у соула много друзей, но из них самыми настоящими он считает только двоих,
ещё со школьной парты, которой они предпочитали — бесоёбство в какой-нибудь заброшке
либо игры в приставку у одного из них дома,
пока родителей нет,
разделяя всё самое первое:
первый выпитый алкоголь, первый косяк, первые отношения.
ведь как не рассказать своим о том, что случилось, ликуя над победами вместе,
а горести — разделяя.

одного даже больше:
знает уже столько лет, что кажется, будто по-настоящему братья.
у соула за душой пусть и есть родная младшая сестра — но он для неё должен скорее примером быть,
а не делиться сокровенными переживаниями,
да и мала она, что с неё взять.
как и с самого соула — ну какой из него пример?

у соула красные дреды,
которые будто огнём пылают под вечерним светом фонарей, пока он идёт от остановки по давно изученному маршруту.
яркие жёлтые штаны с ремнями,
да фиолетовая футболка —
яркостью скрывал внутреннюю пустоту.

вспоминая о прошлом —
у фина они в детстве оставались чаще всего:
тогда у него была сега и не было родителей.
впрочем, надо порыться у него на антресолях — она наверняка где-то там валяется, и, если не разбита, можно будет сыграть.
соул думает об этом, скрывая за этими мыслями возрастающую в груди тревожность:
все они падали в пропасть, но фин — быстрее всех.
за ним не поспеть.
и соулу, всё же, беспокойно от этого,
хоть и понимает:
нет на это права.

он не тот человек, который поможет фину выбраться из его личного ада.

геронин опять пропал,
ничего серьёзного вроде бы — но несколько дней подряд уже не шёл на контакт,
а сейчас прочитал о тусе — пообещал подкатить, но вот уже время перевалило за час ночи,
соул проехал на последнем автобусе сколько успел, а дальше — пару кварталов пешком.
путь неуютный,
света становится всё меньше:
будто правда спускается в ад всё глубже.

на улице фонари горят дай бог через один,
морозом по коже осенний ветер:
неприятное чувство.
у соула за пазухой бутылка любимого пойла фина, дешевая замороженная пицца, которую можно разогреть в микроволновке, да парочка косяков,
за душой теперь — не гроша до следующей зарплаты, когда он отработает свою смену,
потратил последнее, что было.
как будет выбираться отсюда — задача, которую он оставляет на утро.
а пока стучится во входную дверь,
ответом, правда, тишина.
дергает дверную ручку,
и какого хуя фин не запирает её?
понятное дело: красть у него почти нечего,
фин прекрасно справляется сам с выносом ценного, но не приоритетного для него самого, в комиссионный на конце улице.

зайдя, всё-таки проворачивает внутренний замок,
копошится в коридоре — разувается,
пиццу — пока что ставит в микроволновку на пять минут,
прорываясь к ней сквозь пакеты с заплесневевшим.
фин явно опять в своей депрессивной яме,
соул — как друг, — приходит на выручку.

— ну и хули ты пропал? убился и опять забыл о том, что должен был куда-то идти? —

вопросительной интонации на окончаниях слишком мало — перевешивает риторическое,
всё очевидно, стоит взглянуть на тяжёлые веки фина и прокоптившуюся ложку на столике.
он даже не освободил до сих пор свою руку он ремня,
ну и какого хуя он это делает с собой?
соул — свободен в своих предпочтениях,
оставляет всегда место экспериментам,
но этой хуйни не может понять.