Ее тело помнит и знает слишком много, несмотря на то, что благодаря какому-то сучьему везению на нем толком не остается следов-шрамов. Едва заметные ожоговые пятна на руках, от которых отвлекают внимание кольца. Шрам на затылке, спрятанный волосами [ а кому может надобиться гладить ее затылок? ]. Перекрестие шрамов на своде левой стопы, до которой в принципе есть дело разве что футфетишстам. И еще множество совсем тонких, бледных и толком не выступающих шрамов на коленях и в целом по телу — наследство из детства, когда то и дело спотыкалась и падала [ убегая от отца ] и когда отсасывала, стоя на не самых удобных поверхностях. Это достижение для шлюхи, работающей восемнадцать лет. Ло заботится о своем теле, как о самой любимой машине: исправно проводит тех обслуживание и следит за тем, чтобы не было царапин на кузове. Однажды его придется сдать в утиль, и вот до этого момента какая-то жалкая маленькая ее часть дожить не хочет. Хотя есть же любители трахаться со старухами, так что, может быть, и для нее найдется возрастная ниша. Тем более, учитывая размер долга, придется еще подработать и после смерти в угоду некрофилам.
Томас обычно тоже заботится о своей собственности, которую ему выгоднее содержать, а не продать или утилизировать. Томас сжимает ее горло так крепко, вжимая лицом в кожаную обивку дивана, что Адамс чувствует, как глаза начинают слезиться, но даже тогда проклятое тело, надроченное на ублажение клиентов, продолжает вести себя правильно. Послушно выгибается в чужих руках, а перед глазами темнеет. Втягивает в себя воздух в редкие мгновения ослабления хватки, а получается тихий стон удовольствия. Кожаная обивка неприятно соприкасается с лицом, точно прилипая и болезненно стягивая. Она цепляется пальцами за спинку с такой силой, что фаланги белеют и ноют от чрезмерного напряжения. Раз, два, три — пульс бьется в висках судорожно и панически, а голова начинает болеть от повышающегося давления. Раз, два, три — считает фрикции, словно есть какое-то финальное число, по достижении которого кончит и отпустит. Он только сильнее сжимает пальцы, вдавливая тонкие цепочки в кожу, и она дергается — инстинктивно, практически не контролируя себя, потому что чувствует, как сознание медленно утекает, засасываемое в блаженное черное ничего. Если сейчас перестать бороться, то станет хорошо — никакой боли и страха. Отдаленно чувствует, как ее продолжают трахать — незначительное ощущение на фоне близости потери сознания.
Томас обычно заботится о своей собственности, но сейчас Ло кажется, что на нее, прямо поперек спины шлепают штамп с пометкой "утилизировать", и он всего лишь избавляется от ненужного хлама. Эзотерики твердят, что от хлама нужно избавляться. Она не особо понимает, что такого сделала, если ее списывают в хлам. Или она всегда была хламом — с момента рождения? Ты стоишь столько, сколько за тебя дают. Флетчер дает триста баксов, но только чтобы подчеркнуть, кто здесь кого обслуживает. Эти деньги даже ей не принадлежат.
Можно считать оказанной честью, если сейчас ее придушит он лично, верно?
Ногти скребут по кожаной отделке — кажется, словно может их отодрать от ногтевой пластины прямо с кровью и мясом. Это будет неважно, когда ее тело подпольно сожгут или выбросят в реку с бурным течением. Или повесят под потолок, мол, очередная шлюха убила себя — копы не будут копаться в причинах. Всем будет похуй. О Марго позаботится Винс.
Давление на горло ослабевает. Ло поворачивается медленно и смотрит испуганно в ожидании, что пытка снова продолжится. Флетчер  выглядит довольным, словно сытый крокодил, и ей кажется, что причина вовсе не в оргазме. Отходит, поправляя одежу. Она садится на диван — не особо изящно, и касается горла осторожно, точно проверяя, на месте ли оно. С месяц назад ее душил какой-то ублюдок, но Томас тогда ее спас. Теперь ее душил сам Томас, и от него уже никто не спасет. Всем все еще похуй. Ло осторожно сглатывает, стараясь вернуть выражение апатичной бездушности на покрасневшее лицо с наверняка испорченным макияжем — глаза все еще слезятся. Оправляет платье, приглаживает волосы. Пальцы трясутся мелкой дрожью: надеется, что он и не заметит.
Оправдание про тяжелую неделю кажется насмешкой: перед ней нет нужны оправдываться — особенно ему. Может потрошить ее шкуру, как только пожелает, и никто ему ничего не скажет. Даже она сама. Годы работы проституткой заставляют привыкнуть к собственной неодушевленности. 
Он спрашивает про Эл-Эй и улыбается. От улыбки сквозит могильным холодом: неверный ответ, и вот ты уже ногтями копаешь себе могилу где-то на пустыре. Было бы идиотизмом считать, что он не знает о поездке туда для сопровождения Векслера. Последний в принципе как-то случайно стал постоянным клиентом, и об этом тоже наверняка было всем известно. Флетчер любит держать руку на пульсе, и даже в отсутствии Винса в клубе получает самые важные сплетни. Подтверждает, насколько она пиздит ему о состоянии дел. Наверняка в этом замешан Джесси. Предполагает, что Джесси может намерено или просто из любви к болтовне помогать Мари. Они все тут плавают в бассейне с акулами, и сама зубатая сейчас подает ей бутылку с водой.
Ло смотрит на нее так, словно туда подмешан яд [ даже если подмешан, выпить придется ]. Но благодарит взглядом и, откручивая крышку, делает осторожный глоток, оставляя отпечатки помады, которую после стирает ладонью. Горло першит чуть меньше, но все равно хрипит, когда отвечает [ возможно, ей стоит найти специалиста и показать свои связки в принципе, однако ее ценность не в голосе ]:
— Была. Векслер старший нанял в качестве эскорта. Все суммы отражены в отчетах, — спокойно отвечает, но получается тихо. Осторожно кладет ладонь обратно на шею. Сглатывает ком в горле. Ей нечего скрывать: Рой платит и трахает. Трахает, как завещал сам Томас, по двойному тарифу. О мелких накладках их сексуальных перипетий знать Флетчеру совершенно не обязательно — это скучная бытовуха типичной шлюхи. Его волнуют деньги, и они идут в кассу за вычетом ее процента. — Все спокойно. Была небольшая проблема с каким-то борзым копом и пушером, который не поделил товар с парнем Моники, но все разрулили. А, и Моника у нас больше не работает. Я нашла другу девочку, — докладывает с привычной бесстрастностью, но бутылку в руках держит слишком крепко для той, кто пытается выглядеть спокойной. Яд быстродействующий? Хотя, это не в стиле Томаса — скорее сделает так, чтобы мучилась подольше. Глотать по-прежнему больно.
— Марго ведет себя прилично и почти не лает, — при упоминании собаки голос едва заметно теплеет. Большинство их переписок с Винсом, занятым какими-то другими очень важными делами в последнее время, состоят из обсуждения собаки и множества фотографий той во всех ракурсах. Они решают, какой лучше шампунь подходит ее шерсти, какую выбрать новую одежду и почему ей не очень нравятся заколки, но нравятся бантики из ленточек. С Марго не так одиноко, хотя иногда кажется, что болонку могут в любой момент отобрать, потому что хозяйка не так хорошая девочка, как ее питомец. Сейчас та сидит в комнате у Китти, которая сегодня не на смене; может с ней возится Джесси. Дома одну старается не оставлять.   
Томас просит принести бритву. Адамс едва заметно в удивлении дергает бровью: босс гладко выбрит, и черт знает, зачем ему может быть нужно бритье, но вида не подает. Кротко кивает, ставя бутылку на стол рядом с тем местом, где он сидит, и вытаскивает из верхнего ящика свою драгоценную шкатулку. Та оседает в ладонях приятной тяжестью. Совершенно не та вещь, которую нормальные люди хранят в память о бывших. Ло бережно крышку, точно стирает с нее пыль, и встает перед Флетчером. Зачем ему бриться?
Пережатое горло ноет. Опускает взгляд вниз, осторожно открывая крышку и демонстрируя старую клинковидную бритву в отличном состоянии: никогда не забывает ухаживать за лезвием и рукоятью. Медленно поднимает глаза и смотрит на Томаса. Дело ли в бритье? Или просто она где-то охуительно облажалась? Судорожно думает о том, что могло произойти незамеченным. Никаких перебоев с наркотой. Моника продана за деньги, которые пошли в счет спизженного товара. Коп, желающий наживиться, больше не появлялся. Где проеб, Ло? Кто был плохой девочкой, Ло? Или ты просто ему надоела?
Ее главный секрет в том, что она была плохой девочкой, пришедшейся не к месту, по факту своего рождения. От этого клейма не отмыться даже спустя тридцать с лишним лет, Лоррейн София Адамс. Рано или поздно карма выставит свой счет. Карма смотрит на нее ледяными глазами, словно кто-то рассыпал осколки айсберга вокруг зрачка. По позвоночнику сползают мурашки.
Осторожно берет бритву в руки, раскрывая. Рукоятка отполирована частыми прикосновениями. Гладит ее почти что ласково, как любимого ребенка. Лезвие вытаскивает с тихим щелчком. Ведет подушечкой пальца по кромке, проверяя остроту, — если нажать чуточку сильнее, проявится кровь.
— Какие подробности ты хочешь услышать? — наклоняет голову чуть набок, оголяя шею в беззащитном жесте. Такой, как Томас, должен знать, где резать, если решит. Только, пожалуй, ковер потом придется выбросить.
[LZ1]ЛОРРЕЙН "ЛО" АДАМС, 34 ^y.o.
profession: администратор в ночном клубе Viper[/LZ1][NIC]Lorraine "Lo" Adams[/NIC][STA]lick you with the gun shot[/STA][AVA]https://i.imgur.com/GzS3qlE.png[/AVA][SGN]feels like
I'm a stone
never cried[/SGN]

Ло осторожно сглатывает, словно лишнее движение может привести к провалу. Томас ей глотку не режет — только смотрит так остро, словно для повязки узлов колумбийского галстука ему не нужны ножи и бритвы. Где-то на нежной коже расцветают разводы гематом — их просто спрятать высоким воротником одежды. Спрятаться от прожигающего насквозь взгляда Флетчера не получается. Ее не смущает нагота, но пугает слишком пристальное внимание босса. Кажется, в системе ценностей что-то сбоит, как и освещение в кабинете.
Вопросы сыпятся автоматной очередью. Пульс в висках звучит метрономом, отсчитывающим секунды до смерти. Ему хочется покопаться в нюансах, как в кишках кем-то распотрошенной кошки, и у Ло нет вариантов отказаться. В принципе не имеет права сказать: "нет", глядя в вымороженную изнутри радужку. Видимо, у нее еще осталось хоть что-то внутри, что нужно будет выстудить до состояния апатии, чтобы даже его глаза перестали пугать.
Томас запускает процесс бритья, выглядящий абсурдно, если учитывать гладкость его кожи. Ло послушно подходит ближе, когда он располагается в кресле.
Томас вытирает размазанную тушь у нее под глазами. Ло замирает в четкости осознания, что жест ничего общего с нежностью не имеет: так вытирают грязь с зеркала заднего вида принадлежащей тебе машины.
— Напряжение скачет: завтра должен будет прийти электрик и проверить. Пожары — слишком накладные случайности, — с хриплым равнодушием начинает отвечать на самый простой вопрос, который не требует особого подбора слов, пока достает остальные необходимые для бритья принадлежности. Чувствует ли Томас себя статуснее, когда его бреют на старый манер? Или ему просто нравится ощущение беззащитности, когда подставляет под острую бритву горло? Она хочет увидеть, как белоснежная рубашка начнет пропитываться алым, вот только они оба знают: рука не поднимется — ошейник впивается так сильно в глотку, что уже и не пытается содрать. По крайней мере, пока на тебе ошейник, значит, ты еще хоть кому-то да нужна.
— Векслеру не зашли другие девочки, — осторожными движениями накидывает ему на грудь полотенце и начинает наносить пену для бритья, стараясь едва касаться кожи. Лицо сохраняет практически скучающее выражение, точно говорит о погоде, вот только внутреннее напряжена так, что желудок сводит в паническом спазме. То, что клиенту не зашла именно Мари, все же не говорит. Хватит на этот диалог виноватых шлюх. — Мне кажется, он человек привычки. Полагаю, его устраивает, как я трахаюсь, а потому было комфортнее взять с собой меня. И у меня есть опыт эскорта. Такая же работа — только одежды больше, — делает в речи паузу, рассматривая результат трудов, прежде чем взяться за бритву. Волосы спадают на лицо. От Флетчера пахнет табаком и жаждой крови.
— Какая-то скучная формальная встреча. Много пафоса и пустых разговоров, — старается, чтобы пальцы не дрожали — уже отдышалась после удушения, нужно взять себя в руки. — Говорили о каких-то акциях. Kate&Wesson, кажется. Я не знаю этих людей, но костюмы дорогие. Еще познакомилась с его финансистом, но ее больше интересовало, как мы познакомились и почему я не та Ло, о которой она подумала, — вспоминает о том, как ее перепутали с какой-то другой женщиной. Тогда действительно не случилось ничего особенно примечательного, вот только насколько такая правда устроит Томаса? Или он сочтет ее бесполезной и тогда спустит в утиль? Помнит из детства: нужно быть хорошей, чтобы не вышвырнули из дома. Какой нужно быть, чтобы он решил, что она хорошая?
— Я была там меньше суток. Жила в какой-то квартире: адрес остался. Просто постояла рядом в красивом платье, поулыбалась и отсосала в подсобке. Ночью он куда-то уходил, но я не знаю куда. Утром вернулась домой, — о том, в каком состоянии вернулся, все же умалчивает: исключительно подростковый бунт, припорошенный верой в то, что какую-никакую конфиденциальность клиентов должна соблюдать. У Флетчера острые скулы. Линия челюсти выпирает монолитностью кости, и хватает одного неверного движения, чтобы лезвие соскользнуло, оставляя небольшую царапину. Выступающие капли крови быстро промакивает уголком полотенца. — Прости, — извиняется за порез или за собственную никчемность в вопросах наличия компромата на Векслера? За проступком всегда следует наказание. — Я обработаю, когда закончу, — вскидывает виноватый взгляд, смотря ему прямо в глаза. Отец бы впал в ярость и оттаскал за волосы. Томасу нужно только протянуть руку и забрать у нее бритву.
— Мы с ним в основном трахаемся. Ему не нравятся разговоры, но, кажется, нравится, когда на мне много цепочек. Это все, что я знаю, — все еще смотрит в глаза: открыто и беззащитно, даже не пытаясь укрыться под ресницами. Глупая маленькая девочка внутри нее кричит, что он должен ей поверить, что он должен сказать, что она хорошо справилась. Реальность всегда бьет глупых маленьких девочек наотмашь. Ло прикусывает нижнюю губу и продолжает брить. На лбу едва заметно проявляется морщинка: пытается сконцентрироваться, чтобы больше не допускать никаких оплошностей. — Хочешь, чтобы я что-то попробовала у него вызнать? — внутренне ожидает удара, а потому апатичный тон кажется мертвым. Отсутствие какого-либо контроля над ситуацией вызывает стресс.
[LZ1]ЛОРРЕЙН "ЛО" АДАМС, 34 ^y.o.
profession: администратор в ночном клубе Viper[/LZ1][NIC]Lorraine "Lo" Adams[/NIC][STA]lick you with the gun shot[/STA][AVA]https://i.imgur.com/GzS3qlE.png[/AVA][SGN]feels like
I'm a stone
never cried[/SGN]

За месяцы взаимодействия у них вырабатывается много традиций. Какие-то унизительные, какие-то отдают иллюзией доверия. Томас платит ей триста баксов за секс и позволяет брить себя. Томас стабильно тычет в бесправность ее положения и читает нотации. Во всех этих ситуациях ее роль крайне простая — улыбаться. Ло умеет улыбаться так, словно внутри ребра не осыпаются костной пылью, еще со времен первого года работы шлюхой. И сейчас давит из себя улыбку, слушая его. Флетчеру нравится тыкать ее носом, как неразумного котенка, — она дает возможность. Или порядок взаимосвязи тут должен быть другой? Не суть важно — исход неизменен.
В этот раз деньги не оставляет. Только дразнится ими, а после убирает обратно в карман. Привычный сценарий идет трещинами — напряжение разливается в воздухе запахом недавнего секса и свежестью пены для бритья. Ло любит стабильность, даже если она заключается в очередном витке неприятных напоминаний. Ло не любит, когда растворяется даже иллюзия контроля над ситуацией [ обычно только иллюзии контроля и есть в ее распоряжении ].
— Я стою столько, сколько ты пишешь на ценнике, — равнодушно поправляет, дергая плечом. В ней патологическое послушание причудливо смешивается с любовью к глупым подростковым бунтам. Претензии Томаса похожи на желание доебаться. Они продолжают ходить по ленте Мебиуса — выхода с нее нет.
Сердце предательски пропускает удар — в ноющем горле застревает ком. Все равно идет за ним, стоит поманить. Пошла, даже позови он ее ради того, чтобы насладиться зрелищем, как она будет прыгать с обрыва по приказу. Одергивает подол платья на ходу. Одно из колец неудобного переворачивается, врезаясь острием в фалангу. Поправить не успевает — Томас хватает за лицо, не давая выйти из кабинета, и от хватки точно проминается кость. Это тоже традиция — только не его. Воспоминания проносятся вьетнамскими флэшбеками. Так чувствовали себя солдаты с ПТСР, когда над головами в честь праздника взрывались фейерверки? Ло не дышит, не моргает, не шипит, когда волосы болезненно тянет назад, но и не цепляется за чужие руки в попытки ослабить хватку, пока под его давлением старается не навернуться с высоты шпилек.
Такие вспышки гнева не предугадать. От внезапной непредсказуемости поведения сводит желудок в районе солнечного сплетения. Ярость Флетчера пахнет свежевыпавшим снегом и осколками кривого зеркала, когда-то застрявшего в глазу у Кая. Ярость Мейса пахла горящей плотью и жаром только-только вылившейся из артерий кровью, брызгая оседающей на лице. Ло смаргивает ассоциацию, как непрошенную слезу, — чисто физиологическая реакция на натяжение скальпа. Настоящие слезы у нее закончились еще лет пятнадцать назад.
Томас угрожает, и она не понимает сути претензии: Векслера в ней интересует разве что умение делать свое дело молча да может быть то, как искрятся цепочки в свете ламп. Он не проявляет внимания к бизнесу, не пытается расспрашивать о том, как функционирует клуб, и в принципе сбегает, едва кончает. Ло не питает иллюзий касательно своего положения. Ло молчит и ждет, когда он выскажет все, что сочтет нужным. Психика услужливо подкидывает привычную модель поведения: едва сталкивается с нестабильностью собеседника, выключает лишние эмоции. Ей больше не страшно, даже начни он вскрывать глотку прямо на кожаном диване. Внутренности покрываются инеем равнодушия, как при шоковой заморозке клубники. Правда, после разморозки все равно будет не так вкусно. Ей и не надо.
Теперь даже не трудится поправить волосы или съехавшую лямку платья. На шее алеют следы от его ладони, грозящие превратиться в гематомы, но Ло наплевать. Она забывает куртку и скользит по случайно встреченной по пути Мари пустым взглядом. Томас может сейчас развернуться и влепить ей пощечину — даже не дернется. Четыре года подле припадочного психопата вынуждают адаптироваться. На этом адаптивном механизме живет и по сей день.
Флетчер открывает перед ней дверь так, словно и правда закостенелый джентльмен. Ло забирается в салон, не обращая внимание на задирающуюся юбку. Когда ему перестанет быть интересным ее ебать? Хотя в его случае дело не в сексе — в контроле. Хочется курить — отворачивается к окну и проводит по стеклу. Грязная капля оказывается с наружной стороны. Где-то там впереди близится Рождество. Ей должно быть холодно, но это даже близко не сравнится с тем, когда сидишь на улице у дома всю ночь во время дождя в одной ночнушке.
— Я не голодна, — апатично отзывается, даже не спрашивая, куда он собирается ее везти. Разве что волнуется, как бы не было слишком неудобным рыть себе могилу с длинными ногтями. Голос Томаса звучит так беззаботно, словно они хорошие друзья, решившие провести отличный вечер после работы и расслабиться в каком-нибудь приличном заведении. Ло водят в приличные заведения разве что в качестве аксессуара. Она поворачивается на собственное имя и нагло тащит одну сигарету прямо из его пачки. В худшем случае за такое въебет головой в бардачок.
Его вопрос звучит глупо. Ло скидывает туфли, забираясь на сидение с ногами. Зажигалку тоже одалживает у Томаса, чтобы затянуться. Он уже спрашивал о чем-то подобном — в тот день ей хотелось сдохнуть. Сейчас вещи принципиально не меняются, но отвечает другое.
— Плюшевого медведя, — делает паузу для очередной затяжки и, быть может, для усиления эффекта. — Знаешь, есть такие огромные плюшевые игрушки, которые размером чуть ли не со взрослого человека. Когда-то у меня был такой, но его постигла незавидная участь. Подарок. Сейчас покупать себе игрушки кажется глупостью, но с этим медведем было удобно спать — в принципе  и кровать была не нужна, — не говорит о том, что мечтала о таком с детства. Не говорит о том, что похожего когда-то подарил Мейс, а после сам же и разодрал в очередном приступе ярости. Было обиднее, чем от осознания, что отец никогда не станет тратить деньги на подобные глупости.
— Я знала одну шлюху, которая любила плюшевые игрушки. Прям планомерно их собирала, некоторые ей дарили постоянные клиенты. Одного она зарезала, когда тот кончил прямо на одного из ее особенно любимых зайцев,  — фыркает так, словно рассказывает охуительно смешную шутку. Но он ведь сам хотел какую-нибудь историю. — Отхреначила половину члена канцелярским ножом. Мужик умер до того, как успели приехать медики. Копам пришлось отвалить половину месячной выручки, чтобы по-тихому все замять, — прижимает к нижней губе подушечку большого пальца. Сигарета тлеет практически у носа. Теперь-то спать ему не хочется?
[LZ1]ЛОРРЕЙН "ЛО" АДАМС, 34 ^y.o.
profession: администратор в ночном клубе Viper[/LZ1][NIC]Lorraine "Lo" Adams[/NIC][STA]lick you with the gun shot[/STA][AVA]https://i.imgur.com/GzS3qlE.png[/AVA][SGN]feels like
I'm a stone
never cried[/SGN]

Машина резко останавливается. Против инерции ничего нельзя противопоставить, и Ло летит лицом вперед, ударяясь носом. Жмурится от боли и делает глубокий вдох ртом. Получается даже тихо. Носоглотка наполняется привкусом крови. Тошнотворное ощущение. Флетчер снова недоволен, и Ло медленно выпрямляется, осторожно касаясь носа: могло быть хуже. Поднимает уроненную сигарету и выкидывает прямо в окно. Он говорит, что она врет и просит предоставить другой ответ, пока сам предоставляет какую-то тряпку, чтобы вытерла кровь. Ее стерильность вызывает вопросы, но Ло послушно вытирает нос. Глаза слезятся физиологически. От неверия обидно больше, чем от удара: правда хочет медведя. Такого же, как в юности, чтобы спать, обнимая его, а не собственную подушку. Может его себе купить, но тогда не будет иллюзии того, что кому-то не наплевать на нее в достаточной степени, чтобы делать банальные подарки. Зачем Флетчеру правда, если ту все равно нужно ретушировать, предоставляя версию, которая бы устроила? Зачем играть в иллюзию того, что ему есть дело до ее глупых желаний даже в порядке общей, бессмысленной информации?
Намного важнее то, что он по итогу хочет услышать. Как ей хочется сдохнуть? Как ей хочется воткнуть бритву ему в глотку во время очередного сеанса бритья? Как ей хочется получить свободу? Это ведь и так понятно: о чем еще может мечтать бесправная шлюха. Ло смотрит на острый профиль Томаса и шмыгает носом. Похуй на приличия: перед ним чаще рисуется по привычке, а не намеренно.
— Хочу уехать так далеко, чтобы там не было никого, кто бы меня знал. И жить скучной, обыденной жизнью, — послушно выдает относительно нейтральную версию — это желание давно похоронено пеплом под грудой колотого льда в груди. С его невыполнением смиряется по привычке и довольно давно. Бездумно складывает тряпку со следами крови на коленях, выравнивая уголки и плотно проминая линии сгибов. Это увлекательное занятие — помогает зациклить мысли на простом механическом процессе. Флетчер включает радио, и разговоры на этом заканчиваются. В тишине ехать намного приятнее.
От бормотания радио и утробного рычания мотора клонит в сон, и Ло съеживается на сидении, прислонившись виском к окну, от которого исходит мелкая вибрация. То просыпается, то проваливается в дрему, и мысли плавают свободно, перескакивая с необходимости покупки сухого корма для Марго [ имеющаяся пачка почти закончилась ] на воспоминания о том, как первая шлюха, которую вынужденно порезала, умоляла ее этого не делать. Они останавливаются один раз на заправке, но Ло остается сидеть в машине. После от Томаса остро пахнет кофе, и она смотрит на него какое-то время, пока он заводит двигатель и выезжает обратно на трассу. Сконцентрированный и серьезный, ему идут выглаженные костюмы и льдистость взгляда. Ему идет власть, но это не то, о чем станет когда-либо говорить. Прикрывает глаза, снова засыпая.
Пунктом назначения оказывается невзрачное темное здание за высоким забором — чем-то напоминает типичного представителя промзоны. Ло плавно потягивается, пока Томас переругивается с охранником — последнего видит впервые: ей не положено вникать во все аспекты бизнеса босса глубже своих обязанностей, и если что и знает [ или о чем догадывается ], то держит исключительно при себе. Их пропускают внутрь. Флетчер сетует, что пришлось ехать сюда, на что Ло равнодушно дергает оголенным плечом — мог бы заставить ее идти пешком, а сам бы приехал позже. Ему нравится делать вид, словно обстоятельства заставляют вести себя определенным образом, и он совершенно не причем. Ей знакома такая позиция: с ней полосует лица и руки непослушным шлюхам. Только разве отсутствие удовольствия от процесса меняет результат? Ты то, чем занимаешься, нравится это или нет.
В дверном проеме мелькает знакомая долговязая тень: теперь ясно, где пропадает проблемный брат Мари. Следует за Томасом послушно и молчаливо, шагая осторожно, чтобы случайно не провалиться в какую-нибудь яму или не сломать каблук. Вокруг темно, и ей бы схватиться за руку Флетчера, чтобы точно не упасть, но Ло — девочка самостоятельная. Яркость галогенного света с непривычки режет глаза, но так удобнее ориентироваться. Осматривается вокруг не особо заинтересовано, да и смотреть толком не на что. Скупой промышленный интерьер, скучные серые стены, ширмы из тонких полосок пластика, как на каком-нибудь пищевом производстве. И холод, пробирающий до костей. Неловко трет ладонями предплечья, идя перед Томасом согласно его указаниям. В каком-нибудь второсортном ужастике на нее бы за первым поворотом накинулся монстр, но сейчас главное чудовище мерно дышит ей в спину. Будь меньше опыта, встали бы волосы на загривке дыбом, но сейчас Ло даже не поворачивается назад.
Воздух наполнен тошнотворным запахом мяса и крови — помещение, через которое проходят, напоминает скотобойню. Морщит нос, но никак не комментирует увиденное. Судя по поведению Томаса, место назначения — следующее помещение за толстой металлической дверью. Там запах становится насыщеннее, ярче, и Ло радуется, что ничего не ела: по крайней мере желудок вхолостую сводит спазмом, но там нет ничего, кроме пары глотков воды, которые сделала после того, как он едва не удушил ее парой часов ранее.
Она не дура — отлично понимает, для чего может быть нужна подобная махина, рычащая подобно древнему дракону, стоит ее включить. Где-то внутри клацают стальные зубы. Ло сглатывает вязкую слюну — в голове проносится мысль, что включает эту махину, чтобы избавиться от нее. Если запихнуть туда кого-то ногами вперед, от чего быстрее умрешь: от болевого шока или от кровопотери? Не хотела бы оказаться там живой, но лишь молча поджимает губы.
Томас подталкивает ее вперед. Каблуки звонко стучат по бетонному полу, и звук отражается эхом от холодных стен. Сегодня не везет кому-то другому — не ей [ но всегда может оказаться на месте разделенного подобно свиной туше трупа ]. Вид жуткий, хотя запах намного хуже. Ло видела трупы. Ло делала из живых людей трупы. Но ей никогда не приходилось от них избавляться: так выходило, что эта обязанность ложилась на плечи других людей. “Никогда не поздно с чего-то начинать, не так ли, Лоррейн?” звучит внутренний голос язвительными интонациями Мейса.
Осматривает сток на полу [ в лужу из розовой воды старается не наступить, чтобы не испортить туфли ], столешницу с разделанным телом на ней, подготовленные нож и топор. Все выглядит так, словно кто-то остановил процесс на половине пути, а теперь ей доделывать. Флетчер тем временем двигает табуретку ближе к мясорубке — Ло прикидывает высоту до воронки даже с учетом найденной подставки. А еще то, сколько весит каждая из частей расчлененного тела и получится ли их чисто физически поднять: все же ее основная задача по жизни не таскание тяжестей. А еще то, как долго придется отмокать в ванной с пеной и солью, чтобы избавиться от мерзкого запаха, точно въедающегося в поры.
Томас задает очередной банальный вопрос с целью услышать на него вполне определенный ответ. Ло с привычным выражением апатичной усталости на лице подходит к нему ближе и начинает снимать украшения с рук и пальцев.
— Можешь, — отвечает глухо, перехватывая его ладонь и ссыпая в нее кольца, точно оплачивает Харону билет на другую сторону реки Стикс. — Но я сомневаюсь, что станешь, — тихо ухмыляется и стаскивает с запястья браслеты, ловко поддевая замочки и застежки. — Ты не поверишь словам, но, возможно, поверишь действиям. И то не уверена, что и действиям поверишь. Доверие — вещь сомнительная, ненадежная, его легко потерять. Лучше строить деловые отношения на более фундаментальных вещах, — с непривычки руки кажутся голыми, и она трет их, осматриваясь в поисках хоть каких-то перчаток. Находит их рядом с фартуком из грубой и тяжелой резины. Собирает волосы и повязывает в хвост с помощью одной из цепочек, однако несколько закрученных прядей падает на лицо, закрывая левый глаз. Ло дует на них, чтобы посмотреть на Флетчера. Туфли снимает и ставит рядом с его ногами: все-таки жалко. Босые ноги сразу примерзают к полу, так что поджимает пальцы. — Например, на крови. Раз испачкаешь руки, и будешь до конца жизни повязан, — дергает уголком губ слишком понимающе, когда все же натягивает на себя грязный фартук и плотные перчатки [ платье после придется выбросить все равно ]. И то, и другое ей не по размеру. Неудобно, но никто ее и не спрашивает об удобстве лет с десяти.
— А еще здесь ужасно обращаются с ножами. Просто неприемлемо, — наигранно сетует, когда видит режущую кромку вблизи: вот уж что в ней было вбито в подкорку, так необходимость ухаживать за тем, чем можно кого-то порезать. Мертвые глаза на отрубленной голове в телеге рядом не пугают: знает, что они даже не станут ей снится — во сне давно приходит только один мертвец.
Куски, на которые разделано тело, кажутся слишком громоздкими для нее, но все равно поднимает и тащит к мясорубке. Встать на табурет получается не с первого раза: из-за ноши в руках приходится делать это практически на ощупь. Тошнота подбирается к глотке, так что дышит через раз и ртом. Взгляд Томаса в спину ввинчивается подобно раскаленному винту. Это повод не останавливаться. Терпение всегда было ее сильной стороной, и Ло продолжает; каждый новый заход получается лучше и лучше. Прожорливый монстр довольно урчит, превращая плоть в однообразный фарш: со стороны и не скажешь, что это человечина. Теперь правда не скоро сможет смотреть на перемолотое мясо на полках супермаркетов.
В том, чтобы резать чьи-то тела, могла найти хоть какое-то искусство. В процессе перемолки трупов видит лишь лишенную всякого изящества вынужденную процедуру. Один голый расчет — очень в духе Флетчера. 
Голову оставляет напоследок. Она кажется тяжелой, но по сути не особо тяжелее того, что было когда-то грудиной. Гриндер сжирает и ее, даже не подавившись. Ло чувствует, как ноют мышцы от напряжения, и руки мелко трясутся, когда стягивает с них перчатки, бросая на стол вместе с фартуком. Сейчас бы умыться и закурить. Вместо этого глупо шутит.
— Мне прыгнуть следом? — и смотрит выжидающе. В каждой шутке есть доля шутки. Или все же правды? Стопы покрыты нападавшими с мяса мелкими каплями крови — та почти сливается с цветом лака для ногтей. Неловко переминается с ноги на ногу. — Есть, где помыть руки?
[LZ1]ЛОРРЕЙН "ЛО" АДАМС, 34 ^y.o.
profession: администратор в ночном клубе Viper[/LZ1][NIC]Lorraine "Lo" Adams[/NIC][STA]lick you with the gun shot[/STA][AVA]https://i.imgur.com/GzS3qlE.png[/AVA][SGN]feels like
I'm a stone
never cried[/SGN]

Флетчер поддерживает шутку. Или нет. Ло смотрит в слишком серьезное, холодное лицо — температура его взгляда едва ли выше температуры окружающей среды. Как и температура мертвеца, которого только что скинула в прожорливое нутро гриндера. Руки начинают трястись сильнее — мелкая дрожь уже мало общего имеет с перенапряжением и холодом.
Прыгнешь?
Осознание наваливается бетонной плитой. Давит на плечи, и первый порыв — сделать шаг назад. Ло остается на месте: у нее всегда были серьезные проблемы с инстинктом самосохранения. Еще с властными мужчинами и эмоциями. В очередной раз все закручивается в тугую спираль, видимо, теперь ведущую в ад. Зажимает в ладони кулон с ангелом на шее. Обхватывает пальцы второй рукой, чтобы не тряслись. Так сжимают крестик верующие, когда молится. Ло же просто закрывает глаза, хотя стылый взгляд Томаса прожигает роговицу и сквозь веки — тонкие слои кожи не помеха для остро заточенного лезвия, предварительно охлажденного в морозилке.
Дышит часто и поверхностно. Вдох-выдох. Вдох-выдох. Вдох-выдох. Ей не нужно время, чтобы принять решение. Принимает его, когда он закрывает рот, когда смотрит так выжидающе, точно готовящаяся к нападению кобра. Ей нужно вытравить из себя вспыхнувшие островки страха, пока те не превратились в пожар. Вдох-выдох. Все медленнее, вдумчивее. Нужно только заставить побороть глупый инстинкт, не больше. В ее жизни нет ничего, что могло бы затруднить процесс. За Марго присмотрит Винс.
Ресницы трепещут, когда открывает глаза: яркие от смиренного отчаяния. Чуть блестящие от тонкой пленки слез. Ло медленно кивает — отчетливо и непримиримо. Голос наверняка подведет, превратившись в жалкое сипение, и она молчит, отпуская кулон. Острые грани оставляют алые следы на ладонях.
Если бы Флетчер ее спросил, предпочла бы перерезанное горло. Продолжает казаться, что в какой-то другой вселенной именно так и закончила, — с Мейсом вряд ли могло быть по-другому. И сейчас бы попросила убить ее лично. С ножами всегда была особая связь. Ножи — это, в первую очередь, про интимность. Но Флетчер не спрашивает, и Ло не умоляет. Только проклятые руки трясутся, когда отворачивается от него и подходит к чертовой табуретке.
Шлюхам не положена гордость, но наскребает горсть: лучше сделать все самой, чем позорно быть выброшенной. Ей не страшно умирать — страшно, если мучения слишком затянутся. Что, если ножи заклинит? Что, если все будет происходить слишком медленно? Наверное, стоит падать вниз головой: первые мгновения боли не будет от шока, а дальше есть надежда на то, что не будет уже ее.
Забирается на табуретку, но чуть не теряет равновесие — удерживается, впрочем. Делает глубокий вдох. Ведет ладонями по бокам, бедрам, точно запоминая. Точно эта информация ей где-то когда-то еще понадобится. Со стороны может показаться, что вытирает вспотевшие ладони о платье. Отчасти тоже верно. Тело свое ей жалко: столько лет ухаживать за ним, следить за товарным видом, отказываться от сладкого и есть здоровую, но так часто безвкусную пищу, чтобы в итоге стать мерзкого вида субстанцией. Безликим фаршем. Месивом из костей, кожи и мяса. Какой был смысл выживать, если в конце концов окажешься не достоин даже самого дешевого гроба? Они выбросят ее остатки, как бракованную партию мясных продуктов.
Закусывает нижнюю губу. Слишком высоко. Тонкий край воронки режет ладони — не получится подтянуться, хотя встает на носочки, пробуя. Металлический монстр вибрирует прямо рядом с ней. Вибрация въедается в кости, разносится паникой по телу. Теперь трясет всю: крупно, как в лихорадке. Ей бы лучше вспороть себе глотку — она сможет. Не дрогнет рука. Ножи механизма так и вращаются вхолостую. Ло так и не поворачивается назад: хладнокровное равнодушие в глазах Томаса уже не выдержит. Пожалуйста. Пожалуйста. Она сделает все сама, но не так. В висках судорожно бьется пульс. С табуретки, впрочем, не слазит. Нужно еще немного времени. Еще немного. И придумать, как туда залезть.
[LZ1]ЛОРРЕЙН "ЛО" АДАМС, 34 ^y.o.
profession: администратор в ночном клубе Viper[/LZ1][NIC]Lorraine "Lo" Adams[/NIC][STA]lick you with the gun shot[/STA][AVA]https://i.imgur.com/GzS3qlE.png[/AVA][SGN]feels like
I'm a stone
never cried[/SGN]

Страх бьется близостью истерики внутри. Ло знает свои обязанности: улыбаться, не быть бесполезной, стараться приносить выгоду. Обменивает галочкой отмеченные пункты в списке на крохи расположения. Сейчас свои обязанности знает тоже, но даже не может двинуться. Сжимает ладони, и их пронзает болью: оказывается, порезалась, когда пыталась прикинуть получится ли залезть. Эта боль уже не важна, не так ли? Скоро ей будет жутко больно, а потом настанет блаженная пустота. Ведь настанет? Не хочет верит в существование жизни после смерти именно сейчас — пусть лучше там не будет ничего.
В теории все просто: несколько вдохов, немного физических усилий и крайне неприятный, мерзкий конец. Все, как заслужила. Вот только тело не слушается — трясется, как в лихорадке, пока мышцы сковывает кататоническим спазмом. Организм борется за выживание, цепляется за него зубами, как и положено. Она же ломала себя столько раз, что и не сосчитать. Неужели не сможет сломать еще раз? Самый последний раз?
Забываясь в собственной панике, сосредоточенная на попытках договориться с инстинктами и без того расшатанной психикой, не замечает, как сзади подходит Флетчер. У него ледяные пальцы, и он гладит ее по ноге — нелепый всполох надежды, что откатит все назад, скажет слезать, скажет, что это была идиотская штука — одна из многих в его арсенале.
Томас хватает за щикотолку и подталкивает вверх. Оказывается, нужно было совсем немного усилия, чтобы перевалиться внутрь.
Ло жмурится инстинктивно, вскрикивает подстреленной птицей, но совсем не пытается сопротивляться. Только обидно немного: даже здесь не получается справиться самостоятельно. Острые лезвия грохочут прямо у самого уха — этот звук будет долго еще сниться, мучить в кошмарах. Кажется, они срезают прядь волос, когда ее резко дергает назад, подальше от жуткого нутра мясорубки.
Не сразу понимает, что случилось. Этот момент смазывается в памяти, подмененный грохотом и ощущением близости смерти. Ее продолжает трясти, но теперь в чьих-то руках. Медленно открывает глаза — гриндер стоит перед ней, продолжающий работать вхолостую. Грубые пальцы Флетчера резко разворачивают голову к себе. Он смотрит на нее так, словно видит впервые, и прижимает так крепко, что вот-вот затрещат кости. Ло не двигается — только дрожит. Привычная политика избегания и игнорирования собственных эмоций трещит по швам: может слышать, как трескаются нитки, так же четко, как слышала клацание лезвий у своего лица. Томас приглаживает ее волосы, словно это имеет хоть какой-то блядский смысл. Словно даже сейчас ее внешний вид единственное, что может хоть кого-то нахуй заботить.
— Отпусти, — хрипит едва слышно, дергаясь в его руках. Эмоции, отложенные до лучших времен в самый темный и дальний угол, запертые в сейфе собственного подсознания, вырываются наружу, и Ло знает: это нельзя остановить. Это ее плата за способность смотреть равнодушным взглядом и не испытывать ничего большую часть своей жизни. Никто не может остановиться цунами — она не в силах справиться с накрывающей истерикой. — Отпусти, — повторяет громче, и голос больше сипит, чем хрипит. Цепляется за его руки, продолжающие обхватывать так, словно не сам просил ее прыгнуть в ебучую мясорубку. Словно теперь она ему зачем-то понадобилась живой.
Царапает его хаотично, бьет назад локтем — никакого просчета, никакого хладнокровия. Только судорожная, бессмысленная попытка вырваться, потому что сидеть так близко к нему — это слишком. От запаха его одеколона, смешивающегося с тошнотворным запахом свежей плоти, коротит нервные синапсы похлеще чем проводку при коротком замыкании.
— Пусти меня нахуй! — снова кричит до срывающегося голоса, в конце концов вырываясь и отползая от него так, словно может схватить за ноги и притянуть обратно. — Ебанный ублюдок! — бормочет себе под нос, и зубы не попадают на зубы, заходясь в лихорадочном стуке. Ей наплевать на кольца, которые остаются у него. Наплевать на туфли, так и стоящие одиноко в стороне. Поднимается на ноги, чуть качаясь, а оттого цепляясь за стену. Гриндер шумит уже за спиной. Слезы застилают глаза, и Ло наступает прямо в розоватую лужу — кристаллически поебать, если честно, даже если бы наступила в чьи-то внутренности. Ей нужно выбраться нахрен отсюда. Куда угодно. Подальше от этих ебучих проверок, издевательств и подальше от его вымороженного взгляда. Толкает дверь. Та, падла, тяжелая, и она давит на нее всем весом, чтобы та поддалась.
Вот только уйти далеко так и не получается — сил совсем не остается. Оседает в соседнем помещении прямо возле ебучей двери. Сползает по стенке, и плечи содрогаются от всхлипов. Реальность распадается на осколки — не совсем уже понимает, что именно происходит. Чувствует только, что внутри слишком много всего: страха, ненависти, боли… Она хочет, чтобы это все исчезло. Пусть уже все исчезнет. Жаждет эмоционального отката, как дети ждут подарков на Рождество. Он все не наступает. Ей хочется кричать, вот только нельзя шуметь. Отец будет недоволен исходящим от нее шумом — это помнит намертво.
Ло затыкает себе рот ладонью. Давит линии жизни и сердца в губы. Кровь с ладоней затекает на зубы. Накрывает сверху второй рукой и кричит: задушено, но пока хватает воздуха. Пока голова не начинает пульсировать мигренозной болью. Втягивает воздух через нос и кричит снова. И снова. И снова. Тело продолжает трясти.
[LZ1]ЛОРРЕЙН "ЛО" АДАМС, 34 ^y.o.
profession: администратор в ночном клубе Viper[/LZ1][NIC]Lorraine "Lo" Adams[/NIC][STA]lick you with the gun shot[/STA][AVA]https://i.imgur.com/GzS3qlE.png[/AVA][SGN]feels like
I'm a stone
never cried[/SGN]

Отредактировано Rebecca Moreau (2022-05-01 20:58:22)

Ло знает: это не поможет. В сущности никогда не помогало, но внутри дробятся и множатся собственные эмоции, которых слишком много. Стоит замереть и попытаться их понять, разложить по порядку и дать названия, но одна мысль об этом иррационально пугает. Ее эмоции никогда ничего не стоили, чтобы был хоть какой-то смысл в них разбираться. Кричать проще. Крик выматывает физически, перегружает психику, заставляя ту нажать на рестарт [ еще помогает грубый секс, но сейчас не тот случай ]. Ей нужно перезагрузиться, чтобы снова начать ощущать блаженную пустоту под ребрами. Лучше так, чем бесноватый хор страдающих голосов, — это явно что-то из Данте и его кругов ада. Там где-то тоже все беспрестанно вопили. У нее внутри всегда открыт персональный филиал.
Флетчер не может оставить в покое даже сейчас — сам себя назначает свидетелем ее унижения и позора. Отдирает ладонь ото рта с нездоровой упертостью, и Ло кричит на него, потому что больше ничего не может с ним сделать. Ну же, теперь-то провалишь? Теперь-то спишешь в утиль как городскую сумасшедшую?Теперь-то пристрелишь? Он отчего-то остается рядом — Ло отталкивает, но это не помогает; Ло кричит снова, но получает в ответ только сжатые пальцы в его руках. Дергается — в этот раз бесполезно. По итогу все равно оказывается во властных объятиях. Носом к яремной впадине, ладонями к груди. От него по-прежнему пахнет этим ярким запахом одеколона, который мог бы ассоциироваться с безопасностью в какой-то другой жизни, и ей хочется убежать, заткнуться в самый дальний угол этого поганого места, чтобы никто никогда не смог отыскать. Ей хочется остаться в его объятиях и просто плакать, как в детстве, которого толком не было. Когда утешают и не осуждают. Для этого слишком поздно — осуждает сама себя [ вновь показывает позорную слабость единственному человеку, перед которым не должна этого делать ]. По итогу замирает на месте. Оба варианта неприемлемы. Тупик.
Голос сорван на нет. И без того хреново работающие голосовые связки не выдерживают, и остается лишь затравленно дышать. Прямо ему в шею, сквозь дрожь и судорожные всхлипы — отголоски отгремевшей бури. Цепляется за его рубашку, чувствуя пальцы в своих волосах. Чувствуя холод, пробирающий босые ноги. Реальность резкими, бессвязными мазками возвращается, хотя до сих пор не понимает, сколько прошло времени с того момента, как стояла на проклятой табуретке. Томас смотрит на нее цепко и вопросительно. Ло разжимает пальцы и облизывает пересохшие губы. Глаза опухают, от растекшейся туши их щиплет. Она затороженно моргает, когда Флетчер куда-то ее ведет. Упирается ногами только перед самой дверью: что придумает дальше? Что сделает с ней теперь?
Новое помещение оказывается душевой. Без его рук становится как-то холодно, и это должно быть неправильное ощущение. В конце концов он практически сбросил ее в мясорубку, а она продолжает идти следом, не задумываясь. У нее всегда были проблемы с распределением привязанностей. Осознание проскальзывает как-то фоном, не давая за себя зацепиться и обдумать глубже: вот почему она его боится. Вот почему старается расставить барьеры из формальностей и обид. Ему стоит сказать “прыгай”, и вот уже стоит на краю, не задавая лишних вопросов. Флетчер любит власть — теперь знает, насколько она безгранична. Страшно, как решит использовать.
Смотрит на замызганную плитку, на дешевую металлическую лейку. А после на Томаса, который принимается мыть руки так, словно ничего не случилось. Просто запачкался, пока проверял, сколько пыли остается на шкафах после уборки. Осоловело моргает. Втягивает полустоном воздух в рот: крыть последствиями срыва может еще долго, но уже ощущает приятное эмоциональное онемение. Сейчас лучшая возможность снова притащить ее к той адской машине и сбросить вниз: истерики уже не будет, ничего уже не будет. Почему он не пользуется моментом?
— Я не умею, — отвечает после долгой паузы, сорванный голос сипит так, словно снова словила жуткую ангину. Совсем не понимает Флетчера, как не понимает смысла вопроса. Какая нахрен разница? Она уйдет отсюда даже пешком, босиком и голой прямиком до борделя, лишь бы оказаться как можно дальше от гриндера. Как можно дальше от него.
Вода едва теплая, и Ло больше смотрит на то, как она течет, чем пытается воспользоваться. Вся в крови, платье только выбросить. Забирается в душевую, но как-то неуклюже, словно сомневаясь, что должна так поступать. Подставляет руку под струю и шипит, отскакивая назад: порезанные ладони жжет болью. Тихо дует на них. У воды мерзкий привкус — набирает в рот, чтобы прополоскать, а в итоге, падая на колени, блюет желчью в сток. У нее ничерта нет в желудке. В ней самой ничерта не осталось, но тело сотрясают рвотные спазмы, как если бы собиралось избавиться от всей пищеварительной системы разом. Солнечное сплетение сводит острой болью. Блевать нечем, обожженную глотку дерет. Ло кашляет, усаживаясь прямо на пол прямо в платье, не обращая внимание на то, что другой одежды у нее нет. Поебать.
Поднимает лицо, жмуря глаза. Вода стекает по щекам, окровавленным губам. Снова открывает рот, сплевывает. Мерзкий привкус все равно остается внутри. Мерзкий привкус в принципе ничем из нее не вытравить. Трет кулаками глазами, размазывая тушь еще больше: чтобы смыть ее макияж нормально, нужно больше, чем принять душ на скотобойне. На ней штукатурки привычно не меньше, чем на стенах: только наложено все с закосом под естественность. Поднимается на ноги, хватаясь за настенную плитку. Стягивает с себя платье и нижнее белье. Вода не греет, ей холодно, но все равно продолжает стоять с закрытыми глазами. Отрезвляет. Напоминает о том, что снова не сдохла. Волосы мокнут, теряя укладку. Остатки туши и теней превращают ее лицо в морду панды. Но не перед Флетчером же ей красоваться? Вот уж перед кем точно больше нет никакого смысла выглядеть идеально. Не после этой унизительной истерики.
Дрожит, когда выключает воду, — теперь от холода. Под маслянистой стойкой помадой не видно, как синеют губы. Выжимает волосы, все равно схваченные лаком намертво, и тащит чей-то халат с крючка на стене. Одежда остается лежать на кафельном мокром полу — даже трогать ее не хочет. Только цепочки по-прежнему красуются на шее и груди. Запахивается плотнее. Ткань пропитывается влагой. Порезы на руках практически не кровоточат: оказались поверхностными, но следы все равно оставляют. 
Подходит ближе к Томасу — сковыривает ногтем корочку на царапине, которую оставила на скуле раньше, когда брила. Его кровь такая же красная, как и у нее. Но они все равно отличаются друг от друга. Склоняет голову набок и смотрит в равнодушном смирении. Теперь он знает ее главную тайну и становится источником возникновения нового главного страха. С кончиков волос капает вода.
Хватает его за руку и кладет ладонь себе на шею. Сжимает своими пальцами его. Сглатывает, чтобы он кожей почувствовал это движение.
— В следующий раз, когда захочешь моей смерти, просто не мешай, — практически шепчет, а затем легко целует в щеку. Так целует покойников, лежащих в гробах. Ло знает: слепая преданность не тем людям однажды ее погубит.
[LZ1]ЛОРРЕЙН "ЛО" АДАМС, 34 ^y.o.
profession: администратор в ночном клубе Viper[/LZ1][NIC]Lorraine "Lo" Adams[/NIC][STA]lick you with the gun shot[/STA][AVA]https://i.imgur.com/GzS3qlE.png[/AVA][SGN]feels like
I'm a stone
never cried[/SGN]

Сердце бьется медленно, будто нехотя. Словно не знает, а зачем ему это? Ло и сама не знает, зачем это все ей. Внутри расползается блаженная пустота — такое желанное, долгожданное ощущение. Никогда оно не бывает настолько всеобъемлющим, как после эмоционального всплеска. Ее жизнь — кривая синусоида из апатии и истерики. Сейчас находится на нижней пиковой точке. Смотрит в глаза Томасу спокойно, и ничего внутри не сжимается в страхе или напряжении. Стоит зайти за край, чтобы вспомнить, где он находится.
Пальцы на горле, которые сама туда поместила, сжимаются крепче. Вдох сбивается совсем немного — на мгновения адаптации к новому распределению сил. Точнее, распределение сил все то же. Флетчер вздыхает, но выглядит все таким же мертвым. Ло моргает редко, точно боится пропустить случайно проскользнувшую на его лице эмоцию. Вот уж кого бы не довела даже близости к смерти от ножей в нутре гриндера. Или все дело в том, что он давно не живет? Только мертвецы ничего не боятся. Томас, кажется, как раз из таких.
Его кровь на языке по-металлически соленая. В другой момент ей бы понравилось ощущение пальца во рту. Она могла бы обхватить его губами. Чуть прикусить зубами. Вылизать фалангу так, как обычно вылизывают член во время прелюдии к минету. Он может засунуть его глубоко в глотку: рвотный рефлекс давно задушен — какая потеря для увлечения булемией. Но Ло лишь немного смыкает губы, чтобы так просто не смог вытащить, не царапнув влажную слизистую. Бессмысленная шалость. Флетчер не выглядит как тот, кто ценит шалости или искренние детские желания. Флетчер смотрит как человек, у которого в руках детонатор от бомбы, застрявшей у нее в основании черепа. Ей иррационально не страшно. На сегодня отбоялась.
Он натягивает цепочку с кулоном-клеймом, какие ставили рабам еще до гражданской войны. Звенья вжимаются в кожу. Его глаза совсем близко. Ее выдох оседает у него на губах. Ло кривит свои в усмешке. Как подначивает: ну давай же, давай, придуши, как сегодня уже пытался. Если не выбросил в мясорубку, не вжал в диван лицом до остановки сердца, сегодня ее смерти не должно быть в планах. Или он решит удивить? Это даже забавно: замороженные чувства внутри не подают ни признака жизни — ноль по Кельвину, остановка молекулярного движения. Абсолютная смерть.
Томас ослабляет натяжение. Выравнивает ангела, который никого никогда не защитит, — такой же падший, как она сама. И как он. Тут ни в ком из них святости ни на грош. У него холодные пальцы: трет ими размазанную по скуле косметику [ дурачок, это же бессмысленно: тонны фальши с нее так просто не сойдут ], касается талии и глубже под халат — к холоду привыкает, и от него даже не бегут мурашки. Но подается вперед — давний, такой забытый порыв, вырывающийся наружу под воздействием стресса. Так бездомные животные подставляются под чужие ласки в слепой надежде. Флетчер ничего ей не даст. Знает, но все равно на мгновение прижимается ближе. Затвердевшие на холоде соски царапаются о ткань рубашки. Это ощущение тоже могло бы понравиться. Могло бы.
Он запахивает на ней халат: не забота — больше похоже на подвид брезгливости, а ее бы не смущало, даже выйди отсюда совсем голой. Она мокрая и холодная, как когда-то давно в детстве, когда провела ночь на улице под дождем. После этого попрощалась с нормально функционирующими голосовыми связками. С чьим нормальным функционированием попрощается теперь? Разве осталось в ней хоть что-то еще не поломанное?
— Всегда мечтала найти подработку в Uber, — хрипло смеется над собственной шуткой в режиме самообслуживания. Какого хера он еще придумал? Выжимает кончики волос прямо на пол: вот уж о чем не заботится, так о появлении плесени в стыках между плиткой в этой дыре. — Или вместе с Джесси съехать с дороги над обрывом. Это точно попадет в вечерние новости, — единственная минута славы, которая может быть ей доступна. Когда-то не хотела бы стать жертвой автомобильной аварии, но теперь — после гриндера — кажется, что это не такая уж и уродливая смерть.
— Но если серьезно, — взгляд стекленеет за мгновение: так клубнику подвергают шоковой заморозке и фасуют по пакетам. Ло откидывает наигранную браваду, как выдает пощечину шлюхе в качестве наказания: без лишних эмоций и наслаждения происходящим. У них тут сегодня странный вечер без купюр. Буквально: триста баксов за асфиксию на диване так и не выдал. — Зачем мне права? — в голосе, как в стакане с виски, стучат кубики льда. Томас не станет с ней считаться, но у нее достаточно перегорели все предохранители, чтобы говорить прямо. Тем более что его желания получается угадывать с переменным успехом.
— Что я должна буду с ними сделать после? — подходит совсем вплотную: бесстрашие не синоним храбрости, а синоним глупости. Вряд ли придется положить на полочку и радоваться, что есть еще один документ, вплетающий глубже в жернова бюрократической системы этой страны. Ха. Будто станет отвечать. Ему слишком нравится играть в серьезного и важного босса. А еще вряд ли ей доверяет. Впрочем, Ло не доверяет в ответ. Один : один, а все равно ведет он. Парадокс.
[LZ1]ЛОРРЕЙН "ЛО" АДАМС, 34 ^y.o.
profession: администратор в ночном клубе Viper[/LZ1][NIC]Lorraine "Lo" Adams[/NIC][STA]lick you with the gun shot[/STA][AVA]https://i.imgur.com/GzS3qlE.png[/AVA][SGN]feels like
I'm a stone
never cried[/SGN]