Джим в детстве дразнил ее, называя ее "миссис Шерлок", и тем самым справедливо отмечая, что старшая сестра иногда уж слишком наблюдательна. Она считала это комплиментом, потому что почему нет? Кто в десять или даже тринадцать не мечтал стать полицейским, тот и вовсе никогда не был ребенком. Может, Шерлок Холмс так и не женился лишь только потому, что единственная женщина, что была ему ровней, предпочла ему мистера Нортона. Романа была благодарна судьбе, что тогда провидение уберегло ее и от пьесы Уильяма Джиллетта, где фигурировала Элис Фолкнер, которой гениальный сыщик признался в любви, и от серии книг Лори Кинг, снабдившей детектива женой в лице Мэри Рассел, что только начала выходить в девяносто четвертом.

А потом они с Джимом выросли, стали взрослыми и если не позабыли о старых шутках, то перестали считать их особо актуальными, а это знание (что у Холмса все же была, пусть и не сильно каноничная, жена) уже не могло нанести ее хрупкому внутреннему миру непоправимый ущерб. Однако, если бы Романа действительно бы сильно изменилась внутренне - не вышел бы из нее сносный сценарист, потому что, если ты не понимаешь людей, ты ни за что не сможешь написать их достаточно убедительно. Те просто выйдут картонными, или же будут являть собой чистые, неразбавленные архетипы, что хорошо для сказок, но плохо для реализма. Сказки для детей она не пишет.

Романа по-прежнему видела всю ту работу мысли на лицах людей, и если не читала их, как открытую книгу на родном языке, то читала их как книги на французском: без особого энтузиазма, но если другого выхода нет, то да она стиснет зубы и попытается вспомнить как именно звучит слово "carrefour": "кар'фур" или "карёфур". Она прекрасно могла сказать когда именно Максвелл врет (а убедительная ложь - основа адвокатской деятельности) или когда мисс Риккардс распирает от желания что-то рассказать, ей ничего не стоило сказать у кого сегодня ночевали дети Ричарда: у него или у его бывшей жены и так далее и в том же духе. Это получалось само по себе, Романа не прикладывала для этого особых усилий.

И тем сложнее было с Чарли... вопреки всякой логике, чем больше она увязала в этих отношениях, тем сложнее ей становилось угадывать что творится у него в голове. Когда они только начинали работать над "Ведьмой-крестной", они понимали друг друга с половины предложения, с одного аккорда или с парочки зажатых клавиш на хриплом простуженном рояле в съёмной квартире на задворках Нью-Йорка. Казалось, этот инструмент был вообще в шоке от того, что квартиранты решили воспользоваться им по назначению, а не использовать как большую тумбу, на которую кидают сумки и уличную одежду. Но один день сменялся другим, и чем дольше Чарльз Морган оставался на ее орбите, тем чаще она начинала ошибаться, выдавая желаемое за действительное.

Во-первых, ее навык оттачивался в обществе стабильно оформленных людей, Чарли же стремительно менялся, и контраст между курящим, как паровоз, пропахшим бензином мужчиной, с длинными кое-как обстриженными канцелярскими ножницами патлами (когда Романа стала невольными свидетелем обновления этой стрижки, она почти силой отобрала инструмент и потащила Чарли до ближайшей парикмахерской) и человеком, что уперто косил под моду девяностых из принципа, а не за неимением другой альтернативы, был разителен для нее, хотя разница была в мелочах, которые любой другой человек просто бы не заметил.

Она видела, как тот почти силой впихивает в себя книги только потому, что она их читает - он плевался над Джоном Фаулзом, но продолжал листать страницы. Она обнаружила его штудирующим по ночам архив со всей ее фильмографией: то была обширная подборка детективных эпизодов из разных сериалов, псевдо-документальный цикл об Амстердаме, все четыре сезона "Базовой фигуры" и множество других огрызков и обрезков. Его энтузиазм заполнить всю ту многолетнюю дыру, вызванную образом жизни не далеко ушедшим об бродяжничества, казался совершенно не поддельным. Романа не ожидала этого совсем - она ждала ригидности и косности мышления, где доминирует постфигуративная культура с поклонением старым рокерам, хотя едва ли Чарли слышал это название.

Сказать о том, что она менялась следом, Романа не могла. Ей казалось, что, если поставить рядом ее образца года так две тысячи седьмого и нынешнюю - все изменения будут совершенно внешними. Другая прическа, присутствие двух дополнительных шрамов - одного оставшегося от землетрясения, и второго - от ножа несостоявшегося убийцы, добавившиеся гусиные лапки, возможно, несколько большая сдержанность в одежде... хотя розовое пальто все еще возглавляло хит-парад ее излюбленных вещей.

Во-вторых, Романа была эмоционально вовлечена, а когда речь заходит об эмоциях, трезвая голова имеет свойство отключаться. Каждый раз, когда Чарли оказывался в зоне видимости, ее IQ падал до тридцати и это было еще в хорошие дни. В плохие дни все что она хотела - отобрать у него очередную сигарету и припасть к его губам, потому что нельзя курить настолько порнографично.

И все же как-то они выживали бок о бок друг с другом полтора года... таймер щелкал с такой скоростью, что последним мужчиной, продолжительность ее романтических отношений с которым еще не была побита остался только Максвелл. Это казалось настолько необычным, что Романа со дня на день стала ждать от судьбы подставу.

Мелкие камни уже попадались на дороге, но те были не критичными. Им надо было держать свои отношения в относительной тайне. Любой слух, о том, что между ними есть что-то, выбивающееся за пределы сотрудничества и дружбы мог создать некрасивые слухи, а те, в свою очередь, отвлечь внимание от самой работы. Их припирали к стене уже несколько раз, и только наглая и неприкрытая ложь, разбавленная обнаженной правдой в пропорции один к одному, их спасала.

- Да, это действительно так, Чарли живет у меня. В противном случае его пришлось бы вызывать из Майями... Хотите взглянуть на гостевую спальню? - человек, рискнувший поставить их в неудобное положение даже шарахнулся от стальной выдержки, на счастье, никто не заметил насколько Романе в действительности тяжело было сказать такое.

- Я не буду извиняться! - добавила она, когда свидетели рассосались и они оказались одни, - Я знаю, что это ранит, потому что это ранит и меня в той же мере, но извиняться не буду.

И это продолжалось бог знает сколько времени: они были влюблены, как пятнадцатилетние подростки, и отпрыгивали друг от друга точно так же, как отпрыгивают друг от друга пятнадцатилетние подростки, когда в поле зрения появляется кто-то взрослый. Нет, все кому надо было знать, знали, но то были друзья ближнего круга, и никто больше. В то же время, о том, что что-то не так догадывались, кажется, все на студии, весь каст, но дальше съемочной площадки пересуды не выходили, возможно, лишь потому, что она как таковая - в отрыве от скандально-порнографичного сериала - была совершенно не интересна общественности, а о человеке, написавшем музыку, и вовсе никто не слышал.

Но колесо-дыба шоу-бизнеса медленно вращалось, и тишина в эфире сменялась шумом: кто-то снял их сидящих в обнимку на пирсе... потом подсуетилась киностудия и выпустила промо-сингл к "Ведьме-крестной", который шел двойным комплектом: записью с голосами актеров и записью с голосом автора. Чарли все же собрал свою волю в кулак, послал гордость в пешее эротическое, и позвонил Карен Фюрштенберг, которая, услышав своеобразный: "фас!", вцепилась в стопки его нотных тетрадей бульдожьей хваткой даже из Лос-Анджелеса. Последствием этого сотрудничества стал мобильный телефон. Чарли завел себе приличный сотовый, возможно, прекрасно понимая, что второй раз проехать половину штата между Городом Ангелов и столицей штата, в то время как проблему можно решить телефонным звонком он не решится.

Она с молчаливого согласия своего "коллеги", по осени девятнадцатого схватилась за еще один проект, который соответствовал ей, как сценаристу, куда больше, чем рок-мюзикл. "Неглект" был триллером о домашнем насилии... Ее психику заламывало на поворотах, потому что все возможные и невозможные сроки горели, но Чарли что-то сделал с ней, и в этот раз граница между реальностью и выдумкой осталась кристально четкой - не понадобились ни таблетки, ни сеансы у психолога. К сожалению, львиную долю этого фильма снимали в Торонто, так что почти половину мая (полторы недели) она проторчала в Канаде, безбожно потеряв несколько дней на то, чтобы попасть туда куда следовало. Самолет аварийно сел в глуши и их безбожно долго мариновали в сером, бесцветном городке с населением едва ли больше тысячи человек, и который теперь у Романы навеки стал ассоциироваться с отчаяньем.

Именно тогда, по возвращению, она впервые заметила это странное выражение лица у Чарли - странную смесь решимости и тоски, но списала его на стечение обстоятельств и свою просьбу не встречать ее, возвращающуюся домой, в аэропорту. Чарли сделал так, как она просила: и сколько бы Романа ни искала светлую макушку, возвышающуюся на человеческим морем - той не было в толпе, всегда собирающейся в зоне прибытия - это выражение встретило ее в тот самый день в квартире, но оно появлялось тогда и лишь тогда, когда Чарли думал, что она не знает, что он на нее смотрит. От этого взгляда Роману пробивало в озноб.

А потом она принялась анализировать ситуации, когда-то появляется и ей стало совсем тоскливо. Это выражение лица появлялось тогда и только тогда, когда кто-то (в особенности, она) делал какие-то высказывания о браке.

В особенности, ей запомнился один момент, когда она битый час висела на телефоне, обсуждая старо-новые сплетни со своей старой однокурсницей-журналисткой. Лицо Чарли изменилось, когда он, невольно подслушивающий их диалог, услышал одну из ее реплик.  Фраза-триггер звучала как-то так: "Ты прекрасно знаешь мое мнение: институт брака устарел ровно в тот момент, когда люди изобрели ЭКО."

Тогда же, но ближе к ночи, она сумела понять почему от этого выражения лица ей было не по себе: точно такое же было у Рея последние пару встреч, прежде чем он порвал с ней. Она нравилась Рею, возможно даже он даже был в ее влюблен, но... Тот довольно ясно обрисовал свою точку зрения. А ведь в какой-то момент того последнего вечера она было решила, что тот сейчас опуститься на одно колено и плевать, что они знакомы только пару месяцев. 

Рей потащил ее в одно из тех мест, что явно выбивались из обычного ряда, и выходило далеко за пределы уровня "Olive Garden", слава богу, что не в "Маленькую Сицилию" потому, что если в тот день была бы смена Аннеты, то масштаб проблемы был бы жутким. Вечер шел своим чередом, они мило общались, но это же выражение не сходило с мужского лица. Рей тогда, как обычно, проводил ее до самой двери и ее предложение зайти "на кофе" было лишь данью приличиям, потому что как только дверь закрывалась позади них, кофе перекочевывал на утро.

- Нет.

Ее бровь дернулась вверх от недоумения, настолько, что, удивляясь собственности наглости, Романа переспросила.

- Ты ведь понимаешь, что я предлагаю...

- Определенно, но ответ все ещё тот же.

- Если дело...

- Послушай, Анна, - укоренившееся после недель лжи обращение, не исчезнувшее даже после того, как Рей узнал ее настоящее имя, болезненно резануло по ушам, потому что произнесено оно было почти грубо. Оказывается, он тоже владел искусством словесных пощечин, - ты - прекрасная женщина, но это все не имеет смысла в долгосрочной перспективе, потому что, между нами пропасть, что больше день ото дня.

Она поджала губы и вцепилась в связку ключей, осознавая с кристальной ясностью куда идёт разговор, но все ещё отрицая происходящее.

- Я тебя не понимаю.

Рей сложил руки на груди. "Оборонительный жест!" - мимоходом она заметила про себя.

- Мы люди разного полета. Пройдет год, может, пять, и ты возьмёшь штурмом Голливуд, а я при лучшем раскладе доберусь лишь до детектива. Тебе нужен кто-то из твоего круга, кто-то, кто не будет хотеть схватится за пистолет, когда очередной поклонник рванет к тебе за автографом.

- Так и скажи, что бросаешь меня потому, что до полусмерти боишься, что будешь моей тенью.

- Если тебе будет легче. Мы оба знаем, что я человек консервативных взглядов.

— Это не мешало тебе спать со мной.

- Не настолько консервативных.

- Ну просто отлично. Не звони мне, если передумаешь.

Она не знала передумал ли Рей в итоге или нет, потому что с тех самых пор, как она хлопнула дверью у него под носом, больше вестей от уже бывшего она не получала.

А теперь у Чарли был тот же печально-решительный взгляд, и просчитывая все возможные ходы, Романа пришла к неутешительному выводу, что тот ждёт премьеры, до которой оставались считанные дни.

Она в качестве утешения и попытки вести себя как взрослый человек пыталась убедить себя в том, что их отношения с самого начала были обречены. Чарли теперь был в шаге от того, чтобы уехать в другое - нормальное - турне, после того как выпустит почти уже законченный альбом целиком. И тогда уже она будет тянуть его вниз своей оседлостью, потому что её роль прозаична: она всего лишь первая ступенька, что не хватало ему для старта. Первая ступенька огромной лестницы.

Сакраменто в очередной раз сменился Лос-Анджелесом, те же пластиковые пальмы и те же серые витрины встречали их. А ещё их встречала Кимберли - Романа всегда обращалась к той за помощью, не доверяя в полной мере своему вкусу в одежде и вверяя себя рукам профессионала. Но Ким сегодня словно издевалась. То, что та называла хорошим вариантом, оказалось не просто белым - белоснежным. На фото платье так не выглядело.

- Господи, - Романа даже зажала рот ладонью, когда вешалку достали из чехла, - скажи, что у тебя есть запасной вариант, потому что если нет, то я ещё успею в ближайший H&M.

- Так и знала... Вот почему тебе никогда не нравятся белые?

- Потому что это чёртово свадебное платье.

Она хотела вдаваться в подробности того почему само словосочетание "свадебное платье" было проклятым... У нее было уже одно - купленное почти десять лет назад, оно лежало в коробке самом дальнем углу гардеробной в квартире в Сакраменто. За прошедший период времени то безнадежно вышло из моды, несмотря на то что при выборе его когда-то Романа руководствовалась поиском самой классической классики из возможных. У нее был своеобразный ритуал превращения себя в трудоголика, что представлял собой целый мазохистский акт.

Она заходила внутрь гардеробной, включала свет и закрывала за собой дверь до щелчка, а следом шла вдоль ряда нормальных вещей и мимо башен коробок с вакуумными пакетами - там были старые вещи, в которые она с трудом влезала, безнадежно устаревшие, скаутская форма тоже притаилась где-то внутри этой пещеры - шкафа, садилась на полу у огромной фирменной коробки и принималась разговаривать с неодушевлённым объектом.

– Я зареклась любить, – строго говорила она и вытягивала коробку с твердым решением, что вот сегодня она сможет вынести ту из гардеробной и все же сдать ее содержимое в ближайшую комиссионку. Денег, конечно, потраченных на дизайнерскую вещь было по-человечески жалко. Но с учетом того, что бирка была все еще при платье - Романа могла рассчитывать на треть от цифры, числящемся на чеке, что также лежал на дне коробки. – У меня аллергия на романтику. Урок получен. Дверь закрыта.

Она вставала, и несла коробку к гладильной доске. Вот сейчас она возьмет с вешалки плащ, оденется, и унесет эту вещь туда, где ей самое место: подальше от ее гардероба. Помедлив немного, Романа чуть-чуть приоткрывала коробку. Потом еще чуть-чуть. И коробка в одночасье превращалась в ящик Пандоры. Невозможно было оторвать взгляд от этого совершенства. Казалось, платье соткано из шелка и сновидений.

– Я уже обожглась, пойдя на поводу у чувств, – напоминала себе Романа, потому что только она могла позволить себе быть настолько слепой, чтобы все зашло настолько далеко... Но все же из раза в раз она просовала руку под крышку, чтобы ощутить непередаваемое удовольствие от соприкосновения с восхитительной тканью.

Что плохого случится, если она просто посмотрит? Даже наоборот, это станет полезным упражнением. Отношения с мистером Нилом, разорванная помолвка – все осталось в прошлом, все это было годы назад. Да и платье, скорее всего, нелепое, раз ему уже столько лет. Посмотреть на него, ничего не почувствовать, а еще лучше раскритиковать – хорошая проверка для обновленной Романы.

– Я люблю свою работу. Она приносит мне радость и удовольствие, – бормотала она, разворачивая слои папиросной бумаги, что держали платье в своих объятьях, - Это смешно... Я полностью реализовалась.

Еще один слой, еще один, и вот с тихим шуршанием, похожим на шепот, из коробки уже стремились выпорхнуть воздушные, словно дымка, слои ткани, что сверкали сотнями вручную пришитых бисерин и даже малюсеньких шелковых цветов. В свете галогеновых лап помещения без окон платье всегда казалось сотканным из паутины или чего-то такого же сказочного, и оно действительно было нелепо, что, впрочем, не мешало ему быть олицетворением романтики... Не даром тогда оно стоило целое состояние. Для скромного практически безработного журналиста сумма в двенадцать тысяч долларов вообще была неподъёмной, но на меньшее она была не согласна, потому что тогда верила в то, что сказочное "долго и счастливо" — это не выдумка. У нее под носом было два замечательных примера: ее собственные родители и родители Массимо. Оба брака были крепкими до безобразия и ей казалось, что если она когда-нибудь и выйдет замуж, то ее брак будет точно таким же. Один раз и на всю оставшуюся жизнь.

Ну почему именно она поверила в этот абсурд? Ее родители и дядя с тетей были людьми старой закалки... о какой вечной любви речь могла идти в веке двадцать первом? К сожалению, Романа не особо тогда прислушивалась к голосу разума, она отвлекалась на бесплодные наивные мечтания. Она так стремилась к любви, что совсем не обращала внимания на тревожные знаки, сопровождавшие ее отношения с мистером Нилом. А их было предостаточно! Не с самого начала, конечно. На заре их отношений все было полно радости и увлеченности друг другом. Но потом она стала замечать странности, а жених стал все больше стремиться скорректировать ее поведение, ее внешний вид и манеру держаться.

Она прощала его, заставляя себя поверить, что если любишь, то не обращаешь внимания на небольшое пренебрежение со стороны любимого, его причуды, и прислушиваешься к его мнению - ей казалось, что с высоты своего возраста тот дает ей вполне себе путные советы. Другими словами, Романа была так поглощена своими фантазиями о вечной любви, так сосредоточена на свадьбе и белом платье, что не брала в голову, терпела и прощала поведение, которое, оглядываясь назад, смело можно было расценить как оскорбительное и недопустимое: ее пытались превратить в копию покойной жены. Мистеру Нилу не нужна была Романа Вилсон, ему нужна была Оливия в виде версии два точка ноль... Хотя бы это выяснилось до того, как они оказались связанными друг с другом чем-то большим, нежели общественный договор.

И вот уже поддавшись порыву и отогнав от себя призрак бывшего жениха Романа доставала из коробки белоснежное платье, замечая, как чувственно скользит ткань по ладоням. Это всего лишь напоминание - лучший способ посмотреть в лицо своим разбитыми мечтам это примерить свадебный наряд, тогда в зеркале она увидит невесту, которой ей не суждено стать, и это поможет взять себя в руки и позабыть глупые старомодные надежды на любовь до гроба.

К несчастью, Романа из раза в раз забывала главный подвох этого платья - оно, как и прежде было ей впору, и вместо того, чтобы поступить разумно и убедившись в том, что это сокровище диснеевской принцессы не пожрала коварная моль, положить платье обратно в коробку, закрыть ту, взять подмышку и унести прочь, из жизни, с глаз долой и из сердца вон, она начинала смеяться и дурачиться, чтобы доказать самой себе, что свадебное платье больше не имеет над ней власти. Нет! Дни, когда Романа была безнадежной мечтательницей, наивной дурочкой и настолько помешанной на романтике, что без слез не взглянешь, прошли.

Она хотела убедить себя в том, что с этим покончено: что Романа Вилсон стала другой женщиной, способной надеть подобное платье – и высмеять вещи, которые оно олицетворяет. Пухлощеких малышей, колыбельку у кровати, семейный отдых на море, беготню за детьми по песку, посиделки у костра рядом с ним, – с мужчиной ее мечты, – поющим песни и поджаривающим тосты. Ее план на жизнь был другим: с рождёнными под строгим контролем врачей детьми и с прочерком в графе "отец" в их свидетельствах о рождении.

– Вот-вот, именно «мужчина моей мечты». Правильное название, – мрачно отчитывала себя Романа, раздеваясь до белья. – Потому что только в мечтах такой мужчина и существует. Ну или на страницах сценария к романтической комедии, за которую ты никогда, Ро, не возьмешься. Только посмей!

Романа каждый раз забывала, что влезать в платье не предназначенное для обычной носки проблематично, а даже если бы и вспоминала, то это не смогло бы заставить ее отказаться от безумной идеи, потому что той женщины, так отчаянно жаждавшей любви, больше не существует, а примерка свадебного платья должна как раз это доказать. Так что она доставала с полки первые попавшиеся туфли, влезала в них, расстегивала молнию на платье, закрывала глаза и ныряла в океан ткани...

Платье, понимая, что все не так просто, буквально выталкивало ее из себя. Романа путалась в подкладке и подолгу беспомощно барахталась в море белой ткани. Потом, когда она все же достигала ворота, волосы всегда цеплялись то за стеклярус, то за бисер. Но, зайдя так далеко, Романа не собиралась сдаваться - всего-то оставалось застегнуть молнию. Набравшись решимости она прогибалась в спине, сводила лопатки и с лёгкостью застегивала застежку до конца. Все. Конец истории, Романа делала глубокий вздох, настраивалась на циничный лад, зажмуривалась и медленно поворачивалась к огромному зеркалу, висящему на двери.

«Прощай, романтическая дурочка!» Еще один вдох и она открывала глаза. И весь ее цинизм растворялся со скоростью растворимого кофе под кипятком. Ее пробивало в слезы, она поспешно выбиралась обратно, с педантичностью складывала платье, а следом убирала коробку с ним в самый дальний угол - до следующего раза.

После такой экзекуции вдоволь насладившись рыданиями она была способна создать сценарий к серии за одну ночь, однако во избежание привыкания Романа к "методу платья" прилегала лишь в исключительных случаях, но все же однажды и он перестал работать. В последний раз, когда она достала платье и нацепила, то не вызывало и половины обычного каскада эмоций, хотя все было спланированно до мелочей.

У нее был набросок для "Неглекта", раскрытый на экран ноутбука, она отправила Чарли на поиски Святого Грааля ( то бишь выставила его из квартиры под благовидным предлогом на срок достаточный, чтобы красные зареванные глаза перестали быть таковыми) и достала коробку, но в этот раз все пошло наперекосяк и Романа не могла отвести глаз от своего отражения. В зеркале должна была оказаться только она: не слишком высокая, но при это очень худая, линяло рыжая и бледная благодаря корейскому выводителю веснушек Романа Вилсон в свадебном платье. Которое ничего бы не меняло. И уж точно не завораживало бы.

Вместо этого на нее смотрела принцесса. Ее рыжие волосы, растрепанные после заточения в подкладке платья и недолгой схватки с жемчужиной, разметались в разные стороны, потрескивая от статического электричества, и походили на языки пламени. Бледная кожа казалась не унылой на фоне белой ткани, а безупречно фарфоровой. А глаза мерцали синим светом, подобно небу после первой весенней грозы.

И ей внезапно стало тошно, потому что повода не было, а платье было, и если раньше ей казалось, что его покрой уж чересчур скромен, то Романа вдруг увидела себя своими собственными глазами того времени, когда она сказала в магазине: " Я беру это!"

Теперь то ей стало снова ясно видно, что линия декольте вызывающе низкая, а фасон продуман таким образом, чтобы дорогая ткань подчеркивала каждый изгиб тела — это придавало чувственный, даже страстный вид, минуя пошлость. Вид был такой, будто она готова на все, но только для одного человека. Она запихнула платье в коробку и приказала себе забыть о его существовании. И ведь удавалось до тех пор, пока Кимберли не притащила найденную по своим каналам бледную копию того платья в качестве наряда для ковровой дорожки!

- Ты платишь мне за честность..., и я говорю: ты надеваешь белое и идёшь. Померь, остальное и сама увидишь. - Ким, чтобы ей было пусто, прекрасно разбиралась в своей работе. На контрасте парного сравнения синее из второго чехла проигрывало по всем фронтам. А жёлтое, похожее на яичный желток цветом, из третьего можно было даже не доставать. В итоге она стояла посреди гостиничного номера и не имела ни малейшего понятия что ей предпринять, - не спрашивать же Чарли... Тот разбирался во всем этом, как корова в балетных пачках и единственное связное предложение, которое удалось из него вытянуть было что-то вроде: "бери синее - меньше шансов запачкать". Во время финишного рывка к премьере он вообще стал на удивление пассивно-покладистым, делал что говорили, и даже не пытался оспаривать решения, принятые не им - именно так он оказался запихнутым в костюм-тройку. Казалось, он вообще не здесь, а где-то в своем мире: не то витает в облаках, не то нашел себе занятие поинтересней и теперь ждет не дождется, когда можно будет отбыть последнюю повинность и уйти в закат.

- Ну раз ты говоришь, что брать надо синее... То я пойду в белом, - Романа хоть как-то пыталась вытащить намек на эмоции, но тех не было. Все ее попытки разбивались о глухую стенку, как ей казалось, совершенного равнодушия. И совершенно равнодушное лицо у него было на красной дорожке - без намека на привычную настоящую полуулыбку. Фильм и вовсе его не интересовал - и даже тот факт, что люди, попавшие в зал, аплодировали стоя.  Это же должно было что-то значить? По всей видимости это не значило ровным счетом ничего, потому что у Чарли все еще был этот грустно-решительный взгляд, который за пару последних месяцев уже засел у нее в печенках.

- Я так больше не могу... Нам надо поговорить! - время было совершенно неподходящим - слишком поздним, они были измотаны, но терпение лопнуло. Оборванная струна обожгла болью, ужалившей в сердце.

Отредактировано Romana Wilson (2020-12-19 00:47:50)

Где-то в глубине души Романа знала, что Чарли с самого начала выделялся и выбивался из ряда людей, которых она в избытке встречала на своем пути. Ещё тогда в Майями, когда они были полнейшими незнакомцами друг для друга, ее буквально тянуло к нему. Она была уверена, что дело в музыке, но так ли это было на самом деле? Сколько лет они потеряли просто потому, что она послушала мужчину и не сказала: " И все же я подойду, это вовсе не значит, что меня не сочтут сумасшедшей и не пошлют!"? Ответ, однако же, был: "Нисколько", потому что у нее тогда был жених, а у Чарли - Мэри. Романа не знала об этой женщине ничего, картина в духе импрессионистов не складывалась, но то, что она наловила из случайных фраз было вполне достаточно, чтобы смело сказать, что та была центром мироздания для Чарли и он любил ее. По-настоящему любил. А коли все обстояло так - Романа могла вообразить себе десяток возможных концовок их истории, если бы они познакомились тогда, но ни одна не приводила к тому, что они имели сейчас.
Она могла вообразить себе скандалы с громкостью рева двигателей реактивного самолета, она могла придумать мирную жизнь, где они дружат семьями, вне зависимости от того с кем она в итоге бы осталась: с мистером Нилом, с Максвеллом и его "Планом Б" или с кем-то ещё. При лучше-худшем раскладе она могла предположить, что они попрали бы мораль и сотворили бы триумвират в духе хиппи. Она могла бы бросить оседлую жизнь и уехать как часть группы колесить по одноэтажной Америке без планов на карьеру и денег. Зачем те вообще нужны, если большая часть современных бродячих музыкантов состоит из в своеобразном бартере с владельцами придорожных заведений? Хорошая музыка в обмен на ночлег и ужин звучит вполне сносно.
Она почти слышала отвратительный голос Карен (в последнее время она сталкивалась с ним запредельно часто), и видела ту, стоящую в своих дизайнерских шмотках посреди обшарпанной подсобки затрапезного бара вроде "Бухого Койота" или "Радужной устрицы", где по молодости вечно играла старая группа Максвелла, брезгующую даже присесть, и в своей обычной манере все критиковать, прежде чем предлагать решение. изрекающую что-то вроде: "Вы звучите как вторые Queen, а выглядите как не слезающая с иглы третьесортная трибьют-группа Thirty Seconds to Mars.  Вас же придется стричь и вычёсывать как бродячих псов прежде чем можно хоть что-то начать пробовать! "
- Эй, не богохульствуй. Queen - это святое.
- Я серьёзно, что с вами не так, чтобы я сразу знала. Опиум? Героин? Риталин?
Дальше фантазия у Романы буксовала, не давая никому ответить на вопрос, хотя она вполне четко видела дымящего очередной сигаретой Чарли.
Но здесь - в реальном мире - все тоже было не так уж и радостно, и даже собственный голос казался Романе совершенно не таким.
- А? Ну да, если не считать того, что ты выглядел как кукла чревовещателя... Ничего, дело навыка. Я свою первую помню вообще урывками.
Она с неприличным стоном выбралась из туфель и босыми пятками приземлилась на пол, как-то мимоходом отмечая, что на левом мыске колготок за целый день образовалась огромная дыра, от которой по капрону теперь тянулись цепочки спущенных петель, а потом подалась вперед, позволяя Чарли сделать то, что у него получалось просто великолепно: стать ее якорем в бушующем море - стоило ему заключить ее в объятья, как все вокруг переставало существовать. Он никогда не пытался вытащить из нее ответы, Чарли никогда не пытался заглянуть ей в лицо и прочитать что-то свое по нему. Он всегда ждал, когда же она будет готова, столько, сколько требовалось: минуту — значит, минуту, полчаса — значит полчаса, вечность - пусть будет вечность. Иногда Романе казалось, что он действительно может простоять так целый день - положив подбородок ей на макушку, позволяя ей слушать своё сердцебиение - то был глухой звук, который шептал, что все будет хорошо. Сладкая иллюзия, оставаться в которой хотелось целую вечность.
- Без понятия как буду без тебя... - эту мысль она, кажется, произнесла вслух. Романа знала, что вечер может закончится двумя исходами. Или они поговорят, или она сейчас пустит все на самотек, по привычному сценарию. Это было проще - остаться в иллюзии, выиграть еще пару дней в этом фальшивом раю. За все это время они настолько притерлись друг к другу, что все можно было уже предсказать. Что сейчас они будут стоять вот так не менее трех минут, а потом она попробует отстраниться, клюнет его в губы, говоря тем самым: "Спасибо, мне это было нужно!", Чарли придержит ее за локоть и молчаливо попросит о чем-то более существенном, нежели смазанное прикосновение... А там уже скоро они вплавятся друг в друга настолько, что будет не разобрать: где именно заканчивается она и начинается он. Но она не имела больше морального права тянуть, поэтому придется обойтись без поцелуев, хотя ей все еще предстояло придумать: как она будет выживать в мире без этого человека.
- Я знаю, что у тебя на уме. Если ты ищешь с чего начать - апеллируй к логике, к динамике наших отношений, но давай будем честны: мы оба знаем, что происходит и куда это идет.
Надо же. Она правда думала, что голос будет дрожать, видимо все же годы в шоу-бизнесе научили ее актерскому мастерству воздушно-капельным путем.
- От того, что ты тянешь с этим - не станет легче...   
А вот теперь состояние взяло верх над разумом - потому что она из-за всех сил вцепилась в то, что первое подвернулось под руку, то оказался лацкан пиджака.
- Ты точно не найдешь правильный момент, так что просто сделай это наконец и покончим с пустыми формальностями. Там всего три слова...
На долю секунды ей показалось что в глазах у Чарли промелькнуло удивление пополам с напряженной мыслительной работой. Будто он пытался решать в уме одно из тех уравнений, над которыми бился изо дня в день ее младший брат, но поезд уже пошел под откос.
- Если хочешь я могу даже сказать их вместе с тобой. Нам. Надо...
Она втянула воздух, собираясь с духом, но все равно пауза оказалась колючей и тревожной. Надо было рубить резко - какой бы страшной болью потом это не обернется.
- Расстаться.
От Чарли, сказавшего совершено другое третье слово, ее отбросило к стене, как ошпаренную кошку.
- Нет, нет... нет. О, боже, нет. - она бубнила себе под нос, закрывая лицо ладонями и наощупь пытаясь обратно влезть в снятые туфли. Ей надо было наружу, на воздух...Но Романа буквально приросла к стене, не будучи способной сдвинуться с места.

Отредактировано Romana Wilson (2020-12-04 23:32:21)