В Сидни три часа сна, слетевшая с очередной тусовки, едва успела закрыть глаза, как зазвонил телефон. Скидывает. Звонят заново. Скидывает. Звонят заново. Скидывает. Тупые выблядки все никак не поймут - если отклоняют, то самое время идти нахуй и оставить абонента в покое.

Что такое этот ваш покой вообще? Что-то про умерших вроде, говорят же: покойся с миром.

Почти про неё.

На часах высвечивает десять двадцать три, когда назойливый звук будильника ударит по ушам. Черт его знает, кто решил, что вытаскивать задницу из постели в такую рань нормальная затея. С похмельем и мигренью ненормальная, адекватностью тут и не пахнет. Две таблетки обезболивающего запивает апельсиновым соком, печень охуевает, серьёзный закос под зож.

Сидни мажет уже третьи сутки или четвертые? Она давно теряется в днях и датах, пропила бы все съемки и ивенты, если бы не напоминания в календаре. God bless smartphones.

План – исчезнуть в Сан-Аджело, пока лишь не решено, на сколько именно. Время понятие невнятное, просто сейчас оно есть, а завтра уже нет. Сидни ставит в календаре unavailable до конца месяца, просто чтобы не лезли. Вряд ли кто кинется её искать, у Дюбуа на быстром наборе и в избранных нету никого. Подумаешь, потеряется на пару-тройку дней или недель [её занести куда угодно может, пройдено], не первый и не последний раз.

Главное время от времени закидывать свое лицо в сторис, а то подумают, что её прибили лопатой по пути домой. Как вариант, выпилилась на очередной попойке. С другой стороны, кричащие хедлайны «подохла во время оргии» ей бы пошли. Да, точно так и будет умирать, идея на сотку.

Джордан её уже ждёт, не забыть бы сказать, что планы изменились и билет на самолет она так и не купила [забудет]. Во время очередной из попоек пришла гениальная мысль растянуть свой отпуск и добраться до Сан-Аджело с парой остановок. Кому-то оказалось по пути, в Техас; кому-то, кто вместе с ней в очереди бара, в очередной раз, обернулся на короткое «Сид».

Сид - имя вызывающее ажиотаж, особенно, когда звучит где-то между разделенными кредиткой белыми линиями. От какой-то малознакомой бабы летит контрольный вопрос: это как в Сид и Нэнси, да? Сидни смотрит на блондинку напротив и пытается понять: она такой тупой всегда была или её пару раз ударили головой о твёрдую поверхность уже в сознательном возрасте. А может и не пару, учитывая какая очередь через неё прошла за вечер в туалете клуба.

Не самая разумная мысль срываться в длинную дорогу с человеком, которого в жизни видела от силы раза три [у неё в пьяном угаре плохо с цифрами]. Но, Сидни = секундные решения и нескончаемая копилка погрешностей, что может пойти не так, кроме как всё? Собственно, ничего нового. Допустим, завезут в лес и закопают живьем. Допустим, Сида и след простынет, пока кто-то вообще спохватится её искать. Её батя на похоронах скажет лишь о том, что мозгами она пошла не в него, её же учили не садиться в тачку к незнакомым людям. Оказывается, что знать имя человека и какое он поило заказывает в баре - недостаточно, чтобы считать его знакомым.

Всё ещё ничего нового.

Майский Сакраменто обнимает теплым ветром, волнами по коже до мурашек. В ней уже один хит сативы, когда на губах свои последние две затяжки доживает Мальборо Голд, спизженный из чьей-то куртки ночью. У Сидни привычка - собирать сувениры. Когда сигаретами, когда засосами на теле, которые потом заебешься замазывать. Тяжело быть красивой картинкой, изъяны непозволительны.

С балкона так отчетливо видны пробегающие внизу люди - все в вечной спешке, словно им есть куда бежать. Мало кто понимает, что «потом» абсолютно никакого веса не имеет, куда важнее «здесь и сейчас». Ты не подохнешь «потом», твоя жизнь оборвется разом. А они всё спешат на свою ненавистную работу в офис, на встречу с ненавистными родственниками и прочими людьми, которых лучше ебалом в горячий кофе опустил бы. Эстетика проебанных душ ей нравится, она тогда забывает про такую же проебанную свою.

У двери валяется рюкзак, в который вместится разве что кошелек с ключами, пара пакетиков, да толстовка. Опять не её, опять спизженная. Чертова воровка, стоит сходить к психологу, в этом явно проскальзывает нездоровый паттерн. Какой вообще смысл набирать с собой что-то, когда у карты нет лимита.

На левом запястье часы вибрацией напоминают: уже ноль-ноль. Хоть раз в своей жизни Сидни попытается не опоздать. Хватает вещи, закрывает за собой дверь, дергая за ручку ровно три раза. У неё легкий [нет] фикс на эту цифру.

Улица встречает привычным шумом, который собой перекроет тишину в черепной коробке. Блять, насколько же этот город шумный. Рёв мотора и кривая усмешка на губах. Прощай Сакраменто, о тебе не вспомнят в ближайшие черт знает сколько дней.

Рюкзак кидает куда-то назад через плечо с пассажирского сиденья. Если повезет, на заправке её белое платье посчитают достаточно коротким, чтобы простить сворованные сигареты и нелепую кепку [за спасибо и задранный край]. Если нет, то на эту заправку она больше не вернется. Натягивает солнечные очки и откидывается на спинку. Наконец-то.

- Эффектно, мне нравится. - Взглядом перебирает по салону, Сидни любит красивые вещи. Красивых людей, тоже. К счастью на Сида смотреть приятно, но только время от времени.

Sin for me курсивом на рёбрах, ублюдское напоминание о том, что Сид одержима [дьяволом, но это не точно]. Сид и сидни; Сидни и Сид. Хуй их разберет, одинаково отбитые. Вся вот эта философия про «у каждого свои демоны внутри» - имеет свою правду, у Сидни они просто мешались с кокаином.

Надо было бить на заднице.

Сидни и Сид; Сид и Сидни. Всё ещё два разъебанных человека, у которых свобода гонит по венам вместе с препаратами. Субстанции сменяются, разновидность приходов, тоже. Дюбуа, к счастью [или все же нет?], в свои двадцать один знает, какую с чем мешать не стоит. Не всегда этому следует, but oh well.

- Мы по центральной до штата или как занесет? - Сидни надеется на второе, планы, как правило, всегда всё портят. Не сильно реально насладиться безграничностью возможностей, если время поджимает. Хренова любовь к импульсивным поступкам в ней ликует.

Телефон на беззвучный, Синди вне зоны доступа. Глубокий вдох, не хватает таблетки на языке, чтобы в полной мере насладиться возможностью сорваться туда, где искать не додумаются. Ну и что, что Сид незнакомец с коротким именем, которое говорит ни о чем.

- Завернем в Арко у Капитоля, ладно? У меня заканчиваются сигареты, - и терпение, остро необходимо чем-то вмазаться, прежде чем прилетит желание уебать кому-нибудь ботинком по ебалу. Желательно не Сиду, он за рулём, но в критических ситуациях выбирать не приходится.

Пролетающие здания, деревья, люди – всё превращается в кислотно-цветную палитру. Примерно так же всё мазалось в клубе после экстази, кажется позавчера. Хуй его знает, считает дни в «вчера-завтра-сегодня», числа путаются. Ветер обтекает ладонь, Дюбуа не дернется угадать скорость. Запах свободы заполняет лёгкие; свободы и хот-догов, комбо такое себе. Взгляд вправо, на горизонте маячит любимая забегаловка байкеров. Не её типаж.

Сид ржет, она закатывает глаза и бросает фак в лицо.

- Сука, - шипит вслед. Нэнси не останется, пошёл нахуй. Это имя ассоциируется только с дочерью фермера из деревни Амишей. Они там на боге помешаны, а в Сидни святого ровно н и х у я. Да и капп не к лицу.

Будет [нет] Джейн Доу, абсолютный ноунейм. Кто такая эта ваша Сидни Дюбуа, французская актриса или голливудская шлюха? Мы таких не знаем.

Через колонки льется песня, под которую не фестивалях срывала голос [и майку]. Пяткой отбивает в такт. Так и было запланировано – не нервный тик, молчи. Слава богу не какой-то Эд Ширан, иначе пришлось бы выпрыгивать в первую же остановку и покупать всё-таки треклятый билет на самолет, заперевшись в туалете заправки.

Вес собственных поступков прилетает на плечи запоздало: она уже в одной тачке с незнакомцем. Дорога рисует кривые линии ветром по лицу, по ушам бьет только битом и шумом мотора. Сид тянется пальцами к дисплею, «блять» у него вместо запятых. Простой как кассир из Target’а, только кассиры на камаро не ездят.

Ты кто вообще такой?

Детали паззла соединились бы в одну полную картину, только Сид и Сидни [будет Анна, как Болейн, которой рубанули бошку] друг о друге после Техаса вспомнят нескоро. Скорее всего, пока в каком-то из баров Сакраменто не начнут спорить о том, какой бурбон лучше. Высшего класса там не найти, поило доставляют из ближайшего супермаркета, у бара скудный бюджет. А Сидни купюрой к носу втянула уже три полоски за ночь, поебать на бурбон.

Она ведь не глупая девочка. Сделала бы что со своим образованием – запомниться могла как охуенный дизайнер. Бороться с коллекцией Balenciaga из мусорных мешков не очень легко, но она постаралась бы. Теперь уже поздно, её запомнят как Сидни из Авалона, которая закинулась за вечер пятью [на самом деле больше] таблетками и не выпилилась. Приоритеты в порядке [не очень, по ней видно].

Резкий рывок и перед глазами кружит вертолетом, волосы в лицо, в глаза и рот вперемешку с пылью. Чёртов ублюдок. Если бы телефон не был под задней, улетел бы в никуда; если бы не ремень безопасности, Сидни полетела следом лицом по асфальту. В Vogue уже не взяли бы, но снять новый «Поворот не туда» - вполне.

Едва камаро останавливается, как Дюбуа распахивает дверь, сплевывая песок. Кашляет как ебаный астматик и пытается вылезти, но дрожью бьет всё тело. Часы истерично вибрируют - где там твой чай с ромашкой, подскочивший пульс сейчас подарит сердечный приступ.

Руки в разные стороны. Голову назад запрокидывает и заливисто смеется в никуда.

- Да ты отбитый! - пальцем в сторону мужчины. Всё с Сидом ясно, по нему белугой ревёт психиатрическая клиника.

А Сидни всё смеется. Смеется. Смеется.

Размазывает пыль по лицу, в попытке пряди волос прилипшие убрать. Боевой окрас уровня американских фильмов из нулевых. Где Сталлоне спрятали?

- Плесни сюда, - хрипло, горло раздирает песком, но ладони подставляет. Водой в лицо, тушь растечется по щекам, мешаясь с серостью. В кожу вмажется, на сбежавшую из психушки похожа она сама. Попробуй теперь кому-либо доказать, что Сид не сутенёр, а она не с трассы.

Белого на ней не осталось.

Пульс отбивает в виски, пока лицом к солнцу поворачивается. Они, наверное, хрен знает где, география никогда не была её любимым предметом. Сколько там миль до ближайшей автомойки?

- Погугли, может где вблизи есть ручная, попросишь девочек заодно и тебя помыть, сам боюсь не справишься. – Губы растянутся в ухмылке. Дюбуа вряд ли бы заплатила за подобное шоу; за бесплатно – сидела бы в первых рядах. Давайте честно, Сиду не пришлось бы даже девочкам бабок накидывать за дополнительную услугу. Лицо у него, сука, красивое.

Сидни смотрит ровно в глаза, бровь приподняв. Хорошая шутка, у неё только своё, чужим не промышляет. Руками по карманам платья, из левого выуживает потерянное.

- Finders keepers, - плечами пожимает, сам проебал, не её вина. – Но, я не жадная. – опускает зажигалку в ладонь, она теперь не её. Правда, ровно до того момента, пока внимание Сида опять не расплывется. Кто-то с поездок собирает полароидные снимки, Сидни собирает свою собственную коллекцию всякой мелочи.

Кто бы что ни говорил – трезвость Сидни не к лицу. Всё ничтожно блекнет, словно в одном из слоев реальности снизили заливку. В голове пусто слишком, а когда не пусто, круговоротом разносит что-то неважное. Эхом вопросы, которые привыкла избегать. Под кайфом жизнь вкуснее, поэтому Дюбуа её и жрёт, приправленную белым порошком.

- Сид, - она бьет кольцами из лёгких, завсегдатая с шестнадцати. Обычно в этом возрасте учат чему-то крайне важному, что пригодится во взрослой жизни. Просто кого-то – считать налоги, а Сидни - пускать кольца и сосать. Не обманули, кстати. Пригодилось.

– Тебе вообще сколько, блять, лет? – Охуеть какой важный вопрос в довесок, время говорить о высоком. Её айди светит на барной стойке каждый божий раз, словно филлеры ей пару лет не накидывают разом. Про Сида же знает только примерно то, что его зовут Сид.

Пить с ним тоже весело.

И угорать над нелепыми подкатами бухих мужиков сорок плюс.

И пыль глотать.

Да они почти уже лучшие друзья, с таким-то набором.

Клубом дыма к небу улетят каждое из «одумайся, Сидни». Она себя давно такой живой не чувствовала. Не удивительно, ведь потолок развлечений её окружения – накидаться в душном помещении, где воздух пропитан отвратной вонью дешевого парфюма и пота. Кульминацией будет поебаться с незнакомым человеком в одной из кабинок. Никто не спрашивает уже даже имён. Дюбуа каждый раз смотрит на это как на любимый сериал, который должен был закончиться ещё четыре сезона назад, но сценаристы слишком жадные до бабок.

Последняя затяжка отдает ясностью.

- Ладно, погнали отмываться, а то ещё подружимся за косяком. - Тянется на заднее сиденье, где-то в самом низу валяется рюкзак. Одинокая белая таблетка оказывается на языке. Сидни шумно выдыхает, пока горечь расплывается по вкусовым рецепторам. Глаза прикрывает на три миссисипи, она почти дома.

Телефон отправляет в бардачок, где взглядом встречается с электронками.

- Это всё? – Перебирает пальцами по hqd, по цветам прыгая. – Если сейчас окажется, что у тебя в запасе какая-нибудь сладкая хуйня вроде розового орбита, я на полном серьёзе буду считать тебя пидором. – Сидни в этой фигне не разбиралась, не помнит толком, когда последний раз тонкие с ментолом сама покупала. Просто в рот тянет почти всё, что протягивают. Розовый орбит [или это какая-нибудь баблгам?] no go даже для неё.

Солнце мажет отблесками оранжевого по небу, Сидни мажет тоже. Ей видится ветер или это пыль перегоняет, хуй пойми. Ветер вообще реально увидеть?

От двадцати до тысячи разгон немаленький, сразу видно, кто-то пересмотрел Сумерек. Эй, Сид, ты Эдвард или кто там этот второй был?

- Может моё ID фейковое, - Дюбуа улыбается, но скорее на оскал похоже, ебать тело не слушается. – Неожиданный поворот, мне семнадцать. – Мозгами скорее шестнадцать, она ведь на каком-то ебучем плато, с которого вряд ли скинешь геолокацию. С мужиком, которого видит четвертый [у неё всё ещё плохо с цифрами] раз.

Кажется, так начинался какой-то старый ужастик, где бабу с голой грудью убили первой.

Пластинку на язык, эту дрянь не рассасывает как таблетку. Блять, наверное, потому что это не таблетка, Сидни. Первый хлопок лопнувшего пузыря раздается слишком громко [ей так кажется], реакция не поспевает, да и звук прилетает небось запоздало. В голове одна единственная мысль:

слава богу, не розовый орбит.

Не зря хот доги любят байкеры, а Сидни байкеров не любит. План был обречен на провал с самого начала.

Им бы поесть, даже когда голод не берёт или только кажется, что берёт. У Сидни в планах докинуться пойлом, а харкать пеной такое себе удовольствие. Пойдем спиздим что-нибудь в супермаркете? Ой, купим.

Педаль в пол, у Сидни ноющие дёсны и сияют глаза, если всмотреться, размытыми заметны звездопады. Однажды она закончится, но не сейчас, не в этот момент. Сейчас, захлебываясь под очередным приходом, Сидни руль прокручивает: смотри. Смотри. Смотри.

В это «сейчас» умещается маленькая жизнь.

Дюуба острым ногтем разводит белый порошок в две ровные линии. Ветер едва стих, времени нет. Собирает их носом, оставшиеся крошки добирает пальцем. Указательным по языку, это уже четвертая за сегодня?

Лицо Сида уже давно не лицо, а какое-то сплошное пятно, через которое лишь через раз виднеются контуры. Выдохнуть, чтобы тут же полные лёгкие воздуха собрать, на грудную клетку безбожно давит. Ой да похуй, Сидни в небо всматривается и в слова песни перебирает губами, голос у неё настолько же хуевый, как и инстинкт самосохранения.

Неоновая вывеска бьет по глазам, они у Сидни красные, паутиной разукрашенные, зрачки сжирают бесконечность. Ночь будто в лицо смеется: смотри, ещё одни сутки скоро будут потрачены в никуда. Дюбуа улыбается полотну, где звёзды проглатывают дня последние минуты.

Часы на левом запястье выдохлись где-то с час назад. Абсолютно беспонтовое говно [это ваше яблоко], улетает куда-то в бардачок, главное не забыть. Сколько вообще время? Сон сегодня в гости вряд ли зайдет; ей не привыкать.

Душ? Серьёзно? Дюбуа глаза закатывает и к Техасу они, кажется, перманентно засядут рассматривать черепную коробку изнутри. К двадцати одному Сидни уже нихуя не понимает – это просто привычка или естественная реакция. Склоняется к тому, что это входило в комплект с филлерами в губы, типа знаете, стартерпак инстадевки.

- Я сейчас вернусь, не вздумай, блять, без меня сваливать. – Как будто это Сида к чему-то обязывает, забавно. Видишь какой уровень доверия? Не проеби, иначе в следующий раз в Сакраменто откусят ебало [и не только]. На самом деле, Сидни не верит никому, даже себе.

Заходит в туалет, в котором видно недавно кто-то блевал, чудесно. Отмывает руки, влажными салфетками ведет по ногам и пытается спасти лицо, но тушь вяло поддается. Сегодня точно не её день.

Её конверсы клеятся к паркету, пока её несёт по душному бару, откуда тут столько народу? На барной стойке три кружки с брелками и какая-то бухая отплясывающая баба. Вот это клиентоориентированность, особенно на таких импульсивных клиентов как Дюбуа. Брелок в форме члена с приклеенными глазами сойдёт за сувенир, отправляется прямо в карман.

Бармену от силы двадцать пять, на табличке с именем курсивом выведено «Стивен». 

Сидни готова поспорить, что табличка не его. Спорим, его зовут Бен? Он выглядит аккурат как Бен со своей короткой стрижкой и пятнами пота на футболке. Не слышит вопроса ни первый, ни второй раз. «Бен» ждёт, очередь собирается.

Ah shit, here we go again.

Стивен, дай мне самый бабский коктейль и один adios, motherfucker, хочу забыть себя к утру.

Он спрашивает: как тебя зовут? Сидни выдает первое, что ударит в голову: Нэнси.

Сука, всё-таки стала Нэнси.

Опускает перед ней стопку текилы, Дюбуа опрокидывает в себя, тут же лимон отправляя следом. Оказалось, не ей было, неловко вышло.

Небрежно бросает смятые купюры из кармана на барную стойку. С бокалами не выпускают, так мужик у входа сказал. Его окликнут, Сидни осматривается. Взгляд манит красный, бокалы к себе прижимает, пока рука тянется за кепкой.

Это не я, оно само, честное слово.

Ей просто красный к лицу.

Сид всё ещё в фонтане, а её ведь не было до хуя времени [или у неё просто плохо с понятием этого термина]. Если это тёмное пятно вообще он, ну ладно, хуй с ним.

Кепку натягивает, хаотичный вихрь из волос не спасти. Конверсы сбрасывает подле камаро, трубочкой по губам попадает с третьего раза.

- Надеюсь ты сюда не нассал. - Если не Сид, то десятки завсегдатых бара рядом - точно. Достает свою предпоследнюю мальрборо голд из помятой пачки и прикуривает, своей зажигалкой [нет, Сида; нет, уже опять своей].

Бокалы всё к себе жмёт, а первая затяжка из лёгких к небу тянется. Вторая так высоко уже не взлетит, примерно, как Сидни по жизни.

- Лучший бабский коктейль для миледи, - бокал протягивает, хватай быстрее, видишь, как её косит.

Сидни ноги в воду опускает, на парапет усаживаясь. Шмыгает носом, скоро будет пора закидываться. Желательно где-нибудь в номере, а не в заблеванном туалете.

- О, кстати, лови, - из кармана пальцами мягкими [не слушаются] выуживает хуй с глазами, бросая Сиду [жаль не в глаз, представляешь Сид-пират]. - Увидела и вспомнила тебя. Это подарок, можешь не благодарить. – да, потому что именно брелка-члена ему в жизни и не хватало. Выкинь только так, чтобы она не видела, Дюбуа так усердно [нет] выбирала.

Коктейль попытается залпом выпить, но голубая клейкая жидкость скорее разольется по ней. Интересно, если вернуться в бар и позволить себя облизать, то открытый счет можно будет получить на сколько недель? Узнавать в этот раз не будет, но только в этот.

В фонтан задницей скользит следом. Ноги вытягивает, голову запрокидывая, что там по небу и звёздам? Дюбуа и в созвездиях разбиралась не очень. Щурится, машины мимо проезжают единичные; главный ор стоит из бара по другую сторону.

Сидни взгляда не сводит с брелка, у неё очередная идея фикс.

- Мы же на ночь здесь, скажи здесь, да? – И слова не даст вставить, сука, давай здесь. В фонтане, в мотеле, вообще похуй, у неё скоро закружится голова. – Надо, короче, привести себя в порядок и пойти спиздить ещё один. – Пальцем на брелок, Джордану тоже такой нужен, он ей всё простит.

Бля, точно, Джордан, она же ему так и не написала.

Пустой бокал на дно фонтана, Дюбуа платье стягивает, кепка слетает в воду. Сука. Лицо им вытирает, оно точно было белым в начале поездки?

- Зад поднимай, пойдем, я в баре видела орешки, - блять, жрать хочется, опять отход поспел быстрее, чем ожидалось. Окурок тушит о парапет, дно фонтана скребёт по коленям. Перед глазами всё так же плывет, Сидни не совсем уверенно стоит на ногах.

Платье бросает у камаро, мать перекрестилась бы: в смысле, это же прада? Или шанель? Дюбуа и сама без понятия.

- Напомни завтра, что бамбли тоже нужен душ. – Платье ногой пихает ближе, за тряпку сойдет. Толстовку из рюкзака натягивает с трудом, ладно, не суть. Кепку поправляет, в этот раз она Нэнси и нихуя не знает про стиль. Длинна едва дотянет ниже задницы, в баре выпивка сегодня за её счёт.

Из рюкзака пакетик переданный мужиком на двадцать лет старше, обещали качественное дерьмо. Девочки в её возрасте ищут спонсоров на маник, Сидни довелось найти спонсора кокаина. Подумаешь, батя подруги, у неё с дружбой в принципе так себе по жизни. Мизинчиком по порошку, следом прямо в дёсны и так три раза.

- Будешь? – Языком по зубам, отсчёт до тридцати трёх.

Отредактировано Sydney Dubois (2022-08-23 22:48:49)

Локтем куда-то в область рёбер [руки тяжелые, мажет мимо]: заебал ржать, выдохни, захлебнешься. Дюуба из тех, кто и голой задницей пройтись может, смысла на слабо брать нет. У людей, её недооценивать, входило в привычку; у неё не реагировать на это, тоже.

- Нормально, - языком по зубам, пока ещё не рассыпались, значит всё ок. Задницей на пассажирское, перехватывая на полпути конверсы. Не хватало только босой остаться, для полного стартер-пака «я из большого города, просто с хуевыми решениями».

Если честно, каждое второе решение в жизни Дюбуа было хуевым.

Сид что-то суетится, губами перебирает, но для неё часть слов сжирается в тишине. Если во всем мире процент банкнот с остатками кокса девяносто, то в его расположении 99%. Те, что без – затерялись или слишком новые, крещение порошком ещё не прошли. Сидни носом ведёт, садится удобнее, коленками в бардачок упираясь и банкноту между пальцами крутит. Камаро трогается с места, ветер полотном по ногам.

Эта весна совсем не такая, какой себе представляла в прошлом году.

Сид вываливается из тачки, он на ногах пока ещё ровно стоит; она – не совсем [совсем].

- Чёрт, подожди, - завязать левый конверс получается со второго раза. Телефон из бардачка в карман толстовки, всё остальное можно пиздить.

Сидни, где в твоей жизни логика? Вряд ли в богом забытом баре, что обозначал потерянную точку на карте. Сколько бы Дюбуа ни бросалась своим лямом подписчиков, понимала на деле прекрасно, что никакой значимости они толком не имеют. Сидни знает, что вовсе не особенная, камон, айкью у неё не совсем как у коалы. Если ей в лицо бросить за филлеры или фотки задницы в инстаграме, посмеяться в добавок – кроме изогнутой брови вперемешку с: я знаю, и? – не получишь.

Щурится, фокус вяло, но сливается воедино на силуэте Сида. Голову склоняет, пока взглядом ведёт. Сид всё ещё своеобразно красивый мужик; обитый, но красивый. Классика. Пальцами цепляется за материал майки, на себя тянет, всматриваясь.

- Без было лучше, - отпускает, её ноги уже ведут к барной стойке. Стивен плывет в улыбке. Дорогой, не за тобой вернулись. Дюбуа садится на высокий стул, ноги свесив. Тут всё ещё глухо; для бармена она всё ещё лучшая часть недели.

Дюбуа понимает и знает много чего, включая то, что Стивен-Бен-Чёрт-его-знает-как-ещё скорее всего будет дрочить на неё в толчке, как только у него начнется обед.

Стакан с орешками оказывается перед ней теперь уже небрежно пододвинут. Стивен, ты что, ревнуешь? Сидни в рот бросает два подряд, сейчас кажется, что это именно то, чего не хватило. Ногтями стучит по стойке, подперев лицо ладонью. Никакого движа, в прошлый раз казалось веселее. Людей осматривает вокруг, некоторых, которых видела «до» уже не видно: или ебуться в толчке, или свалили отсыпаться. Сидни предпочитала первое, так веселее.

- А? – Реакция вперед восприятия слов, стандарт в её случае. – А, тройничок, но только если он тебе понравится. – Беглый взгляд по Стивену, там всё на лице написано. – Ты даже не оставил ему возможности себя проявить. – Thank fuck, так сказать. Представления о руках бармена на теле будут преследовать её в кошмарах. Если вспомнит по утру, конечно.

Сид стреляет: кто твой папаша? Или папочка?
Папочка – новое слово для ебыря с предпочтениями.

Бровь изогнута, ещё несколько орешков подряд закидывает, соль режет язык. Тянет дайкири на себя, глотка хватит, прохлада отдает мурашками по затылку. У неё в копилке найдешь и одного, и другого.

- Отец бывший баскетболист, NBA всё вот это, - пожимает плечами. Ебырей перечислять не собирается, Сиду ведь похуй. Цель вопроса неизвестна: хочешь знать откуда бабки? Насосала, так ведь думают все; Дюбуа всё ещё плевать.

Перед ней очередная стопка, Стивен смотрит на неё в ожидании – продолжения не будет. Пальцем тычет за его спиной на солонку, тот словно вспомнил смысл жизни. Лимон опускается рядом. Мда, пацану ещё учиться и учиться. Соль на тыльную сторону ладони на считанные секунды, чтобы тут же собрать языком и закинуться текилой следом. Цитрус по краям ссохся, к нему Сидни не притронется, ну нахуй.

Стопку в сторону, в прошлый раз, когда пила текилу – соль предоставляли на горячих телах, но это тебе не Лос-Анджелес.

- Эй, Стивен, а что за унылое музло? – Он меняется в лице, губы поджимает и смотрит на неё как на главного предателя этого века. От усмешки уголки губ тянет вверх, он же не надеялся на отсос, да? [Все мы знаем, что да.]

Говорит: составлял владелец; взглядом добавит: че доебалась?
Сидни качает головой, мол, да-да, помню.

- Это который твой дед, точно. – Стивен в лице меняется ещё три раза [Сидни без понятия кто его дед]. Ну допустим, текилы ей больше за спасибо не нальют.

Дюбуа следит куда тычет Сид, по ту сторону какие-то подростки; ближе не обязательно подходить, там сразу видно поймали приход. Скорее всего, яркий, но чем ближе к отходнякам, тем серьёзнее bad trip будет. Во всяком случае у одной бабы лицо аккурат такое, словно она сейчас блеванет на всех других и начнется какой-то ебучий флешмоб.

Это уже веселее.

Бокал на стол, Сидни делает два глотка, от обилия льда ударит в голову, заставляя поморщиться. Жизнь её всё ещё ничему не учит. Сида за руку хватает, её «пойдем» проглотит убогий трек. Им, по сути, и не надо вовсе, но у них так косит лица, что Дюуба становится интересно. [Интересно бывает не так часто; весело – да; интересно – нет.] Стул пододвигает ближе к парню, который похоже пересчитывал сколько колечек на узоре. Может, конечно, и нет, но тыкался в него слишком целенаправленно.

Сидни влезает в личное пространство и протягивает руку,

- Нэнси, - через плечо указывает на Сида, - а это мой брат Сид, у него вот тут, - стучит подушечкой пальца по виску, - немного плохо, а так он хороший. – Парень напротив понимает ровно нихуя, смотрит то на неё, то на Сида. Всё плохо [для него]; хорошо для них.

Ещё двое незнакомцев за столом пытаются догнать мысль, но она от них убегает быстрее, чем Джерри делал ноги от Тома в детских мультиках. Сидни подавит смешок, закидывает ногу на ногу, подбородок на лицо, делает вид, что ей пиздец как интересно.

- А ты? – Язык его не слушается, Дюбуа думает: слава богу ему не им работать, иначе парень пропал. Бормочет что-то невнятное, понять получается только с третьего раза. Его взгляд плывет по лицу Сидни, следом по Сиду и обратно к узору на столе. Бля, может он гей? Сид, твои две минуты славы.

Кто-то подается вперед, Сидни скользит от чужого колена вверх – реакции ноль. В чужом кармане только двадцать баксов, облом, но лучше, чем ничего. Банкнота отправляется в безразмерный рукав. По правую сторону от неё блондина мажет меньше, её это вряд ли остановит. Паттерн повторяется: я Нэнси, а ты?

Он плюется: че вам надо?
Сидни делает вид, что её это задевает. В смысле что? Познакомиться, конечно, она с братом застряла, у которого всё плохо с головой. Развлекается как может и что теперь.

- Расслабься, если напрягает общество, можно сказать вежливо, - из кармана его толстовки у неё ещё десять баксов, за пакетиком тянется на втором заходе. – Или, тебя просто не учили такому? – По ебалу видно, что значение слова «вежливость» ему незнакома. Похуй, субстанция уже у неё в кармане. Бросает взгляд на Сида, в ухмылке расплываясь, всё ок.

- Ладно, поняли, нам тут не рады. – Поднимается, взглядом уже ищет что ещё можно урвать в этом баре. Пятый шаг и за спиной раздается плывущий голос:

- Эй, вы! – Блондин с места вскочил, прической напоминает Альберта Энштейна; Сидни заливается звонким смехом.

- Смотри кого отпустило. – Он кричит что-то невнятное, Стивен торопится подлететь. Парень что-то несёт, Дюбуа разобрать может только «воровка». На губах ядовитая усмешка, давай, скажи, что у тебя стащили наркоту.

Ловит на соседнем столе пустую бутылку короны, если ею въебать пацану по ебалу, какой назначат залог?

Шуткам про национальную баскетбольную ассоциацию примерно столько же лет, сколько самой Дюбуа. «Слишком белая», «слишком маленького роста», «слишком не вписывается» в привычный формат – Сидни слышала их все. Она вообще до хуя всего про себя слышала, теперь уже и глазом не поведёт, людей слишком много – мнения их слишком неважные. Если человеку бросаться словесным говном помогает спать лучше ночами, пусть развлекается.

Дюбуа не такая; говорит порой много; делает всегда ещё больше.

Поэтому она извечно во что-то, сука, ввязывается.

В этот раз вот в Сида и роуд-трип.

Молчит про мать, ведь за «актрисой» всегда следует контрольное: в порно? А Сидни понятия не имеет, может сейчас уже и в порно, у неё слегка [очень] дисфункциональная семья. Неудивительно, что в эту семью родилась такая дочь – заведомо обречённая на разъевшуюся слизистую и сомнительную компанию.

Чёрт, да Дюбуа сама для кого-то – сомнительная компания. В конце концов, она стала той самой личностью, от которых родители нарекали подальше держаться.

Охуеть поворот.

Дыханием по ушной раковине, мурашки по телу собираются где-то на затылке, о чём речь? В ладони теряется тяжесть, Сидни хмурится в сторону пустой бутылки, бросает взгляд через плечо где вдалеке, проблеском яркого пятна виднеется тачка. Кивает без лишних слов, за один вдох до тотального хаоса.

Шумный выдох выбивается из лёгких с завидной силой. Силуэт на силуэте, Стивен мямлит что-то невнятно, Сидни хочется всадить бутылку ему в рёбра: что ты, блять, стоишь; обоссался? Подталкивает бармена в плечо, мол, иди разберись, пока он никого не прибил.

Допустим, намордник они забыли в Сакраменто.

- Нет чтобы попросить красиво. – Дюбуа закатывает глаза, пока мужские ладони бесцеремонно проходятся по телу. Почему-то была уверена, что у него руки холодные – оказались горячие; у самой Сидни кровь доводится до кипения.

Эй, Сид, мы в аду.

Краем улавливая излишний интерес во взглядах посетителей. Ебли не будет, можно расходиться. Взгляда никто не сведёт – тут тоже эти самые, с отсутствием чувства стыда. Почти свои, но всё-таки нет.

Перебирает ногами следом за Сидом, в его походке читается определенное «вы меня заебали» и «я не хочу тут находиться». Сидни кажется это забавным, хлопает старика по коленке с хриплым «спасибо». Ногтями подцепить содержимое упаковки получается с черт-знает-какой попытки, за это время успевает проклянуть всех, кто вспомнится [их много].

Кидает в рот, лениво перекатывая по языку, прежде чем оставить рассасываться под. У Сидни убогая фиксация на горечи по вкусовым рецепторам. Какая любовь к каким мужикам, такая и фиксация, ничего хорошего в обеих константах.

Нагнавший их парень выдает слова невнятно, Сидни-Нэнси пяткой упирается в стену, лениво ведёт взглядом по горизонту. Ей не интересно, едким дымом бьёт по носу, Дюбуа набирает полные лёгкие, у неё слишком слабит пальцы, чтобы нарыть сигарету. В нескольких метрах уныло мигает фонарь, Сидни считает свои «миссисиппи» от одного мигания, до второго. Фонарь плюётся светом каждые четыре её миссисиппи.

- Или говори громче, или свали. – Поворачивается всё так же без интереса, а у парня полтора лица. Нэнси склоняет голову, щурится. – Ну ты стрёмный конечно. – Не совсем то, что парень ожидал услышать; опешил, выдал что-то вроде «я серьёзно», она отмахивается. Он шепелявит, дверь захлопнется, а может ей кажется. Дюбуа уверена, что слышит тишину и видит ветер; фонарь уже не дергается.

Сидни облизывает губы, отталкивается от стены и делает два шага в одну сторону, три в обратную. Камушки под ногами сливаются в какое-то сплошное полотно. Напротив останавливается, глазами хлопая, у тянущейся к неё руки слишком много пальцев. Потом опять мало, потом опять много. Голос Сида по её ушам проходится словно трек 8D в наушниках.

Одним шагом ближе.

- Давай, на поражение. – Её губы мажет в нетрезвой улыбке, такой же разваленной как сама Сидни. Поднимает ладонь, между пальцев пытаясь разглядеть луну, на долю секунды задается вопросом: с каких пор их две? Две сливаются тут же обратно в одну, следом ломаются опять на три. Дюбуа трёт глаза, оставляя остатки туши россыпью под глазами и поднимает взгляд обратно.

Лун уже опять две.

Тонкими пальцами цепляется за рукава толстовки в которой тонет. Перебирает по карманам, телефон есть, больше – нихуя. В любой другой ситуации – её бы это разочаровало, но тут же появилась бы лавина желающих отдать ей последнее. Сегодня – не так; сегодня всё – не так. Она дышит свободнее, в лёгких словно места внезапно больше. Нет никакого временного ограничения в «сегодня», его ещё меньше в «завтра».

Здесь нет Сидни Дюбуа, есть Нэнси, та, что без фамилии. На которую всем похуй ровно столько же, сколько и ей на них.

Протягивает руку наугад, где вроде как ещё с полминуты назад бы Сид.

- Бля, я проебала сигареты. – Хочется добавить «проебала, в принципе, всё», но в этом смысл будет глубже, чем нужно. Формат не сегодняшнего дня.

- Отец у меня всё же баскетболист, бывший, но баскетболист. Теперь он пьет бурбон и ебет баб, чем не жизнь. - Её несёт куда-то в сторону размазанной вывески: там мотель или это опять луна? Сделает с семь шагов, прежде чем развернуться на пятках. – Могу расписаться на твоей заднице, скажешь потом дружочкам, что мой батя оставил на память. – Сидни-Нэнси несёт дальше.

- Тебе бы пошло, - бросает уже через плечо. Глаза прикрывает, ветер ложится на кожу мягкой прохладой. Дай бог не наебнется, пока под ноги не смотрит. Пластика носа нынче дорого стоит, ей знакомые рассказывали.

У неё в голове сто и одна мысль, которые то переплетаются между собой, то теряют всякий смысл. Пойти до места назначения пешком – заебись; тут же понимает – дойдет разве что обратно до бара, прежде чем опять передумает. Сидни-Нэнси без фамилии тянет куда-то, где свобода сожрет её заживо, чтобы потом выблевать на какой-нибудь центральной площади, на которой она никогда не была.

Сидни-Нэнси без фамилии тянет туда, где никто никогда и не вспомнит, кто она такая.

Сидни не обижается на хриплое «дура»; Сидни не обидится на любое из слов своего попутчика. Она промолчит, но ей нравится, что ему глубоко похуй на количество её подписчиков и то, кто её батя. Сид настоящий. С заебанным взглядом, в котором звёзд давно не видно; с запястьями не по её пальцы и голосом на тон ниже, чем обещает его внешний вид.

Дюбуа хочет так же: вертеть весь мир [в её случае: на воображаемом] члене и харкать в ладонь, потому что похуй.

Пока у неё получается только вертеть в черепной коробке нескончаемое количество бессвязных мыслей.

Кто такая она – Нэнси-Сидни; кто такой он – Сид с дырой в ладони и глухим смехом, с тяжелыми вдохами между наплывов, словно он в припадке. Где они вообще и почему завтра вообще должно наступать, когда ей так хорошо в сегодня.

Ей уже неважны сигареты, лёгкие не содрогаются в грудной клетке. У неё изнутри чешутся вены, Сидни скребёт по рукам ногтями, сильнее вдавливая острыми концами, до кровоподтёков. Каждому из этой поездки останется своё. Но, Дюбуа очень надеется, что с ней, прежде всего, с собой уйдут воспоминания.

Что для Сида стандартный прогон – для Сидни маленькая жизнь, разорвавшаяся суперновой. Сидни-Нэнси здесь горит ядовито-ярко, потухнет так же внезапно, похоронив в пепле эту самую Нэнси-которая-Сидни-которая-без фамилии.

Её несёт куда-то к неоновой вывеске, которая с каждым шагом словно отдаляется всё больше и больше. Блять, что за лажа? Останавливается, голову назад запрокинув, слово «блять» повторяет словно мантру и проходящий мимо [тут таких нет, но давай представим] человек всерьёз посчитает её одержимой. Сидни в ответ попросила бы сипло: вызовите экзорциста, а после сорвалась бы на истеричный смех.

Возможно, с головой всё плохо не только у Сида.

Он говорит: моя мать шлюха.

Сидни склонит голову, не оборачиваясь; мужика пробирает смехом. Она хмурится, совсем плохой стал.

Каждый шаг тяжелее предыдущего, Дюбуа громко выплевывает:

- Fuck it. – Разворачивается на пятках, Сида не видно. Взгляд падает на свои же следы, что ведут в обратную сторону. Нэнси следует им, не поднимая головы, пока взглядом не встречается с подошвой конверс. Она срывается на смех: вот и пал к её ногам.

Пинает ногой в подошву, вид снизу-вверх хорош, но Дюбуа на нём не задерживается.

- А моя мать просто ебливая. – Пожимает плечами, словно её это ни разу не волнует. В большинстве случаев и не волнует, просто иногда [утверждает себе, что крайне редко] вспоминается, как в своё время не хватало матери. Сегодня плевать, сегодня у Сидни-Нэнси без фамилии нет семьи вовсе.

Присаживается на корточки рядом с раскинувшимся Сидом, подпирает лицо ладонью.

- Вот тут, - указательном пальцем тычет его в лоб; хуй пойми «тут» это в башке, «тут» это в этом богом забытом месте или где ещё, - ты не прав. С твоим автографом закинула бы фотку куда-нибудь. – В архив, например, или на какую платформу, чтобы потому пол ляма пытались расшифровать кривой почерк и незнакомые инициалы.

Убирает палец со лба, хватает его за руку, всматриваясь в прожженный след. Вдумчиво рассматривает обрубленные края. Кусает губы в кровь, привычка которой не жить в большом городе, потому что там – внешний вид – самое важное, что у тебя есть.

- Болит? – Её речь кривит, получается больше как бо-ли-т-т-т. Сидни сама не замечает. Подушечкой большого пальца ведёт осторожно, прежде чем надавить сильнее.

Губы кривит в улыбке.

Сидни любит боль; Нэнси тоже любит, хоть что-то у них общее.

Сидни-Нэнси ноги закидывает на ноги Сида. Капюшон натягивает, в вялой попытке спрятать копну волос, разваливается рядом и шумно выдыхает куда-то в небо. Там звёзды мигают словно сирена, Дюбуа кажется, что она слышит шёпот из-под земли. Голову поворачивает, прислушиваясь. По ту сторону что-то невнятное, хмурится, ни черта не понимая. Её внимания надолго не хватает.

Ей хочется сказать: знаешь, Сид, ты не такой уж и мудак.

Но, скажет:
- Если решишь самовыпилиться, позови меня. – Немая пауза не оставит намеков, слышит ли он её или уже отключился. – Прикинь какая классика, снимут Сид и Нэнси римейк. – Дюбуа давит смешок в горле, абсолютно точно нелепая мысль.

Небо бликами разбивает на несколько частей, словно ледники, которые откалываются от того, что побольше. Одно небо, два, три, семь. Разломы ядерные, Сидни щурится, ей слишком ярко.

- Эй, Сид, загадывай желание, - потому что где-то в сам разлом несётся звезда, которая вот-вот взорвется. Разлетится на сотни тысяч мелких кусочков, а к утру окажется, что не звезда вовсе, а самолет.

Мелочи истолкования.

Достаёт из кармана телефон, лениво крутит его в руках, на экране загораются пропущенные звонки и сообщения, что остались без ответа. Дюбуа пытается разглядеть цифры, но они сменяют положение на дисплее. Это что ещё за магия вне Хогвартса?

Сидни вчера – кинулась бы фильтровать и просматривать, нет ли чего-нибудь нужного_важного. Нэнси сегодня на экране видит какую-то анимацию и смеется сама с собой.

Нэнси ей нравится больше.

У неё в голове сплошные противоречия, связанные со всем одновременно: он и она; небо и песок; Сид и Нэнси; Нэнси и Сидни; сегодня и вчера; вчера и завтра. Круговорот нескончаемых мыслей издевается над её мозгом, что погряз в ярком тумане. Ей после томографии поставили бы диагноз – мигрень.

Головные боли – одна из миллиона проблем, что есть у Сидни, но нет у Нэнси.

Нэнси вообще живется лучше, у Нэнси нету завтра, она под его весом не тонет. Сидни же под ним уже захлебнулась.

Дюуба считает звёзды, тыча в них пальцем. Каждый раз сбивается на седьмой или восьмой, приходится начинать всё заново.

В цифры у неё не получается;
Не получается и в реальность.

- Fuck you, - он говорит «не испорченная», Нэнси плюется словами, пока давится улыбкой. Нэнси просто не хочет соглашаться, потому что может себе позволить. У неё хаос в мыслях сменяется созвездиями, которые она не в силах распознать. Какие к чёрту фигуры в облаках – вон там, слева, звёзды напоминают спанч боба.

Что-то на языке детства Сидни; Нэнси это не подходит.

Она закрывает глаза, на чёрном разноцветные всплески, словно приход по новой заработал. Проморгает и всё потеряется, жизнь наебывает точно так же.

- Ты не ответишь на мой звонок, - Нэнси кажется, что она знает всё на свете. У них всё ещё нету завтра, только сплошное сегодня. «Завтра», Сид не поднимет трубку, если она позвонит; «сегодня» он на расстоянии вытянутой руки.

В этом есть что-то тускло-атмосферное, «Сид и Нэнси» останутся здесь, как букет грехов остается в Лас-Вегасе. После, Сидни будет вспоминать, как легко дышалось под звёздным небом в месте, что вряд ли найдешь на распечатанной карте, пока будет задыхаться на балконе своей студийки.

Она обязательно подумает об этом когда-нибудь потом, когда Нэнси не будет так яростно царапать по запястьям, пытаясь выбраться. В «сегодня» есть место только для одной – Нэнси выигрывает.

- Смотря чем закинешься до, в амебном состоянии мозг не сильно будет воспринимать физическую боль. – Слишком умно, для черных дыр вместо зрачков. В них затягивает всё, что попадется. – Двадцать семь, кстати, роковое число. – Пауза в пару мгновений, она опять досчитывает до седьмой звезды. – Мне нравится. – В смерти, на деле, нет ничего страшного. Думать о ней страшнее, ведь когда это случается – тебя уже не волнует, ты уже откинулся.

Философия четвертой таблетки.

Сид хрипит: у меня нет проблем.

Нэнси не будет его поправлять. У них, в конце концов, день несуществующей реальности. Но, она сама знает наверняка – у Сида проблем намного больше, чем у неё. Он с ними смирился, сжился, они – часть самого Сида, которым она его знает. Оставит ему возможность опуститься на дно иллюзий, но только сегодня.

«Сегодня» что-то постоянное, пока не наступило утро.

Сид говорит про феррари, пока внимание Нэнси ведёт по небу, следом за своей падающей звездой. Загадывает никогда не просыпаться более Сидни. Он прав, они разные очень, от этого ситуация в которой они оказались, принимает новый окрас.

Они встречаются взглядом, она читает ответ ещё до того, как он слетит с его губ.

Самолёт - эквивалент несбывшейся мечты, что разрушится на границе с Техасом [если повезёт].

- Я знаю, - поломанная улыбка, её взгляд опять тянется к небу в надежде, что-то там увидеть, что не поимеет её хотелки со всех сторон. У Нэнси неплохие такие запросы, подмять под себя небо, чтобы оно стреляло вниз звёздами по её велению.

Шумный выдох тянется к небу, Дюбуа обрывает момент, вытягивая руки вперёд. Их две, пальцы сосчитать не получается, её клинит уже в самом начале.

- Так что. Ты в мать или нет? – Нэнси смотрит на его губы, пытаясь прочитать по ним, но звук ударит по ушам с вялым запозданием.

Ей кажется, она слышит ветер, но это не точно.

Первое желание въебать ему, сказать: трёхочковый; добить: в отца. Следом звонко засмеяться, но Нэнси совсем не смешно к концу мысли, как в самом её начале.

- Собрала от неё лучшее, - понимай как хочешь, это про умение модно одеваться, заглатывать член или ебливость. Возможно, всё вместе. Сид в непосредственной близости – вот-вот удастся поймать. Дюбуа пальцами цепляется за куртку, тянет на себя за поцелуем.

У него губы отдают горечью с примесью маргариты, отпечатком оседая на её собственных.

[Маргариту в баре она уже никогда не закажет.]

Нэнси отстраняется, опуская голову обратно на землю. По линиям лица напротив проходится, глобальных мыслей за глазами нет. Фон блекнет и Дюбуа не помнит и про бабмл-би, ни про вывески вокруг.

Пихает Сида ладонью в плечо:

- Поднимай зад, - она поднимется следом, блядский песок даже под ногтями. – Отдохнул и хватит, - встала-решила-сделала. Берёт Сида за руку, иначе он опять свалиться на полпути. У неё шаги ровнее, вывеска мотеля не кажется столь далекой. Взгляд бросает через плечо, убедиться, что он не поплыл.

Перебирает вдоль стены отвратно-бежевого оттенка, на полпути попадается автомат. Наполовину пуст, Дюбуа закатывает глаза, никогда такого не было и вот опять. Проходится по карманам толстовки, достает спизженные баксы, распрямлять их заебывает с первых секунд. Десятка в автомат, щёлкает по номеру семнадцать, бутылка колы проваливается с грохотом. Сдачу отсчитывает копейками, аутентично. Наклоняется первым делом проверить best before дату, в этом богом забытом месте вряд ли часто меняют содержимое автоматов.

До срока ещё почти два месяца, нормально.

Протягивает кипу монет Сиду.

- Сделаем вид, что я твой спонсор. – У неё кривая усмешка, Нэнси смешно. Если убрать гаджеты с apple pay – у неё меньше тридцати баксов.

В этой дыре больше и не надо.