Чужая грязь становится чем-то по типу клада, который я готова искать и раскапывать, жертвуя при этом временем, силами, совестью и людьми. Всё чаще ставя работу на первое место, я пропускаю дни рождения близких, не чураюсь нечестных способов добычи информации, типа взяток, забываю нормально питаться, заглушая чувства недосыпа, голода и одиночества литрами кофе, сигаретами и алкоголем.

Отец говорит "зачем тебе это".
Отец предлагает "слетай-ка на Бали, отдохни, я оплачу".
Отец переживает, что я огребу проблем, которые отразится потом и на его репутации. Ему в принципе легче сослать куда-нибудь, чем держать рядом и имитировать какое-то подобие привязанности. Будь я более ленивой и менее целеустремленной, уже давно бы согласилась на все его подачки. И жила бы красивой, но не моей жизнью - не заслуженной и не собранной по кирпичику мною. А дальше что? Сосать какому-нибудь папику за новенькую тачку?

Меня такой вариант едва ли устраивает. Вбитое с детства упорство заставляет добиваться всего самой, не соглашаясь на лёгкие пути выбора. Купленная отцом квартира недалеко от центра, правда, нашептывает об обратном, но, кажется, это была единственная помощь от него, на которую я согласилась. И совесть по этому поводу меня совсем не грызёт. Наверное ещё и потому, что эту квартиру я едва могу назвать домом, учитывая, что последние полтора года живу на два города, все чаще теряясь в бешеном темпе Москвы и врастая в него, позволяя этой неугомонной скорости бежать по венам.

Это происходит, едва ты сходишь с Сапсана, 2 минуты до подземки - промежуточный этап, время на адаптацию, толкая вперёд дверь на входе в метро, ты становишься частью потока, сам того не осознавая, просто несешься вперед, не позволяя себе остановиться. Я снова здесь. И на этот раз явно не на пару дней.

Причиной тому стало убийство, на которое я бы даже не обратила внимания, не знай когда-то убитого. Евгений Тюльпин - мой бывший преподаватель, ставший своего рода всегда поддерживающим наставником, даже когда наши отношения перешли в горизонтальную плоскость. Он хотел сбежать от сходящей с ума жены, я хотела его. Всё всех устраивало, ровно до тех пор, пока он не бросил преподавание, переехав вместе с семьей в Москву и вновь занявшись журналистской деятельностью в одной из независимых газет, чей профессиональный фокус явно не нравился власти: журналисты один за другим становились жертвами покушений или убийств. Женя не был исключением. Писав на острые темы, он один за другим срывал рычаги  собственной безопасности. Не увенчавшееся успехом покушение в прошлом году, расследование которого замяли. И убийство - в этом. Сомнений в том, что следствие опять зайдет в тупик под воздействием вышестоящих инстанций у меня не было.

Птичка нашептала о том, кто ведёт это дело. Некий Даниил Байсаев,который вряд ли жаждал встретиться с любопытствующий журналисткой, но кто уж его будет спрашивать, если я уже сижу в отделении, с самым обеспокоенным видом напев дежурному о том, что у меня есть важная информация по убийство Тюльпина. Никакой новой информации у меня, конечно, не было, с Женей мы не общались уже полгода, если не больше. А потому я знаю не больше всех, выуживая информацию из всех возможных источников, иногда используя накопленные за недолгие годы работы связи. К Байсаеву же я тоже иду не за информацией, тут и дураку понятно, что он не имеет права мне что-то рассказывать. Мне интересно посмотреть, что он за человек, какой он, что из себя представляет и решить, как я буду отражать его в своих материалах. Последнее, кстати, зависит полностью от него. Иногда достаточно проявить хоть немного такта и снизить уровень пренебрежения, чтобы не оказаться в статье полным мудаком. По крайней мере, так я пытаюсь объяснить себе собственное появление в участке, зная почти наверняка, что реальная причина, по которой я оказалась здесь, кроется совсем в другом: мне важно, чтобы ему было не всё равно. Хотя его отношение к этому делу едва ли повлияет на моё решение вести собственное расследование.

- Добрый день, - произношу нарочито невинно, оказываясь в его кабинете спустя почти полчаса ожидания. - Меня зовут…, - ну кто ж знал, что ему уже и так известно, что перед ним сидит бывшая студентка и любовница убитого.
Два, Панкратова, садись.

[NIC]Анна Панкратова[/NIC][AVA]https://forumupload.ru/uploads/0012/9b/57/2/297818.png[/AVA][SGN][/SGN] [LZ1]АННА ПАНКРАТОВА, 29 ^y.o.
profession: журналист
[/LZ1]

Блять… Ругательство проходит сквозь мысли пулей навылет, едва он, перебивая, произносит мое имя. Его взгляд говорит о том, что он знает куда больше моего имени, а именно тот факт. кем я приходилась убитому. Осуждаете? Вместо того, чтобы задать вопрос вслух, лишь улыбаюсь с легким прищуром. Осуждает. Это видно по тому, как оценивающе он на меня смотрит.

- Приятно, когда тебя ждут, - я не успеваю скрыть желчь в голосе, даже не пытаюсь, так сразу давая ему повод меня не взлюбить. Его вопрос “зачем пришли”, звучит так, будто он говорит мне “ я знаю, что ты тут не просто так”, даже если он не вкладывал эту мысль в свои слова. - Э-э-э… - протягиваю, словно собираясь с мыслями, и понимая, как глупо прозвучит ответ на его вопрос. - Последний раз мы виделись где-то полгода назад, - произношу, поджимая губы, словно говоря, соррян, ничем больше помочь не смогу. - Но он звонил несколько дней назад, - я продолжаю отвечать на его вопрос, скорее, не в попытках дать ему хоть какую-то информацию, а словно пытаясь самой докопаться до сути. Потому что где-то на подкорке сидела не дающая покоя мысль о том, что я действительно могу помочь, зная больше, чем сама думаю. Возможно это паранойя, возможно это раздутое самомнение, но внутри что-то нарывало - что-то слишком очевидное, но в то же время скрытое от глаз. - Мы должны были встретиться на…, - на следующей неделе. Мысль я так и не заканчиваю, упираясь взглядом куда-то в одну точку перед собой, словно наконец поняла то, что должна была осознать уже давно.

Пока Байсаев смотрит на меня с уже явно уставшим, испытывающим видом, ожидающим, когда я там придумаю дальше, что хотела сказать, я вспоминаю наш последний разговор с Женей. Его непоколебимая невозмутимость была наиграна и лжива, пока он вновь и вновь впадал в странную ностальгию по давно ушедшим дням, словно ему хотелось выговориться, а я слушала, потому что он умел интересно рассказывать, даже если его история ничего из себя не представляла. Я слушала ровно до тех пор, пока он вдруг не замолчал, резко сменив тему, говоря о том, что его приятель скоро едет в Питер, мне нужно с ним встретиться - он передаст мне ключи от второй московской квартиры Жени, так будет лучше и безопаснее, если они будут у меня, и что он мне обязательно всё объяснит, но потом.

- Знаете, вы правы, - произношу, словно скороговорку, поднимаясь с места, - лучше я не буду тратить ни ваше, ни своё время. Всё равно никакой информации у меня нет, - и уже почти скрываясь за дверью, поспешно добавляю: - Извините, до свидания.

На выходе из отделения я останавливаюсь, чтобы перерыть сумку в поисках ключей от той самой квартиры. Я действительно встречалась с приятелем Жени, который в итоге оказался его коллегой - молчаливым и замкнутым парнем чуть старше меня, сказавшим на прощанье что-то в стиле “надеюсь Тюльпин знает, что делает”. Тогда я не придала его словам никакого значения, а про ключи и вовсе забыла, вспомнив о них только, когда собиралась в Москву, не имея никакого желания туда наведываться. Но видимо теперь у меня попросту нет выбора.

У нужного дома, адрес которого Женя мне скинул накануне смс-кой, я останавливаюсь, зачем-то оглянувшись. Меня пробирает до костей ощущение, что за мной кто-то смотрит, но куда проще свалить это всё на холод: уже стемнело и по улицам гуляет ветер, а я достаточно легко одета. Несмотря на это, ещё какое-то время я стою на улице, выкурив две сигареты и продолжая пялиться куда-то в темноту плохо освещенных улиц. Ты бредишь. Нет тут никого. С этой мысль я поднимаюсь наверх, на 10 этаж, где за запертой дверью меня ждет спертый воздух. Тут явно давно никого не было. Я прохожу внутрь, даже не задумываясь о необходимости закрыть за собой дверь. Вместо этого прохожу внутрь квартиры, изучая комнаты и останавливаясь в кабинете. Бумаги на столе разбросаны в каком-то хаосе, который, видимо, имеет какой-то порядок. Я понимаю, что именно здесь Женя и работал над последним расследованием. Начиная шуршать бумагами, я совсем не замечаю, как скрипучая входная дверь открывается. Когда понимаю, что в квартире я не одна, становится слишком поздно. И в следующую секунду меня огревают чем-то тяжелым по голове.

Отредактировано Sonya Ellington (2022-09-11 20:52:37)

В мыслях шумно, будто к голове подсоединили не выключающийся телевизор, который уже давно не показывает ничего, кроме белого шума. В черепной коробке душно и тесно. И последние остатки свободы высасывает чей-то голос, заставляющий концентрироваться на себе, едва я прихожу в сознание. С губ срывается жалобный стон - это невысказанная просьба заткнуться, потому что кажется, что ещё один звук - и голова попросту лопнет. Но говорящий настойчив. Он не только не затыкается, он ещё и приближается, отчего звук его голоса становится всё громче. Хочется схватиться за уши и заткнуть их, но тело словно ослабло или онемело, из-за чего я едва ли могу пошевелиться. Шумно выдыхаю, когда чувствую чье-то сильное прикосновение где-то в районе плеча - такое дергающее, неприятное, слишком резкое. Я протестующе выставляю вперед руку, словно говоря “не надо”. Ещё пару секунд я трачу на то, чтобы прийти в себя, лежа с закрытыми глазами, собираясь с мыслями и пытаясь восстановить сбитое дыхание.

Когда же открываю глаза, хочется лишь закрыть их и провалится обратно в бессознанку, потому что передо мной предстает лицо человека, которого уже видела сегодня ранее и который явно не рад меня видеть. Впрочем, это взаимно.
- Не шумите, пожалуйста, и без вас тошно, - выпаливаю сбито, чуть ли не задыхаясь словами и чувствуя, что вот-вот вновь потеряю сознание. Неосознанно хватаюсь за руку Байсаева, словно жду, что это поможет мне не вырубиться, удержит в сознании. - Блять, - шёпотом, приглушенно, на одном дыхании сквозь губы. Я резко выдыхаю, чтобы также резко подняться. Тут же жалею об этом, потому что голова отзывается жуткой болью, заставляя схватиться за затылок. Я не сразу понимаю, что волосы будто чем-то испачканы, и, отстраняя руку, ещё долго смотрю на неё, не сразу понимая, что на пальцах кровь. Как ещё совсем несообразительный и незнакомый с жизнью ребёнок, я вдруг поднимаю глаза на следователя, демонстрируя ему взгляд, в котором стоит лишь один вопрос “а как так получилось?”.

Он видимо понимает, что толку от меня сейчас особого не дождёшься, поэтому даже отстаёт со своими допросами, угрозами и озлобленными фразами. Пока мы ждём скорую, следователь бродит по квартире, видимо в поисках каких-то улик, крича мне попутно что-то из другой комнаты. А я, хоть и слышу всё, словно сквозь вату, уверена почти наверняка, что он назвал меня в очередной раз дурой. Можно было бы возразить, но мне уже надоело раздражённо пыхтеть в его сторону, так что, пусть бубнит, что хочет.

Когда же в дверь, наконец, звонят, а врач начинает свой осмотр, я всё ещё надеюсь, что не придется ехать в больницу и проходить несколько кругов ада. Радовало только одно: если меня упекут в больничку, возможно, получится отвязаться от следователя. Но, увы, ни один из моих прогнозов не сбылся и уже через два часа я сидела на больничной койке с сотрясом, пялясь на врача так, как будто он меня не лечить собрался, а пытать.

- Когда вы меня отсюда выпустите? - спрашиваю так, будто меня упекли за решётку, а не в больницу.
- Дня через два, не раньше, - отвечает после изучения анамнеза, совершенно не обращая внимания на раздражение в моём голосе.
- А если под отказ? - я не намерена здесь штаны просиживать - это раз, да и в принципе не люблю больницы - это два.
- Девушка, поймите, я всё равно не смогу отпустить вас одну. Вас сможет кто-то забрать?

Я уже готова начать проклинать всю эту чёртову систему и сам тот факт, что всё случилось здесь, в Москве, где забрать меня действительно никто не сможет, по крайней мере, сегодня, так как друзья уехали к кому-то там на дачу. Но весь мой поток злобы затыкает входящий в палату следователь Байсаев - опять со своей этой ухмылкой, будто он тут круче всех.
- Опять вы…, - закатываю глаза, всем своим видом показывая, что совсем ему не рада, но тут же переключаюсь обратно на врача. - Вообще знаете, вот он меня заберет, - киваю на мужчину, и, пока Байсаев ещё ничего не успел сообразить, тут же выпроваживаю врача словами: - подготовите бумаги? - тут любезно соглашается, видимо и сам довольный, что быстро избавиться от явно буйной пациентки. Едва мужчина уходит, закрывая за собой дверь, тут же переключаюсь на следователя, не обращая никакого внимания на отдыхающих в палате девушек. - Ну что, вы же хотели устроить допрос с пристрастием. Баш на баш!

Отредактировано Sonya Ellington (2023-01-22 21:03:15)

Смотрю на него с напряженной воинственностью во взгляде, хотя наверняка выгляжу, как надутый ребёнок, который собирается стоять на своём до конца. И тень улыбки на лице мужчины напротив чуть не ломает всё моё упорство и настойчивость. Я прячу взгляд, не замечая, как так по-детски скрещиваю руки на груди. Осталось только топнуть ножкой и пожаловаться, что дядя полицейский тот ещё бяка. но вместо этого лишь закатываю глаза, когда он говорит, что мы поедем в участок, описывая во всех подробностях весь список процедур, который мне будет необходимо пройти. Отчитывает, как маленького ребёнка, будто я и сама не в курсе всего, что наделала. Но, увы, я бы сделала это ещё раз, появись необходимость. Так уж повелось, что я не доверяю полицейским. И, кажется, у них это взаимно по отношению к журналистам. А потому совсем не удивительны наши обоюдные придирки и недоверительные взгляды в сторону друг друга.

Так или иначе, сейчас он действительно единственный, на кого я могу надеяться, хотя бы потому, что он уже здесь и я совсем не хочу оставаться в больнице ни минутой больше. Так что приходится лишь согласиться.

-Ладно-ладно, как скажете, - в отличии от него я продолжаю держать дистанцию, обращаясь к нему исключительно на “вы”. - Но не надо меня раньше времени упрекать в том, чего я не делала, - его слова почти задевают, чего я даже не пытаюсь скрыть. - Ничего я не скрывала, - вру зачем-то, понимая, что правда очевидна нам обоим и кроется лишь во взаимном отсутствии доверии. - Правда не думала, что так выйдет, - фактически признаюсь в том, что я последняя дура, в последний момент отдавая себе отчёт в своих словах и понимая, что шарахнули меня по башке и правда знатно, раз она совсем не варит и я говорю подобное. Неуверенно поджимаю губы, понимая, что сказала лишнего. - Ага, - киваю холодно на его “и никаких возражений”.

В это время в палату как раз возвращается врач с подготовленными бумагами, я едва слушаю его, угукая зачем-то на его рекомендации, на самом деле не слыша ни слова и не сводя при этом взгляд с Данияра, который с каждой секундой почему-то начинает бесить всё больше. В конце концов, подписываю бумаги о выписке, радуясь, что хоть одной проблемой меньше.

Я позволяю ему подхватить меня под руку, понимая, что без его помощи не преодолею такое простейшее препятствие, как лестница, и тяжело выдыхаю, когда он помогает сесть в машину. Не обращаю внимания, как меня тут же обволакивает странное ощущение спокойствия, которое не должно было появиться. Только не рядом с ним.

-Только… можете сильно не гнать, ладно? - вся моя воинственность и выдержка ломается, когда, наконец, признаю, что стойкий оловянный солдатик внутри меня не так уж прочен, как кажется с первого взгляда. - А то не обещаю, что не заблюю весь салон, - пытаюсь отшутиться, хоть и получается так себе, пока по щекам одна за другой начинают бежать солёные запятые - это запоздалые последствия пережитого стресса и столь близкой смерти, осознание которой, наконец, доходит. Всхлипываю, приоткрывая окно. - Извините.

Интересно, я его напугала или ему действительно не всё равно? Иначе почему он так аккуратно ведет машину, периодически посматривая боковым взглядом на меня, словно проверяя, не померла ли я тут или не собираюсь ли вот-вот отбросить коньки. Подобное проявление человечности от него почему-то забавляло и умиляло одновременно, вселяя странное ощущение доверия, хотя он явно был из тех людей, кому доверять не стоит.

Когда жы мы подъезжаем к участку и он спрашивает, как я, я лишь делаю неопределенный жест рукой. Это что-то среднее между “нормально” и “отъебитесь, по-хорошему”. Но он считывает лишь первое. И на том спасибо. Когда он выходит из машины, я ещё трачу какое-то время на то, что просто сижу с закрытыми глазами, дыша через нос, выдыхая через рот и остро понимая, что рекомендация врача остаться в больнице была сказана не на пустом месте. Меня мутит, голова кружится так, что кажется, я могу потерять сознание даже сидя. Мне плохо настолько, что нет сил объяснять всё это Байсаеву. Наверное поэтому, когда он открывает мне дверь, нервно дожидаясь, когда я уже выйду, я лишь вытягиваю вперёд указательный палец, словно говоря “минуту” и, спустя короткое время передышки, наконец выхожу из машины.

Кажется, нервная система и без того доведена до предела, но я разгоняю её ещё больше, когда понимаю, что я в полной жопе. Если дам сейчас показания, потом не отверчусь от полицейских и их пресловутого “не суй нос сюда, не суй нос туда, не суй нос вообще никуда”. Ощущения того, что я в ловушке, не давало покоя, пока я, словно провинившийся ребёнок, шла за Данияром, посматривая то направо, то налево, ища пути отхода и понимая, что их нет. Впервые за долгое время я ощущала себя в тупике.

Сдавая отпечатки пальцев, чувствую себя последним преступником, ловя на себе соответствующие взгляды. От них хочется откреститься, проорав на весь участок, что я ничего не сделала, но я глушу в себе это, понимая, что повысь я сейчас голос - голова разболится только сильнее. Когда мы заканчиваем с отпечатками, понимаю, что становится порядком всё равно. Сознание измотано настолько, что не может воспринимать ничего вокруг. Поэтому я лишь устало плетусь за мужчиной дальше, не обращая внимания ни на что вокруг.

Когда мы остаемся наедине в тесной комнате для допросов и я устало валюсь на стул, вновь становится не по себе, потому что, кроме включенной, направленной на меня камеры, я вновь чувствую на себя его прожигающий взгляд. Ощущение, будто от него не ускользнет ни одна мелочь и он видит меня насквозь. От этого противно. С этого чувства меня сбивает вибрация в кармане. Телефон оповещает о новом смс от подруге. Я лишь пишу в ответ “отвечу позже, занята, извини” и кладу телефон на стол экраном вниз.

Я слышу, как Данияр меняет голос, тон и манеру речи. От этого становится неприятно, потому что в комнате становится душно от лицемерия, а мне становится противно. Он задаёт дежурный и очевидный вопрос, на который я, если бы не запись, даже не стала бы отвечать.

- Да, конечно, - коротко киваю головой, опуская взгляд на собственные перехваченные в замок ладони. Байсаев начинает задавать вопросы, а я понимаю, что едва слышу его: в голове становится шумно, перед глазами всё плывёт, а к горлу подступает тошнота. - Извините…, - прерываю его. Поначалу даже мне кажется, что я просто требую минутную передышку. Но проходит секунда, две, три… И я, не говоря ни слова, выбегаю из комнаты, спрашивая о проходящего мимо сотрудника полиции, где тут туалет. Он указывает куда-то дальше по коридору и я бегу в его сторону, в последний момент понимая, что, вот он - мой шанс выбраться отсюда. Пытаясь не обращать внимания на тошноту, пробегаю дальше по коридору, спускаюсь по лестнице, ещё по одной, пробегаю мимо дежурного и выбегаю на улицу, чувствую, как дрожат колени, как сильно кружится голова, и не замечая, что уже блюю в мусорку рядом с полицейским участком, ловя негодующие взгляды курящих рядом сотрудников. Похуй.

Сбежать из полицейского участка явно так себе идея, но мысль об этом меня не останавливает, поэтому, отрываясь от мусорного ведра, я пробегаю дальше по улице, прячась где-то во дворах и оставаясь сидеть на лавке у подъезда какого-то длинного дома почти до вечера, пока не прихожу в себя. Только в этот момент я понимаю, что первое: я сбежала из полицейского участка; второе: этот чёртов следователь знает все мои данные и без лишних сложностей сможет меня найти; ну и третье: кажется, я так и оставила телефон в комнате для допросов. Хлопая себя по карманам и обыскав всю сумку, понимаю, что это действительно так. Блять, даже такси не вызовешь. В этот момент из подъезда как раз выходит какая-то молодая пара, примерно моего возраста, и, не обращая внимания на то, что выгляжу, как сумасшедшая, я прошу их вызвать мне такси, объясняя, что потеряла телефон, а деньги верну наличкой. Благо, они быстро вошли в ситуацию, а через 10 минут я уже ехала в отель, понимая, что либо Данияр сам припрется ко мне, либо же я с утра пораньше пойду к нему. Оба варианта не очень.

Сука! - единственная мысль, с которой я поднимаюсь в номер отеля. Единственное слово, которое слетает с губ последующий час, если не два, пока я не вырубаюсь, измотав себя лишними тревожными мыслями, не понимая, как можно было так проколоться, да и не понимая в принципе, зачем сбежала. Ведь сделала это скорее инстинктивно, испугавшись “злого дядю полицейского”. Дура, какая же ты дура!

Утро выдалось ранним из-за разбудившей меня головной боли, словно в мозгу вот-вот что-то взорвётся и польется через уши. Казалось, что проще пойти раздолбить черепушку о стену, чем терпеть и пытаться глушить боль таблетками, которые всё равно не помогали.

От осознания, что снова придётся идти в полицию легче не стало. А идти теперь явно надо не только за телефоном, но и чтобы в будущем не иметь проблем с законом, ведь, что-то подсказывало, что Байсаев не оставил мой побег без внимания. Не удивлюсь, если этим утром его донимала икота, учитывая, что я крыла его трехэтажным матом несколько часов подряд.

Становится неприятно от осознания того простого факта, что большая часть жизни складывается в такую мелкую безделушку, как телефон. Все собранные за годы контакты, которые я конечно же нигде не сохранила, и чем надо будет заняться, как только получу телефон обратно, на случай, если потеряю его в будущем; куча необходимых приложений; ну и самое банальное - непрерывное общение с друзьями и близкими. Последнее волновало больше всего. Надеюсь, Данияр не увидит того, чего не должен. Хотя, если он все-таки обошёл пароль и залез в телефон, надеюсь, кто-нибудь прислал в этот же момент дикпик, чтобы у Байсаева отпала мысль лазить в чужих мобильниках. Правда следующая мысль была о том, что, если он все-таки обошёл пароль, то ничто бы не помешало ему найти и коллекцию нюдсов в галерее. Ааа, соберись! Бью себя по щекам, понимая, что мои мысли ушли совсем не туда.

Мне приходится переступить через собственную гордость и непризнанный стыд, когда я заставляю себя всё-таки вызвать такси через ноутбук, чтобы вернуться в полицейский участок. Всю дорогу я представляю этот издевающийся взгляд Данияра, и это насмешку, которая наверняка появиться на его лице при виде меня. Бесит. Хоть и сама виновата.

Когда я вхожу в здание и здороваюсь с уже знакомым мне дежурным, который явно меня узнаёт, выдавая себя коротким смешком, чувствую, как щекам приливает краска, а по спине бежит холодный пот. Потому что ощущение такое, что этот полицейский участок - это мой круг ада, который я прохожу уже в который раз. Байсаева ещё не было на рабочем месте, а потому, присев в коридоре, я чувствовала себя потерянным ребёнком, который всматривается в лицо каждого прохожего в поисках родителей. Когда же мужчина появляется в поле зрения, я едва сдерживаюсь, чтобы не опустить взгляд в пол.

- Здрасьте, - киваю коротко, поднимая ладонь в знак приветствия. В принципе сбежать хочется уже сейчас, не дожидаясь тирады о том, как безответственно и глупо я себя повела. А, судя по выражению его лица, отчитывать он меня будет в любом случае.