Несколько дней до...
- Что ты с ним делаешь рядом? - я со страхом ловлю его эмоцию, но не могу определить достеменно. Это ярость, отчаяние, разочарование? Всё вместе? Он смотрит на меня, как на урода или больного? Совсем не его Рут. Что в его глазах, что уставились в меня пулями. Два выстрела из пистолета точно в упор, чтоб наверняка. Я словно утратила эмпатию, больше не могу понять его, перестроилась на иную волну. Так ощущают себя те, кто был когда-то слишком близко? Те, кто срослись в определенный момент кожа к коже, а затем их разорвали. Кровавые ошметки плоти зарубцевались и утратили чувствительность. Его душа точно так же онемела ко мне, как и моя к нему? Онемела ли? Тогда почему не ощущаю сейчас безразличия, полного штиля, спокойствия. Почему меня так сильно беспокоит то, что он обо мне подумает.

- Я боюсь тебя, не приближайся, - бормочу, неуверенно отступаю назад. Шейна дома нет, он с его родителями на выходные. Мы в доме одни, Джо занят работой. Но это и к лучшему, ведь будь он в этих стенах - начнется бойня. Только я и бывший муж, между нами поле боя. Войска давно его покинули, акт о ненападении где-то пылиться в архивах подсознательного, лишь только дымка полупрозрачным туманом поднимается ввысь. Поле перекопано взрывами мин, кровавые трупы гниют, их никто не хоронит и не забирает. Мы утратили всю свою пехоту, артиллерию, все припасы пустили в ход. Между нами заминированное пространство и стоит ступить шаг - разорвет.

Он конечно же узнал о том, что Джо рядом со мной. Узнал сразу же, как только мы приехали в Копенгаген к Шейну. О Грине уже знал на тот момент отец и узнал Уил. Они молчали, но младший Фленаган - нет. Мой сын точно такой же сын своего отца. Он тут же набрал его номер и пожаловался, что мама привела именно того странного дядю, что подарил ему лего на Рождество и сказала, что им нужно будет дружить, но дружить он с ним не хочет. Шейн попросил папу, чтоб он его забрал, что само по себе мне серпом по сердцу. Лиам названивал на телефон, буквально обрывал все каналы связи и коммуникации, а я старалась изо всех сил игнорировать. Проблем хватало и без длительных разговоров, без криков, обвинений, выяснения отношений. И я в этот раз точно не знала таким образом я даю возможность остыть, или наоборот лишь накапливаю энергию в сломанном энергоблоке. Еще чуть чуть и ничего не сможет уберечь станцию от взрыва.

Я сама набрала Билла по приезду, сама отвезла сына на недельку в Бостон, сама попросила о встрече. Потому что невозможно бегать бесконечно. Нам необходимо поговорить, необходимо всё завершить. Тогда почему не сейчас? У меня тоже есть вопросы к нему, которые не будут слишком уж приятными. Возможно, даже ударят ему по больному.

- Ты трахаешься с убийцей нашего ребенка? - презрительно бросает вполне ожидаемый вопрос. Только в этот раз я уже не могу сказать на него нет, в этот раз ответа вообще не требуется. Мы живем с Джо вместе и да у нас полноценные отношения между мужчиной и женщиной. Мы пара.

- Это всё, что тебя беспокоит? - словно похрабрев выравниваю спину, но всё же держу дистанцию, - Это всё? Я хочу знать, Билл, почему ты не рассказал мне во что ты влез. Почему не обезопасил нас? Почему так легко отнесся к возможным последствиям? Недооценил. Ты был не таким когда-то. Я не представляю Лиама Фленагана, который не просчитал все риски, который не изучил от и до обстановку, который беспечно позволил, чтоб в дом...его женщины вошли так легко. Я была твоей женщиной. Тем, что следовало уберечь от своих же поступков. Уберечь детей. Но ты не уберег. Ты виноват. Мне нужно сказать тебе это, понимаешь? Я не могу прокручивать это у себя в голове раз за разом, раз за разом винить тебя и молчать. Наконец-то тишина стала для меня несносной. Ты виноват в том, что я была беременна, виноват в том, что не предупредил об опасности, виноват в том, что в мой дом пришли и в том, что в меня вонзили скальпель. И если ты хочешь меня обвинить - пожалуйста. Я слышала о том, что я плохая мать, что я сошла с ума, что мне нужно к врачу и что неужели я вдруг перестала пить свои лекарства. Я ВСЁ уже слышала в свой адрес.

Он садиться на диван, устало прикрывая лицо руками. Он устал точно так же, как и я. И это вполне объяснимо, вполне нормально, вполне обычно. Билл тоже человек, у него так же есть какая-то своя мера боли, терпимость, мера того, что он может перенести и переварить. И мне было его жаль, потому что он тоже потерял ребенка, не я одна.
- Я знаю, где моя вина, не стоит стараться еще раз об этом мне напомнить. Я ушел из...
- А может не стоило?? - перебиваю его, не даю договорить, - А может не стоило оставлять меня одну тогда, когда мне было ТАК тяжело? Ко мне пришли все, но не ты, хотя ты первый, кто должен был бы сидеть около моей кровати.
- Так это месть? То, что ты подпустила к себе этого ублюдка - месть мне? Слушай, Рут, ты... - замолкает, задумавшись о том, или действительно готов озвучить последующие слова, - Можешь делать, что тебе вздумается. Но мой сын не будет рядом с тем сукиным сыном, ясно? Не заставляй меня жалеть о том, что я не убил тебя тогда в августе. Не заставляй меня делать этого сейчас. Клянусь, если бы я узнал об этом всём тогда, когда ты была в городе, я бы тебя пристрелил.

Он вторит словам Гвидо, а я осознаю, что почти каждый не может даже себе вообразить, как так у меня вышло, как сложились обстоятельства, как работает мой мозг, раз допустил подобное.
- Джо хорошо относиться к Шейну, - кратко сообщаю и тут же получаю от Лиама пощечину. Звонкую, больно, одним ударом разбивает мне губу. Я тут же прикрываю ладонью лицо. Горит, жжет щека, на которую припал удар. Он хватает меня за волосы, подносит моё лицо к своему, так, чтоб я без вариантов смотрела на него.
- Не трогай меня.
- Не трогать тебя?? Ты чудовище, Рут, урод, - встряхивает меня, я толкаю его от себя, он лицом меня в журнальный столик. Глухой звук удара. Убьет? Теперь точно убьет меня, закончит свои угрозы реальными действиям. Выдыхаю стон боли, когда он повторяет действие. С силой вдавливает в стекло журнального столика, оно трещит, на трещинах следы крови.

- Такие как ты, - еще один удар, - Просто не должны существовать, Рут. Не имеют права воспитывать ребенка. Ты извращенное, мерзкое существо. Ты ничтожество, которое не способное жить в обществе, не способное ощущать любовь, сожаление, не понимающее, где хорошо, а где плохо.
Еще раз бьет. Ощущаю горячую кровь у себя на лице:
- Лиам пусти! Отпусти меня! Хватит! - но на просьбы только лишь швыряет меня на пол.
- Ты тварь. Я уничтожу его, он получит абсолютно всё, что заслужил, а ты никогда не увидишь сына, - ему хотелось сделать ей предельно больно. Вновь яростно хотелось заставить ощутить весь спектр отчаяния, дать понять, что так нельзя поступать. Что нельзя так поступать с ним. Словно дрессировщик, который не может заставить животное слушать словом и от этого применяет силу. Наклоняется надо мной, попутно достает глок, засовывая дуло пистолет мне в рот.

- Один выстрел и моя головная боль под грифом твоего имени исчезнет навсегда. Лучше один раз пережить всё это дерьмо с болью утраты, чем терпеть вновь и вновь бесконечную череду невозможных событий и унижений. Меня от тебя тошнит, - достает дуло и бьет рукояткой едва выше виска. В глазах темнеет, но сознание не теряю. Тянет за волосы, я оказываюсь на диване, едва виднеется белыми мошками перед глазами. Рукой касаюсь волос, чувствую липкую влагу.
-Ты меня и правда убьешь, пожалуйста, остановись, так нельзя, - страх душит, сковывает, обездвиживает, парализует. Слезы льются ручьями, смешивая соль с солью. Он садится на край стола, так, чтоб его лицо было напротив моего, отвешивает еще одну пощечину. От каждого его удара вскрикиваю, меня трясет, я выгляжу жалко.

- Так нельзя? Нельзя, Рут, быть с убийцей дочери, вот что нельзя. Нельзя отворачиваться от меня тогда, когда мы наконец-то начали возвращать то, что могло быть между нами, нельзя знакомить сына с моральным уродом и говорить, что тот к нему хорошо относится, вот что нельзя. А то, что я сейчас делаю с тобой - можно, - хватает моё лицо сильными цепки
ми пальцами, - Он живет здесь теперь? М?
Я отрицательно мотаю головой. Верит? Верит в мою ложь? Вряд ли. Что будешь если дождаться, когда Джо вернется с работы? Мне страшно представить в какое поле боя превратиться мой дом.
- Конечно здесь. Пусть он увидит ЧТО он сделал с тобой. Пусть знает ВО ЧТО превращает твою жизнь. Этот ублюдок же любит показательные представления, да, Рут? Знаешь, что я оставил бы тебе шрамом? Не голову быка, а ёмкое Ш Л Ю Х А, - плюет мне в лицо. Могла бы я быть столько же жестокой к нему? Или же мои поступки говорили сами за себя? Как так получается, что нити между нами такие прочные, что разорвать их уже причиняет каждому боль, от того мы бьем сильнее, отрываем куски друг от друга, стараемся стереть в порошок. От того вместо обычного выстрела, который смог бы завершить всё, мы ковыряем старые раны, сует туда пальцы, смотрим на гримасы.

- Убирайся! - толкаю его в плечи. Он замахивается, я тут же сворачиваюсь в клубок, прикрывая лицо и голову руками. Вместо удара выстрел прямо надо мной в мягкую обивку мебели.
- Я уберусь сейчас, но слушай меня внимательно, что сделаешь ты. Ты не увидишь Шейна, ясно тебе? Забудь о том, что он существовал в твоей жизни. Ты бросишь того сукина сына, а если нет - я уничтожу твою жизнь. Я сделаю всё, чтоб ты оказалась в самой гнилой психушке. Я накачаю тебя героином и брошу, как мясо тем, кто будет насиловать тебя по кругу. Я сделаю всё для того, что ты сама хотела покончить с собой и чтоб у тебя отобрали возможность это осуществить. И я еще вернусь, будь уверенной.

Сколько времени я пролежала до того времени, пока не пришел Джо? Пока не нашел меня в том состоянии, в котором я была. Свернута в клубок со всеми увечьями, на растяпанном диване. Я действительно любила Фленагана когда-то, возможно это именно та любовь, которая никогда не забывается, которая преследует фантомными болями, которую так невероятно сложно отпустить. Грустно, что мне придется его ещё ни один раз простить, забыть ту боль, которую он причинил, закрыть глаза на всё, что происходило. Мы связаны друг с другом, словно сиамские близнецы и эта связь приносит самые настоящие мучения нам обоим. Как бы нам не хотелось, как сильно мы бы не пытались, оборвать эти связи, мы не можем. Они сильнее, выше нас. Словно бог приказал нам вечность мучится после таких коротких мгновений наслаждения.

Это моя персональная пытка за всех тех, кто сумел действительно полюбить меня. Сколько боли я приносила многочисленным мужчинам в ответ на самое прекрасное и искреннее, идущее от души. Это логично и нормально, что Лиам хочет принести мне боль. Боль физическую и моральную. Хочет наглядно продемонстрировать насколько плохо было ему, пока меня не существовало. Пока я существовала, но исчезала раз за разом.

Я смотрю прямо перед собою. Под светом ламп заднего двора пыль поднимется ввысь, создаёт красивые узоры в воздухе. Моя сказка о лучшем и прекрасном раздроблена в звёздную пыль. Пока ещё мне не хватает духа посмотреть правде в глаза, ведь ничего рядом с Джо у меня хорошо не будет. Это опустошает меня, создаёт вакуум из мыслей. Это зудит под кожей, словно аллергия, словно цветочная пыль весной щекочет нос. Каждый, кто любит меня, каждый, кому я дорога или кому была дорога когда-то обязательно придет для того, чтоб попытаться выбросить из моей жизни всё, что кажется неверным и неуместным. Чужеродным. Джо существует исключительно, как чужеродный элемент. Нечто, что захватило и поработило рассудок. Я несомненно должна получить свою дозу вакцины и выздороветь. Эта вакцина убьет его или меня. Кому не суждено двигаться дальше?

Звук двери, ключ с характерным треском  звенит по ключнице, толчок. Я не шевелюсь, заставляю нервничать вошедшего. Он включает свет, быстрым шагом приближается ко мне, я совершенно не помню что же он мне говорит. В моих ушах эхом звенит сказанное Лиамом. Его угрозы, его чувства на надрыве, его эмоции. Джо обеспокоен моим состоянием. Он заботливо промывает ссадины, соединяет бровь пластырем, говорит, что всё быстро заживёт. Заживёт... Уж точно быстрее тех душевных ран, которые колючими шипами расцветают по каждому миллиметру души. Всё конечно же заживёт, только теперь я не знаю что мне делать, как вернуть возможность видеться с сыном. Как вновь выйти хоть на какую то мировую с моим бывшим мужем. И нужно ли?

Сегодня
Я не понимаю. О чем он говорит? Почему он завел эту тему? Что значит, что мне будет лучше без него. Я пячусь назад, в ушах звенит. Пару минут назад я готовила ужин. Процесс несвойственный мне, но занятые руки хорошо успокаивают голову. Я нарезала говядину на ровную квадратные кусочки. Рядом ещё не обработанные овощи. Всё должно превратиться по итогу в наваристое рагу. Вернее должно было бы ровно до этого диалога. Джо возвращает меня в события нового года, только есть большая разница между тем, как он бросил рубашку, стоя передо мной и тем, что разворачивается сейчас у меня перед глазами. Там, в недалёком прошлом, я ощущала себя куда сильнее, чем ощущаю сейчас. Я с возмущением смотрела на то, что он мне предлагал, как хотел совершить праведное возмездие за содеянные поступки. К меня было достаточно сил для того, чтоб швырнуть ему в лицо рубашку, сказать, чтоб прекратил представление. Сейчас же я скорее пребывала в ужасе от происходящего. С самого первого момента понимала, что в этот раз исход окажется другим.

- Джо..что ты такое говоришь? Что за глупости? - дыхание участилось, я не могу сделать ни шагу вперёд, ни единого назад, словно приросла ногами к полу. Вновь. Вновь говорит о том, что я должна лишить его жизни, что это право моё. Но если я не считаю это право своим? Что если вижу убийство кого-либо своими руками исключительно кошмарным сном. Нет. Никто никогда не имеет ни малейшего права на то, чтоб отобрать чужую возможность наслаждаться каждым восходом солнца. Оно одинаково нежно лучами касается лица каждого человека, каждого, кто устремил взгляд к небу в молитве ли, в сожалении, раскаянье, наслаждении. Жизнь огромный величественный дар. То, что остается тогда, когда нет больше ничего, когда гол и бос, когда оставили и отвернулись даже самые родные. Жизнь неоценённая возможность получить еще множество шансов на счастье в тот миг, когда пред всеми, когда на распутье, когда горло сушит жажда, а живот сводит спазмами голода. Как один человек, имеющий такие же возможности, как и другой, смеет уверять себя, либо кого-то другого в том, что он настолько всесильный. Какой бог простит за смерть другого? Что если богов не существует?

Очень удобно быть верующим тогда, когда ты совершает прегрешения. Когда осмеливаешься на нечто действительно мерзкое, что-то безобразное. Ведь стоит сложить руки в молитве, попросить того, кто стоит выше о прощении и уверовать в бесконечное всепрощение. Знать, что не последует никакого наказания, кроме наказания человеческого суда. Ни единой муки совести, всё омыто святой водой. Что если у меня нет той высшей силы, способной отбелить начисто все несмываемые пятна? Зашить все рваные раны, усыпать внутренний голос. Что если я та, которая не способна по своей комплектации сотворить столь ужасный вред? Не умею жить с последствиями. Подобно цунами они сносят дома рыбаков и садоводов. Уничтожают урожай, валят деревья, в дребезги дробят дома. Льется кровь и мир разрушен.

Он подготовился. Ему не нужно хвататься за разделочный нож, как и не требовалось тогда на рождество. Чистый отполированный скальпель блеснул в руке. В моих жилах кровь стала холодной и вязкой. Я застыла, окаменела в испуге, но не за себя. Зверь всегда ощущает, когда ему следует опасаться себе подобного. Человек тот же зверь, только лишь восставший на свои две, научившийся держать спину прямо и мыслить. Я знаю, что мне не грозит никакой боли, кроме той, что поселиться в моей голове. Ощущение неизбежного.
- Джо...Джо, пожалуйста, это всё глупо, это всё неверно, - бормочу, пячусь назад, упираясь задницей в столешницу. Он хватается за мою руку, пытаясь вложить смертоносное оружие в ладонь, я сопротивляюсь. Хватка у него крепкая, мне не меряться силой с мужчиной. Получается странно и скомкано, он держит в своей ладони мою руку и острое лезвие. Уверенное смелое движение скользит по его шее.

Так страшно, что даже не срывается крик. Ноги ватные, в ушах звон, всё, словно в замедленной съемке. Он сваливается на пол, отпускает мою руку. Скальпель, который так символично нанес ему смертельный урон, звоном стучит по плитке. Здесь без шансов. Вместо слов хрип, я попускаюсь рядом с ним на колени, пытаюсь закрыть рану, будто это может остановить горячий поток багровой реки. Кровь липнет к пальцам, пачкает меня. Я хватаю его руку, прижимаю к своей щеке ладонью, кажется что-то говорю но совершенно. Совершенно ничего не помню из сказанного. Меня трясет, словно осиновый лист. Я? Это я его убила, это я виновата в том, что он мёртв, что он пришел к такому исходу. Если бы не я, если бы не встреча со мной...всё было бы иначе для него. /для меня тоже, но это сейчас не приходит на ум/.

Дрожащей рукой тянусь к телефону, набираю, нет, не 911, Форда. Первый кто вспомнился в стрессовой ситуации, кому могу доверять. В подобных случаях важен человек, который сумеет сохранить тотальное хладнокровие. Тот, кто будет беспристрастный, у кого достаточно профессиональной важности для того, чтоб поставить её выше ситуации, выше человеческого. Всё, что произошло сейчас по его специфике, ведь на что в первую очередь это всё похоже? Если копнуть достаточно глубоко, если полезть в поиски деталей, ели разрыть информацию о то, что это именно Джонатан оказался виновником моей драмы, моей трагедии, моей потери. У меня более чем весомый мотив для убийства Грина. Полоснуть по шее, перерезать глотку, заставить его захлебываться в собственной крови так же, как он заставил моего ребенка утонуть в моей.

- Форд...- едва выдавливаю из себя. Только сейчас слезы подступили в верху гортани, заставляя практически задохнуться от тугого кома. Дамбу прорывает, потоки воды прорываются на свободу и хоронят под своими молчаливыми просторами то, что было так легко уничтожено землетрясением. Я пытаюсь сквозь всхлипы объяснить хоть что-то, получается скудно, можно сказать, что не получается вовсе.
- Форд, здесь по твоей специфике. Пожалуйста, ты сейчас очень нужен.
Да, в этот раз это далеко не разбор бумажек, которые мне следовало отсортировать, переписывать, составить в регистры и с юридической подноготной передать из рук в руки. Сейчас всё куда сложнее, для меня уж точно, зато ему, возможно, ближе и роднее.

Время тянется пастилой. Растягивается, разрывается в какой-то момент. Обрывистыми концами свисает по измазанным слюной пальцам. Я осталась один на один захлебываться в горе рядом с трупом того, кто не должен был сейчас умирать. Он не должен был умирать из-за меня, не должен был получить столько дискомфорта, боли, столько мучений. Да, пусть он воспринимал всё, что происходит на своём ментальном уровне, пусть его жизнь это сухие логические умозаключения, но кто сказал, что он не имеет права на ту жизнь, которая была у него? Которую он мог бы себе создавать? Я не могу заставить себя отойти ни на шаг, остаюсь сидеть в луже крови, что раскрасила черную плитку, практически слилась с ней по цвету. Огромное черное озеро скрывает всех наших монстров. Тишина давит со всех сторон. Тишина вешает мне на ногу увесистую цепи, привязывает к тому в чьей смерти виновна. Сколько много раз во снах, в самых страшных кошмарах я вернусь в события этого вечера. Сколько раз еще перемотаю всё у себя перед глазами. Как долго камнем на душе это будет оставаться и станет ли когда-нибудь действительно всё равно? Могут ли подобные события превратится в историю, в пожелтевшую фотокарточку, спрятанную в ящике на чердаке. Их достают крайне редко, максимум при переезде с места на место. Иногда вполне охотно забывают забрать, чтоб прошлое никогда и ни при каких обстоятельствах больше не стучало в темное окно вечером, не скребло по стенкам души.  Я крепко держу Джо за руку. Время, пока Форд едет в мой дом кажется невыносимо длинным. Жевательная резинка, прилипшая к подошве.

Отредактировано Ruth Oscar Hansen (2021-01-04 21:13:35)

Каждая секунда растягивается в долгие столетия. Сколько времени прошло между тем, как он полоснул себя по шее? Сколько времени прошло с того момента, как он заставил меня это сделать? Вытираю слезы, размазываю кровь по впалым щекам. Мне плевать на то как это выглядит. Сдавливает в тиски ощущение того, что хороший человек лишился жизни только лишь потому что судьба свела его со мной. Оно смешивается с жалостью от того, что в общем-то он заслуживал куда больше понимая и счастья. Если бы его мать не вскрыла себе вены, если бы отец не ушел, если бы монашка не внушала ему о ненормальности. Ничего-ничего-ничего не могу исправить. Ничего-ничего-ничего не сделала для того, чтоб этого всего не случилось. Ощущаю себя монстром, который разрушает всё, к чему только прикасается. Словно кожа моя наполнена страшным ядом. Так ли это? Действительно ли это так... Лучше бы было мне его не знать, лучше было бы возненавидеть его в тот момент, как он только вошёл в мой дом. Код дал сбой, все исходные данные неверны, на итоге имеем сплошную ошибку. Я тоже. Ошибка.

Форд входит в мой дом без единого препятствия. Возможно глупо, но часто могу не закрывать входную дверь, пока не укладываюсь спать. Его присутствие вызывает новую порцию слёз. Как ребенок, который наконец-то увидел хоть единого свидетеля его маленького детского несчастья. Плечи содрогаются под накинутым на них пледом. Податливо, будто кукла, поднимаюсь на ноги, усаживаюсь на стул. На прозрачном стекле стакана остаются мои отпечатки пальцев. Красными чернилами. Держу. Не пью. Рука бесконтрольно трясется. Капли сбегают из своей невольной клетки, разбиваются о гладкую поверхность. Не сразу понимаю, что он задаёт мне вопросы, не отрываю взгляд от тела Джо.

Так странно меняется формулировка, когда человек умирает. Когда тот, кто рядом - жив, мы обозначаем его, как конкретную личность. Человек имеет имя, создание, чувства, эмоции, рефлексы. Полный набор. Но ровно после момента умертвления он просто тело. В миг всё теряется, обнуляется. Словно и не было. Хрупкая уязвимая оболочка. Нас так легко убить, мы настолько легко смертные. На моей шее словно затягивается удавка. Говорят, что человеческий мозг не ощущает разницы между физической болью и моральной, а значит мои ощущения в данный момент вполне реальны. Я действительно могу ощутить то, о чем говорю.

Для чего мне этот стакан с водой в руке? Чем он должен облегчить ситуацию? Отвлечь, успокоить..что? По итогу ставлю его на стол, наконец-то перевожу взгляд на Форда. Он здесь не просто так.
- Я не хотела его убивать, - хрипло выдавливаю из себя. Конечно же, как любой убийца я отрицаю содеянное. Сейчас не важно действительно ли я этого хотела. Или важно? Наоборот ведь, да? Важная каждая деталь, каждое мгновение, что за чем. Четкое восстановление действий, как под следствием.
- Он взял мою руку и провел себе по шее, - похоже на выдумку, словно я придумываю обстоятельства на ходу, но здесь и сейчас они являются правдивыми. Я не знаю, что я ещё должна рассказать. Отвлекаюсь, прикипаю взглядом к густой темной крови. Она забирается в тонкие щели между плитками, рисует причудливую картину. Темная, липкая, густая. Кажется, что её попросту невозможно будет отмыть, только сжечь вместе с домом, вместе со всеми доказательствами того, что происходило здесь сегодня и ранее.

На мне все следы недавнего пребывания в доме Фленагана, нашего скандала. Это усложняет ситуацию. Слишком много чего следует пояснять полиции, когда та приедет, а я совершенно не в состоянии. Я не хочу ни с кем говорить. Я не могу ничего никому объяснять. Единственное, чего действительно хочется в данный момент - проснуться от того кошмара, что грозовыми тучами закрыл солнечный свет.
- Нужно позвонить в полицию...

Отредактировано Ruth Oscar Hansen (2021-01-16 14:05:25)

Я понимаю. Я действительно хорошо понимаю, что Форд сейчас должен знать всё. Каждый незначительный фактор, ведь по иронии судьбы именно он обязательно потянет меня на дно в браваде защиты. Кристиан должен знать предысторию, должен знать кем является на самом деле тот человек, которого больше никогда не будет значится в переписях населения. Тяготливым камнем на душе лежит ясная мысль о том, что вот вновь вокруг меня умирает кто-то, вновь я остаюсь среди живых. Смерть ведёт со мной злую игру, в которой мстит за то, что я так легкомысленно использую её величественные дары. Я напросилась на ярость, выпросила у неё колкий удар тонким лезвием изящного клинка. Аккуратно между рёбер, мягко, будто по маслу. Я забралась в угол и в этом же угле сжимаюсь в тугой клубок испуганным зверьком. Маленьким и беззащитным. Даже не показываю зубы. Вновь открываться, более того открываться не по душевному порыву, а по необходимости. Это что-то из математики, где задача со звездочкой, а я двоешник.
- Я понимаю, - киваю.

Он аккуратно поворачивает на себя моё лицо, прерывает зрительный контакт, словно уводит от гипноза, уберегает от транса, в который впадаю, наблюдая за лужей крови. Никогда бы не представила себе, что в минуты моего помешательства именно этот человек окажется спасательным кругом, рукой, протянутой, когда сидишь на самом дне глубокого колодца. Когда огромные и строгие муры распадаются ошмётками кирпича. Словно всё вокруг темнеет, его образ единственное светлое пятно и голос ведёт сквозь этот темный лес. Он напоминает, что нельзя терять голову, что следует действовать слажено, вот он план прямо перед глазами.
- Мы не ссорились, - след от выстрела в диванной обивке требует объяснений, следы на моём лице требуют пояснений,  - Это мой бывший муж. У нас с ним натянутые отношения.
Мягко сказано. Между нами третья мировая, которая сметает на своем пути абсолютно всё живое, всех случайных зевак, каждого, кто неосторожно войдёт на горящие земли. Не смотря на это, в моих планах не было мысли о том, чтоб замешивать в этом полицию. Сейчас тем более.
- Никто не должен знать, что мы с Джо любовники, - были. Теперь обо всём, что между мной и им лишь в прошедшем времени. Этого не вернуть странной смс-кой спустя некоторое время. Знаете, вроде той что "снег идёт, с первым днём зимы" в качестве предлога возобновить общение.

Он держит меня за руку, я цепляюсь за его - мой спасательный жилет. Слежу за гипнотизирующими круговыми движениями его пальца. На фоне он разговаривает по телефону, вызывает копов, звонит в клинику. Он в процессе. Для него этот вечер - лишь очередная рабочая задача, ничего личного, всё отточено до автоматизма. Но для меня сегодня разворачивается огромная больная драма, которая тайным сундуком осядет где-то на дне сердца. Чтоб никогда никому ничего, чтоб всё важное обязательно осталось засекреченным, закодированным. Есть ли там лимит места, случится ли когда-то страшная передозировка эмоциональных встрясок? Что если рано или поздно я просто свалюсь с ног с остановкой сердца и тогда уже мой обездвиженный взгляд будет смотреть далеко в небо, не боясь яркого солнечного света.
- Возможно... отцу, - человеку, которому действительно могу доверять, у которого нет ни единого мотива для того, чтоб мне навредить. Он должен знать, что происходит ещё и потому что он тот, кто действительно будет волноваться за меня и стоит признать, что повод для волнения есть весьма весомый. Стоит переживать о том что меня посадят в тюрьму? Всё вышло из под любого возможного контроля.
- Джо был не в себе после смерти отца, мне казалось, что всё налаживается, но оказывается я ошиблась, - слишком дорогая цена за неверные расчеты.

Я не замечала ничего, что происходило вокруг меня, словно я остаюсь вне времени, остальные двигаются в ускоренной съёмке. Люди сливаются в единственное пятно. Темное на светлом. Форма полицейских, медиков, свет от ламп синий и красный. Меня засасывает в огромный вакуум, черная дыра сужает тело до молекул, расщепляет. Нет этих стен, этой кухни, этих событий, нет меня, нет тебя, всё утеряно. Я едва соображаю, как меня отводят в другую комнату или на кухню? Куда меня несут ноги? Меряют пульс, проверяют реакцию. У меня что-то спрашивают, я отмахиваюсь, зарываю лицо руками и плачу. Горько, вздрагивать всем телом. Я словно стою на обрыве над пропастью и только один шаг отделяет меня от неизбежного конца. Что они знают о том, чтоб терять так болезненно, словно отрывают по живому. Словно два организма за несколько коротких месяцев срослись в единое целое, а теперь мне необходимо моментально учится жить самостоятельно. И не о, чтоб я хоть в чем-то зависела от Джо, всё в голове.

Странная, ненормальная, иррациональная привязанность, горькие чувства, пляски на время чумы. Он стал моим надломом, моим самым страшным грехом, моим испытанием, моей дорогой Данте к центру ада и вот сейчас лёд в самом эпицентре раскололся на острые осколки. Они ранят душу катарсисом, выстраивают систему ценностей по новой. Кто сказал, что перезагрузка обязательно должна быть чем-то простым, очевидным, верным? Смерть Джо сродни жертвоприношению, которое должно мне подарить огромную божью благодать в обмен на кровь, оставленную на моих руках. Джонатан сделал выбор за меня, он знал, что если не он, то я сама никогда не решилась был сделать то, что сделал он. Я никогда не стала бы вести острой линией по мягкой шее. Я хочу выгнать кадры происшедшего из головы, хочу быть не здесь, хочу быть только зрителем со стороны, пусть бы действующими героями оказались другие.

Мне делают какой-то укол, приговаривая, что это сейчас мне поможет, что я успокоюсь, что всё станет лучше. Вам не следует беспокоится, миссии Фленаган, всё будет хорошо. Меня осматривают, что-то пишут. Форд подходит к бригаде, что-то говорит, вновь ни слова не доносится до меня. Препарат, который мне вкололи искажает картинку реальности, делает каждый кадр заторможенным. Я поворачиваю голову в сторону, всё смазывается, точно по мокрым краскам провели ладонью, превращая картину в мазню линий. Мысли путаются, сознание становится таким невероятно тяжелым, язык не слушается. Я хотела спросить что это, что мне только что вкололи. Я же бывший наркоман, что если этого мне нельзя. Что если от уколотого в меня препарата я словлю обострение шизофрении, что если сорвусь завтра и уйду беспробудный героиновый запой? Может случится что угодно, но пока что лишь только странное вязкое спокойствие растекается от макушки солнечным светом до кончиков пальцев. Я становлюсь легкой и невесомой. Вытекаю из дома, будто превратилась в жидкость. Меня увозят в клинику, но я просто засыпаю под действием сильного седатива.

Проснулась ночью, позвонила Реджи, выплакалась в волю до момента, пока вновь не уснула. Проснулась утром одна, посмотрела по сторонам, поняла, что всё, что случилось совершенно не сон. Есть события, которые меняют течение твоей жизнь на до и после, хочешь ты того или нет. То, что произошло на моей кухне развалило мой привычный мир. Хотелось зарыться в простыни для того, чтоб не выползать из этой защищённой мушли. Но меня, по крайней мере, спасало, что есть те, кто прикроет мою спину, кто позаботиться обо мне, кто не допустить коллапса, если всё то, что случилось нельзя этим коллапсом обозвать. Адвокат врывается в палату подобно свежему утреннему ветру. Вычесанный, вылизанный, всегда готов бросаться в бой, если дело касается работы. Такие люди хороши в карьере, но совершенно не всегда счастливы дома. Огромного труда карьеристу стоит построить и защищать семейный очаг и большая удача, если это у них получается. Я, уж поверьте, знаю о чем говорю.
- Хотелось бы, чтоб оно было доброе, - я приподнимаюсь на постели, укладывая подушку себе под поясницу. Интересно, Реджи ушел по делам или просто спустился купить кофе? Скорее всего первое, ведь его работа не терпит промедления.
- Что они мне вкололи, когда мы были еще дома у меня? Форд, я ничего не помню, всё словно в тумане, - до безобразия пугает собственная обезоруженность, неприспособленность, бесправность, - Какие подробности тебе нужны? Задавай вопросы и я попробую найти на них ответы.
Реакция спонтанная и едва ли странная. Слезы наворачиваются совершенно непослушно, я сбрасываю круглые упитанные капли в сторону. Не помню, когда в последнее время доводилось так много плакать. Точно сейчас мне приходится расплачиваться за долгие годы холодного равнодушия ко всему живому.
- Ты же сможешь мне помочь? Куда его дели? Кто его похоронит? Я знаю где бы он хотел быть, я я знаю, где ему будет спокойно найти своё последнее пристанище. Его же не выбросят куда-то на безымянное кладбище, как дворняжка псину?

Могла ли я чистосердечно признаться хотя бы себе в том, что не виновата в смерти Джо? Наверное, проблема крылась в том, что именно я не могу квалифицировать это, как самоубийство, я не верю в это до самого основания, понимаете? Я вижу в том, что его больше нет, свою вину, ведь именно вокруг меня началась его дорога в один конец. Если бы Джо просто прошел мимо, посчитал своё задание выполненным, он был бы жил. Был бы? Или те, кому я оказалась настолько небезразлична, убили бы Грина еще быстрее, чем тот это сделал своими руками, по своему сценарию. Всегда приятно знать, что ты руководишь положением, даже если речь идёт о собственной кончине, особенно, если речь о собственной кончине. Всё, что находится под контролем, в поле понимания, оно не так уже и страшно. Ты предупреждён, а значит готов ко всему. Джо был готов, в этом у меня не возникает ни единого сомнения. Он тот человек, который привык следовать плану, сухой логике, это я представляю собой некий симбиоз чувств и интуиции. Всё по наитию. Пить вино на восходе солнца и обрезать волосы только потому что так того захотелось, потому что вместе с волосами срезаешь воспоминания, очищаешься от прошлого, двигаешься на пути к исцелению.

- У него нет родных, - как только тот завершает речь о возможности захоронения, - Никто не будет беспокоится о том как и где его похоронить.
Всё, что у него было - его отец. Ориентир, точка опоры, связующая нить между ним и нормальными людьми, по крайней мере он так считал, а после появилась я. Он возложил на меня достаточно тяжелую ношу, привязавшись, указав на то, что я для него значу. Всю свою сознательную жизнь меня пугала ответственность за чужие чувства, и как сильно бы мне не говорили, что я не должна о них беспокоится - врут. Врут, ведь, как только другой человек говорит тебе о том, что ты значишь для него больше, чем другие, если говорит о том, что ты представляешь для него больше, чем любые другие ощущения, чувства, мировосприятие, он уже переносить всё это с себя на тебя. Мол, вот держи, теперь это твоё, теперь делай что-то с этим, но если ранишь меня, то уж точно будет казниться. Конечно же Джо так не хотел, так не считал, не совершал подобного умышленно. Он воспринимал реальность сквозь свою холодную логику и не понимал моих чувств. Именно потому мне приходилось собирать и передавать ему то, что ощущаю я, по крохотным кирпичикам, один за другим, как стройка дома. Всё для того, чтоб мы с ним могли друг друга понимать. Теперь это всё ни к чему. Теперь только закусить губу и завершить огромную главу моей странной жизни.

- Он состоял в партии, да, но его отправили отдохнуть после того, что случилось с его отцом. Он стал... подвисать, как сломанный процессор. Из всех возможных родных или друзей у него был только его отец, который старался его понимать и принимать. И только отец, ну, помимо меня, знал о некоторых его врождённых особенностях, - я вытираю лицо салфетками, которые скоро становятся влажными, складываю их пирамидкой на прикроватной тумбочке, - Когда человек пропал без вести, когда его где-то удерживают и хотят за это что-то получить, злоумышлении выдвигают определённые условия. Это логично и понятно, ведь какой смысл воровать, линчевать и молчать. Никакого смысла. Руку прислали без записки, без имени, без единого опознавательного знака об отправителе. Тот, кто это сделал хотел остаться неизвестным и хотел сообщить о том, что сотворил.
Да, Агата хотела отомстить. Она приняла то, что сделали со мной близко и трепетно, ведь мы многое с ней пережили. Мы, не смотря на множество отличий, понимали друг друга, время от времени ощущали себя одинаково одиноко, нас били, бросали, находили и вновь предавали. Мы творили время от времени омерзительные вещи, меняли мужчин, зарабатывали деньги, росли над собой, пытались что-то соорудить из себя. Мы вместе плакали и смеялись, крестили детей, сбегали от деспотов и пробовали обрести женское счастье. Последнее обычно ускользало утренней дымкой где-то над безграничным полем, засаженным ярко красными маками.

- Никто не был близок с Джо, он ощущал себя на отшибе мира. Разве что коллеги могли заметить определенные странности. Он стал забывчивым, молчаливым, один раз я застала его в ванной за тем, что он резал руки. Испугалась. Но так, тогда неглубоко, раны не грозили вскрытыми венами. Я пыталась ему помочь, расшевелить, отвлечь, если вообще возможно отвлечь в подобной ситуации. Черт его знает, как бы я себя ощущала после смерти отца, - пожимаю плечами. Нет, о смерти Регнера даже думать не хочется, я только умудрилась обрести его в своей жизни. Слишком мало, слишком несправедливо было бы его терять. Но не смотря ни на что, я бы не стала себя загонять настолько, чтоб не хотелось жить. Я удивительно живучая тварь, нет-нет, смерть это не про меня, это про всех остальных, а моя еще где-то бродит по темным улицам Сакраменто, выжидает чего-то. Лучшего момента.

- У Грина.. было что-то не в порядке, ну, с головой, он называл диагноз, который установил сам себе, но никто никогда не ставил ему его официально. Он боялся, что его закроют в сумасшедшем доме, что всю свою жизнь он будет доживать в больнице. Это было для него страшнее смерти. Видимо после того, как его отец умер, всё обострилось, или он попросту потерял смысл притворяться нормальным. Я не знаю, всё итак было сложно, а после стало еще сложнее.