Ключ повернулся в замке с узнаваемым бренчанием невидимой связки и тихим щелчком-выдохом. Луз заерзала ногами по сбившемуся коврику. Яркий, полосами тканый коврик с большим ромбовидным узором. Розетка оранжевого – цвета поминальных бархатцев - лилового и темного индиго. Такой был в доме у ее деда. Бабка ткала его своими руками. Так дед говорил. А потом умерла. Лет на 10 раньше него. Луз запомнила. А потом и дед, и домик, и яркие полосы солнечного света, и уютный аромат свежих начос куда-то исчезли. Наверно, тоже канули и давно сгнили в земле. Мать много лет не возила ее к своим родителям. Они оставись в памяти девочки где-то в горном селении. В маленькой прошибаемой зноем деревушке на взгорье над маковыми полями. Это алое зарево текло между горных склонов и упиралось в закат или в рассвет, точно маки восходили на небо. Восходили и уводили за собой всех, кто их касался. Но все это божественное пунцовое море было огорожено колючей проволокой, и Луз не позволяли подходить близко. Только спины рабочих были видны между стройными рядами маковой посадки. Мальчишки и старики. Молодых мужчин в селении не было. Луз поняла это уже потом, когда подросла.

Скользнула взглядом по собственным тощим еще, поджарым и смуглым ногам, пугливо спихнула на бедра сбившуюся юбку и не успела толком встать, когда чужая тяжелая пятерня зарылась в волосы. Темная фигура обрела лицо, и девчонка отшатнулась назад в настойчивой хватке. Точно глаза напротив полоснули ее жгучей пощечиной. Волосы больно потянуло. Дрожь, сперва незаметная, раскачивала амплитуду тем больше, чем больше Луз пыталась ее сдержать. Уже через мгновение ноги стали совершенно непослушными, и она была рада шансу упасть на диван, который от страха почти не чувствовала. Только узнаваемый пружинный скрип вернул Луз в реальность. И она вынырнула из жуткого, неправильного лица напротив. Зубы больно цепляли язык всякий раз, когда девчонка пыталась сомкнуть их покрепче, чтобы стучали не так постыдно. Лицо напротив не было некрасивым в житейском смысле - круглым, оплывшим или перекошенным. В чем-то оно было даже привлекательным. Завораживающе хищным. Демоническим. Так на фресках в соборе пишут чертей внизу, под царственными, божьими перинами облаков в ногах святой братии. Или нет?.. Но это захватывающее ощущение фатализма было ей уже знакомо. Оно сквозило в расписных калаверах, в белых одеждах Девочки в уличной молельне на углу, в отекающих алым воском толстых свечах, в молитвах, в коралловых четках материного розария... Точно все это разом скрутилось в тугую пружину и создало этого человека.

Луз смешно дернулась, попыталась выпутаться из хватки, схватить чужую руку где-то за головой, выше запястья и тут-то осознала нелепость своих попыток. Острое желание и полную невозможность отодвинуться от него в угол дивана. Стоило хватке ослабнуть, она опрометью забилась в этот угол и закрылась думкой, слишком маленькой, чтобы ее спрятать, но достаточно большой, чтобы метафорически оградить. Этот смешной щит предавал Луз немного уверенности, и она вцепилась в него до остреньких белых костяшек. Костяшки, коленки, плечи, ключицы, глаза – вся она состояла из острых углов и линий.

Незнакомец говорил, но смысл вопросов утекал от Луз. В сознании фиксировалось только движение губ и тембр голоса. И этот тембр создавал нутряную вибрацию за ее ребрами: все ее тело входило в резонанс с его голосом и дрожало, гудело, не оставляя пространства мыслям.

- Кто вы? Вы убьете меня?
Она нелепо подобрала ноги на диван, сжимаясь сильнее. Говорила девчонка едва слышно. В располагающей, вполне приятельской позе чужака сквозило больше угрозы, чем она могла осознать. Никакие угрозы не могли бы напугать Луз так же сильно. Угрозам можно сопротивляться, от нападения защищаться. А здесь опасность улавливались фоном. Становилась подбоем ласки. И они сплетались в жалящее скорпионье целое.

Санчес? Санчес вел себя как обычно. Когда ее схватили, он еще даже не знал о своем разоблачении и, конечно, никуда не собирался. Вообще, он был неплохой. Лучше мамкиного прежнего мужика.

- Хаокин, - девчонка чуть подалась вперед, сориентировавшись, и голос ее сделался увереннее. – Я зову его Хаокин. По имени. Он хороший. Мамка даже пить с ним бросила. А то прикладывалась. Он ругался. И в школу меня перевел. В новую. Там хорошо.

Девчонка все еще напряженно всматривалась в чужое лицо. Темные глаза под кустистыми бровями как будто всегда оставались в тени. Нечитаемыми. И она слово за слово прокладывала себе путь по тонкому льду этой беседы, не зная, в какой момент он с треском уронит ее с обжигающе студеную воду.

- Он с нами давно. Года три как. А что он натворил? Или мама что-то натворила?
Луз готова была поверить, что ее непутевая мать вляпалась в какие-то неприятности, но Хаокин – вряд ли. Он был какой-то… правильный. Собранный. Очень серьезный, погруженный в себя. Даже если они говорили или смеялись, ели мороженое в парке, он как будто был с ней на поверхности, но внутри у него всегда остался он сам и его личный огромный мир. Луз не могла бы объяснить это ощущение, но оно не отпускало. Эта его особенность не ощущалось как фальшь, скорее как вежливая отчужденность.

- Что с ней станет?
Девчонка неожиданно рванулась вперед - и на колени перед чужаком. Поймала его руку холодными пальцами. Такими напряженными, что они могли показаться ломкими, как необожженная глина.

- Вы ее простите! Она такая, сеньор!
Девчонка не совсем знала, как емко описать эту волшебную женщину с экспрессивной ебанцой, поэтому сделала какой-то неопределенно круглый жест ладонью, и снова вцепилась в чужие пальцы. В глаза - горячным, умоляющим взглядом.

- Если она что-то взяла или машину разбила, мы отдадим. Хаокин всегда отдает! Ругает ее, воспитывает! Но он все всегда делает… правильным! Чтобы все в порядке было! Отпустите меня? Он дома должен быть! Я вам телефон его дам! Только маму не трогайте!
[NIC]Luz[/NIC]
[STA].[/STA]
[AVA]https://i.imgur.com/ue7gZLB.jpg[/AVA]
[LZ1] ЛУЗ, -^y.o.
profession: школьница
[/LZ1]
[SGN].[/SGN]