Эта ночь действительно не похожа на все те ночи, которые были у нас до этого. Случалось, я говорил родителям, что останусь у Оливии или у приятеля из школы, а сам покупал несколько банок пива, пачку макарон или какую-нибудь незатейливую закуску, садился в прогретую машину и спешил к Джо, чтобы приготовить для него пасту [единственное, что я умел делать на его кухне и что мне хорошо удавалось]; затем мы торопливо уплетали её, смеясь, пачкая соусом губы и обмениваясь новостями, случившимися за неделю. Это не всегда были значимые события, обычно какие-то пустяки вроде взбесивших в школе учителей, но мне просто нравилось всё, что говорил Джонатан, и как звучал его сбивчивый, взволнованный, рваный голос при этом. Его мысли были быстрее, чем он мог позволить себе складывать из звуков слова, Джо жадно хватал ртом воздух, делал паузы, извинялся за сумбурность, а я смотрел и падал-падал-падал в пропасть, выстеленную туманом. Мне нравилось в нём всё, даже то, что другим бы показалось не идеальным – это нравилось особенно сильно, подчеркивая уникальность Джонни. Я знал все его родинки, мог с закрытыми глазами найти любой шрам на коже и рассказать, как он его получил. О ночи, в которую мы познакомились, напоминал небольшой рубец над бровью, тонкая высеченная полоска, ставшая мне особенно дорогой. Она будто бы навсегда отпечатала на лице Джо нашу первую встречу. Тогда ему было десять, мне немногим больше – двенадцать. Обостренное чувство справедливости не позволило мне пройти мимо уличного мальчишки, которого лупили четверо, они были выше, а их ботинки на толстых подошвах были явно дороже. Когда один такой малолетний бандюган заехал пяткой по ребрам совсем ещё юного, но до умопомрачения смелого Джонни, я не выдержал и вмешался, не рассчитывая на успех. Те парни явно не ожидали, что у их жертвы найдется заступник, и от неожиданности разбежались в разные стороны, бесследно исчезнув в мягком облаке ночи; мне же остался затравленный тёмный малый, гордо сплевывающий кровь на грязный асфальт. Прошло уже шесть лет, Джо повзрослел, из растрепанного и хорохорившегося волчонка превратился в красивого, статного юношу, но мне всё равно казалось, что мы встретились только вчера.
Я всегда считал его особенным, хвалил за любые успехи, не важно – будь то хорошая отметка по химии [было время, когда Джо правда старался] или победа в мобильной игре; мне казалось, что ему очень редко говорят хорошие слова, и я как мог, пытался восполнить этот дефицит, смея лишь надеяться на то, что не перегибаю палку и не становлюсь слишком навязчивым. Помню, мы ходили на речку прошлым летом: положили в рюкзак плед и овощные сэндвичи. Был июль, но также жарко, как и сейчас. У меня с собой список литературы к прочтению на лето, у Джо хорошее настроение и плеер – он всегда делился со мной одним наушником. Тот день на речке был одним в череде таких же наших летних дней, мы искупались, подурачились, перекусили, и легли на плед. Мелодичный голос напевал seven years has gone so fast, пока мы лежали на спинах, жевали травинки и смотрели на пушистые облака, проплывающие по голубому небосводу. На нас падал тополиный пух, заставляя чихать и морщится, и ничего не предвещало беды, мы знали, что то лето было не последним и не думали над будущим, потому что у нас было наше настоящее. Затем я открыл «Над пропастью во ржи» и начал читать её Джонни, особо не спрашивая, хочет он или нет. Сначала Рей протестовал, потом смиренно слушал, и когда я посмотрел на него в следующий раз, он уже спал на моём плече, мерно вдыхая горячий воздух. Над нами кружила мошкара, я отложил книжку, и, боясь пошевелиться и спугнуть сон своего друга, тихо лежал, то бессмысленно пялясь в бескрайнее небесное полотно, то украдкой посматривая на Джо и на то, как трогательно вздрагивали его ресницы, когда он делал очередной вдох. Наверное, именно тогда я впервые заметил, как он вырос за лето, как изменился и повзрослел.
Мне так не хотелось расставаться с ним именно сейчас, когда мы ещё столько всего не успели, но вот я пьяный в кровати его брата, и это для нас впервые. Сижу, зачесывая пальцами непослушные дурацкие волосы за уши, и глупо улыбаюсь. Совершенно не замечаю того, что Джо напряжен до предела, что ещё одно моё прикосновение, ещё один слишком близкий жест, и он просто не выдержит. Нет, я смотрю на него в темноте крошечкой комнаты трейлера, через полоску лунного света, падающего на любимое лицо, любуюсь и представляю, какие сладкие на вкус его губы, какие они мягкие и податливые. Наверное, я спялил, позволяя пьяному созданию поработить меня, но поцелуй не кажется чем-то ужасным и неправильным. Может, у меня никогда больше не будет такого шанса. Я всё равно улетаю и терять нечего, и, почему-то мне кажется, что Джо бы меня не оттолкнул. Да, может не понял бы и опешил, но не стал бы смеяться. Может быть, это просто игры больного сознания и всё совсем не так? Если бы можно было только попробовать…
– Эта дыра – столица Калифорнии, – подмигиваю ему, стараясь вселить чуточку оптимизма. Я не считаю этот город пристанищем неудачников, наркоманов и шлюх, я в нём родился и провел совершенно счастливые восемнадцать лет своей жизни, и я навсегда запомню это место, подарившее мне Джонни, моего Джонни, который сидел сейчас, вжавшись в стену так сильно, что создавалось ощущение, что ещё немного упорства и трейлер свалится на бок. Почему он так себя ведёт? Не чувствуется свободы и раскрепощённости, словно боится лишний раз посмотреть на меня или дотронуться. – И тут можно жить счастливо, – мы могли бы долго вести полемику о том, есть ли шанс на достойную жизнь в Сакраменто, но не стали, потому что ни одного из нас это, по большому счёту, не волновало. Не было смысла переливать из пустого в порожнее, если всё равно я через два месяца и семнадцать дней уберусь отсюда навсегда, а он предпочитает плыть по течению, игнорируя свой потенциал. Я не мог ничего исправить в характере Джо, да и не хотел, я принимал его таким, каков он был, со всеми его колючками и заморочками. Когда я позволяю себе лишнего и касаюсь кончиками пальцев тёмных волос, Джо не отстраняется, наоборот, прижимает щеку к моей ладони, и мне от этого становится так хорошо, так по-домашнему, что я не спешу разрывать контакт, как бы давая ему понять – со мной ты в безопасности. «Ты – мой, а не ничей» – так и вертится на языке, но мне приходится затолкать эти слова, произнесенные внутренним голосом, куда подальше, и я молчу, стиснув зубы. Никогда он, мой милый, лучший и самый замечательный на свете мальчик, не будет ничьим. Пройдёт время и жизнь наладится, и будет у него семья хорошая, жена, дети и всё, что там положено. Я не верил, что у Джонатана может быть другая судьба, отличительная о моих фантазий, и мне казалось, что даже если он будет косячить, ошибаться и падать, в итоге у него всё будет хорошо, мне просто необходимо в это верить, чтобы не слететь с катушек и дать себе возможность жить другой жизнью, в которой уже не будет Джо. От осознания реалистичности и неизбежности этого щиплет глаза и сводит скулы, но я делаю глубокий вдох, снова улыбаюсь и судорожно ищу темы для разговора, потому что не могу и не хочу думать о конечности нашей дружбы, о лучшем и светлом из того, что у меня есть. В череде событий [экзамены, вечеринки, политические новости, светские рауты, лицемерное общение со школьными друзьями] Джо единственное настоящее, только с ним я становлюсь собой, и так несправедливо, что оставить в Сакраменто я тоже должен именно его.
Как и ожидалось, Джонни не смог сказать ничего вразумительного насчёт своей влюбленности, и я раздосадовано покачал головой, ведь как же я смогу помочь ему, глупому, если он ничего мне не говорит? Это не было обидно, я уважал право друга на его собственные чувства, о которых он не хотел писать на заборах, предпочитая сохранить глубоко внутри, но ощущал бессилие, ведь я так привык делить с ним все свои тревоги и волнения, а теперь у него появилось что-то своё, недоступное мне, и ниточка нашей дружбы, крепко натянувшись, зазвенела. – Нет, я не понимаю, Джо, – честно выпаливаю ему в лицо, хмуря брови, но как только он закрывает глаза, понимаю, что перегнул, чувствую, как он напряжён, и что ещё одно моё слово, и Джонни просто психанёт и уйдет. Мягко кладу ладонь ему на колено, поглаживая кожу подушечками пальцев, пусть немного успокоится. Знаю, что его переживания на счёт какой-то недоступной девчонки очень ранят его, и мне жаль, что всё складывается вот так, что он не может рассказать мне о ней, а ведь вместе мы бы что-нибудь придумали, всегда придумывали как найти выход из самой непроглядной жопы. Я даже не ревную, я волнуюсь за него, правда волнуюсь и больше всего хочу, чтобы этот некогда дикий волчонок был счастлив, чтобы он разрешил себе быть счастливым и перестал обороняться от всего мира.
Немного помолчав, Джо нарушает тишину и спрашивает про Лив. Я убираю руку с колена и снова тру переносицу – такая дурацкая привычка, я постоянно так делаю, когда волнуюсь, чтобы спрятать глаза. В моих отношениях с Оливией никогда не было ничего секретного, и Джонатан никогда раньше не спрашивал. Я всегда мог всё ему рассказать, но почему-то сейчас мне стало перед ним очень стыдно, ведь, по сути, чему я его учу и какой подаю пример? Ладно, быть честным с Джо для меня важнее, чем быть для него хорошим примером. Он снова смотрит на меня, не отворачивается и так говорить гораздо легче, нет впечатления, что пытаешься кулаком разбить глухую бетонную стену. – С Оливией я познакомился два года назад по наводке родителей. Наши семьи дружат, её отец посол США в Китае, мы знали о существовании друг друга с детства, просто редко пересекались, так как её семья жила в Шанхае. Нас долго «сватали» друг другу, и когда мы увиделись, всё было решено, у нас не оставалось выхода, мы уже были парой в глазах всех наших знакомых. Не думаю, что мои чувства к ней похожи на любовь. Я её уважаю, она замечательный человек, образованный, красивый, интересный, но между нами не было искры. Не знаю, почему я тянул эту лямку два года, зная, что мы разбежимся. У меня не было иных вариантов что ли. Я не призываю тебя делать так же, – в голове крутится ласковое слово, которым я хочу назвать Джонни, но не решаюсь. Во рту пересохло, и я делаю глоток воды из стакана, который стоит на тумбе рядом с кроватью. – Ты вот хотя бы можешь выбирать, кого тебе любить, первый раз редко у кого-то бывает взаимно, пройдёт время, всё устаканится и будет как должно быть, лисёнок.
Джо спрашивает, кого я люблю тогда, если не Лив, и я кручу в руках стакан, разглядывая прозрачную лужу воды в нём. – Кого-то ещё, Джо, кого-то ещё. – И улыбаюсь, потому что мне нравится думать эти слова: «я люблю тебя, Джо», хоть я и не могу произнести их вслух. Рей выглядит заинтересованным, а мне почему-то кажется таким неправильным его всерьез обманывать. Дышать снова тяжело, но дух рома-колы постепенно выветривается из мыслей, разрешая мне видеть этот мир чуть более ясно, чем ещё пятнадцать минут назад. Не знаю, как ему объяснить всё то, что я чувствую, чтобы не напугать и не казаться в его глазах извращенцем. Замечаю, что мои руки начинают дрожать и ставлю стакан на место, однако тремор не унимается, и приходится снова бессмысленно сминать угол зелёного пододеяльника, который выглядит уже изрядно уставшим. Сейчас Джонни спросит, кого, и что я тогда ему скажу? – Смотри, как мы выросли, Джо, и даже влюбились с тобой почти одновременно, выходит. Лето, которого у нас осталось так мало, такое насыщенное событиями, и раз уж мы не можем быть с теми, в кого втрескались, проведём побольше времени вместе. Я хочу показать тебе Америку, друг. Хочу, чтобы мы завели этот трейлер и поехали куда глаза глядят. У меня есть деньги, ты можешь бросить свою работу на заправке хотя бы на лето. Вот твой отец удивится, когда не обнаружит вашего дома на колесах на месте, а? Если не получится с трейлером, у меня всё еще есть моя тачка, если не получится и так, давай просто отправимся куда-нибудь в следующие выходные? – Эти разговоры и обсуждение совместных планов отвлекали меня сразу от двух вещей: от внутренних терзаний Джо и от него самого, сводящего с ума своим запахом, дыханием, взглядом.
Ноги затекли, и я решаю удобно вытянуться – кровать, несмотря на компактность трейлера, довольно просторная, но сон не идёт, я не представляю, как буду спать с ним в одном помещении этой ночью.
[NIC]William Tunney[/NIC]
[nick]William Tunney[/nick][status]я тебя никогда не забуду[/status][icon]https://i.imgur.com/ZIVZpMv.png[/icon][sign][/sign][pla]<img src="https://i.imgur.com/FkPCEYp.png">[/pla][lz1]УИЛЛ ТАННИ, 18 <sup>y.o.</sup><br><b>profession:</b> абитуриент<br><b>my summer:</b> <a href="https://sacramentolife.ru/viewtopic.php?id=44873#p4396798">joe</a>[/lz1]