниться и покаяться, но колоссальная усталость, возникшая невесть откуда, бетонным грузом навалилась на плечи. От хорошего настроения не осталось и следа. Мужчина поджал губы:
- Ладно, слушай, это не так уж важно, гораздо важнее то, что у близняшек скоро день рождения, а мы до сих пор ничего не решили насчёт подарка. Я хотел с тобой обсудить одну идею...
Но мать девочек, очевидно, не считала, что вопрос подарка - самый острый на данный момент. Ричард нахмурился:
- Может, зайдём в дом хотя бы? Я, знаешь ли, хочу переодеться и выпить чаю.
Ему вовсе не требовалось отвечать так резко. Почувствовав укол совести, мужчина мягко взял супругу под руку, стремясь загладить неуклюжие слова:
- Правда, давай сядем на кухне и всё обсудим там. Я заварю чай, с мятой, как ты любишь.
За столько лет совместной жизни Ричард выучил все привычки и пристрастия Алекто и ручался, что и она выучила наизусть то же самое относительно его. Они знали каждый жест, каждую позу друг друга; знали, с какой тональностью они дышат во сне и как часто дёргают головой, если им снятся кошмары. Знали, сколько соли добавлять в блюдо и вино какой марки налить в бокал. Они обнажались друг перед другом физически лишь несколько раз, но их души были обнажены постоянно. И Ричард, конечно, знал, что Алекто не любит, когда ей дерзят. Теперь ему предстояло поплатиться, и вряд ли чай с мятой спасёт положение.
- Хорошо, - он устало выдохнул и повернулся к дому, - я вижу, ты не настроена говорить. Ладно. Я пойду внутрь, а ты приходи, когда будешь готова.
Ричард двинулся ко входу быстрым шагом; преданный пёс, позабыв про Алекто и её охоту, потрусил рядом.
[NIC]Richard Thornhill[/NIC][STA]in between[/STA][AVA]https://i.imgur.com/bEx8wy7.gif[/AVA][SGN][/SGN]
[LZ1]РИЧАРД ТОРНХИЛЛ, 39 y.o.
profession: кинорежиссёр, профессор в университете
my beautiful family: Alecto (wife), Abigail, Anette & Odette (daughters, 14 and 8 y.o.)
my sunshine: Larry[/LZ1]
Наверно, в ней отсутствовала какая-то важная деталь, которая делала всех людей людьми, потому что Алекто не чувствовала ровным счетом ничего большую часть времени. Пустота, внутри нее была пустота, которую лишь иногда нарушал своеобразный ветер, да и то больше похожий на летний бриз: самой сильной эмоцией в ее неактерском арсенале был интерес. Если человек давал ей пищу для размышлений - этого было достаточно, чтобы она симулировала не симпатию (симпатия к людям, вызывающим работу мозга, у миссис Торнхилл была вполне настоящей), но весь спектр чувств, что следовали за ней, за исключением разве что оргазмов, потому что грош тому любовнику цена, при котором надо это делать. Для нелепых и смехотворно неудовлетворительных ночей у нее уже был один привеченный британец. Ричард в свое время был человеком, что заставил её голову работать на повышенных оборотах, и, что самое занимательное, на протяжении долгих лет он продолжал вызывать в ней не только желание начать очередную интеллектуальную игру, но что-то, что не вызывали другие люди. То были призраки тех эмоций, которые она безупречно играла на камеру.
Сжатые губы, морщины на лбу, странное, болезненное чувство за грудиной, время от времени даже желание придушить мужа подушкой, пока тот спит, с успехом сочетались с честными сдержанными смешками, привычкой поправлять ему и без того идеально завязанный галстук и прочей ерундой, которая не стоила ровным счетом ничего, потому что свою цену за иллюзию жизни, сыгранной по Станиславскому безупречно они оба сполна заплатили. И тем острее в груди что-то кололось, когда приходилось обсуждать жизнь, что происходила за опущенным занавесом. Лоуренс был одной из тех вещей... Профессура, как и их спутники жизни, старела, а вот студенты третьего курса всегда оставались молодыми, похожими не то на не огранённые брильянты, не то на костры, у которых хотелось погреться. Ричард тянулся к этому свету, что невидим был никому другому, это было видно невооруженным взглядом, раз за разом. Раз за разом, он отворачивался и возвращался к ней, в привычную кромешную тьму. Но она не знала мог ли он в действительности однажды не вернуться, но, скорее всего, мог.
Люди с незапамятных времен бросали ее. Они уходили, даже не попрощавшись: когда под звуки выстрелов и в огне, когда - под вытянутый писк кардиограммы, когда - превращаясь в голосовую почту, куда безвозвратно отправлялись ее бесконечные звонки пока механический голос не принимался говорить ей, что номер отключен. Даже сеттер - корыстная морда - любил кого угодно в этом доме больше, чем он любил ее. И то, что он устремился к своему хозяину и только каким-то магическим образом не сшиб его с ног в своем радостном танце было прямым тому доказательством. Сколько бы вкусностей Алекто бы тому не давала - пес чувствовал, что она разве что не звенит, как полая медная статуя - не так ведь просто он поджимал хвост и принимался скулить от одного ее грозного взгляда, если бывал обнаружен в местах, где ему лежать было не положено, на хозяйской кровати, к примеру.
- Ангел мой, боюсь ты не говорил, что это займет весь день, - Алекто мазнула по супругу взглядом и, все ее внутренности, как кривое зеркало, отразили его приподнятое настроение в виде глухого раздражения. Тут не нужно было даже гадать. Ричард опять не сделал это. Она не стала напоминать ему, когда вышли отведенные на отношения с этим Ларри полгода. Забыл, один раз не считается, не хотел совсем уж рубить с плеча, поберег психику и хочет подвести к этому помягче - она оправдывала его после каждого такого рандеву, видя, что муж буквально светится после этих встреч, будто его всего обмазали радием, а не чужим гелем для душа, оставлявшем дешевую отдушку еще долго витать в воздухе. Но пошел восьмой месяц... Алекто бережно, но твердо выпуталась из навязанных объятий. Ричард слишком хорошо ее знал, знал, как надо сделать и что надо сделать, чтобы она забыла хотя бы на время то, что он обсуждать не хотел. Чай с мятой был такой же грязной игрой, как подножка в футболе.
- В этом нет необходимости, я уже нашла им подарки и обо всем договорилась касательно праздника. А ты ... - Алекто устало потянула тяжелый платок с волос, которые после дня в лесу были потными и липкими у корней, - поздновато спохватился, не считаешь?
В любом другом случае, она не стала бы делать из мухи слона и уж точно не стала бы впутывать в их отношения детей, но сейчас все валилось в одну кучу. До дня Рождения девочек оставалось каких-то десять дней. Когда месяц назад она спросила у мужа есть ли у него идеи - тот только пожал плечами и снова уткнулся в телефон, так что Алекто взяла все в свои руки, как всегда. Потому что, если доверить младших девочек Ричарду (старшую-то они с чистым сердцем давно уже запихнули в крайне элитную школу-интернат и успокоились, сочтя свою миссию по воспитанию выполненной)- они умрут с голода, или, если он вспомнит о существовании доставки еды вроде пиццы и суши - от скуки, потому что им - восьмилеткам - будут читать неадаптированного Шекспира или Диккенса - даже не Вудхауса. К счастью, для решения проблем с детьми существовала Тахани. Тахани, несмотря на своё цветное происхождение была превосходной няней, относящейся к тому типу вполне себе английских воспитанных девиц, что были согласны на проживание в доме, были совершенно невидимы при этом, и которые не замечали ровным счетом ничего, являясь при этом для детей одновременно и авторитетом и лучшим другом. Уезжая на очередные съемки в африканскую саванну или в Европу, Алекто знала, что с малышками не случится ровным счетом ничего, в какие бы тяжкие не пустился бы Ричард в ее отсутствие. Но, судя по всему, теперь даже присутствие супруги в доме не удерживало того от проступков.
- Хорошо, дай мне полчаса... нам надо взять паузу и не устраивать ссоры из-за пустяков.
Ей следовало успокоиться. Загнать свои эмоции под замок и оставить их гнить там - в темнице, потому что на мужа она не имела никаких моральных прав. Она согласилась на фальшивый брак, они создали это Соглашение, которое до поры до времени работало, как часы. Так чего она еще хотела? Алекто разобрала ружье, вытащила из него патроны и спрятала там, куда не могли добраться дети, запихнула все в полагающийся для огнестрельного оружия сейф, выпуталась из пропахшей кислым потом одежды, смыла с себя запах охоты под горячей, как лава, водой, но желаемого облегчения все эти механические процедуры не принесли. Напротив, на душе у Алекто стало совсем противно. Если верить романам и сценариям - как-то так должна была ощущаться ревность.
Вода с волос лилась ручьями, оставляя серые разводы на безупречно белом акриле: черная - под вороно крыло - безаммиачная краска которой ее залили перед последними съемками, смывалась слишком быстро - будто ее организм отвергал всю ту химию, что в него пихали с таким трудом. Будто он отвергал вообще все право на яркость. Она вытерла запотевшее зеркало в ванне ладонью и ужаснулась. Лицо было серым - с тех пор как она заработала себе язву и без того не шибко насыщенный румянец окончательно пропал, оставив после себя только систематические боли в желудке, проявлявшиеся особенно остро, если она вновь принималась чередовать кофе с сигаретами вместо того, чтобы отправиться за ланчем.
Ричард, как и обещал, ждал ее на кухне и даже чай заварил. Мина у него была кислой, он даже не пытался блефовать и делать вид, что ему нравится направление, в которое их диалог непременно должен будет сегодня зайти. И как бы ей не хотелось бы садиться по другую сторону стола, на безопасном расстоянии - Алекто села рядом с мужем вдоль другого ребра - и с решимостью камикадзе решила начать сразу с животрепещущего вопроса.
- Мы оба знаем правила, Рик... я не хочу быть той сукой... но... это серьезно. Восемь месяцев. Я дала тебе достаточно времени, чтобы ты мог сделать это красиво, или вовремя, или относительно безболезненно... - слова липли к небу. Они застревали во рту, но она упорно продолжала говорить, разве что паузы между фразами были слишком большими, а голос - тихим. Вопреки привычке Алекто не репетировала перёд огромным трюмо то, что и как она собирается сказать. Быть может, она впервые в жизни понадеялась, что речь ей не понадобится и, как обычно, жизнь ее разочаровала.
Ощущение жжения где-то в совершенно неожиданном месте усиливал запах. От Ричарда пахло изменой. За последние несколько месяцев это слово у Алекто стойко стало ассоциироваться с определённым набором ароматов, включавших в себя ноты жидкости для электронных сигарет и низкопробного тонера для принтера. Лоуренс оставлял на ее муже куда больше следов, чем успели оставить все прошлые мужчины вместе взятые, настолько больше, что те стали перекрывать ее отметины: узел на галстуке из вычурного Тринити сначала сменился Виндзорским, а потом и вовсе пропал вместе с галстуками на каждый день, пропал привычный и извечный древесный одеколон, сменившись чём-то едким и пахнущим кожей. Ричард даже почти перестал курить, может, не до конца, но он точно перестал высаживать по полторы пачки сигарет в день крепостью отнюдь не ноль запятая шесть миллиграммов никотина на штуку. Ей бы следовало порадоваться за мужа, но, если изменения заметила она - скоро заметят и остальные. Разве им нужен был скандал в прессе? Они что зря так долго жаждали спокойствия?
- Я знаю, что в нашей ситуации говорить это неуместно, но я, правда, люблю тебя и очень надеюсь, что ты возьмешь себя в руки и сделаешь все правильно. - Алекто потянулась через столешницу к чужой руке и едва заметно сжала чужие пальцы. Она знала, что Ричарду всегда гораздо тяжелее, чем ей. Она бродила по щиколотку в эмоциях, он тонул в них, захлебывался каждый раз, но продолжал нырять за призрачным голубым жемчугом. Если не она, то кто протянет ему руку в этом океане? Не вшивый же мальчишка, у которого еще молоко на губах не обсохло. Нет, те бросят Ричарда, как только на горизонте замаячит рыба покрупнее, чем режиссер, который бездарно профукал свой шанс стать вторым Стенли Кубриком, обменяв его на то, что любой человек не мог сказать о Ричарде Торнхилле ничего плохого. Хорошего тоже, если честно, но то были мелочи.
[NIC]Alecto Thornhill[/NIC]
[AVA]https://i.imgur.com/yFADgHa.gif[/AVA]
[SGN][/SGN]
[LZ1]АЛЕКТО ТОРНХИЛЛ, 40 y.o.
profession: актриса;
personal devil: Richard,
little angels: Abigail, Anette & Odette
[/LZ1]
Отредактировано Romana Wilson (2020-10-18 20:59:43)
Стены дома, отделанного с исключительно британским пафосом, давно перестали казаться Ричарду уютными. Он протиснулся в прихожую, пропустив вперёд пса; тот не отходил от хозяина далеко и продолжал крутиться под ногами, размахивая хвостом, как волосатым опахалом. Шерсть у собаки спуталась после лесной прогулки, лапы оставляли грязные следы на вымытом прислугой полу.
-Нет, дружище, так не пойдёт, - Ричард усмехнулся, потрепал собаку по холке и кивнул в сторону ванной, - ванна, слышишь, дружок? Ванна!
Разумеется, в семье Торнхиллов и домашний питомец был выдрессирован не хуже хозяев. Едва услышав команду, он охотно потрусил в ванную комнату; Ричард неторопливо шёл следом. Большинство собачьих забот, конечно, они с Алекто тоже спихнули на прислугу, но всё же возня с животным доставляла мужчине искреннее удовольствие. Он действительно не возражал против мытья собачьих лап от грязи, ему нравилось самостоятельно расчёсывать псу шерсть и отмерять правильную дозу корма. Казалось, пёс заменил Ричарду детей - он ни за что в жизни не взялся бы заплетать дочерям косички или помогать тем с домашним заданием, зато распутывал сбившуюся в клоки собачью шерсть с неподдельной нежностью.
Наскоро завершив банные процедуры, они плавно переместились на кухню - Ричард и пёс, теперь чистый и не представляющий угрозы для пола. Напоследок почесав любимцу макушку, хозяин принялся возиться с чаем - хотя бы это слово, данное Алекто, он собирался сдержать. Насыпав заварку, Ричард с горькой усмешкой подумал, что разговоры, подобные тому, который им предстоит, стоило вести под более крепкие напитки. Хотя бы под грог.
Супруга, удивительно пунктуальная, вскоре возникла на пороге кухни. Даже с влажными от душа волосами и болезненно бледным лицом, лишённым косметики, она выглядела утончённо; да, она не была сейчас роковой дивой с экрана, не походила на кинематографический образ, созданный стараниями визажистов - настоящая Алекто имела, как любая обыкновенная женщина, свои напоминания о естественности её человеческого тела, и всё же Ричард считал её прекрасной в любом обличии. Алекто, пожалуй, могла бы повторить знаменитый поступок Мэрилин Монро и устроить фотосессию в мешке из-под картошки - кто знает, возможно, по элегантности и женственному очарованию она обогнала бы звезду прошлого времени. Ричард помнил, какой сногсшибательной красавицей Алекто была в юности, когда они только-только познакомились, и с возрастом она ничего не растеряла - может быть, на лице без косметики проступало несколько неглубоких морщин, но и эти линии казались естественным, органичным продолжением её по-британски аристократичной внешности. Он знал, что и она в определённом смысле восхищалась им как мужчиной, несмотря на то, что Ричарду уже пару лет приходилось подкрашивать волосы, чтобы скрывать намечающуюся седину.
Она приблизилась к нему, села рядом и сразу приступила к делу, резко, но пока осторожно, будто прощупывая дно непроглядного мрачного озера. Ричард перевёл взгляд с лица супруги на поверхность стола, на собственные пальцы, переплетённые в нервозный замок. Раздражение вновь начало стремительно нарастать в груди, и на миг он всерьёз разозлился на Алекто - что, прямо так, сходу, без тактичного предисловия? С другой стороны, может, так и правда лучше? Чувство такта ситуацию не спасло бы, кружения вокруг да около лишь вымучили бы обоих... и злость моментально угасла, но раздражение по-прежнему обжигало рёбра.
- Да, я помню правила, - резко ответил Ричард, сильнее стягивая пальцы в узел, - прекрасно помню. Наши великие правила, священное писание Торнхиллов, мать его.
Алекто пыталась говорить, пыталась рассуждать, взывая не то к совести, не то в логике, и Ричард угрюмо слушал её, понимая, чего она хочет добиться. На минуту Ричард представил, как повинуется, приезжает к Ларри домой и неожиданно заявляет тому, что им нужно расстаться, что за восемь месяцев он якобы понял, как сильно они друг другу не подходят... И, может быть, Ларри даже поймёт - поймёт истинную причину, он наивный, но не глупый, он знает, что у Ричарда семья, жена, дети. Ларри поймёт, тут же пропустит и отпустит, даже не заплачет, чтобы Ричард не чувствовал себя скотиной. Ларри никогда не требовал от него никаких обещаний, никаких обязательств - наверное, изначально догадывался, что рано или поздно их отношениям придёт конец, но негласно соглашался довольствоваться тем временем, что у них есть.
Алекто же, полная противоположность Ларри, всегда что-то требует, всегда чего-то хочет. Ей недостаточно видеть Ричарда тем, кто он есть. Ей нужно, чтобы он соблюдал её идиотские правила.
Когда она призналась мужу в любви и коснулась его руки, Ричард наконец поднял на неё взгляд. Бывало, они говорили друг другу слова любви, но то были не слова настоящего романтического чувства; это были слова поддержки, слова уважения и признательности - разные контексты в разных ситуациях, но романтического подтекста в них никогда не звучало. Разве могла Алекто произнести такую простую фразу так, как это делал Ларри? Только Ларри говорил "Я люблю тебя" так легко, естественно и просто, что Ричард ему верил.
- Ты не понимаешь, Алекто, - Ричард покачал головой, - ничего ты не понимаешь.
Он убрал ладонь из-под руки супруги и взглянул ей в глаза с неожиданным вызовом.
- Тебе самой не надоело, скажи мне честно? Не надоели эти правила грёбаные, а? Не надоело тебе, что мы обязаны врать в лицо всем вокруг, включая собственных детей? Это же безумие, Алекто! О Господи...
Ричард нервно взъерошил собственные волосы, устало провёл руками по лицу, не замечая за этими движениями, как вытянулось лицо супруги. Никогда, даже в самые тёмные времена, никому из них не приходило в голову посягать на правила, в их семье по-настоящему священные. Не приходило и не должно было прийти, потому как они оба осознанно на них соглашались, но что-то внутри Ричарда надломилось, и проницательная женщина наверняка уловила эту незримую трещину.
- Я устал, - глухо признался Ричард, убирая наконец руки от лица, - устал от притворства, ясно? Я знаю, что ты от меня хочешь. Чтобы я подчинился нашим расчудесным правилам, порвал с Лоуренсом, нашёл себе другого мальчишку и мы пошли по кругу, но почему я должен искать другого, если мне хорошо с этим? Какой во всём этом смысл?
Алекто, очевидно, совершенно не устраивал оборот, который принял их разговор. Ричард почувствовал исходящие от супруги волны растерянности - на её же глазах контроль над ситуацией ускользал из её тонких ухоженных пальцев, а Алекто, Ричард знал, относилась к тем людям, которые не терпели подобного. Неудивительно, что она инстинктивно заняла оборонительную позицию, восприняла все его слова в штыки, а после и вовсе приготовилась атаковать. Вот только у Ричарда не было ни желания, ни сил стойко терпеть чужую атаку, схлёстываться обоюдоострыми мечами в словесном бою. Их эмоциональная схватка ни к чему не приведёт. Они лишь окончательно испортят друг другу вечер.
- Не желаю ничего слушать, - мужчина решительно поднялся с места и направился в прихожую, оставляя Алекто за спиной. Мирно дремавший пёс недоуменно наблюдал за происходящим, - я всё сказал, ты всё сказала. Подумаем над словами друг друга. Я вернусь утром.
Оказавшись за порогом, первым делом Ричард закурил.
[NIC]Richard Thornhill[/NIC][STA]in between[/STA][AVA]https://i.imgur.com/bEx8wy7.gif[/AVA][SGN][/SGN]
[LZ1]РИЧАРД ТОРНХИЛЛ, 39 y.o.
profession: кинорежиссёр, профессор в университете
my beautiful family: Alecto (wife), Abigail, Anette & Odette (daughters, 14 and 8 y.o.)
my sunshine: Larry[/LZ1]
Иногда Алекто казалось, что она совершенно не знает собственного супруга. Да и могла ли она знать, если они, по сути, были друг для друга совершенно чужими людьми? Они оба словно застряли в затянувшейся молодости, когда ввиду стесненных средств ищешь себе соседа по квартире, даром что они оба происходили из тех семей, членам которых никогда не приходила такая идея в голову. Для того, чтобы лишиться средств к существованию, поставляемых родителями, что подпитывали их в процессе становления, как личностей, нужно было учудить что-то такое этакое, на что у чопорных британцев, которыми они с Ричардом являлись до мозга костей, не хватило бы банально духу. Так что они заменили не шибко благовоспитанных однокурсников на друг друга, продолжая, по большей части, жить параллельно друг другу, и, если бы особняк был еще самую чуточку больше - вообще бы не пересекались. Они были довольны. Если в мире и существовала более длительная пиар-компания по приклеиванию бороды какому-то гею, то тот до сих пор не вышел из шкафа.
И тем необычней казалась эта внезапная вспышка. Алекто искренне полагала, что первой сорвется она, не потому что она не могла лгать, и не потому, что могла в кого-то влюбиться (какая глупость эти ваши розовые сопли, право слово). Их брак, в первую очередь, был выгоден Ричарду, их союз, как Великая китайская стена, защищал от общественности его пристрастия.
Пятнадцать лет назад Ричард Торнхилл был завидным женихом, которого она вовремя поймала в свои браконьерские сети: он был подающим большие надежды молодым режиссером, которого наперебой нахваливали набриолиненные седовласые левретки, именуемые матерыми критиками. Те говорили о высоком напряжении его работ, о каком-то глубоком подтексте и очевидном индивидуальном стиле, который, на удивление, был уже сформирован к столь юному для режиссеров возрасту, и, в особенности, об умении показать квинтэссенцию драмы в двухминутной сцене пятичасового чая. Он действительно был талантливым гадёнышом, но куда все делось?
Ее же пятнадцать лет назад не хаял только ленивый. Деревянная игра. Одно выражение лица на все эмоции. Единственное, что она может - мелькать сиськами в третьесортных слешерах и визжать, как банши, а давать ей роль, значительнее, чем селянка номер три - преступление против театра. В добавок, ее шрамы на руках упорно связывали с селф-хармом и только ленивый не пытался выбить из нее признание в психическом расстройстве.
А потом что-то сломалось в череде вещей. Им была нужна самая бестолковая актрисулька из возможных - оттенить талант увядающей звезды, который опустился уже до камерных театров. «Диковинная болезнь» - чистенькая, ещё не запятнанная громкими именами французская (перевод на английский был топорным) пьеса, написанная в две тысячи третьем, должна была стать его новым триумфом, но она вырвала тот из его рук тем самым криком банши, который все осуждали. Театралы рукоплескали стоя, не отпуская даже после четвертого поклона. В газетах не было ни строчки о ее оплывшем напарнике, который вообще не трезвел, зато все внезапно увидели полутона в ее мимике. Самое удивительное - этот переворот с ног на голову совпал с мутным снимком в газете "Sun", где рука Ричарда лежала на ее левой коленке куда выше, чем позволяли приличия. За один театральный сезон Алекто Уимзи полетела по лестнице вверх, прыгая через две, а то и три ступени, и вот, спустя годы, она почти на самом верху, а где ее муж? Преподает азы в колледже искусств?
В любой момент Алекто могло перестать быть выгодно быть женой второсортного режиссера. Она считалась одной из самых кассовых актрис своего поколения - стоило только свиснуть и пиар-агенты найдут ей другого такого же фальшивого мужа - постатуснее и который, возможно будет немного состоятельнее в исполнении своих мужских обязанностей. Стоило только свиснуть, и ей найдут даже жену, чтобы добить этот консервативный мир. Порша де Росси и Эллен Дедженерес могут кусать локти о возможной громкости скандала, а ей притворяться той, кем она не является, не впервой. Но она не гонялась за дешёвыми новостями - отсутствие черного пиара такого рода было само по себе пиаром.
Но сорвалась не Алекто - сорвался Ричард, его словно укусила какая-то муха. Как-то так, по ее мнению, и должен был выглядеть кризис среднего возраста. Количество лет, намотанных на счетчике, подходило. Жизненных решений, которые, по идее, требовали переоценки, тоже было в избытке.
-Не богохульствуй! - почти на автомате попросила женщина. В бога Алекто верила приблизительно также, как взрослые люди верят в барабашку, но привычки брали своё. Однако, простая по своей сути просьба превратилась в пикировку, а тут уже до камерного скандала было рукой подать. Ссорились ли они с Ричардом до этого? Было дело, но все разы Алекто могла пересчитать по пальцам и никогда, кроме того раза прямо посреди первой брачной ночи над ними не витал призрак развода.
Она смотрела на мужа удивленными глазами. Алекто не узнавала этого человека. Ричард Торнхилл, которого она знает, боится собственной тени и косых взглядов. Ричард Торнхилл, которого она знает, до полусмерти не хочет брать на себя ответственность за свою жизнь - ему проще вверить эту ношу ее обманчиво хрупким рукам. Ричард Торнхилл, которого она знает, не любит никого, даже самого себя. Что этот мальчишка сделал с ее мужем? Алекто молчала - у нее в голове был целый рой разных мыслей, и одна хуже другой. У нее есть километровый список претензий, но имеет ли смысл озвучивать их слух? Ричард и так все их знает. Они шли на это сознательно, никто не хватал другого за руки, не бросался в ноги и не умолял. Никто не глотал снотворное и не пытался наложить на себя руки, никто не устраивал сцены, чтобы удержать другого. Они сели за стол переговоров и просто пришли к выводу, что им выгоднее быть вместе - вместе плести эту паутину лжи, нежели пытаться выжить поодиночке. А теперь он говорит, что устал. А она не устала? Положа руку на сердце Алекто могла играть эту роль до гробовой доски. Ричард был лучшим, что случилось с ней. Если ложь была платой - не столь великой была эта цена.
Почему Ричард должен расстаться с Ларри? Вопрос казался странным, неуместным из-за очевидности ответа. Потому что тогда все узнают, потому что чем дольше этот юноша рядом, тем меньше Ричард похож на самого себя. Люди в их возрасте не меняются, они уже обожженные статуэтки, замершие в статичной позе, что придала им их личная история. Пытаться что-то изменить бесполезно — это лишь приведет к сколам или и вовсе поломке. Потому что этот Лоуренс ломал ее Ричарда. Ломал под себя, а тот даже не замечал изменений.
- Потому что или я или кто-то другой. Люди так устроены. В их сердцах отведено место лишь для кого-то или чего-то одного. Для работы, для супруга, для собаки или для ребенка, даже если детей этих множество, то любят искренне лишь одного.
- Потому что это было и твое решение, если ты забыл, - Алекто передернула плечами, когда Ричард поднялся с места... Она замерзла. С плохо вытертых волос за шиворот натекло огромное количество воды, одежда со спины буквально пропиталась ей насквозь и теперь прилипла к коже. Это не было нервным. Это не могло быть нервным.
- Ну и беги, трус... Конечно же, Ларри поможет тебе, когда ты будешь лежать в позе эмбриона на кафельном полу в ванной и реветь белугой, - улетело ему во внезапно распрямленную спину. Это было подло - бить по самым тяжелым воспоминаниям, но ей было не легче. Звук захлопнувшей двери прозвучал так же громко, как если бы Ричард на полном серьезе взял что-то из коллекции огнестрельного оружия и выстрелил в нее в упор. Алекто уронила голову на руки, сложенные на столе, и тяжело выдохнула. Слез не было. Никто, стоящий за кадром, не отдал команду плакать.
[NIC]Alecto Thornhill[/NIC]
[AVA]https://i.imgur.com/yFADgHa.gif[/AVA]
[SGN][/SGN]
[LZ1]АЛЕКТО ТОРНХИЛЛ, 40 y.o.
profession: актриса;
personal devil: Richard,
little angels: Abigail, Anette & Odette
[/LZ1]
Отредактировано Romana Wilson (2020-10-20 00:06:10)
Свежий вечерний воздух хлестнул Ричарда по лицу, и он поёжился, закуривая. Яростное прикосновение ветра ощущалось пощёчиной, которую ему не отвесила Алекто, хотя в теории могла бы. Сдержалась из жалости? Или не хотела ронять собственное достоинство?
Перемалывая в голове, словно в дробителе мусора, невесёлые мысли, мужчина торопливо двинулся к машине. Ему не терпелось убраться от своего же дома подальше. Юркнув за руль, он рванул с отчаянием гонщика, которому не терпелось увеличить разрыв между собой и преследователями. Выглядел Ричард при этом совершенно невозмутимо, лишь хмурил брови и затягивался сильнее обычного, но не ругался, не чертыхался вслух, не стучал по рулю, ничего подобного. Внешне он оставался спокоен, переживая эмоциональную драму глубоко внутри.
Правила... как его угораздило так погрязнуть в болоте из чужого одобрения? Он пустил под откос карьеру режиссёра, стремясь отделаться малой кровью, а в итоге сделал только хуже - и себе, и Алекто, создав брак, превратившийся через десяток с лишним лет в откровенный фарс. Более того, они умудрились завести детей, принесли в этот грёбанный дурдом новых персонажей, призванных участвовать в нём поневоле... Ричард никогда не задумывался об этом - он в самом деле был неважным отцом - но каково будет их детям уживаться в чёрном, мутном озере их бесконечной лжи? Да, сейчас они очаровательные юные девочки (хотя старшей, Ричард вспомнил, уже четырнадцать, не такая уж и малышка), которые доверчиво проглатывают всё, что им скармливают родители с протянутой ложки, но рано или поздно они достигнут того уровня проницательности, который позволит им сообразить, что происходит - дети, говорят, всё прекрасно чувствуют, интуиция так работает. И что они с Алекто предпримут, прижатые к стене собственными дочерями? Заставят и их притворяться, трястись над репутацией семьи как над самым драгоценным сокровищем, перечеркнуть все свои мечты и стремления и наплевать на желания и соблазны ради некоей высшей цели, которая никому из них не понятна?
Ричард выбросил окурок в окно и устало провёл рукой по лицу, чувствуя кожей жёсткие волоски бородки. Оторвавшись от дома на приличное расстояние, он решился наконец сбавить скорость и выдохнул с искренним облегчением, будто действительно отстал от назойливой погони. Кипевшая в нём буря - раздражение, злость - постепенно улеглась; всплеск негатива ослепил его яркостью, но какими бы сильными ни были подобные эмоции в момент ощущения, они не могут длиться долго. Он злился на жену за то, что она завела этот разговор, может, злился чуть более глобально на её - а вообще-то, их общие, совместные - дурацкие правила, но злиться дольше или, тем пуще, всерьёз ненавидеть Алекто Ричард не мог. Как ни крути, они прожили вместе немалую часть жизни, и жили относительно счастливо, пока не появился Ларри.
Мужчина помрачнел, словно грозовая туча; его мысли, по-прежнему невесёлые, плавно перетекли в другое направление. А ведь супруга кое в чём права! Он повёл себя несправедливо, вывалив на голову несчастной собственные личные переживания. Они вступали в этот шаткий брак по обоюдному согласию, и правила существовали, чтобы брак укрепить, а не разрушить. Разумеется, у Алекто не было цели назло помешать его мужскому счастью. Он сам нарушил условия, с которыми сам же соглашался. Интересно, как Ричард поступил бы на её месте? Если бы Алекто связалась с каким-нибудь юным партнёром по съёмочной площадке, например, и зашла бы так далеко, чтобы поставить под сомнение их идеальную репутацию, как бы он отреагировал? Отпустил, понимающе кивая и выкрикивая слова ободрения? Очень навряд ли.
И в конечном счёте всё упиралось в Ларри, его чудесного мальчика, рядом с которым Ричарду было так хорошо, как никогда и нигде больше. А не появись он тогда на лекции, шла бы жизнь Торнхилла своим чередом? Да, он бы встречался с каким-нибудь другим студентом, с которым бы порвал давно и безболезненно, по крайней мере для себя. Но был бы он при этом счастлив? Счастлив по-настоящему?
А чёрт с ним. Как настоящие британцы, они принесли счастье в жертву богам, суть которых Ричард уже с трудом понимал, но так было нужно и так было правильно. То, что он сейчас творит, рушит всё, что было построено совместными усилиями за столько лет - вот это неправильно. Нельзя поддаваться влечению, нельзя позволять чувствам руководить разумом. Британцы так не делают. Торнхиллы так не делают.
Алекто права... Ох уж эта Алекто, вечно она права!
Ричард тихо засмеялся и остановил машину, не доезжая до нужного дома пару улиц - он всегда парковался в незаметном месте, соблюдая тщательную конспирацию. Именно Ларри стал камнем преткновения, и лучшее, что мог сделать Ричард - разорвать их чистую, искреннюю связь, как бы больно не было им обоим; так будет честно, честно по отношению ко всем участникам: он вернётся в семью, Ларри же... Ларри встретит другого человека, он молодой, красивый парень, у него ещё всё впереди. Он обязательно встретит того, кто сможет дать ему больше, чем Ричард, и это тоже будет правильно, потому что Ларри заслуживает большего, нежели статус тайного любовника. Решено: Ричард покончит с ним прямо сейчас.
Выбравшись из машины, Ричард выкурил ещё одну сигарету по дороге до дома Ларри. Он неосознанно замедлял шаг, будто оттягивал непростой разговор изо всех сил, заметил это и силой заставил себя идти быстрее. Поднявшись по лестнице, он нажал на кнопку звонка и замер в ожидании. Юноша не спешил открывать, что вполне естественно: поздний час, они попрощались на сегодня, и Ричард не удосужился предупредить о внезапном визите. Наверное, стоило позвонить или хотя бы написать сообщение... Мужчина терпеливо ждал, и дверь наконец отворилась.
Сердце Ричарда дрогнуло, по-хорошему, по-тёплому дрогнуло при виде растрёпанных волос Ларри, его растерянной, но радостной улыбки. Он был одет в простую домашнюю одежду. Наверное, Ричард вытащил его из ванной или из кровати.
- Привет, я... - Ричард не мог сдержать ответной улыбки, глядя на сияющее личико парня, который был счастлив видеть мужчину в любое время суток. - Я знаю, время позднее и я не предупредил заранее, но... можно войти?
Разумеется, Ларри с готовностью посторонился, пропуская гостя, и Ричард вошёл, тщательно закрыл дверь и запер её на замок. Только теперь, очутившись наедине в убежище стен прихожей, они могли позволить себе проявления симпатии.
Ларри бросился в объятия, и Ричард притянул юношу к себе, жадно целуя его губы. От Ричарда пахло сигаретами, проклятой мятой, которую он добавил в чай для супруги, и горечью ссор. От Ларри веяло сладким гелем для душа и домашним уютом. Ричард с наслаждением вдыхал душистый аромат путанных кудрей и не хотел разжимать руки. Обнимать Ларри, прижимать к груди его почти невесомое тело было так же хорошо, как заниматься с ним любовью. Нежность, которую дарил этот мальчишка, Ричард встречал не менее охотно, чем страсть. Супруга, дочери, отец с его грёбанной политической карьерой, имя Торнхиллов - всё отошло на второй план, скукожилось до смешных размеров и перестало волновать и тревожить. В объятиях Ларри Ричард не думал ни о чём, что его беспокоило. В объятиях Ларри он оставался самим собой - не мистером Торнхиллом, а обыкновенным Риком.
[NIC]Richard Thornhill[/NIC][STA]in between[/STA][AVA]https://i.imgur.com/bEx8wy7.gif[/AVA][SGN][/SGN]
[LZ1]РИЧАРД ТОРНХИЛЛ, 39 y.o.
profession: кинорежиссёр, профессор в университете
my beautiful family: Alecto (wife), Abigail, Anette & Odette (daughters, 14 and 8 y.o.)
my sunshine: Larry[/LZ1]
Свет не горел нигде – Ларри уже лег спать, собираясь как следует отдохнуть перед завтрашними лекциями. Обещают насыщенную программу и даже тем, кто хорошо все схватывает, в конце семестра придется несладко. Впрочем, о своей учебе он сейчас думал в последнюю очередь: на губах мальчишки играла улыбка, которая явно говорила о том, что его мысли сейчас витают далеко от учебников и занятий, раз за разом возвращаясь к Ричарду. Его теплым рукам, жадным губам, стуку сердца, который чувствовался даже через грудную клетку. Шейн обожал засыпать, положив голову на плечо своего любовника, отчетливо слыша медленное и размеренное биение. Ему казалось, что вот оно счастье – в таких вот мгновениях, в совместных прогулках, в поездках на пляж, где можно было подставлять лицо солнечным лучам, переплетаясь пальцами, чувствуя друг друга. Завтра будет новый день, полный такого же беззаботного щенячьего счастья, которым Ларри просто упивался. Он не знал, что умеет так любить – будто светился весь рядом с Ричардом, ни капли не беспокоясь о том, как он при этом выглядит и что о нем думают. Он знал, что влюблен в этого мужчину, что хочет быть с ним, что счастлив все время, пока находится с ним рядом. Ничего не имело значения: ни разница в возрасте, ни то, что Ричард женат. Все это уходило будто бы на второй план, тусклыми кулисами оставаясь на фоне всепоглощающей страсти.
Из сна Ларри выдернул настойчивый дверной звонок: он никого не ждал так поздно, но все же решил узнать, кому он потребовался. Может быть, что-то важное или срочное, то, что никак не могло потерпеть до утра? Так и было: на пороге стоял Ричард, и парнишка даже если бы захотел, не сумел бы сдержать свою радость при его виде. Жаль, что приходилось терпеть целую вечность, прежде чем дверь скроет их от посторонних глаз соседей. Только оставшись наедине можно обнять так, будто бы они не виделись месяцы, а не всего несколько часов. Ларри истосковался, и никак не мог перестать улыбаться, пока целовал, пока спускался ладонями вниз по спине, пока прижимался так крепко, будто собирался слиться с ним в единое целое.
- Ты же знаешь, я всегда тебе рад. – Юноша не лукавил, когда говорил это. Он действительно был бы счастлив визиту любимого и в четыре утра, и как сейчас – поздно вечером. – С ума без тебя сходил, считая, когда мы еще увидимся. – Тихий шепот прямо в губы, и все такая же мальчишеская улыбка, которая пока не обросла циничностью и лукавством. Ларри весь был как открытая книга – не умел и не хотел скрывать то, что чувствовал, ввергая в сомнение тех, кто рядом. С Ричардом он был по-настоящему счастлив, и вряд ли мужчина хоть на секунду сомневался в этом. Их скоротечный роман так быстро перерос во что-то более крепкое и серьезное, привязывая их невидимыми нитями друг к другу. Мезальянс по всем статьям, но какая к черту разница, если весь мир сошелся клином на этом мужчине, который обнимал, вдыхал запах волос, перебирал пальцами кудри.
- Что-то случилось или ты просто зашел? – Никаких упреков, и Ричард знал, что в вопросах Ларри нет никаких скрытых смыслов и двойных доньев. Ему правда интересно, он не ищет способ вывернуть все его поступки и слова себе на пользу. – Могу предложить тебе чай, только он должно быть немного остыл. В отличие от меня. – Он снова прижался, целуя, собирая в этой простой ласке все то, что не произнес вслух.
[NIC]Lawrence Shane[/NIC]
[SGN]-[/SGN]
[AVA]https://i.imgur.com/YDLF7ik.jpg[/AVA]
[LZ1]ЛАРРИ ШЕЙН, 19 y.o.
profession: студент;[/LZ1]
Ричард улыбнулся сквозь поцелуй. Ларри не обманывал - мужчина чувствовал тепло прильнувшего тела, и в нём самом, словно импульс, запущенный любовником, разливался ответный жар. Ему чертовски дорогого стоило силой остановить поток рваных мыслей, устремившихся в сторону маняще приоткрытой двери спальни. Он приехал сюда не за этим. Он приехал как раз с этим покончить. Мысленно пообещал, дал себе слово. Слово джентльмена - закон, не так ли?
Ну же, Торнхилл. Соберись.
- Зашёл, потому что хотел тебя увидеть, - Ричард искренне улыбнулся, потому что это была чистая правда. Он позволил себе задержаться в мгновении, несколько лишних секунд погладить чужую спину, насладиться объятиями, которым полагалось стать последними. Ларри ни о чём не подозревал и откровенно радовался встрече, как щенок, хаотично машущий хвостом при виде хозяина - Ричард знал подобное чувство, его любимый пёс вёл себя так же. Ричарду никогда в голову не пришло бы ударить верную собаку, и по той же логике он не хотел причинять боль наивному мальчишке. Ему надлежало действовать осторожно, подобрать правильные слова, чтобы Ларри не вздумал копаться в выдуманных собственным несчастным разумом недостатках, которых у него на самом деле не было... Шаблонные фразы - "дело не в тебе, дело во мне", "ты чудесный человек, и твоей вины здесь нет" - звучали глупо, но эффективно. Дальше Ричард должен был объяснить что-нибудь про любовь и глубокие чувства, про необходимость блюсти репутацию, про публичный имидж, который с такими чувствами никак не может сочетаться... В общем, мужчина хорошо представлял, что говорить. Он делал это десятки раз.
Но никогда прежде не оттягивал неприятный разговор, как сейчас, прижимая к себе Ларри, стискивая его в объятиях до тех пор, пока замечательное ощущение уюта долгожданной встречи не превратилось в неловкое, тягостное молчание. Парень легонько поёрзал, пытаясь сменить позу, но Ричард не отпускал - он силился запомнить каждый изгиб острых плеч, каждый завиток волос, запомнить Ларри таким, родным, близким, его Ларри, пока он не превратился в обыкновенного студента, юного мистера Шейна.
Наконец мужчина разомкнул руки:
- Чай был бы весьма кстати, спасибо, - пусть они сядут на тесной кухне Ларри, уставятся в чашки, из которых ни один из них не сделает ни единого глотка после того, как Ричард выплеснет горестную новость. Пялиться пустым, остекленевшим взглядом в чаинки все равно лучше, чем обсуждать болезненную тему в прихожей, навалившись плечом на дверной косяк.
Они прошли в кухню; Ричард устроился на стуле и принялся наблюдать за движениями окончательно проснувшегося паренька. Ларри не спрашивал, какой сорт чая заварить и насколько крепким его делать - он выучил пристрастия любимого мужчины и помнил их наизусть. Что-то шевельнулось в душе Торнхилла, когда он представил, что Ларри мог бы точно так же хозяйничать на кухне его особняка вместо Алекто - впрочем, не то чтобы Алекто часто появлялась на кухне в этой роли. Наверное, Ларри чувствовал бы себя неуютно в огромном доме первое время... потом он бы привык, выучил, где какая посуда лежит, где расположены столовые приборы, целая армия ножей, вилок и ложей для разных блюд и видов мяса... Ричард готов был поспорить, что половиной из них Ларри даже не умеет пользоваться, и эта мысль его позабавила. Ларри не забивал себе голову бессмысленной чепухой.
- Послушай, Ларри, я... - он начал издалека, осторожно помешивая поданный чай ложкой, - ...приехал ещё и потому, что хотел с тобой поговорить.
Счастливое лицо Ларри вытянулось, стало резко серьёзным, как у антилопы, почувствовавшей вдруг приближение хищника. Он непроизвольно напрягся - инстинктивный рефлекс насторожившегося человека - но старался не подавать вида.
- Понимаешь, ты и я... то, что между нами происходит - это чудесно, Ларри. Ты сделал меня счастливым, как никто другой, - и, чёрт возьми, Ричард говорил истину, - смею надеяться, что и ты был счастлив. Ты прекрасный юноша, Ларри - красивый, умный и талантливый, и я действительно люблю тебя, но ты, я уверен, и сам понимаешь, что так не может продолжаться вечность. Понимаешь, что мы должны...
Ричард смотрел Ларри прямо в глаза, гипнотизируя мягким тоном хрипловатого голоса, следил за едва уловимыми изменениями в мимике парня. Судя по отчаянному взгляду, тот понимал, к чему мужчина обстоятельно подводил, но не перебивал, не позволял себе никаких уродливых истерик; он наверняка даст волю слезам позже, когда закроет дверь за профессором навсегда, но сейчас Ларри держался молодцом. Поджав губы, он, не моргая, смотрел прямо перед собой, как приговоренный к казни пленник, в ожидании финального удара лезвия по нежной юношеской шее. Ричарду страшно не хотелось становиться тем самым палачом. Он накрыл своей ладонью пальцы Ларри, пытаясь сгладить боль удара успокаивающим прикосновением.
-...пожениться, - неожиданно сорвалось с губ мужчины. Он выплюнул это слово и замер от ужаса, словно околдованной ведьмой, укравшей его голос. Другого объяснения тому, почему он ляпнул то, что совершенно точно не собирался говорить, о чём и мысли допустить не мог, он не находил.
Атмосфера напряглась настолько, что воздух наэлектризовался. Ларри пытался осознать услышанное, Ричард - сказанное. Постепенно шоковое состояние отступило, остался лишь адреналин, который стремительно преобразовывался в непередаваемую эйфорию. Торнхилл едва не засмеялся; ну конечно, пожениться! Он столько тянул с разрывом, потому что знал: без Ларри он не сможет жить дальше, без Ларри он скатится в пропащую бездну притворства и потворства общественным порядкам, без Ларри он никогда не сможет быть собой и быть счастливым по-настоящему. Он не понимал до конца, кого он любит больше: действительно Ларри или истинного себя, которым мог быть только в компании этого паренька, зато прекрасно понимал, что, раз вкусив свободу, как наркотик, не может, буквально не может от неё отказаться.
- Ларри, - Ричард поднялся с места и перегнулся через стол, глядя прямо в лицо любовнику, - я так устал от этого, Господь милосердный, ты даже не представляешь, как я устал. Я устал притворяться, устал идти на поводу у всех этих грёбаных людей, у отца, у Алекто, у киношников, у всех, кому важна репутация моей фамилии, будь она проклята! Мне тридцать девять лет, Ларри, и каждый год я прожил в фальши, лжи и притворстве. Кроме тех моментов, что я провёл с тобой. Клянусь всем, что мне дорого, Ларри, встреча с тобой - лучшее, что было в моей жизни. И я не хочу возвращаться к притворству, я не хочу, чтобы чужие мне люди выбирали, как я должен жить. Я хочу быть хозяином своей жизни, и я хочу прожить её с тобой.
Лихорадочный блеск в глазах делал Торнхилла похожим на безумца, но он говорил серьёзно.
- Что скажешь, Ларри? Ну же, не томи меня.
[NIC]Richard Thornhill[/NIC][STA]in between[/STA][AVA]https://i.imgur.com/bEx8wy7.gif[/AVA][SGN][/SGN]
[LZ1]РИЧАРД ТОРНХИЛЛ, 39 y.o.
profession: кинорежиссёр, профессор в университете
my beautiful family: Alecto (wife), Abigail, Anette & Odette (daughters, 14 and 8 y.o.)
my sunshine: Larry[/LZ1]
Если кого-то и смущали их отношения, то не Лоуренса – для него все это приобретало кристальную чистоту первой любви, еще ничем не испорченной, не испачканной, не изранившей до боли. Он раскрывался своим чувствам, как цветок, когда взошло солнце, и не собираясь упускать ни единого мгновения счастья. Поцелуй, еще один, и еще – оторваться невозможно, хотя они и виделись не так давно:
- Я соскучился по тебе. Знаю, как это глупо, но… - Ларри улыбнулся и пожал плечами, исчезая в квартире в той стороне, где располагалась небольшая и уютная кухня. Ричард прошел следом, занимая уже полюбившееся место – они знали друг о друге достаточно, чтобы даже в молчании им было комфортно. Мальчик разливал по парным чашкам чай, что-то напевая себе под нос, явно в приподнятом настроении – вторжение и потревоженный сон отошли на второй план, когда в его тихий вечер ворвался любимый мужчина. Между ними теперь две горячие чашки, а сам Ларри готов был сделать первый глоток, когда услышал слова о том, что нужно поговорить. Это всегда значит что-то плохое, хорошие разговоры не начинают с подготовки. Он поставил чашку на стол, улыбка погасла, будто бы внутри выключили лампочку, которая освещала своим светом все вокруг. Серьезные разговоры с любимым человеком – это плохо, и это знает даже по уши влюбленный юнец, для которого все впервые.
То, как Ричард начал и вовсе не сулило ничего приятного дальше – он будто бы подслащивал горькую пилюлю, которую планировал оставить напоследок. А пока все выглядело так, будто он режет собаке хвост по кусочку вместо того, чтобы отсечь одним ударом. Его слова настораживали и напрягали, острыми тычками показывая где-то под ребрами. Пока не больно, но уже неприятно.
В смысле так не может продолжаться? Если им обоим хорошо, то почему нет? Зачем все усложнять? Почему нельзя быть счастливым здесь и сейчас? Только если Ричард не разлюбил, иных вариантов Ларри не видел. Когда люди влюблены друг в друга, они не задумываются ни о чем вокруг, особенно когда им 19 лет. Может, с возрастом он станет другим, но пока он желал дотянуться до всего, распахивая душу, выворачивая ее полностью перед тем, кого любил до безумия, свойственного совсем юным особам. Лоуренс обхватил пальцами чашку, чтобы хоть немного скрыть собственные переживания, не перебивая своего мужчину, решившего наведаться ночью, чтобы расставить все точки в их отношениях. Рука Ричарда коснулась ладони парня и тот не одернул ее, поднимая на него свои глаза. Он готов принять все, что скажут ему сегодня, он благодарен за то счастье и тепло, которое мужчина дарил ему каждую проведенную вместе ночь.
- Пожениться? – Лоуренс просто повторил на автомате, не в силах сразу осознать то, что только что сказал Торнхилл. Ему могло послышаться, мужчина ведь мог сказать «расстаться», а расстроенный парнишка услышал то, что услышал, то, от чего его сердце на секунду замерло в груди, а после бешено пустилось в галоп. В глазах Ричарда плескалось безумие, но в нем Щейн видел отблески собственных отчаянных чувств.
Что он мог сказать?
Что он мог сделать, когда ответ требовался сейчас?
- Да!
Ничего другого и быть не могло.
И ничем другим, кроме как поцелуем, закончиться и не могло
[NIC]Lawrence Shane[/NIC]
[SGN]-[/SGN]
[AVA]https://i.imgur.com/YDLF7ik.jpg[/AVA]
[LZ1]ЛАРРИ ШЕЙН, 19 y.o.
profession: студент;[/LZ1]
Вы здесь » SACRAMENTO » Альтернативная реальность » Sunshine of your love
