Харперу холодно. Неважно сколько слоев одежды на нём, абсолютно без разницы сколько градусов за бортом - Харперу холодно. Холодно, больно, пусто. Как будто вырвали сердце из груди, остановив бег крови по артериям и лишив тепла - в целом похоже на правду. Звенящая тишина в голове - новый спутник, злобно ощерившийся из тёмного угла. Пустой взгляд, часы напролёт проведённые на крышах, пока не сведёт от реального, а не выдуманного холода руки. Не человек - оболочка. Его как будто поделили на ноль, вместо бесконечности, получив пустоту - жалкую, мелкую, чёрную, как дыра меж рёбер. Ни желаний, ни мыслей, ни планов. Не живёт - существует. Делает то, что умеет лучше всего на автомате - сеет отчаяние, смерть и боль. И держится Джейсона.

Того самого Джейсона, что поставил жирную точку на Харперовской вере в лучшее. В целом на Харпере.

Ведь Джейсон - это всё, что у него осталось. Последний путеводный маяк в его океане боли, по волнам которого он дрейфовал, даже не пытаясь спасти себя при виде очередной волны, норовящей накрыть его с головой. Зачем? Всё это уже не важно. Всё это уже было. Проще захлебнуться, чем разрешить себе бороться дальше. Раньше спасался алкоголем, топя рой мыслей в спирте, позволяя ему нажать на тумблер выключения, когда сам не справлялся. Сейчас - не пил, не видел смысла. Ведь от тишины он бы не помог. И даже когда Джей, кажется, убрал всё спиртное, что оказалось каким-то образом в их скудном на мебель жилье - Рою было всё равно, не комментировал, не отстаивал свою честь, не нападал. Чаще всего Рой молчал, ограничиваясь короткими фразами строго по делу. Молчал и смотрел. Независимо от происходящего.

Смотрел тяжело, колко, холодно. Смотрел с ненавистью и в тоже время с надеждой - коктейль молотова, от взрыва которого едва ли кто-то из них смог бы спастись. Им всё равно уже ничего не поможет. Проклятые, меченные, ломанные. Мёртвые. Джейсона Тодда убили, чтобы задеть его благодетеля. Роя убили за то, что он сам хотел стать благодетелем. И оба они едва ли имели шансы на возрождение из пепла - никто из них не был фениксом. Скорее шакалы - дорого продают свою жизнь, едва ли достойны звания «благородные», руки по локоть в крови, армия призраков за спинами и много боли. Бедные, глупые, больные. Те, кто должны были быть погребены под парой метров земли, но вопреки всему продолжающие дышать, ходить, действовать.
Они не заслужили. Оба.

Рой не говорит об этом вслух. Рой молчит.

Молчит, когда возвращается домой. Молчит, когда Джей ему что-то говорит, отвечая только тогда, когда кивком не обойтись. Молчит, когда ищет очередную причину выйти из дома, нанося справедливость. Молчит, когда ложится спать. Молчит даже когда становится слишком больно от осознания, что они сделали. Не Джей. Они. Рой винит себя во всём не меньше чем Тодда. Виноват. Виноват, что поверил в себя, виноват, что не уберёг, виноват, что допустил, виноват, что не увидел зелёное безумие в глазах Джея.
Виноват.
Виноват.
Виноват.
Судейский молоток стучит по столу по десять раз на дню. Рой терпит. Разве могло быть иначе?

Харпер идёт туда, куда сказали. Торчит часами на крышах, выслеживает, убивает, не сомневаясь, не думает о том, что может не пережить очередную ночь - ему и раньше было всё равно, а теперь тем более. Раньше он правда шёл спасать других, а сейчас просто шёл умирать. Каждый раз, когда у них было новое дело - Рой шёл умирать. Это было нечестно по отношению к Джею, трусливо по отношению к Лиан, это было подло даже по отношению к самому себе. Но избавиться от горечи во рту, когда смерть его снова не находила, он всё равно не мог.
Их двое - он да Джей. И оба они искупят свою вину, дожив и пережив. Но почему же тогда Рой так сильно ждёт шальную пулю?

- Начинаем,- в их диалогах нет ничего кроме скупых слов, нужных для простейших коммуникаций. От такого раньше Рою было не по себе и он лез обеими руками в личное пространство Джея - потрогать, тряхануть, всковырнуть старые раны, чтобы залечить по-человечески. Сейчас его раной был он сам и едва ли у него были силы, чтобы что-то с этим делать. Да и желания не было. Ничего не было. Только руки, привычно держащие лук, непривычный кусок железа за поясом - какая разница как убивать, если вариант оставить в живых нет. Харпер всё ещё хорош - до собственного отвращения, до привкуса металла во рту. Стреляет метко, лишает других будущего, зная, что они виновны. Все присутствующие на очередном богом забытом складе - преступники. И они с Джеем тоже, просто меч правосудия сегодня был в их руках. Рой стреляет. Рой молчит. Рой спрыгивает сверху вниз, чтобы прикрыть Джей. Рой почти смеётся когда ему простреливают правый бок - неужели ему повезло?

Рой оседает на землю, тяжело опустив лук на землю, на автомате тянет из-за пояса пистолет, подстреливая своего «благодетеля» и приваливается к ящику, всё также неосознанно зажимая рану рукой. В первые за несколько недель с дня икс он чувствует тепло - кровь, на пальцах не тёплая даже, горячая. Красная. Их цвет. Харпер в первые в жизни за все годы своей карьеры самоубийцы думает, что не терять сознания нет смысла, но всё держится - не ради себя. Ради Джея, ради Лиан. Ведь идти умирать вовсе не равно позволить себе подобную слабость.
Искупление нельзя заслужить скорой смертью.
Джея нельзя оставлять один на один с его безумием.
Рою нельзя умереть, даже если причин жить не осталось.

Поэтому Рой держится, сцепив зубы, и следит глазами за Джеем, всё ещё готовый его прикрыть, если получится.
Ведь даже мёртвый Харпер всё ещё Харпер, верно?

От собственной крови тепло - это странно. Рою всё казалось, что он уже никогда больше не согреется, так и будет мёрзнуть, пока не окажется в безымянном гробу, на который как и на все прочие без лишних эмоций могильщики накинут земли. Ему казалось, что это совершенно логично, иначе быть не может - в этом мире тепло только тем, кто жив, а он ведь скорее мёртв. Ходит, дышит, думает, молчит - разве это жизнь? Какая же это жизнь, если его малышка уже под метрами земли? Зачем ему жизнь, в которой всё вот так? Не жив, не мёртв - существует. А кровь всё равно горячая, толчками выливается из него, спеша сбежать с этой дурной вечеринки и Харпер почти не против. Руку только прижимает, тяжело вдыхая через сжатые зубы, да всё следя взглядом за беснующимся Джеем. В гневе и деле тот был прекрасен - ни один человек на свете не был рождён для войны, но были те, кого сделали идеальными бойцами, сломав, перемолов, изничтожив. Джей был из таких. Рой был хуже - в нём всегда оставалось больше чувств, больше жалости, больше мыслей. Его никогда раньше не ослепляла зелень безумия, его мир не был красным.

А сейчас? Каким его мир был сейчас?

Рой не зовёт на помощь, не привлекает к себе внимание, следит глазами, готовый потратить остатки сил на выстрел, который мог спасти жизнь другу, сломавшего его ненароком качественнее, чем все оптом, кто в самом деле старался сделать из него что-то своё. Ни Оливеру, ни Железному кулаку, ни самому Харперу не удалось то, что сделал Джейсон, которому он доверил самую большую свою тайну, которому сам передал в руки яд, способный его уничтожить.
И тем не менее он всё ещё готов за него умереть. Это глупо, это дико. В этом нет ничего нормального, но и Рой едва ли подходил под какие-то нормы. В нём было слишком много всего, что не сочеталось - интеллекта и идиотизма, безжалостности и жертвенности, веры в лучшее и непоколебимой уверенности, что он не заслуживает этого самого лучшего. В нём было очень много боли, и очень много того, чего обычный человек бы не смог удержать в себе, выворачиваясь наизнанку в попытке спастись.

А Рой не хотел спасения, но и умирать себе не разрешал.
Ведь кто-то же должен прикрыть Джея, верно? У него остался только он. У Джея был только Рой.
Аксиома. Замкнутая фигура, полная крови и боли.

- Слышу,- Рой идёт на поводу у Тодда, делая то, что сказали - встаёт, стоит, идёт и не пытается умереть, не позволяя себе провалиться в забытье, не давая себе права на ускорить процесс, отнимая руку от раны, совершая резкие движения. Играет честно - делает всё, что в его силах, чтобы доехать до дома, дать себе шанс продолжить влачить своё жалкое существование. Путь Роя - это путь мученика, и не было ещё дня, когда он отказывался от своей сути. Только вперёд, никогда назад. Догадывался ли Джей, что человек, отказавший ему в освобождении, отказавший ему в смерти, запрещал себе идти по пути наименьшего сопротивления из-за него же? Раньше. Теперь. Всегда.

Было ли в его жизни в самом деле место для Лиан? Было ли в его жизни место хоть для кого-то кроме Тодда?
Рой не знал. Не хотел знать правильного ответа на этот вопрос, бетонируя свою скорбь за рёбрами, держа в себе крик.

- В порядке,- всё, что Рой может отдать Джею, всё, что у него осталось - его молчание. Молчал, когда был здоров, молчал и сейчас, зная, что они теряют время в своём побеге от демонов Красного. Рой, чёрт возьми, знал почему они никогда не чинятся прямо на месте. Рой всё это знал всегда. И всё равно подпустил раненного обезумевшего зверя к собственному ребёнку. Рой виновен. Конечно же, он виновен. Поэтому и смерть его не находит - не заслуживает. Так ли уж он хотел умереть? Ведь люди живы, пока о них помнят, а он не хотел, чтобы Лиан умерла навсегда - уж лучше он будет и дальше нести свой крест, зато она будет жива в его голове. В голове Джея. Мысли Харпера путаются, но он всё ещё здесь, с Джеем, держится его, наваливается, чувствуя, что тяжело, не чурается, не убегает. Они вместе, всё ещё вместе, но между ними километры тишины и одна мёртвая девочка.

- Что? - Рой моргает, смотрит на Джея смазанно, моргает ещё, фокусируясь и медленно осознает, что тот ему предложил. Не слова - яд. Яд, шипящий на его коже, яд, прожигающий внутренности. Если бы Рой не был ранен, они бы уже лежали на асфальте и Харпер пытался бы размазать Джея по асфальту без капли жалости, разбивая кулаки в кровь, вымещая всю свою боль, скопившуюся по самое горло. Но он был ранен и всё что мог - говорить. Говорить и не верить, что Джей всерьёз. - Ты в край обезумел. Заткнись и поехали - я так долго не продержусь.

Рой честен. Джей безумен. Поменялось ли что-то? Скорее нет, чем да. Харпер не желает продолжать этот разговор и снова молчит на Джея - чужие слова пульсируют в голове, причиняя боль, к которой он ещё не успел привыкнуть. А что если?.. А вдруг?.. Харпер пихает Джея в сторону байка - слабо, но этого достаточно, садится за его спину, прижимаясь и оставляя красные следы на красном, сжимает руку, держась крепче, и знает, что нельзя соглашаться. Возвращение с того света не бывает бесплатным. За него придётся платить, и если бы мог заплатить другой - это была бы совсем другая история, Рой бы согласился, не думая, обменяв себя на ребёнка, вверив её людям, которые бы справились с тем, чтобы сберечь её лучше, чем он. Но платил возрождённый - Рой одного такого знал.

Но может быть?..

Харпер прижимается лбом к чужой спине, закрывает глаза - аккуратно, не позволяя провалиться себе в спасительную темноту, и отчаянно старается не думать. Отпустить брошенную в него отраву, прожить её быстро, не успевая разложиться на составляющие, запрещает себе сомневаться в единственно верном ответе.

Мёртвых надо отпускать.

Если бы Джея убили, разве потащил бы он его на очередной виток безумия друга? Разве позволил бы кому-то сделать с ним подобное ещё раз? Разве он не знал как ему было тяжело? Как сильно его отравили зелёные воды? Как его жизнь разломалась на двое? Знал.
Поэтому нет. Его дочь умерла из-за него, его дочь умерла на его руках, его дочь убил его единственный друг. И это то с чем ему придётся доживать свой век, не разрешая себя быть слабым и прыгать с моста вниз. Это его крест. Это его вина.

Нет-нет-нет.

- Джей, обещай мне, что не сделаешь этого.

В их мире есть всего один способ возродить и это зелёные воды Лазаря. И Рой впервые с дня икс прерывает своё эфирное молчание, чтобы попросить о том, что было для него важно. Кажется, он и Лиан просил беречь. Просил ли? Поняли ли они с Джеем тогда? Сколько стоит обещание Джея, танцующего со своими демонами днями-ночами? Ничего?

И всё же Рой просит. Просит, говоря в самое ухо, ничем не лучше чужих бесов - также нашёптывает что-то. Просит надломленным голосом. Просит, зная, что это правильно. Просит, веря, что вернуть эгоистичнее, чем отпустить.
И снова.

- Джей. Обещай.

На животе Роя кровавое пятно, внутри постапокалиптические пейзажи. Он неосознанно жмётся к своему палачу, к своему спасителю, к своему брату и всё на что-то надеется. До сих пор. Даже после того как похоронил дочь, как признал свою слабость, как сказал вслух, что лучше у него останется Джей, ставший его убийцей, чем ничего.
Бездна к бездне, пустота к пустоте. В этом всём нет смысла.
Был ли в их жизни вообще какой-то смысл?

Рой знает, что в его был. И у смысла было имя.
Через полгода Лиан должно было исполниться пять.
Из-за двух безумцев, умеющих только разрушать, ей навсегда четыре.
И это не должно измениться. Это нельзя менять.

Но устоят ли они перед искушением?

Джей ничего не обещает, смотрит только как на умирающего, прячет свои мысли за зеленью безумия, штопает, как раньше, говорит с ним так, как будто в самом деле нет ничего важнее чем Рой и его неестественная худоба. Это бы сработало, не знай его Рой. Это бы обязательно сработало с каждым, кто хотел бы (кто был достаточно глуп, что бы) поверить в здравомыслие Тодда, с каждым, кто был бы достаточно труслив, чтобы выбрать из всех возможных исходов тот, в котором к его мнению прислушиваются. А Рой не верил, с ним не работало. Единственное на что он смел надеяться, так это на то пару лишних часов, прежде чем адская гончая в лице Джея двинется по следу, разнося остатки их мира в клочья.

И поэтому он молчит, чтобы не провоцировать. Принимает чужую заботу всю до дна, позволяя себя шить, позволяя себе помочь, соглашаясь коротким кивком на визит врача. Ему по большому счёту всё равно - если бы он хотел умереть, если бы он в самом деле считал, что у него есть право так быстро, так легко закончить свою агонию, он бы уже давно закончил. Но ведь он всё ещё не прыгнул ласточкой с моста, значит, нет резона сопротивляться и сейчас, так что пусть лечит, пусть заботится, пусть говорит совсем не то, что крутится в его голове - Рой слишком устал, чтобы цепляться пальцами в чужие плечи, чтобы трясти и требовать-требовать-требовать. Не сейчас, сейчас ему и правда стоило поспать - хотя бы пару часов, просто чтобы в ушах перестало звенеть и земля не уходила из-под ног.

Забавно, что они оба - лжецы. Один говорит, что всё в порядке, зная, что уже ничего и никогда не будет в порядке, что тишина между ними так и будет натягиваться, рискуя лопнуть, взгляды его никогда уже не станут теплее, слов не будет достаточно. Второй не говорит ничего, зная, что его любовь убивает, как бы он не старался, как бы он не делал как лучше - все любимые будут мертвы (уже мертвы, если честно). И оба они - лжецы. И оба играют свою партию профессионально, не сбиваясь с такта, не ошибаясь. Их наставники могли бы ими гордиться - что Рой, что Джей отлично научились врать и, кажется, совсем не стали с возрастом лучше тех, кто их сломал в самом начале.

Рой закрывает глаза, следуя за волей Джея, и думает только, что ненавидит ложь.
Так сильно, что провонял ей почище чем горем. Лжёт, когда говорит, что всё в порядке. Лжёт, когда говорит, что не может убить. Лжёт, когда говорит, что мёртвых надо отпускать, ведь так правильно. Лжёт, когда притворяется живым. Лжёт, даже когда молчит на Джея, ведь ничего не в порядке, ведь может убить, но боится, ведь мёртвых хочется вернуть, заплатив за это что угодно, ведь живым он был только на бумагах и даже молчать ему невыносимо - всё внутри под заморозкой, но мозг в агонии требует обвинений, требует встряски, требует разговоров, криков. И всё не так. И сны давно уже не красные даже, а зелёные - под стать безумию в глазах Джея.

Рывком садиться, тихо шипя, вертит головой влево-вправо - на складе слишком тихо, внутри скребутся кошки. Он ведь уже знает, что произошло. И всё равно соскребает себя с дивана, всё равно заставляет себя распрямиться, сделать шаг-второй, дойти до мониторов, вбить только ему известный пароль, активируя единственный маячок в арсенале Джея - самый секретный, самый малодоступный извне и мрачно чертыхается, упираясь руками в стол. Он ведь и так знал, и всё равно разочарован. Лучше бы Колпак сходил с ума на улицах Готэма, лучше бы пытался нарваться на пулю, лучше бы даже заявился на порог Брюса и потребовал от него оплаты долга в виде пули. Рой ведь просил. Почти умолял.

- Я прострелю тебе оба колена, Джей.

Рой натягивает футболку, сверху кожанку, прячет пару стволов за поясом, закидывается обезболивающим, зная, что у него нет времени на передохнуть - он уже опаздывает, если честно, то он никогда и не успевал. Закидывает себя через силу на байк, не думая, мчит в сторону давно запримеченного на случай очередной катастрофы частного аэродрома, возможно, он даже принадлежит семье Уйэнов, если честно, Харперу уже всё равно. Какая разница кого грабить, если всё что ему нужно - опередить Джея и не дать ему испоганить жизнь его принцессе даже больше, чем он уже смог? Никто не заслуживает безумия зелёных вод. Никто не должен пережить то, что годами ломало Джея. Тем более его Лиан. Их Лиан.
Джей безумен.
Рой безумен не меньше.
И навряд ли им стоит держаться друг друга теперь, но никому другому они больше не были нужны.

- Просто не делайте глупостей и никто не пострадает,- как жаль, что люди не в состоянии отличить безумцев от идиотов. Как жаль, что местной охране хватает мозгов оказывать сопротивление - Рой стреляет на поражение, Рой стреляет из пистолетов, сделанных для Джея, и ему всё равно, что руки будут пахнуть порохом, что в полку мертвецов за его спиной прибудет - в кои-то веки совесть молчит, не требуя от него сиюминутного покаяния, не имея больше никаких прав. У него нет времени на жалость, нет времени на разговоры и торги. В голове пульсирует только: успеть, успеть, успеть. А как - это уже неважно.

Когда Рой садится за штурвал весьма убедительно выглядящей птички, явно используемой по назначению, на его футболке проступает кровь. Алая как его костюм. Алая как костюм Джея. Алая как их жизненный путь, устланный трупами и сожалениями. Рой закидывается обезболивающими и дёргает рычаги, зная, что делает. Уверенный, что никак иначе он поступить не мог - непоправимое нельзя допустить, он должен остановить Джея, хотя бы теперь, хотя бы раз должен остановить. Не ради себя, не ради чёртова целого мира, которому они никогда не были нужны так же сильны, как он им, ради Лиан.
Ведь никто не заслуживает участи Джея. И если его он спасти не мог, то Лиан мог.
Обязан был.

- Я прострелю тебе оба колена, если ты сейчас же, блять, не остановишься. Какого хрена ты творишь?!

Рой выглядит бледнее, чем обычно, держит руку на животе, зная, что шов разошёлся, но игнорируя очевидное. У Роя в руке всё тот же кусок железа, которым он столько лет брезговал - ему давно уже не нужно целиться двумя руками, он давно уже не был тем, кто дрогнет, прежде чем нажать курок, даже если перед ним будет стоять друг, даже если перед ним будет стоять Джей. Его жизнь - череда неудач и катастроф. Он сам - катастрофа, стихийное бедствие, несущее с собой боль, смерть и страдание. Они оба. И если Джей - ураган, то Рой - наводнение. И сейчас он был готов забрать с собой всех, кто рискнёт встать на его пути - это безумие, это всё зелёные воды, этого всего не должно было быть.

Может быть им и правда стоило пристрелить друг друга? Два выстрела и все счастливы. Может быть, Рой просто трус? И поэтому они продолжают свою агонию? Только потому что он слабак? Только потому что он всё за них обоих решил, обрекая на мучения?
Может быть.

- Думаешь, не пообещал и всё? Руки развязаны? Ну ты и ублюдок, Джей.

Рой плюётся словами, метя в открытые раны Джея. Рой говорит больше, чем за последние две недели, шипит как гадюка, так и норовит вцепиться зубами в чужие слабые места. Всё в нём про то, что его снова предали. Снова и снова, опять, всегда. Его всегда предавали, всегда задвигали, игнорировали, решали за него. Даже Джей. Он не лучше него, не хуже - между ними знак равно и оба они чудовище, две головы одной гидры. Гидры, способной сжечь этот мир, гидры, пожирающей саму себя.
Не всем чудовищам стоило жить, не все чудовища могли умереть.

- Что ты хочешь сделать? Спасти её? Или себя? Посмотри на меня, твою мать, в твоих глазах безумие. Ты безумен, Джей! Ты же сам прошёл через это, ты же лучше других знаешь, что это за жизнь. Неужели ты правда думаешь, что Лиан бы хотела жить так? Как ты? Как я? Хочешь заставить её жить как ты, сходя с ума от чувства, что предали? Чтобы она искала отомщения? Она лучше нас, Джей. Это неё её жизнь,- Рой знает, что если у него не получится, Лиан их никогда не простит. За смерть, за возрождение, за то, что их всё ещё двое, а она будет наедине со своей смертью, со своим безумием, пока не найдёт своего Харпера, а ведь может и не найти. Он знает, что защищает не себя, не Джея - только Лиан. Знает, что прав. И повторяет про себя: прав, прав, прав. - Отойди от неё. Не смей.

Рой ставит точку выстрелом под ноги Джея, Рой уже метит в колени, всё ещё не желая давать ему то, что он так у него просил - избавления, и всё же Рой готов стрелять даже на поражение. В его голове шумят барабаны, в его глазах слишком много боли, у них обоих слишком мало времени. До сюда, до этого чертова города, бывшего мечтой многих, кто просто не знал, сколько будет стоить возрождение любимых, ушедших раньше времени, было слишком долго лететь - Харпер сдавал, Харпер едва держался на ногах, под завязку будучи накачанным обезболивающим. И всё же со дня как он держал на руках Лиан, истекшую кровью, ушедшую от него, забранную у него за все его грехи, за глупость и веру, за то, что всегда выбирал Джея, он не чувствовал себя таким живым, таким ярким, таким открытым миру, таким больным, таким надломанным, разорванным и в тоже время таким настоящим. В нём снова бурлила кровь, в нём было слишком много злости, в его словах, в его действиях.
Долго ли продержится эффект? Не этого ли добивался Джей? Между ними уже не тишина - звук выстрела, запах пороха и километры зоны отчуждения. Между ними мёртвые, между ними зеленые воды, между ними крики Роя и слишком много нитей, связывающих по рукам и ногам. Между ними мёртвая девочка. Между ними всё, что у них было. Всё, чего они не заслуживали.

- Давай, Джей. Мы проиграли, мы уже проиграли.

Рой убеждает себя, убеждает Джея, знает, что всё ещё прав. В нём гораздо больше эмпатии, в нём гораздо больше раскаяния. В нём гораздо больше смелости, чтобы отказать в смерти, чтобы отказаться от возможности вернуть. Джей слабее. Это так странно, так дико - ведь Джей из них двоих боец, а Рой он всё больше надёжный тыл. И тем не менее из них двоих смелости отказаться от чуда хватало только в нём.
Потому что так правильно. Потому что плата слишком велика. Потому что их это не спасёт.
Пройдут года и тишина смениться привычными звуками, раны заживут - криво-косо, дыры затянутся. Доживут и переживут. Их двое, всё ещё двое. Всегда двое.

Рой никогда не простит - ни себя, ни Джея, но с этим можно жить.
И Джей научится, обязательно научится.

Ему просто надо хотя бы раз прислушаться к Рою, а не к шуму зелёных вод.
Один. Чёртов. Раз.

- Я так не думаю,- ничего он не был должен Джею. Он мог его убить - без шуток, без лишней драмы и дополнительных вопросов. Сделать из него решето, не гнушаясь огнестрелом, вспороть горло, воспользовавшись кухонным ножом, сломать его любым доступным способом, даже забить монтировкой, если бы ничего лучше под рукой не оказалось, защищая себя и свою кровь от крови, возвращая своего друга назад в прошлое, где он был беспомощен, предан и брошен. Правда мог. Рой Харпер давным-давно отошёл от парадигм, мешающих убивать, окунаясь в чужую кровь по самый локоть. Отошёл и от тех, что запрещали ему быть мудаком, способным сломать другого ради себя - хорошие мальчики долго не живут, хорошие мальчики задыхаются в смраде Готэма и топятся в мазутных лужах. Но мог не равно должен. Его друг, его брат по-прежнему искал в нём спасения - просил о нём, смотрел с надеждой, всё твердил, что он ему что-то должен, но правда была не такой. Правда звучало нелицеприятно - они оба эгоисты. Они оба безумцы. И оба выбирают себя, заставляя второго страдать - так это заведено, так это работало. Друг о друга лечились, друг о друга ломались, друг за друга цеплялись, друг друга же топили в зелёных водах безумия, давно ставшим общим, позволяя вынырнуть в последний момент, когда таймер почти доходил до нуля. Рой сейчас понимал это как никогда ясно - не было больше причин закрывать глаза на очевидное, не было больше никаких спасательных кругов и тихих гавань. Были только он и Джей в бушующих зелёных водах, норовящих утянуть их на дно. И там где Рой смирился, принимая правила игры, Джей всё искал спасения.
И это было так странно. Так дико. Так горько на вкус.

- Потому что, чёрт возьми, нет. Это неправильно, моя дочь не поле для экспериментов,- Харпер категоричен. Харпер думает, что если бы у Джея был отец хотя бы такой жалкий и слабый, как Рой, но по крайней мере любящий ребёнка искренне и больше чем собственное эго, то ничего этого не было бы. Не было бы обезумевшего, запутавшегося, тонущего, даже будучи вытащенным из ямы Лазаря, Колпака. Не было бы их команды, не было бы и Лиан, и Роя, который остался в живых и по-прежнему топтал землю, всё ещё не разрешая себе сдаться. Любовь - это не про возрождение из мёртвых и попытки вернуть всё как было, теша себя, что смог и обыграл саму смерть. Любовь это про другое. И Харпер знает, что всё должно было быть не так. Не должен он направлять ствол на Джея, не должен стоять так далеко, задыхаясь от боли, с трудом находя в себе силы, чтобы выругаться, чтобы снова и снова повторять, что так нельзя. Он должен быть подле птенчика. Он должен быть плечом к плечу к нему.
Он должен остановить его во чтобы то ни стало. Ради него, ради Лиан, ради себя.

Они ведь правда проиграли.

- Её погубит наше безумие, от него нет спасения. Ничего уже не вернуть, смерть нельзя обыграть - она заберёт своё,- Рой в это искренне верит. Как и верит, что не сможет уберечь свою малышку от заразного безумия. Ведь от него нет спасения. Любовь не может переиграть смерть и боль. Любовь спасает только тех, кто ещё жив - мёртвых едва ли. А ведь раньше он верил, что сможет залечить раны Джея, вернуть ему себя, заштопать и перекрасить его зелёный мир в цвета более естественные. Правда верил. Жил этой мыслью и каждый день делал маленькие шаги в сторону счастливого завтра, пока однажды не вернулся домой и не увидел лужу крови.
Безумия нельзя вылечить. Не зря бешеных собак отстреливают без сожаления, вот только они не бродячие псы - хуже. И их час не настал.

- Да, Джей, она не должна была умирать и это единственное в чём ты прав,- Рой улыбается криво так как никогда раньше не улыбался, смотрит с болью, стараясь не видеть сломанное тело своего ребёнка, сдерживая в себе всю свою боль, немой крик и отчаяние. Ему бы очень хотелось, чтобы Джей был прав. Чтобы для Лиан этот мир мог бы стать ярким, чтобы она прожила свою жизнь будучи любимой и не сломанной. Чтобы в ней проросло лучшее, что было в них, а худшее не отразилось, не оставило свой след в душе, не изменила выражение лица, не причинило боли. Ему бы очень хотелось, чтобы всё было так.
Но Джей ошибался.

- Её мир начнётся с боли. Её новая жизнь начнётся с нашей ненависти и страха. Её мир окрасится в зелёный, потому что я никогда себя не прощу. Ни себя, ни тебя. Мы не вернём Лиан, не вернём её так, чтобы это была её жизнь. Мы вернём себе иллюзию правильности наших решений, но это неправильно, Джей, слышишь? Не надо. Это неправильно.

Рой говорит и делает шаг, прижимая руку к кровавому пятну на своём животе. Рой не кричит - говорит, мягко, уверенно, с сожалением. Рой улыбается - криво, болезненно. Всё ещё сжимает в рук пистолет, не отводя его в сторону от Джея, готовый подстрелить, если он дернётся в сторону. Дистанция между ними сокращается, вязкая тишина заполняется дыханием и едва слышным детским плачем - это что-то в голове Харпера, он знает, что не взаправду и всё равно вслушивается, пытаясь разобрать слова. Ему кажется, что если бы голос Лиан просил о помощи - он бы сдался, но в этой какофонии, в шуме крови в его ушах, в его же сердцебиении, перемешанного с плачем почти воем не было слов. А значит он прав.

Они хуже своих несостоявшихся родителей. И в этом их сила - нельзя разочаровать отпрыска, если ты уже худший из худших, пусть в детских глазах и не было никогда осуждения. Они хуже и поэтому могли себе позволить тащить очередное надгробие, тяжело ступая по земле.
Их двое и эта ноша была им по силам. Тишина рано или поздно заполнится звуками - плотину неприятия прорвёт, в неё уже появлялись отверстия. Они говорили, спорили. Между ними как и прежде была Лиан - всегда, теперь.

Рой сокращал дистанцию, чувствуя, что переоценил себя, заглушив все чувства обезболивающими, но какая разница? Джей не даст ему умереть - это то во что ему оставалось верить.

- Остановись, Джей, сосредоточься на мне. Разве я когда-нибудь тебя обманывал? - расстояние между ними сократилось до незначительных величин, и больше Красный не был мишенью. Идти на сближение, а не стрелять издалека - это всегда риск, но Рой всегда верил Джею. Верил в него. И уже заплатил сполна за свою слепоту, за свою преданность, за все свои решения. Он был нищ и болен. Его мир тонул, а он всё равно тянул руку, пахнущую железом и порохом к чужому лицу, вставая преградой между драгоценной ношей Джея и ямой Лазаря, касался чужой щеки мягко, смотрел прямо, не скрывая боли, не пряча разочарования, которого не было. Никто невиноват, что они созданы были для того, чтобы разрушать. Никто невиноват, что Рой поверил, что он может лучше, что может созидать. Никто, чёрт возьми, невиноват, что он ошибся.

Но больше ошибаться не собирался.

- Пойдём домой, Джей. Лиан ушла от нас. Нашу Лиан вернуть нельзя.

Их Лиан не вернут зелёные воды. Их Лиан уже не вернёт ничего - она будет жива, пока они будут дышать и помнить о ней. Она будет свободна в их воспоминаниях, счастлива, не заклеймлена чужим безумием. И нет никаких других вариантов, нет способа повернуть время вспять. В конце концов ни один из них не был создан для созидания, а значит у них не было и шанса даровать кому-то жизнь не как у них.
Другую.

Харпер цепляется за Джея как за самое ценное, что у него есть. Как за человека, ради которого готов был умирать и умирал не единожды. Рой цепляется изо-всех сил, царапая куртку, впиваясь ногтями, невольно наваливаясь весом, не в силах держать себя вертикально, зная, что у него осталось не так много времени, прежде чем слабость накроет волной. Обнимает Джея как драгоценность, обнимает как то, что терять отказывался, не зная даже, а был ли он у него хоть когда-то. Харпер нищ, безумен, опасен. В глазах его боль отца, потерявшего ребенка, в глазах его ярость волка, готового защищать холодные тела свои семьи ценой своей жизни от мародёров и охотников, даже от тех, кого считал себе ровней, кого считал своим братом. Рой знает, что прав, не обращая внимания на боль от собственных слов, от единственной правды, которая была бы сейчас уместна. Они проиграли, они, чёрт возьми, всё просрали. Не справились с собой, не справились со своим безумием, не удержались на повороте и рухнули в пропасть. Ни он, ни Джейсон не умели нести этому миру свет - худшие из худших, напасть, голод, смерть, чума и война современного мира. И первыми они разрушали себя - свои жизни, свой мир, своё счастье. Их единственная надежда на достойную кончину с улыбкой без сожалений на руках у Джейсона, их единственный лучик света в пещере, полной кошмаров и зелёных вод, мертва и больше никогда не встретит никого из них весёлым вскриком, бросаясь на шею.

Есть ли предел у боли?

Харпер дышит рвано в чужую шею, стараясь не пускать дальше чужие ядовитые слова, игнорируя заманчивую перспективу, зная, что это всё ложь. Как и то, что их спасение - это смерть Джея. Всё это ложь, ложь, ложь. Не будь ямы Лазаря прямо здесь, не касайся отравленные волны его ботинок, он бы смеялся в лицо Тодда, прося его продолжать ему врать, пока не поверит, пока не сможет выдавить из себя улыбку, пока не разорвёт на части от горя, вместить которое в себя было невозможно.

Но они уже были в точки икс. И Джейсон уже сошёл с рельс здравомыслия, упрямо повторяя одно и тоже, пытаясь игнорировать стоимость жизни малышки, которую он уже забрал. Ничего не будет как раньше. Лиан будет больно, Лиан будет их ненавидеть, Лиан сожжёт этот мир к чертям, не справляясь со своей болью, не справляясь с тем, что люди, которым верила так беззаветно, предали. И Рой готов был выстрелить себе в висок, чтобы остановить Джейсона - готов платить за покой дочери и собой, и Джеем. Знает, что дерьмовый отец. Трус и слабак. Ничтожество. Но хотя бы покой подарить своей принцессе мог, обязан был - не уберег от жестокости мира, не уберёг от безумия, давно ставшим лейтмотивом их с птенчиком существования, но мог спасти от вечной боли, от раздирающей на части ярости.

И спасал, цепляясь за Джейсона, утыкаясь в его шею, выдыхая в неё, повиснув на его плечах, гладя, царапая, умоляя. Каждым жестом, каждым взглядом, каждым словом, выдавливаемым из грудины на очередном выдохе, дающемся таким трудом.

- Джейсон, ей будет больно. Слишком больно. Не делай с ней то, что сделали с тобой - прояви милосердие. Прояви грёбанное сожаление иначе. Оставь её, мы похороним её в поле маков, мы будем помнить её и любить. Не делай этого, слышишь меня? Сделай это ради меня, твою мать, ради себя, ради нас, ради Лиан. Смирись. Мы проиграли, мы проиграли давным-давно. Оставь эту безумную идею, пожалуйста, Джей.

Шёпот больше похож на скулёж, сам Харпер на раненного пса, льнущего к привычно пахнущим рукам, к знакомому теплу. Знает, что его рана кровоточит слишком сильно, знает, что ещё немного и окажется наравне с дочерью - не хочет, не согласен, не верит, что достоин такого простого избавления, не может оставить Джейсона один на один с его болью, раздирающей на части. Ненавидит Джейсона и любит сильнее, чем кого-либо в этом мире, где им не нашлось подходящей роли. Обещал, клялся, что Джей никогда не останется один на один с собой. Но и Лиан обещал, что будет её беречь - не сберёг. Но хотя бы теперь, хотя бы сейчас спасёт.

- Она с нами - тут,- рукой в собственной крови упирается в грудь Тодда, чувствуя через ткань как бешено бьётся его сердце, давным-давно отравленное чужим равнодушием, чужими решениями, чужими амбициями. И ему так больно за него, за себя, за Лиан. Ему так больно в этом мире, так тяжело дышать, так тяжело оставаться в сознании - сжимает зубы покрепче, холодным металлом чиркает чужой загривок, уже не пытаясь угрожать - это не работает, это никогда не работало. Только лаской, только верой, только обещаниями лучшего. Только отдав всего себя. Только так можно было спасти остатки своей семьи, только так можно было уберечь хоть что-то.

- Пожалуйста, Джей, остановись. Я разделю с тобой твоё безумие, я буду жить за нас двоих - ты слышишь? Ты потеряешь нас обоих - слишком высокая плата за твоё безумие. Спаси меня, я справлюсь - оставь Лиан в покое, помнишь, она очень любила маки? - у Роя на лице теряется улыбка - скорбная, болезненная. Шёпот всё тише, хватка всё слабже - ещё немного и всё закончится, но он не согласен, не готов. Безумие его не пугает, он ведь обещал, он ведь клялся. - Я клялся тебе, что ты никогда не останешься один, Джей. Помоги мне не обмануть тебя.

Это шантаж, это игра, в которой не будет победителей - только потерпевшие, но разве это пугает? Разве это пугало хоть когда-то? Разве не знал, что всё так и будет? Знал. Просто пытался усидеть на двух стульях - один выбили из-под него, второй остался. Ломанный, едва держащий равновесие, но родной, давно ставший неотъемлемой частью жизни.

Чтобы ни случилось, чтобы ни сделал Джей, продолжает в него верить. Это так глупо, так дико, так типично для Харпера.

- Помоги мне.

Рукой касается чужой щеки - слишком нежно для человека, которому разбили сердце, которого уничтожили до основания, которому снова напомнили, что ничего хорошего его не ждёт и не ждало никогда. И всё же Джейсон - его выбор. Джейсон - его. Утыкается лбом в чужое плечо, ощущая как в глазах темнее, веря, что они смогут, что Джей справится, что выбор будет верным.

Они похоронят Лиан в поле маков.