Маленькие голодные лисята любят бегать по лесу, безнаказанно вторгаться в чужие жилища, роя норы под корнями деревьев и выуживая невинных пушистых зверушек, и распробовать на зубок вкус свежей плоти, ещё тёплой и нежной. Рэйвен Эйзенрэйх была из тех любопытных зверушек, что часто рыскают по ночам, гоняя меж кустами и поддаваясь очарованию природы. Очарование природы заставляет лишь облизывает сухие губы, издавая тихий, гортанный, рык. Зверьё недовольно, зверью бы на воле — порезвиться среди густых кустов, прорывая норы и выискивая новую добычу, что непременно станет сытным ужином — яством, смакуя которое оно получит истинное наслаждение; впервые поддавшись страсти внутреннего чудовища разрывать в клочья пойманное мелкое зверьё, девушка обнаружила, что ей по вкусу приходятся белки — пушистые, ни в чём неповинные, создания, тёплая тягучая кровь которых стекала по её рукам — изрезанным, избитым и покрытым ссадинами, но не трясущими от ужаса и страха, когда под силой давления сжимаемой ладони ломались, хрустя, кости.
Маленькие голодные лисята любят многое. Но были ли одной из них сама?
- Всего-то надо было перестать забивать себе глупостями голову, - тычет указательным пальцем в лоб, прокладывает путь по ложбинке меж бровей, прикусывая припухшие губы, лисица готова вдоволь и всласть насладиться предстоящей страсти, - за рамки этого уравнения вынести все дальнейшие рассуждения и внутренние пересуды, заставляющие девушку переосмысливать ценности того бытия, той жизненной позиции, которой она придерживалась - по праву рождению, по крови, по происхождению, - лисица набирает в лёгкие побольше воздуха, чтобы иметь возможность сбивчивое выравнять дыхание, - она точно знает, что дышать будет трудно, сердцебиение эхом разносится в сознании; циркулирует кровь, прилипая к разгорячённым щекам, - и выгибается под давлением чужого прикосновения.
Где-то щелкает предохранитель, кряхтит затвор, взводится курок, вжимается спусковой крючок, выстрел.
И в голове не остаётся ничего, — словно всё разом вымело, как ненужный мусор, разметало по углам сором, ненужными мыслями, — Рэйвен Эйзенрэйх просто не способна думать, анализировать, рассуждать, — не осталось ни причин, ни следствий, ни единого-для этого проклятого повода, чтобы не притягивать к себе Алана Годдарда, цепляясь за его плечи, комкая ткань рубашки, — да зачем она вообще нужна, — к чёрту-дьяволу-сатане, — вон он, — триединый, и без отцов, сыновей и святых духов, потому что в тот момент, когда губы начинает саднить, ничего путного в голове не остаётся, — было, — да срок истёк, — ходили под твоими руками, Господи, а теперь несёмся прямиком в Преисподнюю, — ходили под твоим взглядом, а сейчас глаза только и делают, что закрываются, отрезая зрение, как ломоть хлеба, выбрасываемый доходяге псу; оно не нужно Рэйвен Эйзенрэйх, чтобы превращать поцелуи — в укусы, ощущая солоноватый, ржавый, терпкий привкус во рту, обводить языком оставленные мелкие ранки, губы у Алана Годдарда горячие и Рэйвен Эйзенрэйх кажется, что ещё немного, и — прижигай, выгорай, полыхай, — дьявол-дьявол-дьявол, — пальцы отпускают ткань рубашки, чтобы избавиться от неё, — одну пуговицу расстегнуть, вторую, третью, — остальные рвутся и рассыпаются по полу мелким крошевом, — звякают, скатываясь вниз по кровати, отлетая к стене, — кто их потом соберёт? — руки действуют быстро, — стянуть с плеч, потянуть за рукава, — и пускай остаётся на полу. Ладони очерчивают, обводят грудь, живот, поясницу, — выходит совсем судорожно, — трясёт, как будто уровень сахара упал до нуля и никак не хочет подняться. Его рука, скользнувшая по телу, поднимающаяся вдоль внутренней стороны бедра, уверенные и настойчивые, но такие нежные прикосновения, заставляющие её тело дрожать. Лисица кусает льва за губы, подбородок, шею, плечи, — непроизвольно удлинившиеся клыки оставляют раны и подсыхающую кровь, — чётко проложенный маршрут, чтобы было куда возвращаться, зализывая; помогает справиться с пряжкой ремня, — или мешает, черт его разберёт, — пальцы сталкиваются на стали и коже, действуя на опережение, — лязг застёжки, взвизг молнии, шелест ткани, — она оплетает его ногами по бёдрам, руками по плечам, — кажется, впиваясь даже не пальцами, — когтями, но даже это не важно, уже ничего не имеет относительно важного значения, уже ничего не важно, кроме неприятно-тянущего чувства внизу, отдающего болью с каждым движением, — но Рэйвен Эйзенрэйх не сказать нет, не сказать стоп, хватит, остановись, — только цепляется сильнее, кусает больнее, отдавая последние долги, списывая счета до последних центов, — у неё больше нет в закромах боли, тоски, ненависти, гнева, гордыни, злобы и ярости, — больше нет ничего, кроме рваного ритма движений тел, пытающихся подстроится друг под друга, а потом наступает тишина. Кончиками пальцев она нежно коснулась его лица, не удержавшись, она дотронулась до его губ, прежде чем мягко начала очертить линию скул, подбородка, опускаясь к его шее и ключицам, исследуя и запоминая каждую черту, каждый изгиб. Её пальцы сомкнулись на его шее, притягивая ближе, позволяя ей снова поцеловать его. Этот поцелуй был менее отчаянным, более глубоким и требовательным, и в то же время дразнящим. Алан прижался к ней ближе, и Рэйвен застонала, не прерывая поцелуя. Её бросило в жар, и очередная волна дрожи прошла по телу от осознания того, что в этот раз им ничто не помешает, в том числе они сами. Тело Алана Годдарда оседает тяжестью, — пока оборотень утыкается лбом в её плечо, на котором начинает зудеть след от укуса, аккурат в том месте, где уже когда-то смыкались клыки, она неровно гладит его по спине, сводя чувствительность к нулю и с трудом отстраняется, словно со стороны наблюдая за тем, как сползает чуть поодаль - отползая, смеясь, — обнимает, чувствуя себя тряпичной куклой, хорошо потрёпанной псом, молчит - свыкается с мыслью, переворачиваясь, подтаскивая поближе к себе простынь, взлохмаченные и влажные волосы заводя за ухо, заставляя те собраться по одну сторону от шее, улечься на живот и в сторону мужчины развернуть голову, подложив под неё руку. Лисица вдыхает сигаретный дым и он же оседает на лёгких, когда она делает вдох, чувствуя очередное прикосновение к своему телу, чуть сдерживая улыбку, меняя положение так - подстраиваясь, подпирая теперь рукой щёку - скулу, смотря внимательно за Аланом, продолжая выдержанно молчать, чуть смеясь. - И тебе этого хватило, чтобы наконец переосмыслить сущность бытия? - смеётся, прокладывает пальцами дорожку по смятой простыне к его ладони, прикусывая сигарету губами, - дальше она подымется, сядет удобнее, прижавшись спиной к поверхности кровати, завернувшись в тонкую белоснежную ткань, - сложно не потакать желаниям собственной натуры, зверьё берёт то, что хочет; как и даёт, что хочет. А мне всего лишь хотелось, чтобы тебе думалось меньше. Больше, как говорится, полагаться на инстинкты. А то ты опять бы выпал из реальности, как в тот раз. Минут на пятнадцать беспросветной тишины, - она точно слышала скрежет сверчков в то утро, ускользая из жилища льва, быстро собравшись, на самом деле не торопясь уж так сильно, - могла бы и задержаться, - но в таком случае переосмысление затянулось на долгие месяцы, а Рэйвен, хоть и обладала достаточно большой долей терпения, всё же не любила ждать. - И вот теперь вопрос на повестке: ты выпустишь меня из кровати сегодня или всё же нет? - кокетство присуще лисьей натуре, они ведь те ещё хитрецы, и она не была исключением из своей породы, сползая по задней части кровати и падая аккурат рядом с собратом оборотнем, переходя в незамысловатую тактильную игру - пальца по ладони выше, играя с изгибами - по предплечью, заворачивая за локоть - выше, к плечу - туда, куда дотянется рука лежащей боком девушки, - исследовать мышцы, мягкую кожу - приподняться, подобраться поближе - плечо, шея, загривок.
Но в самом деле интересно, кто же кого из этой постели не выпустит?
[LZ1]РЭЙВЕН ЭЙЗЕНРЭЙХ, 69 y.o.
profession: охотник за головами;
relations: доводит до каления одного льва.[/LZ1]
[NIC]Raven Eisenreich[/NIC]
[AVA]https://i.imgur.com/ZL2peQh.png[/AVA]