юджин соскабливает с лица улыбку молчания. на обратной стороне дверцы шкафчика на него смотрит питер. веселый и все ещё живой. кажется, фотка сделана с его первого серьёзного участия в выставке юных дарований.

он вглядывается в блестящие глаза напротив, а внутри все скулит, надрывает и ноет. лучше бы он и дальше писал свои картины, лепетал о высоком и объяснял непонятное, чем валялся обмякшей тушей на городском кладбище.
или лучше бы на его месте был юджин. в нем же таланта ни грамма. осталась лишь воющая пустота, банка горючего и неподъёмная злость. говорят, если все это взболтать и перемешать, случится атомная катастрофа.
а ещё говорят, что нехорошо брать чужое.

- эй, - вполголоса, едва уличив факт пропажи еще одного фото, юджин лихорадочно проводит ладонью по лицу сверху вниз. после трагедии никто в школе его не расспрашивал о случившемся - все они лишь смотрели жалобно и шептали на переменах о своём нахуй ненужном «сожалею».

- ЭЙ, - пропала не просто картинка - ! нет ! - другой бы и носом не повёл и пошёл распечатывать себе ещё одну. но юджин рявкает вперёд себя, захлопывая шкаф, и плотоядно обводит взглядом раздевалку.
все, кто до этого мельтешил в поисках формы и бутс, застывают каменными статуями.

будто это снимет с них вину.

будто так они станут прозрачными.

будто это убережёт от прямого удара в челюсть.

- кто из вас, отъявленных уебанов, трогал мои вещи? - юджин не знает, откуда на скамейке взялась бита, но он хватается за неё как за спасательный круг. - я задал вопрос. может быть, ты? - бита становится продолжением руки, когда он вытягивает ее вперёд и концом упирается в чей-то нос. - или ты? - он воображает, что все это игра в бутылочку, где жертва выбирается случайным образом. теория вероятности раскручивается вместе с вектором биты, и юджин гвоздит какого-то чела с дебильной серьгой в ухе к стене, укладывая свободную руку ему на плечо.

- у тебя на морде написано, что ты гандон. кто разрешил тебе открывать мой долбанный шкаф? КТО, БЛЯТЬ, ТЕБЕ ЭТО РАЗРЕШИЛ?! - на его губы самопроизвольно легла улыбка удовлетворения. ему понравилось, как он это сказал. и как на него посмотрели. как будто только что он раскрыл тайну пирамиды гизы.

даже если пацан не виноват, юджину плевать. как только их взгляды соприкоснулись, он невольно заулыбался еще шире. и тут же рассыпался неверящим смешком, впрыскивая яд скверной бельмесости.
в этом мире все так или иначе инфицировались чувством  вины, не желая признавать обратного. подсознание баюкает его ночами знакомой колыбельной: если позволить себе озвучить вслух правду, она его убьёт по-настоящему. поэтому он всегда ищет крайнего. или слабого. или и того, и другого. потому что они никогда не задают вопросов и вообще не говорят - для них позиция жертвы такая же удобная, как и для него позиция конченного урода.
эта философия проще механизма хиггса: я первый сделаю тебе больно; я первый тебя разочарую; я первый занесу над твоей башкой биту.
первый ударю,
первый обижу,
первый уничтожу.
ему кажется, что он страдает больше всех и что только ему одному может быть так нестерпимо больно.

он же никогда таким не был. или был, но просто этого не помнил, потому что питер всегда оказывался рядом. а теперь его нет.
и фотки, где они вдвоём трусят в его комнате среди мольбертов и полотен, тоже нет. если бы юджин был чуть более наблюдателен, он бы заметил, что фотка отклеилась и застряла в скопе других фотографий.
правда теперь застрял илай, и вот это не заметить уже невозможно.

он бы ударил. один раз и второй. а потом третий и четвертый. он бы бил так, что от этого лица осталась бы сырая лужа и кровавая пропасть. но он не стал. с трудом отвел биту в сторону и сам сделал шаг назад. словно даровал шанс на чистосердечное раскаяние.