Как же гудят ноги!

Позолоченные стрелки больших настенных часов медленно, но верно приближаются к полудню, когда Джо, поморщившись от неприятной боли в области икр, просыпается. Она не чувствует себя ни выспавшейся, ни отдохнувшей, наоборот, сон как будто утомил еще больше. Медленно потерев лоб ладонью, она приподнимается на многочисленных подушках, – белых и накрахмаленных, ухоженных, как и все в этом доме, – и лениво смотрит на часы. Что ж, полдень – не самый поздний ее подъем после танцев: бывало, она просыпалась и в два часа дня, и в три. Праздное существование свойственно зажиточным аристократам, – таким, как она. Решив, что спешить некуда, Джо остается в кровати еще на две дюжины минут. Она переворачивается на живот и, зарывшись в пышные пуховые одеяла, безмятежно разглядывает облака. Вон то, справа, очень похоже на большого необъезженного мустанга, несущегося по пустынным прериям Дикого Запада, а то, вон то, напоминает ароматные оладушки с густым кленовым сиропом, что печет нянюшка. Интересно, а что сегодня на завтрак?

Предвкушение вкусной еды заставляет Джо сесть на кровати и позвонить в серебряный колокольчик. Чернокожие слуги, которым отец теперь платит по два доллара в месяц, торопливо заходят в покои. Бестолковая Винни спотыкается на пороге – и зачем только мама ее держит? – и падает, разбивает несчастный нос. Джо вздыхает и закатывает глаза, а потом отправляет служанку вниз, а то не хватало еще, чтобы простыни и одежды кровью залила. Джинни – вторая служанка – помогает хозяйке собраться: быстро и ловко забирает длинные белые волосы, известные на весь штат, в красивую высокую прическу, затягивает корсет и оправляет дневной туалет. На мгновение у Джо перехватает дыхание: черт возьми, как туго! И как теперь дышать?

Кринолиновые юбки белоснежного платья шуршат, словно опавшие листья местных тополей, когда Джо спускается на первый этаж. Только она хочет сесть за стол, чтобы позавтракать горячей глазуньей с жареным беконом, как в кухню заходит Арнольд – высокий сухопарый негр в черном фраке. Он сообщает, что за младшей мисс Брейтуэйт – а это она собственной персоной – приехал мистер Чарльз Беккет Грей, тот самый, который на протяжении всего бала не отходил от Джо ни на шаг. Не охранял, а метил территорию. Джо не видела в нем ни кавалера, ни друга, ни брата, но он прекрасно стрелял (так говорил он сам), а Джо хлебом не корми – дай полюбоваться стрельбой. Терпкий запах пороха, громкие звуки выстрелов и отдача отчего-то завораживали юную леди, хотя сама Джо не осмелилась бы взять оружие в руки. Да что там, Джо за девятнадцать лет жизни ничего тяжелее котенка в ладонях не держала.

— Иду! — отвечает она и рывком поднимается с мягкого стула, обитого красным бархатом. Нянюшка – грузная негритянка пятидесяти четырёх лет, бросает на подопечную гневный взгляд и не позволяет выйти из-за стола до тех пор, пока Джо не расправится с завтраком целиком и полностью. «Не хватало еще, чтобы ваш желудок замычал, как корова перед бойней. Желудок настоящей леди тих и смиренен, как и она сама», — ворчливо наставляет пожилая негритянка. У Джо нет ни времени, ни желания спорить со строгой нянюшкой, поэтому тарелка пустеет в максимально рекордные сроки. 
— И шаль не забудьте, мисс Джо. Не хватало еще, чтобы ваша кожа веснушками покрылась. Вспомните, сколько мы лосьона извели на ваши плечи прошлым летом, — ворчит она. Белоснежная кожа и ухоженные руки – лицо леди. Джо это прекрасно знает, поэтому громко фыркает, как норовистая лошадка, но шелковую шаль с собой берет. И светлый кружевной зонтик на тот случай, если мистер Грей решит проехаться в карете без крыши.

***

Карета медленно, словно лениво, катится по изрытым дорогам сонного пригорода. Кучер дремлет, как и природа за окном, как и Джо, которой порядком наскучила компания мистера Грея. Но Джо ведь леди, а леди нельзя демонстрировать истинные чувства: приходится делать вид, что история про троюродного дядюшку из Техаса, нашедшего залежи нефти, невероятно интересна. И почему мужчины могут говорить только о себе, о своих лошадях или о своих деньгах? Можно было поговорить о ней хотя бы, в конце концов, не каждый день встречаешь девятнадцатилетнюю вдову. Но мистер Грей так занят словесным увековечиванием собственного миллионного состояния, умноженного исключительно за счет бесконечной храбрости, что не замечает откровенной скуки хорошенькой собеседницы. Джо кажется, что зевни она сейчас, и он не обратит на это никакого внимания.

И вдруг… бах! – громкий выстрел разрезает пригородную тишь, потом еще один и еще. Лошадь, везущая карету, встает на дыбы и, кажется, падает. Истошный крик кучера холодит кровь, и Джо машинально забивается в угол кареты, словно пытаясь провалиться сквозь нее. Ей страшно. Она понимает, что случилось нечто страшное, непоправимое: скорее всего, на них напали разбойники, те самые, о которых ходят кошмарные слухи. Но… с ней мистер Грей. Он постоит за нее. И за ее честь.

Как бы не так! Этот человек, только что хваставшийся небывалым мужеством, первым бежит с тонущего корабля. Он даже не вспоминает про нее. Грей, трусливый негодяй, нервно распахивает дверь кареты и неловко спрыгивает на землю. Его встречает очередной громкий выстрел. А ее – брызги темно-красной крови. Его крови. Не о такой стрельбе она мечтала еще несколько часов назад.

Испуганная, забывшая как дышать, она сильнее вжимается в угол кареты, забивается в нее, как загнанный злыми голодными псами белый волчонок, и жмурит глаза, закрывает лицо ладонями. И делает то единственное, что может сделать в подобной ситуации: молится.   

[NIC]Georgina[/NIC] [AVA]https://i.imgur.com/l6ITbEz.gif[/AVA] [LZ1]ДЖО, 19 ^y.o.
profession: леди, богатая наследница, кисейная барышня.[/LZ1][SGN]⠀
i love the smell of gunpowder " [/SGN][STA]Вы просто у меня больнее всего болите.[/STA]

Отредактировано Lis Suarez (2020-12-06 19:25:01)

Молитвы хороши, когда Боги их слышат.

Здесь и сейчас Боги ничего не слышат, не хотят слышать, и Джо приходится полагаться лишь на себя. Собравшись с мыслями и с силами, она медленно отрывает от лица ладони и несмело открывает глаза. За пределами кареты слышатся мужские голоса – они переговариваются, перекрикиваются и переругиваются. И вдруг Джо понимает, что это ее шанс. Если она все сделает правильно и тихо, то останется незамеченной: басистые бандиты слишком заняты выяснением отношений меж собой, чтобы обращать внимание на незваную гостью. С другой стороны, если ей не удастся… она получит пулю в затылок, такую же злую и беспощадную, какая несколько мгновений назад отправила на тот свет мистера Чарльза Грея. И что же делать? Джо страшно, невероятно страшно, невыносимо страшно; так страшно, что адекватно соображать она не может. Истошный стук собственного сердца оглушает, мешая сконцентрироваться, и несчастная девочка просто не в состоянии взвесить все «за» и «против»: голова  предательски не варит. Но когда мозг отключается, включаются инстинкты. Они кричат: беги.

И Джо, собрав волю в маленький кулак, подбирает шелестящие юбки белого платья и аккуратно приоткрывает дверь кареты. Вдруг голоса смолкают, и внутри Джо все холодеет, словно вековым льдом покрывается: сейчас ее обнаружат, сейчас ее точно обнаружат, но… нет, пронесло. Бандиты просто отвлеклись на раскат грома, прогремевший вдалеке. Тихо выдохнув через округленные губы, Джо ступает на влажную от недавнего дождя землю. Ей удается добраться незамеченной до конца кареты, но… что дальше? Если она побежит, то точно обнаружит себя; если не побежит, то ее обнаружат бандиты. Расклад заведомо проигрышный и в том, и в другом случае.

За неимением иных вариантов Джо нервно оглядывается по сторонам. Сзади – карета, слева и справа – дорога, спереди – лес. Она может попытаться затеряться средь деревьев, но до леса необходимо сперва добраться: перед ним лежит длинный пустынный перелесок с редкими тощими осинами. За их стволами не спрячешься. Но другого выбора у Джо нет, и она, помолившись всем известным и неизвестным богам, срывается с места. Несчастная девочка и трех футов не пробегает, как ее замечают. План, заранее обреченный на провал, проваливается; кто бы мог подумать. Но она, несмотря на сбившееся дыхание, продолжает бежать до тех пор, пока что-то крепкое и ворсистое не стягивает тело. Джо не понимает, что это такое, и страшно пугается: змея? лиана? что? – и только через несколько невыносимо долгих секунд она понимает, что ее поймали в лассо. Она никогда не видела, как работает лассо, только слышала о нем и давно мечтала увидеть процесс собственными глазами… что ж, получи и распишись, юная мисс, твоя мечта сбылась.

Бежать невозможно, идти тоже; Джо, запутавшись в длинных юбках перепачканного платья, падает на землю. Больно, очень больно: натянутая веревка до крови натирает тело, не привыкшее к грубости, а маленькие острые камни царапает шею. Только чудом ее лицо остается целым и невредимым: совсем рядом злобно скалится огромный булыжник, и упади Джо на него, то… стал бы этот проклятый булыжник ее последним – посмертным – пристанищем.

Тот, кто заарканил ее, спрыгивает с лошади и решительно приближается: Джо этого не видит, но слышит. Как рыба, пойманная в сеть, Джо отчаянно бьется в крепкой хватке разбойника. Она вопит, визжит, что-то кричит, и слова болезненно царапают горло; она жмурится, отбивается, изворачивается и, кажется, пытается сомкнуть зубы на обнаженном предплечье обидчика. Несчастная заложница не отдает себе отчета в действиях и, когда успокоится, искренне шокируется собственным буйным поведением: Джо за девятнадцать лет жизни никому не причинила вреда. Она даже голоса никогда не повышала, а здесь и сейчас… что ж, отчаянные времена требуют отчаянных мер.

Все ее попытки, конечно, тщетны: Джо не хватает ни сил, ни сноровки, чтобы оказать достойное сопротивление человеку в два раза больше ее. Она еще слабо барахтается на его плече, пытаясь освободиться, а когда оказывается на лошади в компрометирующей позе, даже не шевелится. Словно силы, удвоенные адреналином несколько мгновений назад, покинули тело окончательно и бесповоротно.

— Не советую кричать, — хрипит разбойник, и, приподняв ее подбородок, заглядывает в глаза. Джо несмело выдерживает его взгляд. — Здесь достаточно зверей, которые не прочь полакомиться молодой плотью, — он пугает, она – пугается. Девочка тихо сглатывает и пытается отстраниться, но ничего не получается: верхом на лошади, да еще и в такой позе особых телодвижений не совершишь. Все, что ей остается, это пугливо вжать голову в плечи и попытаться сдержать горькие слезы, решительно подступающие к глазам. К страху, пожирающему изнутри, добавляется чувство омерзительного унижения: трястись на лошади в подобной позе – нонсенс для юной леди. И это, наверное, просто счастье, что через несколько минут после «посадки» Джо теряет сознание. Она, не привыкшая к подобным приключениям, просто выключается и все. Тело не выдерживает столь сильного стресса, голова тоже.

Когда она открывает глаза, то обнаруживает над собой навес из темной потертой ткани. Ее руки связаны, ноги тоже, а спину ломит так, словно целую неделю без отдыха на плантациях работала. Поморщившись от боли, Джо пытается подняться на жесткой постели; ее постель – это тощий настил, наспех брошенный на холодную сырую землю. Только она хочет открыть рот и попросить воды, как в жилище, привлеченный негромким шумом, заходит тот самый человек-лассо.

Джо хочет спросить, что они намерены сделать с ней, но слова предательски застревают в горле, болезненно царапая его изнутри. Все, что она может сделать, это сильнее вжаться в тряпочную стенку «палатки». Как будто она поможет…

— Наконец, — говорит тот, который приближается к палатке следом. У него черные с редкой проседью волосы и такие же усы. — Какие ранимые эти аристократы: чуть что – и сразу в обморок. Ладно, не переживай ты так, мы тебя не убьем. Наверное. Получим выкуп – и отпустим. А до этого момента веди себя хорошо, иначе… — он медленно садится на корточки и приближает свое насмехающееся лицо к ее – бледному, как луна на небе, и смертельно напуганному, — отдам своим парням.

Если эти слова должны были успокоить, то… миссия потерпела оглушительное фиаско. Джо, чувствуя, как под ложечкой сосет и ноги подкашиваются, несмело переводит взгляд на того, второго, словно спрашивая: это все правда?   

[NIC]Georgina[/NIC] [AVA]https://i.imgur.com/l6ITbEz.gif[/AVA] [LZ1]ДЖО, 19 ^y.o.
profession: леди, богатая наследница, кисейная барышня.[/LZ1][SGN]⠀
i love the smell of gunpowder " [/SGN][STA]Вы просто у меня больнее всего болите.[/STA]

Отредактировано Lis Suarez (2020-12-06 19:24:28)

Тот, который только и делает, что угрожает, кривит губы в нехорошей улыбке и поднимается, отдаляется, а потом разворачивается и скрывается во мраке неприветливого, как и все на этой поляне, вечера. Второй, человек-лассо, задерживается еще на мгновение, но и он не ободряет ни словом, ни взглядом; он просто смотрит, а потом ловко садится на корточки и достает из кармана нож. Джо, когда натыкается остекленевшим от страха взглядом на блестящее в свете луны острие, пугается еще больше. Она смотрит то на нож, то на бандита, и в зеленых глазах читается один лишь вопрос: вы же обещали, что не тронете меня, так… зачем?

Разбойник вовсе не упивается ее бесконечным, как небо над головой, страхом, и это… немного успокаивает. Он подается вперед и разрезает жесткие – жестокие – веревки, болезненно стягивающие нежные запястья и лодыжки. Джо не говорит ничего  в ответ – хранит настороженное молчание – и только медленно потирает ладонями красные следы, не сводя с бандита опасливого взгляда. Сейчас она похожа на маленького зверька, загнанного в угол большим хищным зверем.

Он встает и так же, как тот, первый, растворяется во мраке подступающей ночи. Ему на смену через несколько мгновений приходит тучная женщина лет пятидесяти, быть может, пятидесяти пяти. У нее темно-русые с редкой проседью волосы, забранные в пышную высокую прическу, давно вышедшую из моды, и серые глаза. Она вовсе не кажется дружелюбной, но…

— Ох, детка, наслышана о твоих приключениях, — голос у нее низкий, хриплый и, наверное, донельзя прокуренный, — несчастная девочка. Помочь я тебе ничем не могу, но накормить – накормлю. Пойдем, пойдем, аккуратнее, — она протягивает сухую от тяжелой работы ладонь, изрытую возрастными морщинами, и Джо послушно принимает помощь.

У местных женщин складывается впечатление, что Джо – немая. Они разговаривают с ней, когда накладывают неаппетитное рагу в тарелку и угощают им; они с интересом расспрашивают обо всем и ни о чем одновременно, когда льют в глиняную кружку крепкий черный чай с сахаром и делятся печеньем. А она молчит, молчит, молчит. Она не говорит ни слова, когда мисс Гримшо достает из сундука платье – простое, как пять центов, и больше подходящее слуге, нежели аристократке. Джо не хочет менять свое хоть и грязное, но безупречно красивое и дорогое платье из Парижа на… это. Но покорно меняет и с удивлением замечает: дышится в нем легче. 

Спать приходится на жестком настиле – все равно, что на голой земле. Джо никак поверить не может, что еще утром она была беззаботной аристократкой, утопающей в богатстве и в роскоши. Она спала на мягких перинах, вставала после полудня и завтракала горячими блинчиками с тягучим кленовым сиропом; она танцевала до упада и купалась во внимании почтительных джентльменов, не смеющих даже к ладони ее прикоснуться. Она не знала ни забот, ни тревог, ни проблем, а все ее приключения ограничивались пожелтевшими страницами женских романов.  А сейчас она… она поймана разбойниками и связана не веревками, а страхом. Шаг влево, шаг вправо – и от нее избавятся, как от бедняги Чарльза Беккета Грея. Он, конечно, был жалким человеком, но все-таки человеком. В отличие от тех, кто его убил.

Сон, короткий и нервный, приходит лишь под утро. Всю ночь Джо ворочалась и места себе не находила, к тому же страшно мерзла:  тонкая шкура неизвестного животного грела примерно так же, как объятья мертвеца. Удивительно, но она не плакала: то ли слез не было, то ли сил. Она просто лежала на боку и невидящим взглядом смотрела на тлеющие угли забытого костра.

Когда мисс Гримшо приходит, чтобы разбудить и накормить, то не сдерживается и ахает: черт возьми, детка, ты выглядишь просто ужасно! – ты вообще спала сегодня ночью? Джо молчит в ответ и только тяжело, с нескрываемым трудом, приподнимается на настиле. Тело ломит, голова болит, горло тоже. Все болит. И ничего не хочется. Мисс Гримшоу, сжалившись над столь нежной заложницей, отводит ее в свое «жилище» и там кутает во все имеющиеся одеяла и отпаивает горячим чаем с каплей бренди. Через несколько часов Джо оживает, и даже на щеках ее появляется едва заметный румянец.

Дни проходят в каком-то беспамятстве: Джо не отдает себе отчета о том, сколько уже находится в этом проклятом лагере, но, кажется, что целую вечность. Лишь изредка она поднимает голову, чтобы взглянуть на мимо проходящих людей, и иногда задерживает взгляд на том, который ее сюда привез. Она плохо спит ночами, мало ест и все еще отказывается говорить; она постоянно мерзнет и, кажется, постепенно умирает. Мисс Гримшо жалеет ее – быть может, даже искренне – но жалостью здесь не поможешь. Лекарствами тоже. Джо медленно, но верно убивает страх неизвестности. Он пожирает ее изнутри.

И вдруг сама судьба подкидывает ей шанс: вечеринка. Джо это понимает, когда слышит радостные голоса, со временем становящиеся все громче и веселее, и звон стеклянных бутылок. Ее щеки покрываются ярким румянцем, а уши вянут, когда до палатки долетают обрывки пошлой песни. Это совсем не похоже на то, что она своим красивым голоском пела на званых ужинах в гостях… Встряхнув головой, быстро ожившая Джо поднимается с места и, опасливо оглянувшись, ступает в сторону лошадей. О том, что она совершает ошибку… нет, это не ошибка! Она не верит этим людям, не верит! Они бессовестные бандиты,  бесстыдные разбойники, низкие люди! – они не джентльмены, чтобы держать данное слово. Они убьют ее сразу, как только получат выкуп. А прежде, чем убить, надругаются. И Джо правильно делает, что бежит.

Ведомая этой мыслью, она выбирает самую резвую, на ее взгляд, лошадь и аккуратно, очень тихо, взбирается на нее. Езда верхом – любимое занятие зажиточных горожан, и Джо не исключение: она очень хорошо ладит с лошадями и весьма недурно на них ездит.

Кровь стучит в ушах, сердце дробит грудную клетку и под ложечкой сосет; адреналин зашкаливает. Собрав всю волю в кулак, Джо стегает лошадь, и та, словно молния, срывается с места. Теперь в ушах свистит ветер, и он заглушает истошные крики бандитов, вдруг обнаруживших, что заложница смогла бежать. 

[NIC]Georgina[/NIC] [AVA]https://i.imgur.com/l6ITbEz.gif[/AVA] [LZ1]ДЖО, 19 ^y.o.
profession: леди, богатая наследница, кисейная барышня.[/LZ1][SGN]⠀
i love the smell of gunpowder " [/SGN][STA]Вы просто у меня больнее всего болите.[/STA]

Отредактировано Lis Suarez (2020-12-06 19:23:59)

Красивый вороной конь мчится по густым темно-зеленым лесам, словно ветер, и у Джо перехватывает дыхание. Она, конечно, неплохо ездит верхом, но все ее поездки ограничивались неспешными светскими прогулками в дамском седле, а здесь и сейчас… она впервые едет по-мужски. Это намного легче и проще, удобнее, но бешеная скорость, с которой несется ретивый конь, страшит. У несчастной пленницы сердце бьется так, что с мгновения на мгновение раздробит грудную клетку, и под ложечкой сосет. Ей страшно, страшно, страшно; бесконечно страшно. Она боится, что ее настигнут похитители и тогда уж точно убьют – и не только убьют; она боится, что наткнется в этом дремучем лесу на злых голодных волков – или на таких же людей; она боится, что не справится со столь могучим конем и разобьется насмерть. Она боится всего, и этот бесконтрольный страх, похоронным маршем стучащий в ушах, заставляет ее мчаться вперед. Без оглядки.

Где-то на периферии сознании ей стыдно: Джо за девятнадцать лет жизни ничего не крала. Не было нужды. Она жила в достатке, даже в роскоши, и могла получить все, что хотела. Отец, обожающий красивую послушную дочку, одаривал Джо прекрасными платьями, привезенными из самого Парижа, и несметными драгоценностями. Мать тоже души не чаяла в любимой дочери и особенно гордилась ее волосами, длинными и белоснежными, волнистыми. Таких волос, – говорила она, – во всей Америке не сыщешь. И была, наверное, права, раз мягкие серебристые локоны прославились на весь штат. Джо с детства баловали: сперва родители, потом кавалеры, потом муж, потом снова кавалеры и родители. Но она, несмотря на это, смогла остаться покорной и смиренной, послушной и вовсе не капризной. Лишь изредка, встав не с той ноги, Джо могла прикрикнуть на безалаберность Винни, самой неловкой служанки в Лемойне. Но последние несколько дней изменили ее до неузнаваемости. Джо, когда ее похитили, впервые закричала; она билась, отбивалась, кусалась и даже пиналась. А сейчас… а сейчас она украла.

«Не укради», — гласит одна из девяти заповедей. Мать Джо, будучи очень набожной женщиной, заставляла дочь учить библию и строго следовать ее прописным истинам. И Джо следовала… до сегодняшнего дня.

«Я попрошу за это прощения позже. Буду молиться несколько часов подряд», — она успокаивает собственную совесть, острыми зубами вгрызающуюся в самый низ живота. «Сегодня у меня просто не было выбора», — продолжает она, до боли кусая губы.

Красивый вороной конь ловко петляет меж деревьев и объезжает большие скользкие булыжники, попадающие на пути. Джо пригибается чуть ниже, прячась за головой коня, чтобы избежать переохлаждения: промозглый ветер бьет по щекам, словно тысяча раздраженных донельзя хлыстов. И вдруг кто-то появляется на дороге, какая-то бесформенная черная тень, со временем приобретающая очертания человека. Джо не успевает обдумать собственное решение – конь мчится слишком быстро – и чисто инстинктивно, во избежание несчастного случая, натягивает удила. Конь фыркает на ходу, сопит и неохотно останавливается в нескольких футах от появившегося на дороге человека. Джо молчит, настороженно глядя на него, и держит удила в ладони на случай, если придется бежать. Конь нетерпеливо топчется на месте в томительном ожидании: бездействие ему не по душе. 

— Слезай, — хрипит незнакомец и наставляет на нее бескомпромиссный револьвер.

Джо едва сдерживается, чтобы не разрыдаться от отчаяния: она же почти сбежала, почти освободилась… и что?! И ничего. Она не смогла. Сбежав от одних бандитов, она попала к другим. Что такого она сделала в этой жизни? В чем провинилась? За какие грехи расплачивается столь страшным наказанием?

— Слезай, пока я не прострелил тебе затылок, — рычит он. И Джо, машинально погладив мягкую гриву коня, аккуратно с него слезает. Только ее ноги касаются земли, как чужие цепкие пальцы болезненно сжимаются на предплечье – ее непривыкшее к грубости тело точно превратится в один большой синяк – и тащат вправо. Там горит едва заметный костер, его слабый оранжевый огонь освещает две скудные тощие палатки. — Смотрите, парни, я нашел нам развлечение на ночь! И добротного коня.

Джо жмурится, борясь с горькими слезами бесконечного отчаяния. Безысходность душит, а страх царапает горло. Это точно конец. Ее изнасилуют, а потом убьют. А у нее даже нет сил, чтобы сопротивляться… и все же, когда один из троих рывком подтягивает Джо к себе, она вскрикивает. Но на большее ее не хватает.

— Стойте, — один из них, без шляпы, щурит глаза и внимательно вглядывается в лицо пленницы. Он подходит ближе и прикасается к растрепавшимся волосам; Джо, зажмурившись, резко отшатывается, но ее держат слишком крепко, чтобы отстраниться хотя бы на дюйм. — Нет, Джоржи, ты нашел вовсе не развлечение. Ты сорвал куш тысяч на пятнадцать. Или даже больше.
— Че? — в воздухе виснет откровенное непонимание.
— Свяжи ее да покрепче. Эта малышка нас обогатит.

Воцарившуюся тишину – Джо прямо слышит, как бандиты мучительно думают – вдруг разрезает оглушительный выстрел; лошади мигом встают на дыбы и, словно перепуганные птицы, разбегаются в разные стороны. Бандиты теряются, и Джо инстинктивно пользуется предоставленной форой: она вырывается из хватки разбойника и убегает в лес, прячется за одним из самых толстых стволов и там, зажмурив глаза и закрыв ладонями уши, ждет.

Проходит немного времени, и загробная тишина накрывает лес. Джо, с огромным усилием оторвав ладони от ушей, открывает глаза. Тихо. Темно. Собравшись с силами, она выглядывает из-за ствола и поднимается на ноги. Они, словно ватные, не желают подчиняться воле хозяйки. И все же Джо идет – вперед, вперед, налево, вперед. Проходит, кажется, целая вечность прежде, чем она понимает: без лошади в чаще леса ее ждет верная смерть. Надо возвратиться к дороге, чтобы попытаться найти коня. Вот только лошадей там и в помине нет, зато есть тот самый бандит, который ее похитил. Тот самый, только… теперь он ранен. Для того, чтобы это понять, не нужно быть врачом: он едва держится на ногах, как и она, и прижимает ладонь к окровавленному плечу. А потом и вовсе валится наземь.

Джо, раздираемая противоречиями, медлит несколько мгновений, нерешительно переступая с ноги на ногу. Бросить? Или помочь? Нет, хватит с нее низких поступков, ведь именно за один из них – за кражу лошади – Джо поплатилась встречей с очередной бандой, куда менее доброжелательной и сговорчивой. Выдохнув, она медленно подходит к мужчине и аккуратно садится возле него на колени. Длинные белые волосы, растрепавшиеся после поездки, на полсекунды касаются его небритых щек.

— Я помогу вам, — тихо шепчет она.

[NIC]Georgina[/NIC] [AVA]https://i.imgur.com/l6ITbEz.gif[/AVA] [LZ1]ДЖО, 19 ^y.o.
profession: леди, богатая наследница, кисейная барышня.[/LZ1][SGN]⠀
i love the smell of gunpowder " [/SGN][STA]Вы просто у меня больнее всего болите.[/STA]

Отредактировано Lis Suarez (2020-12-06 19:22:15)

Обещать – это еще не помочь; Джо, когда мужчина отключается окончательно и бесповоротно, растерянно оглядывается по сторонам и понять не может, что делать дальше. Она – не лекарь. Она даже бинта никогда в руках не держала, что говорить о целебных отварах и травах. И все же… надо что-то делать. Бездействовать нельзя; бездействие смерти подобно. Вздохнув, несчастная девочка прикрывает глаза и пытается сосредоточиться, чтобы извлечь из собственных воспоминаний хоть что-то. Кажется, несколько месяцев назад, когда неловкая Винни сильно порезала ладонь, нянюшка обрабатывала ее бренди. Она смачивала ватный тампон алкогольным напитком и аккуратно смазывала края ссадины, приговаривая, что это поможет избежать заражения крови. К самой ране она прижимала пропитанный бренди бинт, а потом заставляла Винни выпить полстакана спасительного напитка залпом: чтобы обработаться изнутри. Винни, порядком опьяневшая, после пошла спать, а наутро бегала молодой здоровой овечкой. Что ж, Джо не сделает хуже, если провернет все то же самое с этим человеком. Вот только… где взять необходимые вещи?

Задумчиво закусив нижнюю губу, девочка медленно поднимается с места и ступает в сторону палатки. Дойти до нее всего ничего – четыре с половиной шага. Настороженно оглянувшись по сторонам, Джо нерешительно забирается под навес и шарит взглядом по тощим настилам, по потрепанным шкурам и по скудным запасам. Черствые куски хлеба, окурки из-под сигар и сигарет, заплесневевший сыр, обгрызенное вяленое мясо,  а вот и почти полная бутылка с ромом. Джо, еще немного потоптавшись на месте, делает шаг вперед и подхватывает с настила бутылку. А на выходе ей везет еще больше: она спотыкается о небольшой ящик, и тот падает наземь. Из него вываливаются бинты, пилюли и склянки с неизвестными жидкостями.

К мужчине она возвращается во все оружия. Прежде, чем сесть рядом, Джо аккуратно накрывает его ноги и торс теплой шкурой. Одну из них – похуже и потоньше – расстилает рядом, для себя, чтобы не мерзнуть на голой промозглой земле. Присев на импровизированное седалище, девочка нерешительно подается вперед, к мужчине, и вдруг с ужасом понимает: ей придется его раздеть, чтобы добраться до раны. Эта мысль страшит; благовоспитанной леди, такой, как Джо Брейтуэйт, не пристало смотреть на мужчин без одежды. Это неправильно. Это неприлично. Но… если она ничего не сделает, то он может умереть, и этот грех, куда более страшный, Джо придется нести с собой по жизни.

Сделав над собой усилие, Джо нагибается над мужчиной и для начала пытается оттеснить ворот его рубашки; ничего не получается, и девочке приходится расстегнуть несколько верхних пуговиц. Наконец, ей удается добраться до ссадины. Она цепляется взглядом за ранение и едва не лишается сознания: это ужасно! Кровь, липкая и теплая, отвратительно пахнущая, просто везде: на плече, на груди, на животе. Девочка жмурится и задерживает дыхание, силясь сдержать постыдный порыв тошноты, и с огромным трудом вновь открывает глаза. А дальше все, как в тумане: Джо аккуратно обрабатывает края раны, стирая излишки крови, и, кажется, сама пьянеет от крепкого запаха рома. Она осторожно сворачивает бинт, смачивает его алкогольным напитком  и прижимает к ране. Нянюшка заставляла Винни пить бренди, но Джо, бросив опасливый взгляд на бандита, не решается что-либо в него вливать. Она просто накрывает его шкурой до шеи и, оставив бутылку с ним рядом, отодвигается к ближайшему дереву.

Она думает, что все самое страшное позади, но как бы не так.

Ствол старого тополя слишком жесткий, он больно натирает лопатки, и даже видавшая виды шкура не спасает. Точно так же она не спасает от промозглого ветра, забирающегося под легкое ситцевое платье. Поежившись, девочка кутается в шкуру сильнее, но тщетно: холодно так, что зуб на зуб не попадает. А еще… страшно. Темно. Где-то неподалеку ходят волки: Джо слышит их истошный вой. Он издевательским напильником ездит по донельзя натянутым нервам, и девочке кажется, что еще немного, и она разрыдается. Кто бы мог подумать, что еще несколько дней назад ее главной заботой был выбор подходящей шляпки к платью. А сейчас… а сейчас она сворачивается клубочком, вжимается в недружелюбный  ствол дерева и молится, молится, молится. Молится о том, чтобы просто дожить до утра.

Глаз она не смыкает ни на мгновение, поэтому встречает рассвет: сонное солнце медленно выползает из-за горизонта, его холодные лучи с трудом пробиваются сквозь густые темно-зеленые ветви сосен, елей и тополей. И все же… рассвет! Солнце! Утро! Она продержалась, она смогла. Она выжила.

Продрогшая до костей, ослабевшая от жажды и голода, она медленно подползает к мужчине. Дрожащими от страха и от холода пальцами она аккуратно отодвигает рубашку и понимает, что бинт пора менять. Именно это она и делает; теперь даже не морщится: то ли привычка, то ли равнодушие. Неловко справившись с обработкой, она вдруг цепляется взглядом за многочисленные склянки с различными жидкостями. Джо по очереди подносит их к глазам и рассматривает, иногда нюхает и… господи боже, какой резкий запах! – и мгновенно она понимает, что необходимо делать дальше. Девочка вновь подползает к мужчине и подносит бутылек с неприятным запахом к его лицу. Он приходит в себя так внезапно, так резко, что Джо пугается и не успевает отстраниться. В наказание за рассеянность несчастная пленница получает болезненный удар прямо в лоб. Ощущение такое, словно с булыжником встретилась.

Склянка с резким запахом разбивается, жидкость из нее вытекает на землю; вонь стоит такая, что жить не хочется. Что-то теплое и вязкое стекает по носу к губам; Джо не сразу понимает, что от удара у нее разбился лоб. Помимо этого, ее голова невыносимо болит и кружится.   

— Почему ты все еще здесь? — спрашивает мужчина с таким раздражением, словно это она ему голову разбила. Рычит. Скалится, как дикий зверь. — Проваливай.

Она смотрит на него с нарастающим непониманием, смешанным со страхом: куда проваливать? Мне некуда идти. Я не смогу выбраться из этого леса самостоятельно, тем более без лошади. Но это не единственная причина, почему я осталась. Я не хотела бросать раненного человека на съедение голодным волкам. Неужели я поступила неправильно, раз на меня снова злятся?

Джо, сжавшись, пугливо смотрит на бандита исподлобья и почти не дышит. Она ничего не говорит – не знает, что можно сказать, –  и только потом осмеливается стереть с собственного подбородка кровь.

Вдали слышится топот копыт.
Такой же быстрый, как и биение ее сердца при мысли: быть может, меня спасут?

[NIC]Georgina[/NIC] [AVA]https://i.imgur.com/l6ITbEz.gif[/AVA] [LZ1]ДЖО, 19 ^y.o.
profession: леди, богатая наследница, кисейная барышня.[/LZ1][SGN]⠀
i love the smell of gunpowder " [/SGN][STA]Вы просто у меня больнее всего болите.[/STA]

Отредактировано Lis Suarez (2020-12-07 18:48:56)

Разочарованный выдох, тоскливый и отчаянный, тихо срывается с губ, когда Джо понимает: это не спасение. Это очередной бандит, и помогать он собирается вовсе не ей. Под узды он ведет красивого черного коня, того самого, на котором Джо тщетно пыталась сбежать, а сам едет на сильной пятнистой кобыле. Джо бросает короткий взгляд на лошадей и на мгновение очаровывается статными животными, хоть и понимает, что до чистокровных скакунов им далеко: она неплохо разбирается в лошадях, спасибо за это папе, который занимался их разведением. Больше коневодства он любил только говорить о коневодстве, – о том, чем одна порода отличается от другой. Джо слушала его с праздным интересом – наряды по последней моде всегда интересовали юную леди больше лошадей – но что-то запоминала чисто машинально, неосознанно. Отец не обижался на дочь, в конце концов, для леди абсолютно нормально – и даже похвально – не интересоваться мужскими делами. «Это хорошо, что дела джентльменов тебя не интересуют, моя дорогая: ни один мужчина не возьмет в жены ту, что разбирается в револьверах лучше него», — наставлял он и неспешно закуривал сигару. И Джо никогда не лезла в мужские дела, а сейчас… сейчас она смотрит на револьвер, припрятанный в кобуре человека-лассо, и ловит себя на полупрозрачной мысли: зря. Умей она управляться с оружием, то не оказалась бы в такой передряге. А если бы оказалась, то выбралась бы: в чаще леса с револьвером не страшно. Она смогла бы сбежать, постоять за себя и возвратиться домой.

Но она ничего не умеет. Только петь, играть на пианино, рисовать и вышивать.
Она умеет все то, неполезно. Не нужно. И… не имеет никакого значения.

Вконец упавшая духом девочка тоскливо прикрывает глаза и опускает голову, ее длинные белые волосы спадают вниз и закрывают лицо. Со лба все еще стекает кровь, но никому нет дела до ее крови: среди бандитов разбитый лоб – это так же обычно, наверное, как синяк или подтек. Но Джо не одна из бандитов: ей больно и страшно. Если бы она разбила лоб дома, то мгновенно отправилась бы в постель. Заботливая нянюшка не отходила бы от неловкой воспитанницы ни на шаг, а мама обязательно бы вызвала самого лучшего в городе врача. Но сейчас она не дома – сейчас она среди незнакомых людей, которые, наверное, только посмеются над ее бедой. И Джо, решив не давать повода для унизительных издевательств, утирает кровь со лба ладонью и молчит. А так хочется прижаться к материнской груди и горько выплакаться…

Чернокожий разбойник ловко спрыгивает с кобылы и приближается к лагерю. Он смотрит сперва на Артура (теперь девочка хотя бы знает имя своего похитителя), а потом на Джо. Девочка невольно сжимается под его взглядом, но, кажется, Чарльз не держит на нее зла. От этого не лучше, но легче; Джо слегка расслабляется и на плохо гнущихся ногах поднимается, занимает несмелое вертикальное положение. Она все еще дрожит, как осиновый лист, от холода и голода; она слаба и напугана. А когда Чарльз – именно так, если верить Артуру, зовут чернокожего бандита – говорит про Датча, который рвет и мечет, Джо едва сдерживается, чтобы не сорваться с места – и будь, что будет. Лучше быть застреленной, чем обесчещенной дюжиной бандитов. Но слабость, всепоглощающая и всепожирающая, заставляет Джо стоять и даже не дышать.

Когда Чарльз подходит, чтобы помочь взобраться на лошадь, Джо отшатывается от него, как от прокаженного.
— Не бойся, — тихо говорит он. Джо кажется, что именно таким голосом – уверенным, но ласковым – ее папа когда-то давно, словно в прошлой жизни, успокаивал вставшего на дыбы коня. — Никто тебя там не тронет. Датч хочет выручить за тебя как можно больше денег, а для этого необходимо вернуть тебя не только живой, но и здоровой, — его аргументы вкупе со спокойствием убеждают, и девочка, покорно приняв пропахшую табаком и порохом синюю куртку, взбирается на лошадь. Сам Чарльз идет рядом, ведя кобылу под узды.

В дороге они переговариваются, перешучиваются и перекидываются короткими веселыми фразами, а Джо слушает и никак в толк взять не может: почему они себя так ведут? Почему они такие… обычные? Они же бандиты: не люди, а звери, животные. Животным не пристало помогать друг другу и дружить, шутить и смеяться; животные могут только гнать, загонять и убивать. Но… нет, она решительно не понимает, что происходит. Неужели… они тоже люди?

Из собственных мыслей ее вырывает негромкий голос Чарльза. Он спрашивает, голодна ли она, но Джо, несмотря на болезненно сжимающиеся стенки желудка, нерешительно молчит. А ему, кажется, ответ и не требуется: Чарльз достает из видавшей виды сумки хлеб, сыр и вяленое мясо. Несколько телодвижений, и все это превращается в подобие не очень аппетитного сэндвича. Джо глядит на Чарльза несмело и вопросительно – а это точно не отрава? – но сэндвич в итоге берет. А потом и фляжку с водой. Боже, боже мой, кто бы мог подумать, что обычная вода может быть настолько вкусной? Чарльз негрмоко смеется, а Джо бросает короткий взгляд на Артура. Его, кажется, все происходящее вовсе не трогает.

В лагерь они приезжают ближе к вечеру, и Джо ловит себя на мысли, что если бы не спасительный сэндвич Чарльза, то доехала бы она только до собственной могилы с бесславной эпитафией «скончалась от голодной смерти». Спешиться ей помогает Артур – Чарльз отвлекается на подозрительные шорохи за пределами лагеря – и девочка осторожно опирается на его сильные плечи. Видит, что он морщится от боли, и пытается ее минимизировать – убирает ладонь с больного плеча, но не удерживается и соскальзывает, чем причиняет еще больше вреда. Оказавшись на земле, она настороженно заглядывает в светлые глаза напротив, слегка приподняв голову: извини меня, пожалуйста, я не хотела. Артур, если и злится, то ничего не говорит, но Артур – не самая большая ее беда на данный момент.

— Черты бы вас побрал! — взрывается Датч, вдруг оказавшись рядом, — ты, — его указательный палец, опоясанный кольцом с большим рубином, показывает в сторону Джо, — очень. сильно. оплошала. Связать ее и не выпускать из палатки, — он обращается уже к своим подручным. — С тобой, Артур, я поговорю позже, — его голос заметно смягчается, когда он обращается к Артуру, и это все, что подмечает Джо прежде, чем провалиться в долгожданную бессознательность на тощем холодном настиле в проклятой палатке.

***

Счет времени она потеряла давно: то ли час прошел, то ли день, то ли месяц. Всеми забытая, всеми брошенная, она полумертвой птицей лежит на настиле и больше, кажется, ничего не чувствует. Поначалу было голодно и холодно: тощей оленьей шкуры не хватало, чтобы согреться прохладными июньскими ночами, а скудной порции рагу было ничтожно мало, чтобы вдоволь наесться. Потом на смену голоду и холоду пришла жажда: Джо даже не давали достаточного количества воды, чтобы напиться. Обезвоживание сменилось смертельной скукой: единственным развлечением несчастной пленницы были голоса, доносящиеся с той стороны палатки, и тоскливый хруст хвороста в костре. И все. Ее плохо кормили, почти не поили, совсем не навещали. Не разговаривали. Ее не считали человеком;  еще немного, еще чуть-чуть, и она перестала бы считать человеком себя. Но этот мужчина, Артур… как можно одновременно губить и спасать? – Джо не знала. Но именно он, явившийся ее похитителем и душегубом, спас от преждевременной смерти одним только своим присутствием и, кажется, состраданием.

— Спасибо, — не за чай, нет, и не за разрезанные веревки. За нечто большее. Джо, едва держась в сознании, берет кружку с горячим ароматным чаем и, наплевав на все приличия и нормы, делает большой жадный глоток. — Я обещаю, что больше не сбегу.  Можно, мне, пожалуйста, выходить из палатки? — она несмело смотрит Артуру в глаза снизу вверх, не особо надеясь на положительный ответ. Но… он первый, кто пришел к ней не по приказу и не по просьбе, а просто так. Она надеется на это, потому что хочет на это надеяться; потому что другой надежды у нее нет.

[NIC]Georgina[/NIC] [AVA]https://i.imgur.com/l6ITbEz.gif[/AVA] [LZ1]ДЖО, 19 ^y.o.
profession: леди, богатая наследница, кисейная барышня.[/LZ1][SGN]⠀
i love the smell of gunpowder " [/SGN][STA]Вы просто у меня больнее всего болите.[/STA]

Отредактировано Lis Suarez (2020-12-11 13:41:36)

Она несмело смотрит в глаза напротив еще несколько мгновений, а потом отводит взгляд и тоскливо поджимает губы, тихо вздыхает. Она не питает надежды на положительный ответ, но… ей теперь, что, до самой смерти жить в этой палатке? Разбойники ведь давно прознали – девочка в этом не сомневается – что родители Джо вот уже месяц бороздят просторы безграничного, как небо над головой, океана. Они отправились в кругосветное путешествие и только одному Богу известно, когда возвратятся: завтра или через полгода. А кроме отца никто не имеет доступа к банковским счетам. Сама Джо об этом узнала случайно, когда невольно подслушала разговор папы с банкиром – маленьким пухленьким человечком лет сорока-сорока пяти в смешных круглых очках. Он постоянно смотрел на стрелки позолоченных карманных часов и забавно шевелил светлыми кустистыми усами, когда курил трубку.

От воспоминаний становится не по себе: Джо кажется, что все это было слишком давно; в прошлой жизни. Она с тоской вспоминает большой трехэтажный дом с высокими белыми колоннами и невероятных размеров персиковый сад, знаменитый на весь город. Джо очень любила этот почти что парк и порой проводила в нем дни напролет, читая красивые дамские романы, рисуя пейзажи или игриво прячась от очередного поклонника за деревом. Но теперь этот сад… он так далеко. И речь, конечно, вовсе не о расстоянии.

Артур молча уходит; Джо, покрепче обхватив ледяными ладонями кружку с горячим чаем, провожает его смиренным взглядом зеленых глаз. Она и не надеется, если честно, что он вернется; тем более она не надеется, что он вернется с хорошими новостями. Но он возвращается не только с ними, но и с большой выдавшей виды плошкой, а в плошке – рагу, от которого исходит густой серый пар. Джо, когда невольно втягивает носом аромат мяса и овощей, едва сдерживается, чтобы не наброситься на долгожданный обед, как дикий голодный зверь на свежее мясо.

— Спасибо, — негромко, но искренне благодарит она и берет тарелку в руки. Не ест: нянюшка учила ее не есть при мужчинах, а если и есть, то совсем мало. «Ох, милочка моя, настоящую леди всегда видно по тому, как она ест: клюнет, словно птичка, и все», — говорила она. А Джо вовсе не уверена, что сможет ограничиться одним лишь клевком после столь длительной диеты, которую прописал ей лидер банды.

После недолгой паузы Артур говорит, что Джо отныне может выходить из палатки. Смысл сказанных слов не сразу доходит до пленницы; она медленно поднимает голову и недоверчиво смотрит на Артура, одними только глазами спрашивая: «что? я не ослышалась? ты не подшучиваешь надо мной?». Артур, словно читая ее мысли, коротко кивает в подтверждении собственных слов; обрадованная девочка подается к нему и, заглянув в глаза, мягко кладет ладонь на его ладонь: спасибо.

Из палатки она осмеливается выйти не сразу: сперва ест и пьет, а потом приводит себя в порядок. Никто не обращает на нее внимания, все занимаются собственными делами: женщины – хозяйством, мужчины – охотой, рыбалкой и лошадьми. Джо пугливо отходит в сторону и растерянно оглядывается по сторонам: ищет Артура, единственного, кого хоть немного знает в этой банде. Его нет, но есть мисс Гримшо. Она, завидев Джо, подходит и заводит разговор обо всем и ни о чем одновременно. Джо слушает ее из вежливости, иногда кивает, но молчит. В результате мисс Гримшо заявляет, что каждый в лагере должен вносить вклад в общее дело – и Джо, раз уж теперь живет с ними – тоже. Девочка покорно соглашается и уже через несколько мгновений обнаруживает перед собой две видавшие виды корзины с ягодами. Мисс Гримшо велит перебрать их и очистить, чтобы потом сделать джем. «Ты не представляешь, как наши мужчины любят сладкое, особенно на завтрак», — говорит она и хрипло смеется. Джо послушно принимается за кропотливую работу и не жалуется даже тогда, когда спина и шея затекают. Изредка она поднимает глаза, чтобы посмотреть на мимо проходящих людей; иногда – вслушивается в их разговоры. И девочка все еще понять не может, как они могут быть такими… обычными. Удивительно, но они просто люди. Не звери.

Через полтора-два часа работы к ней подходит мальчик лет пяти. Он с интересом разглядывает Джо и задерживает взгляд на белых волосах. Они распущены, а не забраны в высокую прическу по последней моде, а еще не совсем чистые, но все равно необычные: на Диком Западе, если верить ее маме, белые волосы такая же редкость, как и снег в июне.

Он что-то негромко спрашивает, она отвечает; Джек становится вторым в лагере человеком, с которым Джо разговаривает. Они быстро дружатся и потом проводят много времени вместе: Джек весело рассказывает о собственных приключениях, иногда разбавляя их сказочными небылицами, а Джо читает ему книги. Джек делится овсяным печеньем, которым его угостила мать, а Джо показывает, как правильно пишется слово «сиреневый». Она учит его писать и читать, считать – и со временем присмотр за мальчиком становится ее основной работой в лагере. Его мать – Эбигейл – красивая темноволосая женщина, первое время относящаяся к Джо настороженно, теперь смягчается и даже благодарит девочку за то, что «хоть кто-то смог научить этого сорванца считать до двадцати».

День тянется за днем – и ничего не происходит. Никаких вестей о родителях, никаких вестей о выкупе, ничего. Джо искренне скучает по прошлой жизни – по роскоши и богатству, по горячей ванне с пышной душистой пеной, по сытным завтракам в постель; она скучает по тучной чернокожей нянюшке со строгими глазами и по нежным объятьям матери. Она скучает по своим великолепным платьям прямиком из Парижа и по восхитительным балам. По кавалерам, осыпающим комплиментами и подарками, она скучает тоже. И, наверное, это даже хорошо, что у Джека что ни день – то новое приключение: присматривая за мальчиком, Джо забывает о том, что одеваться приходится в простые, как пять центов, платья, а развлекаться разглядыванием звездного неба под пошлые песни местной интеллигенции.

Она сидит, опершись спиной на шершавый ствол старого тополя, и читает Джеку «Дон Кихота», когда со спины подходит Артур и подает голос. Девочка вздрагивает – не от страха, а от неожиданности – и быстро оборачивается. Она давно его не видела. Судя по рассказам (сплетням) обитателей лагеря, Артур уезжал в город, чтобы выбить несколько старых долгов и запастись провиантом. И… она рада, что он вернулся. Еще больше она рада, что он вернулся живым и здоровым.

— Привет, —  негромко здоровается она и, поместив меж пожелтевших страниц засохший лист тополя, бесшумно закрывает книгу. — Как твое плечо?
— Поедешь со мной, — без лишних лирических отступлений заявляет Артур, но, видя  непонимающий  и отчасти напуганный взгляд пленницы, смягчается. — Не бойся, это всего лишь охота. Даю голову на отсечение, что лица этих бродяг тебе успели надоесть.

Их разговор невольно подслушивает мисс Гримшо. Затея приходится ей не по душе, но ввязываться в спор ей не хочется: нет настроения. Вместо этого она бросает укоризненный взгляд на Артура и уводит Джо за собой, приговаривая, что у них нет одежды для «женской охоты». А через несколько мгновений Джо приходит в настоящий ужас от того, что ей придется надеть брюки.

— А ты в платье собралась охотиться? Да у тебя уже через десять минут на ногах и места живого не останется! А мне потом Датч мозг серебряной ложечкой сожрет. Одевайся и не притворяйся, — ворчит она. Джо, вздохнув, покорно надевает брюки, но они такие большие (мужские), что сваливаются с несчастной девочки при каждом движении. Мисс Гримшо еще что-то делает, но все тщетно: брюки не желают держаться на тонкой талии Джо. Тяжело вздохнув, мисс Гримшо достает из сундука накидку из плотной черной ткани с капюшоном, и Джо с нескрываемым облегчением запрыгивает обратно в ситцевое платье вишневого цвета. — Волосы спрячь под капюшоном.  Нельзя, чтобы тебя узнали.

Поблагодарив мисс Гримшо вежливым кивком головы, Джо возвращается к Артуру. Он подает ей руку, грубую и намозоленную, помогая забраться в седло, и… что-то странное происходит, когда ее спина касается его груди. В ее груди. Она как будто сжимается, но вовсе не от страха, как прежде; Джо впервые испытывает подобные чувства, а потому не знает природы их происхождения. Затаив дыхание, девочка поворачивает голову и всего мгновение смотрит в лицо напротив; когда Артур перехватывает ее взгляд, она быстро отворачивается – и только щеки ее покрываются необъяснимым румянцем.

— Была когда-нибудь на охоте? — спрашивает Артур. Его тихий хриплый голос тонет в неспешном стуке копыт красивого гнедого жеребца; Джо, если честно, почти не слышит вопроса – все ее мысли концентрируются на том, как Артур близко. Слишком близко. Это неправильно. Ненормально. Неприлично. Не подобает юной леди сидеть в одном седле с мужчиной. Прокатись она так в городе, и… только собственной кровью – самоубийством – Джо смогла бы отмыться от позора. Это неправильно. Ненормально. Неприлично, но… почему отстраняться вовсе не хочется?
— Нет. Папа говорил, что это не женское дело, и если я научусь охотиться, то меня никто не возьмет замуж, — отвечает Джо. И больше ничего не говорит, даже когда Артур спрашивает. Она молчит – и в этом молчании силится разобраться в собственных чувствах.

Тщетно.

[NIC]Georgina[/NIC] [AVA]https://i.imgur.com/l6ITbEz.gif[/AVA] [LZ1]ДЖО, 19 ^y.o.
profession: леди, богатая наследница, кисейная барышня.[/LZ1][SGN]⠀
i love the smell of gunpowder " [/SGN][STA]Вы просто у меня больнее всего болите.[/STA]

Отредактировано Lis Suarez (2020-12-12 23:47:30)

Самоанализ, вязкий и топкий, как болото, возле которого они проезжали несколько мгновений назад, результатов не дает: Джо решительно не понимает, почему разум требует одного, а чувства – совсем другого. Такого раньше не случалось: Джо, послушная и покорная с рождения, никогда не разрывалась меж рациональным и иррациональным; она всегда делала то, что должно. А здесь и сейчас манеры, привитые строгими стандартами высшего общества, кричат, почти что визжат: отстранись от этого человека даже ценой собственной жизни! – но все ее естество просит – молит – чтобы она не отстранялась. И Джо, никогда не обладавшая достаточным количеством смелости, чтобы перечить даже самой себе, остается неподвижной. И только вздрагивает от каждого случайного прикосновения грубых рук.

Совсем скоро, впрочем, Джо забывает о противоречиях, болезненно раздирающих грудь, и отвлекается на пейзажи. Она никогда не видела горы воочию, а они, оказывается, такие красивые! Прямо как на картинках в ее многочисленных книгах. Девочка очаровывается высокими каменными великанами, уходящими в ватные облака, и забывает обо всем. А горы тем временем сменяются большой открытой поляной, усыпанной, словно звездами, веселыми белыми цветами. На там конце поляны Джо замечает оленя и в самый последний момент спохватывается, чтобы не рассказать о находке Артуру. В конце концов, они едут на охоту, и Джо вовсе не хочет, чтобы несчастный олененок пошел на лагерное рагу.   

Поляна заканчивается, начинается лес. Конь, подчиняясь воле хозяина, притормаживает и сворачивает с дороги в перелесок. Выбрав наиболее подходящее для остановки место, Артур ловко спрыгивает с жеребца и помогает спешиться Джо, которая благодарит его вежливым кивком головы. Она еще несколько мгновений рассеянно топчется возле коня, не в силах отыскать себе занятие, и только потом подается следом за Артуром: ему пришлось потратить немного времени для приготовлений к охоте.

— Как тебя зовут? — вдруг спрашивает Артур. Она поднимает зеленые глаза, блестящие в свете солнца, и смотрит на него удивленно: мы ведь столько времени знакомы…
— Джорджина. Но все называют меня просто Джо, — негромко отвечает Джо и ускоряет шаг, чтобы не отставать. У них колоссальная разница в скорости. 

Артур уходит вглубь леса, там холоднее и темнее. Джо, стараясь держаться рядом, опасливо оглядывается по сторонам: ей не по себе. Девочка ведь никогда не гуляла по чаще леса, только по солнечным городским улицам или по прибранным светло-зеленым паркам в сопровождении грозной нянюшки, при виде которой все хулиганы становились добропорядочными джентльменами. И ей страшно от того, что в любое мгновение на нее, на них, может напасть волк или даже медведь. Еще хуже – человек. Или она потеряется. Ведомая страхом, Джо спешно ступает за Артуром и порой вовсе не смотрит под ноги, из-за чего наступает на засохшие листья и ветви. Они хрустят так громко, что… раздражение, исходящее от Артура, можно пальцами потрогать. Джо это понимает и старается идти тише, вот только шелестящий низ платья явно против ее намерений. Поджав губы, девочка приподнимает подол до допустимых пределов – до щиколоток, но и это не приносит должного облегчения: юбка, словно из вредности, цепляется за все растения выше десяти дюймов. Единственное решение – поднять платье еще выше, но Джо скорее по собственной воле пойдет на обед медведю, чем оголит колени. Это… нонсенс.

Просто счастье, что Артур находит следы и отвлекается на них. А потом начинает о них рассказывать, предварительно пригласив Джо присоединиться к лекции. Девочка покорно садится возле находки на корточки, но… она ничего не видит, кроме бесформенной кучи земли, припорошенной травой и листьями. Она честно пытается найти то, о чем рассказывает Артур, но… не может. Она не видит ни формы, ни размера, ни глубины; ничего. Для нее это просто рыхлая сырая земля. Но, боясь обидеть или даже разозлить Артура, она внимательно слушает и даже один раз кивает, мол, понимаю. Джо, в конце концов, всю жизнь слушала мужчин, которые ни о чем, кроме се6я и собственных денег говорить не могли, а потому мастерски научилась скрывать смертельную скуку.

… ото всех, кроме Артура. Кажется, он видит ее насквозь, раз тяжело вздыхает и отводит голову в сторону, а потом поднимается на ноги. Девочка аккуратно и осторожно, словно боясь сделать лишнее движение, поднимается следом и делает короткий, но резкий шаг назад, когда Артур касается ножа, что висит на черном кожаном поясе. Что? Как? За что?.. Сейчас он ее убьет, сейчас он точно ее убьет… это и был его план?  Вывезти пленницу в чащу леса и там зарезать, чтобы никто и никогда не нашел ее тела? Страх, холодный и липкий, отпускает так же быстро, как и овладевает, когда Джо понимает: он тянулся не за ножом, а за фляжкой. По несчастливому стечению обстоятельств они находились в нескольких дюймах друг от друга, вот Джо и подумала, что Артур достает оружие.

— Здесь недалеко есть небольшой ручей, прогуляйся до него, пока я занят, — он протягивает фляжку Джо, — и не вздумай делать глупостей, иначе догоню и прострелю ногу, — добавляет он. И девочка снова пугается: ее глаза расширяются, сердцебиение учащается, а белоснежная кожа покрывается сотнями неприятных мурашек. Она смотрит на Артура снизу вверх, словно не веря собственным ушам, а потом срывается с места и скрывается в зарослях терновника. Все это время она идет быстро и нервно, без оглядки, словно бежит от самой смерти. Она не обращает внимания на посторонние звуки, в том числе на журчание ручья, поэтому искренне удивляется, когда обнаруживает перед собой водоем. Она притормаживает, а все в ней – чувства и эмоции – словно в противовес набирают скорость. Страх, обида, унижение, страх и снова обида неподъемным грузом валятся на слабые плечи; наружу вырывается все то, что она так долго в себе держала. У Джо начинается настоящая истерика, и она рыдает, рыдает, рыдает, остервенело носясь по берегу ручья, словно загнанный в угол зверь.

А все потому, что человек, в котором она увидела друга, пригрозил пулей.
Он не оправдал ее ожиданий. Но ведь…
… это ее ожидания. Ее наивность.
Ее вина.

Силы кончаются быстрее, чем слезы, и Джо, продолжая тихо плакать, медленно подходит к ручью. И… бывают такие дни, когда все идет наперекосяк. Сегодня именно такой день, иначе как объяснить то, что ко всем бедам прибавляется еще и то, что Джо поскальзывается на камне и падает в водоем? Не тонет, конечно, но мокнет насквозь. И у нее даже нет сил, чтобы выбраться из этой проклятой лужи! Вслух – никогда такого не было! – выругавшись, девочка бьет кулаком по воде и вдруг понимает, что в падении ещё и подвернула ногу.

[NIC]Georgina[/NIC] [AVA]https://i.imgur.com/l6ITbEz.gif[/AVA] [LZ1]ДЖО, 19 ^y.o.
profession: леди, богатая наследница, кисейная барышня.[/LZ1][SGN]⠀
i love the smell of gunpowder " [/SGN][STA]Вы просто у меня больнее всего болите.[/STA]

Отредактировано Lis Suarez (2020-12-14 21:40:52)

Со стороны леса слышится копошение, и Джо, все еще сидящая в холодной ключевой воде, настораживается: кто там? Зверь или человек? Впрочем, какая разница? – Джо на собственном печальном опыте убедилась, что и те, и другие смертельно опасны.

Мрачные лапы сосен тревожно расступаются, выпуская из лесной чащи Артура, и девочка первым делом цепляется взглядом за карабин. Его кровожадное дуло смотрит прямо в грудь, и Джо шумно выдыхает через приоткрытые губы: ей конец, ей точно конец. Артур хорошо разбирается в следах и увидел, наверное, что она бежала. Подумал, что от него.

Джо прекрасно помнит, чем Артур грозил ей в случае попытки побега.

Она немеет от страха и, кажется, даже забывает дышать. Маленький глупый олененок, попавший в лапы злого голодного койота. Но даже в олененке самой природой заложены инстинкты самосохранения: зверек борется до последнего вздоха – нелепо и смешно, как умеет, – но борется. И Джо вдруг тоже понимает, что должна бороться. Хотя бы попытаться. Она слишком много пережила за последнее время, чтобы погибнуть так просто, без борьбы.

Нервно оглядевшись по сторонам, девочка опирается на ближайший камень и пытается подняться, но ладонь предательски соскальзывает, а нога взрывается мучительно острой болью; Джо на тихом стоне падает обратно в воду; слышится громкий всплеск. Только чудом она не разбивает лицо: девочка пролетает в нескольких дюймах от скользкого булыжника. Ее неловкие попытки спастись заканчиваются ладонями, упершимися в каменистое дно чуть позади тела, и смертельно испуганным взглядом зеленых глаз. Она смотрит на Артура исподлобья и бесшумно сглатывает, поджимает бледные губы.

… и бесконечно удивляется, когда он убирает карабин за плечо.
Ты не собираешься меня убивать?..

— Интересный способ набрать воды, — хрипит он. Не ругает и даже не отчитывает, так, констатирует факт и, кажется, едва заметно усмехается. А Джо, не понимая, что думать и что делать, просто сидит в воде и настороженно – недоверчиво – смотрит на Артура снизу вверх. — Идти сможешь? — он еще что-то говорит, спрашивает, а потом ловко, словно она весит не больше карабина, подхватывает на руки. И у Джо перехватывает дыхание. От того, что его поведение непозволительно. Возмутительно. Неприлично. Лично. Он ведет вовсе не как джентльмен, но… как оказалось, к искреннему удивлению Джо, вовсе не каждый мужчина хочет быть джентльменом, и далеко не каждая женщина – леди. Девочка в этом убедилась, живя в лагере, кишащем бандитами. Джо часто приходила в ужас от увиденного или от услышанного, но… это не ее монастырь, чтобы навязывать свой устав. Пришлось медленно, но верно, адаптироваться. Сейчас она адаптируется тоже, ибо вовсе не хочет, если честно, болезненно хромать на одной ноге, хотя должна. «Можешь позволить джентльмену прикоснуться к кончикам твоих пальцев, моя милая, но не больше; в обратном случае мужчина подумает, что ты слишком ветрена и легкодоступна. Ни один порядочный джентльмен не возьмет замуж вертихвостку. А это все равно, что конец света для леди», — наставляла нянюшка, строго сверкая черными глазами. Тогда она застала Джо и Энтони – одного из ее кавалеров – в увитой темно-зеленым плющом беседке. Он мягко поглаживал ее белоснежные локоны, чем вызвал со стороны толстой негритянки приступ праведного гнева.

Но здесь и сейчас Артур касается вовсе не ее пальцев.
А конец света все еще не настал.

Сжавшись от холода, Джо медленно приподнимает голову и осторожно заглядывает Артуру в глаза, но разрывает зрительный контакт, когда он опускает ее возле поваленного дерева. Тощее покрывало, пропахшее кровью, рыбой и дымом, не помогает согреться ровно так же, как и оранжевые языки пламени. Несколько терпких глотков бренди из бутылки, протянутой Артуром, тоже. Джо, опершись спиной на шершавый ствол, сильнее кутается в покрывало, но… платье слишком сырое, а ветер – холодный. Через двадцать минут тщетных попыток согреться Джо не чувствует собственных пальцев, а через тридцать – ног. Очень хочется попросить чашку горячего чая, но… она боится с ним разговаривать, боится его тревожить. Артур ясно дал понять, что за любое беспокойство несчастная пленница поплатится огнестрелом; приходится несмело терпеть и… стучать зубами как можно тише.

То ли рассердившись, то ли сжалившись, Артур поднимается с места и громким свистом подзывает лошадь. Красивый гнедой жеребец, словно только этого и ждавший, подбегает ближе и с удовольствием подставляет шею под скупую хозяйскую ласку. Артур, быстро собрав пожитки и затушив костер, ловко взбирается в седло и протягивает ладонь Джо, помогая сесть рядом. Девочка, дрожа от холода, принимает помощь и уже через несколько мгновений садится позади Артура. Она аккуратно, совсем несмело, обвивает ладонями его торс, а когда жеребец трогается, то прижимается щекой к мужской спине. Собственное возмутительное поведение Джо оправдывает невыносимым холодом: за широкой спиной Артура промозглые лапы ветра не дотягиваются до насквозь продрогшего тела. Так теплее.

А конец света так и не случается.

Она не задает вопросов, когда Артур спешивается возле гостиницы на окраине Валентайна, только большой черный капюшон надевает, пряча от посторонних взглядов растрепанные белые волосы. И она послушно заходит в теплый номер с ванной посередине. Оглянувшись, девочка с благодарностью смотрит на Артура, который коротко кивает и уходит восвояси. Джо не знает, сколько ей отведено времени, поэтому скидывает накидку и мокрое платье сразу, как только дверь затворяется. Горячая вода, аромат мыла и пышная пена – то, что доктор прописал; Джо оживает буквально через дюжину минут. Согревшись, она тщательно вымывает волосы, а потом, прихрамывая на больную ногу, вылезает из ванны и надевает новое голубое платье – сухое и чистое – любезно предоставленное хозяином гостиницы. Оно не столь роскошное, как ее прежние платья, но намного наряднее и красивее, чем те тряпки, что предоставляла мисс Гримшо. Приведя себя в порядок, Джо вдруг настораживается: через приоткрытое окно, с улицы, слышатся звуки… драки? И среди несметного количества голосов она узнает один, принадлежащий Артуру.

«Это не твое дело. Не высовывайся. Не лезь. Только хуже сделаешь. Не суйся», — повторяет она, как молитву, и сама не замечает, как оказывается на первом этаже. Хозяин отеля, горячо заинтересованный происходящим на улице, не обращает никакого внимания на посетительницу, юрко вынырнувшую из-под его плеча во двор. Джо не раздумывает, когда, забыв о больной ноге, бросается на помощь бедолаге, избитому до полусмерти Артуром. Она даже привычного страха не чувствует. Ничего не чувствует, кроме бесконечного, как небо над головой, желания уберечь человека от напрасной смерти.

В свое время ее никто не уберег.

—  Хватит, — не приказ и даже не просьба, а отчаянная мольба. Джо, инстинктивно зажмурившись, с удивительной храбростью встает меж двух огней. — Ты уже победил. Пожалуйста, хватит, — она дрожит всем телом, но с места не сходит. Подсознательно девочка ждет удара, в конце концов, кто она такая, чтобы просить о подобном? — Не убивай его. Пожалуйста.

[NIC]Georgina[/NIC] [AVA]https://i.imgur.com/l6ITbEz.gif[/AVA] [LZ1]ДЖО, 19 ^y.o.
profession: леди, богатая наследница, кисейная барышня.[/LZ1][SGN]⠀
i love the smell of gunpowder " [/SGN][STA]Вы просто у меня больнее всего болите.[/STA]

Отредактировано Lis Suarez (2020-12-19 20:33:42)