В Ханне сияло почти недоступное им очарование порядочной женщины. Целостной женщины, состоявшейся, уважаемой, разумной, не ищущей в мужчинах ни денег, ни приключений. И всегда чужой, увлекательной этой недостижимостью. Это делало ее особенной, вырывало из ряда общих картельных шлюх, пестрых, ярких, шумных и избыточных на каждом повороте жизни, которых Фрида заботливо меняла, чтобы бойцы не скучали, которые попадались в каждом пыльном кабаке на разбитых дорогах между маковыми полями, в каждой клубе Тихуаны, на каждой роскошной частной пирушке. К ним не хотелось заглядывать в голову, они не казались ценными. Фрида могла понять, обо что Рауль зацепился. У него было так мало шансов встретить достойную женщину, которая еще никому не принадлежит. Обычно они вырастали из всяких блядин очень медленно или брались из хороших семей. Не каждый готов был отдать дочь за бандита, даже если этот бандит обеспечит всю их родню. И компания была очень своеобразная. А у Рауля как будто был некий внутренний вопрос, на который женщина без достоинства, без опыта, без внутренней глубины ответить ему не могла. Фрида знала, что и она бы не ответила, не смогла бы ему дать то, что он идет. Она просто случилась рядом с Луисом, и Рауль принял ее по принципу «любишь меня, люби и мою собаку», как бы цинично это ни звучало. Знала, что он не стал бы рисковать, не обнаружь он в этой изящной, душевной женщине ответа, который искал. Даже если они никогда не говорили, ему хватило близости, чтобы знать, что этот ответ существует, что кто-то может в нем отозваться, гармонично попадая в его внутреннюю мелодию без слов и наощупь. Путешествуя с завязанными глазами и приходя точно к цели. Иначе он не стал бы встречать с чужой женой. Не был увлеченным охотником ради охоты, как сам Диего. Тем более встречаться не единожды. Не стал бы так подставляться, если бы не обнаружил в ней что-то особенное, чему, вероятно, так и не нашел названия. Наверно, Батиста тоже нашел это в свое время и вряд ли с тех пор упустил из виду.

- Все закончилось, - Фрида склонилась, чтобы пометить золотистое плечо вкрадчивым поцелуем. Ни извиняться, ни объясняться за Рауля она не стала, хотя могла бы объяснить Хане, что здесь случилось. Не в фактических деталях, это бы поставило бы всех в опасное положение, а в самых добрых словах, которые утешает сердца женщин, когда мужчины совершают непонятное. Но та не просила. Ничего не просила, кроме шанса не испытывать больше никакой вины за свою случайную слабость.

Пальцы и губы двинулись ниже по волнительному изгибу талии, марким горячим дыханием вдоль позвоночника, по контуру лопатки, пока не спустились к ягодицам. Язык нашел чуткую ямочку пониже поясницы. Фрида нежно прихватила резцами теплую кожу. Кожа пахла пачули и ванильной сладостью. Мир утонул в неге, в тихом журчании фонтанчика у бассейна, в шелесте волн за открытыми итальянскими окнами, уводящими взгляд к песчаному пляжу. Мир утопал в безмятежности, где не было места ни печалям, ни стыду, ни опасности – только солнечному свету и мягкому дыханию на коже.

- Никто ничего не узнает, - плавно повернула Хану к себе за бедра и вписалась губами в низ живота. - А значит - ничего не было.
Все они имели право на ошибку, на пробы, на неудачи и новый опыт. На маленькие радости, на случайную порывистую нежность и короткие разочарования, которые стоит отпускать как можно скорее, забывать, смывать теплыми прикосновениями, искать новые впечатления, новые пути и новые повороты. Иногда нужно побывать с кем-то другим, чтобы осмыслить то, что ждет тебя дома и почему ты все еще там. Что бы там ни происходило здесь и сейчас.

Потянулась к ее груди, чтобы поймать губами острые, карие соски, оглаживать пальцами упругую плоть, такую волнительную ускользающую под тонкой масляной пленкой. Почувствовала, как толкается дитя, когда желание подвело матку напряжением, и опустила руку между бедер Ханы, неторопливо и нежно поддразнивая ее пальцами, пока покрывала поцелуями горячую грудь, а потом нырнула ими внутрь, мягко растягивая, проникая нежными, жаркими толчками во взмокшее тело. И накрыла губами губы. Не знала, понравится ли Хане игра «а теперь подумай о муже», и предлагать не стала. Но у Медины это как-то ловко выходило, когда он заставлял ее представлять себе Луиса, говорить о нем, путаться в горячном воображении, когда она бывала сердита или просто скучала в его отсутствие. В первый раз предложение показалось грязным и нездоровым, а потом Фриде понравилось, словно у них с Раулем возникла маленькая, постыдная и сладкая тайна. Но Хана казалась выше и чище таких развлечений.

- Ты его любишь? Диего.
Не заглядывала в глаза, чтобы не смутить новой откровенностью, не собиралась лезть к ним в постель, только вернуть Хану туда, где хранились ее обиженные мужем, но все еще теплые чувства. И накрыла ртом чуткую венку на нее, плечо, тонкую сияющую ключицу.
[NIC]Frida Borges[/NIC]
[STA]La Calavera Catrina[/STA]
[AVA]https://i.imgur.com/rlvGhCA.gif[/AVA]
[LZ1] ФРИДА БОРХЕС, 29 ^y.o.
profession: координатор шлюхотрафика тихуанского картеля
[/LZ1]
[SGN].[/SGN]

Луиса она любила. Нутряно, ебано, по-животному. Там, где он ее поломал, в сердце навсегда срослось криво и теперь саднило на погоду. И сбежать бы от него, но жить потом невозможно, как будто всю душа изъедена мозолистыми крючковатыми корнями психованной привязанности, посажена на шлейку. Дернешься - и острые зубцы врезается в глотку, проходят насквозь так, что ни дышать, ни плакать. Луис как героин: кажется, бросишь, но шаг прочь и бешено угораешь в ломке. Убила бы. А потом бы годами целовала труп, как обезумевшая Хуана.

Фрида старалась, чтобы он этого не знал. Как будто он мог не знать. Старалась, чтобы вся эта зависимость, слабость транслировалась кем-то другим: девок водила на их загулы. Пусть бы в ногах плакали и слюни пускали. Нравилось ему. Отгораживалась занятостью, уворачивалась в независимость. Пока он не настигал ее ночью или в лютый жарящий полдень в томительные минуты сиесты, когда время катится, как плавленый мед. И тогда признавала, что ничего не может, никак не спрячется от него. Что подгибаются ноги, когда он заслоняет собой дверной проход. Накрывает ее темнею, обрушивает непроглядную черноту и присваивает. Пьет до дна большими глотками, кроит и шьет заживо, лепит вручную из кожи и мяса то, что хочет под собой увидеть. Ненавидела его за это свою беспомощность, обожала как Господа, и за это ненавидела еще жарче. Уходила, исчезала, пряталась, возникала рядом по кивку, бесилась и млела от этой его способность владеть ею походя, не прикладывая труда, почти не обращая внимания.

Мстила где-то у меня в голове за свою же слабость. Пряталась в нежные прикосновения, в аромат пачули и ванили, в тени штор у выхода к океану, в звон воды, в дальние, гортанные крики чаек. Точно могла сбежать от него. И закрывая глаза не видеть, как с его пальцев жирно утекает кровь, взбитая с порохом, с кокаиновой крошкой в леденящий язык сироп – хоть лижи.

Целовала Хану, смаковала нежные губы, следила за ее игривыми ладонями на груди, искала взглядом остреньки соски, возникающие между пальцами. Представляла, как смотрит на нее Дон Диего, как как видит, как чувствует. На миг пытаюсь встать на его место разглядеть с его ракурса, как упоительно сладко, знать, что эта нежная женщина принадлежит тебе вся - без остатка. Сколько опьяняющей власти можно иметь над ней и как легко злоупотреблять, когда уходишь с это адреналиновое пике жадного обладания.

Ребенок заставил Фриду задуматься о том, что она может не видеть Луиса за своими бешеными страстями, не замечать в нем зарождающейся привязанности и тепла, неминуемо возникающих из привычки и преданности, из этого внезапного родительства в моменты трезвости. Нега пальцев на животе заставила ее смутиться, выдохнуть в губы тихий, порывистый стон, когда дитя повернулось, добавляя возбуждению странного, сладкого напряжения изнутри. Вжалась в шелковый живот Ханы этим узнаваемым шевелением. Она-то еще помнит! Вмазалась в ляжку влажной промежностью, блаженно прислушиваясь, как на каждом взлете бедер нарастает томительная жажда, взвинчивается, когда губы смыкаются на налившейся чуткой груди, когда язык толкается в рот, когда пальцы снова и снова растягивают податливый подбой горячего нутра, мажутся соком, отзываются на встречные медвяные спазмы. Как дрожь ее бедер резонирует с чужими, скользкими от масла и оттого, какими волнительными в каждом прикосновении, как она нарастает, крепнет, захлестывает, идет горлом, вырывается стонами в изласканные губы Ханы, пока любовницы не начнут перебивать друг друга, путаться знойным дыханием, а после всхлипывать в унисон в накрывающей нежной, хмельной разрядкой, марая простыни, пальцы, кожу, задыхаясь короткими благодарными поцелуями, прежде чем замереть в эйфорическом безвремении объятий.

[NIC]Frida Borges[/NIC]
[STA]La Calavera Catrina[/STA]
[AVA]https://i.imgur.com/rlvGhCA.gif[/AVA]
[LZ1] ФРИДА БОРХЕС, 29 ^y.o.
profession: координатор шлюхотрафика тихуанского картеля
[/LZ1]
[SGN].[/SGN]