Если бы городские джунгли не возвышались над головами жителей - стеклом и бетоном - Памела обрушила на людей весь свой гнев. Если бы стекло и бетон хотя бы на одну часть стали живыми, пробудились ото сна, как древние исполины, то они непременно бы раздавили в своих внутренностях всех людей по сути: злых и корыстных существ, лишних на этой планете. Раздавили, изничтожили, растерли в пыль, - и уснули бы вновь. Поддались плющу и дикой розе, став остовом новой экосистеме. Города расцвели бы новыми красками. Наполнились теплом и цветочным ароматом, вместо холода и блеска стекла и металла. Задышали бы. Ожили.
Планете не хватало пластика и пенопласта? А теперь она задыхается выхлопными газами машин и концернов. А теперь она рыдает нефтяными слезами, сочащимися по рекам-артериям. А теперь она погибает под мусорными островами в самом центре океана. Пришло время очиститься настолько, чтобы стереть с лица земли всю эту нечисть: людей.
Люди и деньги. Деньги и люди.
Памела, как шутка в этом мире. Рожденная в богатой семье, стала паршивой овцой, которая вместо того, чтобы зарабатывать миллионы, скрывая экологические катастрофы, положила свою жизнь на алтарь избавления мира от людей и их предприятий, убивающих чистоту природы.
Город все еще стоял на своем месте, сквозь его стальной каркас не проклюнуться ни одному цветку. Все вычищается, искореняется, уничтожается. Все - это природа не подвластная никому, даже Ядовитому Плющу - уже не Памеле. Та девушка умерла, уступив дорогу кому-то совсем иному. Новому и прекрасному, невиданному и магическому, как цветок папоротника в полнолуние на Ивана Купала. Сорви - проживешь тысячу лет. Соври, что не хочешь этого.
Ярости больше, чем молодая женщина могла измерить. Именно ярость загубила весь план. Оранжерея в самом центре Готэма разрослась на глазах, опутала ноги лозами, уперлась в упитанные бока шипами, развеяла дурманящую сонную пыльцу. Делай с уснувшим царством что хочешь. Вместо убийства, Памела захотела перевоспитать, внушить свою правду, доказать что-то миру, который ее не принял, и не рассчитала своих сил. За элитой всегда стоят силовики. Те, которые не появляются на званых вечерах и вечеринках в качестве гостей, но верными церберами стерегут вход. Выходка оказалась слишком дерзкой, она - Ядовитый Плющ - оказалась заложницей собственных возможностей.

Ох уж этот ненавистный Бэтмен! - могла выкрикнуть Мел, если бы у нее были силы. Если бы раны не сочились ядовитой кровью. Если бы металл не отравлял все ее существо, окисляясь внутри тела. Почему на копов не подействовали споры?! - могла возмутиться Мел, если бы все сознание не заволокло пеленой боли и отчаянья.
Плющ вырвалась из осады, но шлейф из крови и специфического дурманящего запаха, тянулся за ней по пятам. Скрыться невозможно, а сил с каждым шагом все меньше. Шаг, еще шаг, и вот силы окончательно покидают женщину. Ноги подгибаются, она падает, но упорно продолжает ползти вперед, как раненный зверь ища самую темную нору этого города. Церберы уже взяли след, они найдут и вновь отправят в лечебницу. Памела больше не хочет в то страшное место. Она слишком любит солнце и свободу. Ей нужен ветер в волосах, а не сырые темные камеры Аркхэма. Возможно, смерть - это не так уж и плохо? Последняя мысль расцветает лунным цветком в сознании. Чтобы прийти в себя ей нужен свет и вода, но как пережить эту темную безлунную ночь?

У каждого свой рыцарь: Готэму нужна летучая мышь, а Памеле - доктор. Каждый получает то, что заслужил. Пока Бэтмен носится по мрачным городским улицам, разыскивая террористку, ее руки неосознанно обнимают за плечи Джонатана Крэйна, несущего ее на руках. Встреча случайная, но роковая, определяет будущее для обоих. Он несет ее в свою лабораторию, как самую большую ценность, а она даже не понимая этого, льнет к мужчине, ища защиты. В этом союзе инстинкты выходят на первый план. Сегодня - она слишком беззащитна. Сегодня - он слишком решителен. Сегодня - такой короткий миг для обоих.
Пробуждается что-то древнее и забытое. Что-то первобытное. Слышишь, Айсли, он знает твое имя, а ты не сможешь вспомнить даже его лица при следующей встрече. Но если на один миг закроешь глаза и послушаешь его голос, то в груди сердце раз пропустит удар, подскажет... жаль, что этого не случится, ведь следующая встреча пронесется огнем и мечом по обоим. И Памеле будет не до ощущений, когда на первый план вновь выйдет ярость. Эти вспышки гнева и эмоциональная нестабильность до добра не доведут. Уже не довели.
п р о с ы п а й с я
Дыхание или чужие слова коснутся копны рыжих волос. Вместе с силами из Памелы вышел и весь цвет. Вот она уже не горит внутренним огнем, а жалко тлеет, совершенно теряясь в серой обстановке. Глаза открываются, но все плывет, стекая вниз, словно на картину опрокинули растворитель. Сил нет даже держать веки приоткрытыми, но ультрафиолет и вода в паре работают отлично. Регенерация работает, затягивая повреждения, но отнимает слишком много сил. Сейчас бы поспать, - вместо сна чужой голос, обещающий, что все будет хорошо. Айсли цепляется за него своими острыми когтями, пытаясь удержаться в сознании. Если бы голос Крэйна был материален, доктор уже бился в конвульсиях. Боль передается ядом. Боль передается парализатором. Боль Памелы может отозваться в другом только еще большей болью. Она не могла, да и не хотела контролировать себя, отдавая всегда больше, чем получала. Отдавая тоже самое, что получала.
Голос - это единственное, что сейчас было реально - требовал к себе внимания. Плющ смотрела не на мужчину, а в ту сторону, откуда раздавался голос. Черты лица, как под рукой неумелого художника, казались смазанными и неправильными. Разве так бывает? - лучше совсем не думать, сказать, что услышала и поняла. Солгать.
Айсли молчит, Доктор понимает это по-своему. Воспринимает молчаливый сосредоточенный взгляд за согласие. Обманывается, но правда что либо изменила? Памела умела быть сильной, сейчас хороший шанс это доказать хотя бы себе, не обращая внимания на Крэйна, смотрящего так требовательно. Девушка не видит этот взгляд, только слышит его в голосе. Серьезные нотки сплетались с сосредоточенными, оплетали ее каркасом из ожиданий. Соответствовать или нет - тоже как будто бы выбор, и, возможно, единственный, который у нее сегодня будет. Можно плакать, кричать или принимать реальность таковой, какая она есть: сегодня ты проиграла, Памела, но и Бэтмен не победил. Приз ушел в руки того, кто даже не играл с вами. Доктор Джонатан Крэйн - это имя, которое еще предстоит выучить, познать и запомнить. На подкорке оно уже записывается и вносится в каталог чего-то безопасного. Неосознанное такое уязвимое. Неосознанное ломает лучше любой кувалды, потому что бьет изнутри, а не снаружи.

Раз, Памела моргает. Веки такие тяжелые, больших усилий стоит, чтобы поднять их. Девушка борется с собой и собственной слабостью. Нет сил даже разозлиться на себя. Нет сил.
Два, рот открывается, как будто она хочет что-то сказать, но немой рыбой хватает воздух, которого совсем не осталось в комнате. Так ей кажется. Так она чувствует.
Три, девушка кричит, подается вперед, словно не хочет выпускать из своего тела инородный цветок. Боль утихает медленно, растекается от раны во все стороны пульсирующе и тянуще. Кажется, на какие-то секунды, Памела даже теряет сознание. Проваливается в небытие, такое теплое и приятное. Такое безопасное. Хочется остаться в нем навсегда. Останешься? Голос хватает за руку - нет, за горло - и вытаскивает из забытья.
Вдыхаешь, вдыхаешь, вды...
                                           задыхаешься.
Боль отрезвляет. После второй пули сознание проясняется. Слишком много резкости - это ведь тоже плохо. Теперь лицо Доктора отчаянно-графично. Линии, линии, линии и штрихи. Памела прикасается взглядом к глазам спасителя, как подушечка пальца оглаживает острие ножа. Поверить в реальность так сложно. Пытается собрать всю картину по частям: лед глаз; синяки под глазами; искусанные в кровь, обветренные губы; бледность и худоба щек. Режется об образ, потому что "слишком" - это всегда плохо. Только голос спасителя остается таким же мягким, плавным, заботливым. Контрастирующим с внешностью. Когти  в н и м а н и я  не отпускают этот голос, все больше избирая его проводником сквозь царство тьмы. Это улочки Готэма или царство Аида?
На третьей пуле сознание меркнет. Тело мягкое и податливое вновь опадает на стуле, как будто она тряпичная, а не из костей и плоти. Даже успокаивающий голос уже не в состоянии вытащить Памелу из бутона ее закрывшегося цветка. И в этой темноте Ядовитый Плющ находит спасение.

[ х х х ]
Тот, кто терял, будет снова любить -
За рассветом, близится вечное лето.

Если невозможно уничтожить всех разом, Ядовитый Плющ постарается по одному. Методично, как вода точит камень, она придет за каждым, кто по ее мнению виновен в погибели цветов, деревьев, трав. По мнению Памелы, виноваты все без исключения, но начинать стоит с тех, кто виновен больше всех. Верхушка общества - главная цель экотерорристки. Не хочется разменивать себя на меньшее, но политики и предприниматели под защитой, дотянуться до них слишком тяжело, после разгрома, который устроил Бэтмен. Без защиты и заботы ее дети погибли - почти все - за исключением совсем маленьких, прорастающих в инкубаторе. Их выкрали. Памела не знала, кто именно ворвался на ее базу, пока она восстанавливалась. Скорее всего, старшие дети - огромные плотоядные мухоловки - покромсали бы нападавших, будь она дома. Вся оранжерея вступила бы в бой, нанося удары и шипами, и лозами, и спорами, но они оказались беззащитными без матери. Их сожгли и выкорчевали. Разрубили, разрезали, отравили хлором. Как же больно вспоминать - глаза тут же застилает яростью и слезами. Все как будто осталось на местах, пропали лишь записи и бокс с новыми ростками, которые Плющ вывела, скрестив несколько видов растений. Сильные и красивые, где они теперь? Кто пытается их приручить?
Памела не обманывалась, понимала, что кто бы ни украл ее наработки, ставит свои эксперименты и убивает ее труд. Медленно или быстро - не важно. Пытается разобраться в родителях и соединении генов, даже не задумываясь, что главного ингредиента не добыть ни за какие деньги. Материнская любовь и забота - это главное, что было в самой Айсли.
Трауру не было конца. Стадии принятия - это даже не то, что происходило с Памелой. Она оказалась в собственном аду. Время не лечило, женщина наматывала круги, спускаясь все ниже, но не остывала, а лишь разгоралась в своей ненависти к миру. Люди виделись отродьями ада. Все, кто был рядом, отмечали изменения в Памеле. Старались не перечить и не толкать на очередной круг отчаянной злости.
Новая база теряется среди парка Робинзона, главного и самого большого парка в Мидтауне. Уединение и тишина должны были успокоить Плюща, но это не работает. Ей нужна месть. Хотя бы небольшая. Но лучше найти того, кто забрал все, что у нее было. Город не такой большой, чтобы никто ничего не видел и не знал. Потому она ждала, выуживая частички информации из газет и разговоров местных сплетников. Если прислушаться, город поет в тысячу голосов. Один - хотя бы один - точно должен знать то, что ее интересует.
Статья в газете о некоем Докторе Крэйне заинтересовала настолько, что Мел загорелась идеей найти, а после - наказать. За уничтоженные растения, о которых шла речь, но еще родилась надежда, что именно он разграбил ее дом и выкрал детей. Может, они еще живы? Может, он надеялся вырастить их и пустить на свои жуткие опыты? Вопросы отзывались головной болью в висках, так сильно себя накрутила женщина. В миг из спокойной и заботливой, становясь Мегерой, зря, что волосы на голове - не змеи.
Разыскать оказалось его сложнее, чем захотеть убить, но перед этим с помощью пыток и ядов выведать все, что он сам знает. В ее голове, Доктор Крэйн тот самый, кто ведает все ответы на ее вопросы. В ее голове не умещалась мысль, что он может быть ни при чем. На фото не видно, сколько осколков льда плещется в его глазах, потому Плющу не узнать в них - те самые глаза - о которые совсем недавно порезалась. Фото не передает голоса, патокой разливавшегося по ранам. Потому Памела обманывается, но с призрачным знамением идет на баррикады.

Врываться в чужой дом чревато неприятностями. Или ты принесешь, или тебе их преподнесут. Ядовитый Плющ сама как неприятность, Чума и Война в одном лице. Заходит не скрываясь, крепким щупальцем-лианой вынося дверь. Спускается в подвал и тут же - находит того-самого-доктора. - Просыпайся! - Она не знает, человек он или уже кто-то больше. Потому прежде, чем он очнется окончательно выпускает парализитические споры, обезвреживая не только его, но и любую живность в комнате. Ей не нужны сюрпризы в виде собак или чего похуже.
Усаживает одеревеневшее тело на стул, оплетает всего плющом, чтобы у него не было возможности пошевелиться, даже когда действие токсина закончится. Будто не замечает смотрящих на нее глаз. Сейчас она их видит четко, как свое отражение в зеркале, но никаких аналогий не возникает. Она видела эти глаза, но не запомнила.
Будь ее воля - убила бы на месте, не разрешила бы даже проснуться от собственного голоса, только от боли какого-нибудь изощренного яда. Растения способны выдумать и соединять все, до чего человеку и столетиями не дойти без подсказки. - Где они?! - Спрашивает о детках-ростках, забывая, что онемевшим языком и губами не выговорить и слова. - Ладно, я сама! Не думай, что отделаешься легко. - Для него все ее слова - загадка. В этот раз Памела как огненный цветок глориозы. Наполненная цветом и силой. Ничего общего с тем умирающим и жалким растением, которое жалось к Доктору Крэйну, ища помощи.
Все это в прошлом, ведь "чего не помню, того не было". Потому Мел не испытывает жалости. Потому ни разу даже не задумается, и потребуется убить - убьет. Точнее, убьет в любом случае, но для начала найдет своих детей. Эта мысль отрезвляет. Плющ отходит от плененного мужчины и идет разведывать остальную часть помещения.

Все, что пишут в газетах - такая чушь на самом деле. Плющ в этом убеждается, как только переступает порог подвальной оранжереи. Сердце буквально замирает и сжимается от красоты, которая предстает перед глазами. Растения ухоженные и плотные, так и лучатся зеленью и здоровьем. Подходит к одному, касается пальцами, и чувствует умиротворение и никакого страха. Много света из ламп. Воды тоже вдоволь, а если присмотреться, то в почве разные удобрения. Злость утихает под напором этой красоты. Выращенные в таком ужасном подвале, они все получили достойную заботу и - почти - любовь. Что-то очень близкое к этому. - Он разговаривает с вами? - Спрашивает, как будто они сейчас наперебой начнут отвечать, рассказывая, как им тут живется. Единственное, чего нет среди всего этого великолепия - ее ростков. Ни в том возрасте, в которым запомнила, ни в уже окрепшем и подрастающем. Их здесь нет. А были ли когда нибудь? Памела этого не знает, и светлое чувство благодарности омрачается грустью о потерянных детях. Где они, если не здесь? Она чувствует почти физически, что им очень страшно там, где они оказались. Но это место не здесь.
Выходит из оранжереи уже без того шлейфа воинственности, с каким заходила в нее. В глазах притаилась грусть. За время отсутствия Мел, паралитический токсин стал отпускать. Джонатан уже может не только говорить, но даже вертеть шеей. Плющ подходит ближе и присаживается на стул напротив. - Ты разграбил мою оранжерею? - Женщина знала ответ, но хотела услышать его от пленника. В оранжерее Доктора не нашлось ни одного из ее растений, узнала бы наверняка. Разочарование переливалось через край. В случае ошибки принято извиняться? Памела не собиралась этого делать. Пока что. - Почему в газетах написали, что ты уничтожаешь редкие растения? - Еще один вопрос, на который ответ и так известен, так почему спрашивает? Хочет услышать мужчину, посмотреть на него другим взглядом. Чтобы он не оправдывался, но объяснил.
Эмоции Плюща - это главный ее меч, но и наибольшая слабость. Щита же, как будто не было вовсе. Она валькирия - стремительная атака и отступление. Точно не долгий и затяжной бой. Импульсивные действия часто оказываются провальными, а решения - ложными. Она умела проигрывать достойно, вторая встреча и она вновь повержена?

Отредактировано Krzysztof Kopernik (2022-09-24 14:10:58)

В Древней Греции Памела могла быть Медузой Горгоной, поселившейся не в пещере у моря, защищенной каменным садом из статуй поверженных героев, но владычицей целого разнообразия растительного мира. Живое всегда крепче камня. Живое имеет самое важное свойство: оно меняется и подстраивается. Живые организмы могут пролететь через всю Вселенную на астероиде, и, попав в плодородную почву, ожить вновь. Это так кардинально отличается от состояния жидкости и металлов: твердое, жидкое, пар; так отличается от камня и кристалла: глыба или крошка; так отличается от стабильных величин: в них всегда можно просчитать, что случится. Ошибка настолько мала, что ей не дадут и процента. В таких случаях процент - это уже много.
Плющ - уникальна, ей под силу подчинить даже самый странный класс живого мира - грибы, вот где не угадать, что произойдет у этого не_зверя, не_растения. Мало кто задумывается, что сам является миром в мире - рождаясь уже с микробами, микроскопическими грибами и своей внутренней экосистемой. Состоящий не из - только - плоти и крови, а как будто из небесной материи, причудливым образом соединившейся в один организм, который не только растет, поглощает все живое вокруг себя, но и думает, - что это, если не подтверждение неповторимости каждого из нас? И даже такие разные, все равно люди все похожи один на другого, как по своему строению, так и внутренне. Даже имея разный характер и ценности, чувства остаются одинаковыми. Оставалось только понять, где живут чувства и как рождаются. Ученые уже давно объяснили каждого, разложив на атомы и составляющие. Найдя гормоны, отвечающие за химию в мозгу. Поняв на уровне химических процессов, но... в саму суть не залезешь, там внутри что-то большее, чем простая химия и физика. Там живут осколки Большого Взрыва, ставшие душой.
Ядовитый Плющ, как бывший человек - изначально одинаковая, но неожиданно стала особенной. Такой, которую не повторить, сколько не убей в экспериментах таких же женщин. Формула утеряна, а второй прототип может банально не выжить. Достаточно одного неправильного гена в тысяче тысяч подходящих. Памела Айсли умерла, чтобы мир увидела своими удивительными глазами Ядовитый Плющ. Слезы Василиска текут из глаз усыпанных звездной пылью. Так плачет мать за своими убитыми детьми. Айсли не повернется к Доктору Крейну, пока не смахнет со щек ядовитую росу слез. А после, сделает вид, что раздосадована совсем другими вещами. Ему не понять.
Химия мозга срабатывает раньше, чем рождается первое подозрение и призрачное узнавание. Его голос. Ох уж этот голос! Памеле кажется, словно с ней разговаривает старый друг, знакомый до последней трещины проблем. Памела почти готова бить в набат и требовать объяснений, но не обращая на свои внутренние порывы цепляется за слова. Потому что она - в первую очередь - женщина, а уже во вторую доктор наук. - К сожалению? - В устах Крейна, звучит как насмешка, а ее повтор его слов, бьет наотмашь. Бьет, как ударил бы хлыст, внезапно замедлившуюся, лошадь. Бьет, как отвесил бы пощечину отец, вернувшейся поздно, дочери. Бьет, как бы госпожа отстегала оступившегося раба. Не в наказание, но в назидание.
Один миг, одно слово, и вот от расстроенной женщины не остается и следа. Слова Крейна ее отрезвляют. Он как будто ненавязчиво напоминает, что ей не стоит быть слишком доброй и верить в загнивающий Готэм. Ни в одного из живущих здесь.

Памела и не собиралась отвечать. Дело же не в том, сколько уже сделано, а сколько еще осталось. Вместо ответа, только вдохнет полной грудью и вытянется вверх, будто кто-то потянул за макушку. Женщина сидит ровно и властно, а напротив - жалкое подобие человечишки. В ее глазах он только горбился, сжимался и уменьшался. С каждым словом. С каждым вопросом.
За грустью приходит ненависть, и даже живые ухоженные растения не унимают боль. Крейн ни в чем не виноват, но кто-то же должен заплатить за страдания ее детей? За ее собственные муки. Почему бы не этот доктор - один из многих - кто думает о себе, и хочет чего-то для себя, забывая, что живет в мире, полном и других. - А ты не идиот? - Переспрашивает Памела с усмешкой, вместо ответа на вопрос. Насмехается, чувствуя свою власть.
Айсли не была совсем уж глупышкой, но ее больше увлекала ботаника, чем какие-то другие науки. Потому будучи великолепным специалистом в этой сфере, в других она проседала. При этом, где-то глубоко внутри нее сидела эта чисто женская черта: вытягивать наружу проблемы, на которые можно было бы не обращать внимания. Ей просто необходимо было дотянуться до каждой такой, разобрать на части, а после собрать совершенно в другом порядке, зачастую не решая, а только усугубляя. Сейчас происходило тоже самое, Плющ пропускала мимо ушей то, что не хотела слышать, и акцентировала свое внимание совсем на других вещах. Спрашивая: а не идиот ли он, - намекала на его незавидное положение. Намекала, что если ей перестанет нравится слышать то, что он говорит, то расправа неминуема.

и тем не менее: его голос заглушал внутри тревогу
ей это не нравилось. он как будто имел над ней власть, которую никто ему не давал

Крейн, будто бы понимая ее вопрос правильно, перехватывает инициативу разговора. Айсли думает: мне не нравится. Айсли чувствует: не останавливайся. Боится признаться даже себе, что в общем-то, ей очень даже интересно. Шторм настроения не утихает. Амплитуда только растет. Между смертью и жизнью у Джонатана такой длинный диапазон, но такой короткий срок.
Этот разговор мог случиться в стенах университета, где она училась и работала раньше. Этот разговор мог случиться в баре между пьяными посетителями. Этот разговор мог кто-то поднять даже на кухне. В каждом из "мог" - свой бесславный конец. Философия без реализации - лишь слова, как религия без последователей. Слова, которые забудутся быстрее, чем один собеседник заскучает, высказав все, что накопилось в душе. Но, тем не менее, все происходило здесь и сейчас. Только между ними. Грандиозные планы Крена были не понятны Айсли, но она поддалась его напору и решила выслушать. Похоже, он одним только взглядом взял ее за горло и заставил не отводить глаз.

Не хотелось этого признавать, но Айсли ощущала его умственное превосходство. И, как не удивительно, моральное. Далеко не каждый сможет так спокойно и цепко выдвигать какие-то свои предложения, находясь на краю пропасти. Просить, умолять, валяться в ногах и падать в ее глазах все ниже - да, но вот так говорить с ней, как будто его не оплетали стебли плюща, а в крови не бурлил транквилизатор, дорогого стоило. Памела не хотела признавать, что столкнулась с кем-то, кто продолжает на нее смотреть, когда уже давно стоило отвести бы глаза к полу. - А что мне с этого в долгосрочной перспективе? - Предложение звучало хорошо, но не произойдет ли катастрофы, когда человек лишится страха? Ведь это единственный рычаг, не дающий некоторым уничтожить жизнь на планете. - Все теории хороши, пока не получили практичного подтверждения. - Другими словами, вызывать собой страх, это хорошо, но что дальше?
У Плюща нет плана, только импульсивные решения. Сейчас как будто ей предлагали план, но он входил в противоречие ее внутренним ощущениям. Как будто Крейн гонится за несбыточным идеалом, когда она в свою очередь хочет быстрых решений, которые смогут изменить мир здесь и сейчас. - Чем больше они будут меня бояться, тем яростнее будут бить. Даже не по мне, но по тем вещам, которые я люблю. - Памела не боится последствий, но не хочет, чтобы все парки Готэма легли под лезвие топора. Риск высок, готова ли она пойти на это?
Женщина не отводила взгляд от мужчины, нога, лежащая на ноге покачивалась в такт каким-то своим мыслям. - Возможно... - она не продолжила свою мысль, - возможно, ты просто тянешь время. - В общем-то, в оранжерее было достаточно растений, чтобы с их помощью устроить апокалипсис в отдельно взятом этом подвале, но Памела сомневалась. Прокрутилась на стуле, поворачиваясь к письменному столу на котором лежали разные книги, тетради и дневники наблюдения. Взгляд цепляется за написанные от руки строчки, и здесь какое-то дежа вю, вспомнить бы, уцепиться хотя бы кончиком пальцев за воспоминания. Голос Доктора Крейна обрывает нить прозрения, привлекая внимание к себе... понимание к Памеле так и не приходит. Но ощущения недосказанности повисает в воздухе.

[ х х х ]

Если бы Памела только знала, что произошло между ними в эту ночь. Этот смазанный непонятный образ оставшийся в подсознании: картина написанная несуществующим художником в бело-черных тонах с добавлением красных акцентов. Этот момент почти_смерти, и мгновение почти_жизни. Если бы она только знала, то не стала бы даже разговаривать. Убила бы с порога: как месть и благодарность. Но она не запомнила ничего, чтобы смогло в последствии рассказать ей историю первой встречи с Доктором Крейном. Он не просто вылечил, вытащив из тела пули, но оставил в ней часть себя, что чужеродным цветком прорастет из ее тела в каждом месте шрама. Не нарочно клеймил, оставив отметины, по которым можно будет распознать даже на ощупь. Пальцы скользят по бархату кожи, и останавливаются на каждом бугорке и неровности. Памела стала картиной. Крейн превратился в художника. Теперь все изменилось.
Если /когда/ Айсли узнает об этом, остановить порыв ее гнева будет невозможно. Она ведь не просила ее спасать... а теперь оказалась обязанной. Отплатить той же монетой - отличное решение, но Памела не на рынке, чтобы оценивать свою жизнь.

но хуже этого
теперь он знает ее лучше, чем должен
теперь он пробовал ее на вкус, запомнил на запах
/и пусть это не то, чем выглядит и как звучит/
но он не должен был помогать, когда никто не просил о помощи

Вместо воспоминания о спасителе: конверт и пуля. Внутри не выраженная ярость. Голову просто разрывает на части от желания разрезать каждый шов и проверить, что спрятано внутри. Пошарить там пальцами, выуживая чужеродные семена доброты и заботы о ней. Останавливает себя, забиваясь в самую чащу парка. Восстанавливается, с каждым днем напитываясь водой и солнцем. Чтобы чуть больше, чем через неделю вернуться домой.
В разоренное гнездо. К собственной душе: распятой и растерзанной.
Потребовалось время, чтобы примириться с новым положением дел. Потребовалось время, чтобы найти новое убежище и восстановить хотя бы часть из того, что было уничтожено злыми жестокими руками напуганных людишек. Желание мести взрастало дикой крапивой на пепелище некогда райского сада.
Старые связи не давали ответов, новые не приносили успокоения. Загнанная в угол, собственным отчаяньем и болью, Памела готовилась уничтожить, разорвать и скормить своим мухоловкам каждого, кто переступит границы ее нового жилища. Парк потихоньку уступал ее напору, изменялся и становился куда более жутким местом, чем до этого. Все меньше людей захаживали дальше основной аллеи. Но пока никто не выкорчевывал растения, мать-природа оставалась благосклонна к тем, кто приходил насладиться видами и чистотой воздуха. В парке постоянно стоял легкий цветочный аромат, незаметно для самих людей, расслабляющий и заставляющий чувствовать себя спокойно и радостно. Плющ спряталась на самом видном месте, но продолжала искать тех, кто должен был ответить за ее детей.
Конверт с пулей лежал среди вещей, которые она забрала с собой с прежнего место и казалось, женщина совсем позабыла об этом странном и тревожном подарке.

В темных коридорах закрытого клуба "только по личным приглашениям", скрывается много тайн. Самые влиятельные люди города предпочитают отдыхать здесь. На улицах города под масками прячутся злодеи и герои города, в стенах клуба - обычные люди, желающие на какой-то миг стать не собой. Притвориться или жалким рабом, отречься от своего высокого поста, отдаться на волю случая и настроения другого человека или наоборот, получить полную и неограниченную власть над другим человеком. Чаще, социальная роль и модель меняется кардинально от той, к какой привыкли в реальной жизни. Люди, особенно люди со статусом, хотят почувствовать себя зависимым. Перестать принимать решения и прогибать своей волей. Стать зависимым - это ведь тоже выбор, на него, может, нужно даже больше решимости, чем при принятии важных решений, от которых зависит благосостояние миллионов человек. Доверие - особенно доверие себя самого - очень сложная штука. Слишком много в жизни происходит темного, злого и нехорошего, чтобы отпустить себя и беспрекословно подчиняться. Ты знаешь все ответы? А она? Хочется верить, что кто-то в этом заведении точно знает, и если прислушаться - расскажет. Только позволь себе услышать.
В Готэме не сыскать человека - особенно статусного - кто признался бы в посещении клуба "Зверинец", в принципе, о нем предпочитают молчать. В списке заведений города он не значится, на картах не отмечен, даже вывески нет. Обычный дом, обычный подъезд. Как будто это очередной многоквартирный муравейник, только вот окна все одного цвета - темно-синие - будто покупались на заказ в одном магазине. Плотная ткань не пропускала через себя свет, не показывала тени людей, в принципе исключала возможность получить хоть какую-то зацепку, что творится внутри. Зайти в подъезд можно только отсканировав карточку-визитку, но и дальше пускают далеко не каждого. Пусть посещение клуба анонимно, каждый из гостей этого дома заранее проверяется. Слишком велик риск. Богатые и влиятельные платят слишком высокие взносы, чтоб их жизни потом могло что-то угрожать.
Пройдя охрану, которая проверит на наличие оружия, каждый из гостей оказывается в небольшой комнате, где он может переодеться и обязательно надеть маску - это правило заведения. Гости могут ходить хоть голые, если им так захочется, но лицо необходимо скрывать. Каждая маска выполнена в виде какого-то животного или птицы. Постоянные гости уже давно сделали на заказ свою личную маску, но если человек новый приходит без маски, то всегда на выбор есть стандартные.
Кроме богатых и знаменитых, в клубе оказываются и обычные - смертные - хоть и редко. Порой карточки теряются, а нашедший приходит посмотреть чисто из любопытства. Первый раз можно прийти за символический взнос, а после - или находится тот, кто оплачивает вечеринку, или человек сам находит как отплатить за пребывание в животном мире. Кто-то не возвращается сюда. Кто-то не может не вернуться. Чаще приходят не случайно, а по приглашению: как благодарность за оказанные услуги или в надежде удержать и получить от человека то, что вертится в самых откровенных фантазиях, настолько смелых и пугающих, что сказать о них вслух не поворачивается язык.
Власть развращает. Власть окрыляет. Власть дает почувствовать себя совсем другим человеком. Переродиться, открыв дорогу внутреннему чудовищу. Попробовав вкус покорности, страха и обожания лишь однажды, чудовище уже не отступит. Будет требовать. Будет рвать изнутри на части. Будет звереть все сильнее. Пока не захватит полностью, подчинив себе.

Памела Лилиан Айсли - дочь своего отца - такая же целеустремленная и упрямая. Если уж что-то решила, то отступить для нее хуже смерти. Еще с подросткового возраста устраивала дома бунт, шла против семьи и семейного дела, считая, что этот бизнес погубит планету, не оставив шанса потомкам на жизнь. Отец считал, что перерастет, перебесится, а после займет его место в корпорации. Но девочка оказалась куда более принципиальной и как будто вышла на новый уровень упрямства, перепрыгнув родителя в этом вопросе. Вначале на ее подростковый бунт не обращали внимания, потом пытались переубедить, а когда ничего не получилось, разразился скандал, в котором все показали себя не с лучшей стороны. Отец отрекся от дочери, а Памела сказала, что больше никогда не вернется в этот дом. Забрав с собой все, что было дорого, девушка ушла из дома, кинув в лицо родителю кошелек с кредитными карточками, как бы заявляя: пользуйся сам своими кровавыми деньгами.
Мать со временем пыталась растопить сердце дочери и наладить их отношения с отцом, но Памела была бы не собой, если бы отступила от своих убеждений, оказавшись в этом даже сильнее и решительнее отца, который сдался раньше, пытаясь и самостоятельно попросить прощения, вернуть дочь домой.
Младшая Айсли сожгла мост, ведущий к родительскому дому и разрушала все попытки с их стороны отстроить его заново. Ее уход из дома - решение, которое зрело ни один год, и не имело ничего общего с побегом на эмоциях. Эмоции утихли, но ненависть к семейному делу никуда не делась.
Вещи из дома лежали в коробке долгое время, может, даже несколько лет, пока не понадобилась одна из книг - собственно, только их девушка и забрала - в любимой книге по ботанике, редком и занимательном сборнике растений центральной Австралии, оказались не только нужные знания, но и визитка "Зверинца". Памела удивленно осмотрела визитку: черная пластиковая карточка, на лицевой части изображение, выполненное серебряной и золотой краской: половина морды золотого тигра причудливо сплетается с половиной морды серебряной антилопы. Хищник и добыча. Двойственность завораживала.
Девушка покрутила ее в руках, с обратной стороны карточка оставалась черной. Что это и откуда оно оказалось в ее книге, Памела не понимала, но решила, что забыл кто-то из домашних. Отец не редко пользовался домашней библиотекой, мог взять почитать и эту книгу.
Карточка осталась лежать на столе, рискуя остаться забытой, а после - выкинутой или спрятанной в дальний ящик. Зверинец мог остаться той тайной, о которой Памела бы никогда не узнала. Но получилось иначе. Вернувшись домой вечером, девушка была настолько уставшая и изможденная, что не стала даже включать свет, а побрела к кровати, чтобы завалиться спать. Раздеваясь по дороге, девушка остановилась около стола, и заметила серебряную вязь букв, проявившихся в лунном свете на черной поверхности карточки. Прочитав, поняла, что это адрес. Тут же записала его на листок, и решила проверить потом, что это за место. Любопытство всегда брало верх над осторожностью.
Через несколько дней набравшись смелости, Айсли пришла на указанное место, увидела большой мрачный дом с множеством окон и только одной дверью. На двери ни звонка, ни домофона, ни молоточка для того, чтобы постучать. Только вместо замка - гладкая панель под дверной ручкой. Приложив карточку, девушка услышала щелчок и дверь открылась, впуская ее внутрь.
Охрана не спросила ни имени, ни откуда у Памелы карточка. Если смогла войти, значит так нужно. Легкий осмотр, чтобы не пропустить оружие и каких-то записывающих устройств. "Зверинец" умел хранить свои тайны. А далее - маскарадная - так называли работники заведения комнату, где гости переодевались. В небольшой комнате девушка-администратор. Откровенный наряд, практически не лишающий места воображению, и маска совы, закрывающая все лицо. - Здравствуйте, вы здесь первый раз? - Она спрашивает, но звучит так, словно утверждает. Памела кивает, хочет спросить что-то, но удерживается. Наверное, выглядело бы очень странно, если бы она спросила: что здесь происходит. А спросить стоило, ведь то, что за дверью способно шокировать. Подобного не увидишь за пределами этого дома.
Голос администратора звучал несколько механически, как будто его пропустили через мясорубку. Полная секретность? Но как же тогда заметная и запоминающаяся россыпь созвездия родинок с груди, уходящая к левой ключице и плечу? Памела засмотрелась на них, мысленно соединяя в причудливую форму, словно смотря на звездное небо. - Выберите, пожалуйста, маску. - Администратор отвлекает от себя, указывая на стену, зеркало на которой неожиданно становится прозрачным, открывая вид на разнообразие масок. Айсли подходит ближе, рассматривая. Внимание почти сразу задерживается на маске черной лисы. Представляет ее на себе: огненные волосы так чудесно должны гармонировать с темной жесткой шерстью маски. Представила, улыбнулась и указала пальцем с длинным ногтем, выкрашенным в темный цвет с серебром блесток: - вот ее. - Выбор был сделан, зеркало вновь превратилось в зеркало, а через несколько минут миниатюрная девушка в маске мышки принесла в комнату маску лисицы.
- Вы будете переодеваться? - У Памелы не было с собой никакой другой одежды, потому девушка отрицательно покачала головой. В общем-то, она была одета хоть и не для такого места, но в своем обычном стиле: удобные черные туфли-лодочка на высоком каблуке, темно-сливовое вельветовое платье, делающее Памелу похожую на черный георгин. Пальто, в котором пришла, оставила на входе в гардеробе. Бледная кожа девушки казалась еще более молочной в мягком тусклом оранжевом свете ламп. - Ваше право, надевайте маску. - Кротко ответила администратор.
Айсли подняла маску с подставки и увидела крепкие ремни, удерживающие маску на голове. - Поможете мне? - Администратор молча подошла, и помогла плотно закрепить ремни на затылке гостьи. Она делала все быстро и четко, не перетянула, но и не оставила маску болтаться. Все для комфорта. - Маску снимать нельзя, это единственное правило заведения. Все прочие вы устанавливаете с партнером сами. Если вдруг начинает происходить что-то, что вас не устраивает, в каждой комнате есть тревожная кнопка. Главное, запомните, здесь с вами не случится ничего, чего бы вы сами не захотели. Не бойтесь, пойдемте. - Казалось, в этой речи голос девушки-администратора потеплел, приобрел вполне человеческие интонации. Как будто программа по изменению голоса на короткий миг дала сбой.
Вряд ли Памела задумывалась над словами, которые ей сейчас сказали. Наоборот, вся эта таинственность только завораживала и завлекала зайти, узнать, попробовать себя. Но волнение било мелкими ударами тока где-то внутри. Разрывалось во все стороны незаметными молниями, а после разливалось по телу ледяным озоном. Так ли страшно прыгнуть в омут с головой? Так ли опасны местные черти? Не встретится ли ей самый настоящий дьявол?

Вспоминать первый раз всегда волнительно. Памела была не готова к такому: ни к тому, что там увидит, ни к тому, что познает. Она не пришла подчиняться, но и не жаждала подчинять. Только интереса ради. Посмотреть, что же за "Зверинец" и какие твари в нем обитают. Звери, все как один, оказались людьми. Играли в игры, разрешая себе перестать быть собой. У Памелы в первый раз не получилось. Девушка держалась за свою личность, как за спасательный круг. Но с интересом смотрела на то, как люди находили себе других людей. Как один взгляд или случайная фраза становились началом чего-то общего - какой-то тайны, оставшейся только между ними за закрытыми дверями.
Во второй раз девушка решилась зайти дальше, узнать что происходит в одной из комнат. Ее выбрали, а она согласилась с этим выбором. Правила игры объясняли на ходу: что можно, чего нельзя и как нужно себя вести, чтобы хозяин остался доволен. Памела попробовала лишь раз - подчиняться - но поняла, что здесь хочет другого. Хочет узнать сколько в ней самой силы. Или, возможно, не смогла встретить того, кто бы справился с ее упрямой натурой. Становиться хозяйкой другого человека также непросто, как и заботиться о цветущем саде. Каждое растение требует особого внимания и своего подхода, так и каждый человек - в каждый конкретный день - требует толики внимания, понимания и принятия. Памела презирала мужчин - потому что не встречала ни одного, способного покорить ее; потому что что мужчины только пользовались, но никогда не отдавали столько, сколько получали - и даже здесь не могла подчиниться ни одному. Памела презирала мужчин - искренне и от всего сердца - потому здесь нашла выход эмоциям в отношении них. Ей нравилось причинять им боль, унижать, указывать на их место. В жизни более мягкая, хоть и такая же эмоциональная, она не позволяла себе чрезмерного высокомерия. Но как только на лице оказывалась маска, притворство реального мира отлетало за пределы стен этого заведения. Айсли превращалась в ту версию себя, которой не гордилась, но в которой находила отдушину.
Много позже именно Ядовитый Плющ переймет ту личность, что зародилась еще в стенах "Зверинца". Много позже сама Памела заметит, как сильно меняется, когда на лице оказывается маска: будь то лисы, плюща или ворона. Совсем не важно, главное, что в самой женщине взрастет двойственность, от которой уже не уйти и не скрыться. И которую в ней некому будет полюбить, принять и возвести в абсолют идеала.
Теперь Памела редкий гость в этих стенах. Время сжирают другие увлечения и дела, но раз в месяц она находит ночь, чтобы уделить своему рабу внимание. Вот только последние пару раз он заставил ее ждать, а в последний так вообще не пришел. Наказанием было - поиск нового раба.
Когда же ее постоянный объявился: слезно умоляя простить ничтожество и наказать, как угодно, только не прогонять и не передаривать, женщина кинула в него поводок: - никакой сессии. - Лучшее наказание того, кто хочет быть наказан, это отсутствие наказания, как такового. - Проваливай. Я больше не хочу тратить на тебя время. - Выглядело все так, как будто происходит семейная драма. Только один стоит на коленях и вымаливает прощение, а вторая сидит и безразлично рассматривает собственное идеальное покрытие ногтей. Как будто важнее маникюра в этой вселенной ничего больше не происходило. - Ты мне отвратителен. Не хочу, чтобы меня стошнило, если я опять прикоснусь к такому куску дерьма, как ты. - Уже и не разобрать игра это все или все сказанное произносится всерьез. Жалким червяком мужчина подползает ближе, держа в зубах поводок. Скулит, виляет задом и трясется всем телом, будто бы вот-вот разрыдается.
На входе администратор вручила Памеле коробку с подарком, внутри лежали дорогие украшения. Не стоило труда понять, от кого этот подарок. Отказываться от подарка женщина не стала, но сама для себя решила, что так просто не простит. Если червяк хочет получать ее внимание, то должен приходить вовремя и не заставлять ее скучать вечером, который она освободила специально для этой встречи. После становления Плющом, Айсли начала ценить свое время куда сильнее. Как будто стала чувствовать более остро его движение. Не просто знать, что все смертны, а видеть часы, отмеряющие именно ее век жизни.

Женщина заходит в большой просторный зал с множеством столиков. Помещение все в темно-синих тонах, и только белые скатерти на каждом столике, как айсберги в холодном Северном Ледовитом океане. Памела не смотрит по сторонам, не ищет знакомых, и четко знает, за какой столик сядет, как и официант знает, что будет пить гостья. Здесь все любят традиции и постоянство, кто она такая, чтобы что-то менять? Узкое платье заставляет идти небольшими шагами, делая походку неторопливой и чарующей. За ней на поводке плетется пес. - Рядом, - тихая раздраженная команда, и вот животное уже поравнялось с ней, а не стыдливо прячется сзади.
Если бы кто-то из-под маски мог увидеть ее строгое лицо, невольно сравнил бы со Снежной Королевой, случайно заблудившейся в узких темных коридорах этого дома. Маленькое черное платье подчеркивало узкую талию и пышную грудь; высокие черные кожаные перчатки, заканчивающиеся где-то чуть выше локтя, скрывали белизну кожи; острые носки лакированных туфель разрезали пространство каждым шагом, а стальные набойки на высоких каблуках отбивали монотонность и четкость каждого шага. Женщина не смотрела себе под ноги, только вперед, и как будто чуть выше головы собеседника, словно никто здесь не интересен, и вышла в ресторан, находящийся в клубе, не для того, чтобы выпить коктейль и познакомиться с кем-то, а показать как презирает местный контингент. Словно каждый - хоть сидящий как хозяин, хоть лежащий у ног - одного уровня: ниже ее собственного.
Коктейль, какая-то кроваво-красная муть, на столике не тронут. Чтобы пить не снимая маски, достаточно взять трубочку или заранее сменить маску на такую, которая открывает губы. Памела не выбирает ни один из вариантов. Сидит, словно ждет кого-то, а у ее ног - тот самый раб, одетый лишь в пояс верности и маску. Из-под зада виднеется куцый псиный хвост, а на шее ошейник и намордник поверх маски.
Если бы кто-то рискнул спросить, зачем Памела сюда приходит, вряд ли услышал ответ. Не потому, что женщина не захотела бы отвечать, а просто потому что не нашла бы что сказать. Очевидно, ей нравилась власть. Очевидно, она получала удовольствие от визитов сюда. Но это ли главное? Явно было что-то еще. Какой-то крючок, подцепивший Айсли еще в первый раз. Возможно, мужчина, к которому так и не рискнула подойти. Или возможность признаться хотя бы себе, что в жизни она не может реализовать себя полностью и всесторонне, часто скрывая и закапывая в глубине себя ненависть и жестокость, которые здесь находили пути выхода. Это Плющ могла без зазрения совести убить или покалечить, но Памела Айсли - никогда.
За столик подсаживается мужчина в маске змеи, пес у ног хозяйки тихо рычит. Она дергает за поводок, напоминая, где он находится и что так себя вести неприлично. Мужчина спрашивает, кивая на пса: - кусается? - Айсли ведет рукой, словно говоря: ой, глупости, а вслух: - жрет дерьмо. - Они смеются, а пес опускает морду и скулит. Никто не видит, но Памела улыбается. Возможно, этот раб еще и не безнадежен. С другой стороны, в ее взгляде четко читается желание найти себе новую игрушку, которая еще не успела разочаровать в себе. Змей продолжает говорить, пытаясь то ли познакомиться, то ли задумал что-то предложить. Вот только он ей мало интересен, но компания выпить по коктейлю не помешает. Все равно вечер был испорчен нытьем раба еще в самом начале. Вряд ли его теперь хоть что-то может скрасить. Разве что нахождение нового интересна.

[ х х х ]

Ядовитый Плющ сфокусирует взгляд на Докторе, а потом ответит с такой поразительной искренностью: - я не знаю. - Чем дольше длилась ночь, тем больше слабела Айсли. Без солнечного света она становилась апатичной. Осенью меньше, но зимой вообще могла впасть в спячку. Сейчас после посещения оранжереи и получения такого необходимого ультрафиолета, пусть и искусственного, кровь по жилам забурлила куда быстрее. Потому у нее еще оставались силы на яркие сильные эмоции. Осень успокаивала Памелу, кутала в меланхолию, но даже она не способна была полностью успокоить рвущееся на части материнское сердце.
Несмотря на незавидное положение Доктора Крэйна, разговор между ними - это не взгляд свысока. Он пытался убедить ее, объяснить и показать другой путь, а не вымолить кусочек жизни или получить к себе расположение, путем сложных манипуляций. Когда эмоции перекрывают разум, самое простое - это увести бурный поток в другое русло. Избавить воду от необходимости протискиваться в узкий проход, но разрешить разлиться на площадь и в конечном итоге успокоиться до состояния древнего озера. Водная гладь - зеркало. Падающий с дерева лист порождает круги. Вот такие круги - это и есть спокойный голос Крэйна. В нем не ощущалось даже страха, что интриговало и заставляло прислушиваться, а прислушиваясь - успокаиваться. - Ты же у нас доктор, тебе виднее. - Без издевки, скорее соглашаясь в превосходстве его знаний. Скорее раскрывая свой собственный разум пониманию его слов. Скорее разрешая мысли расцвести и разбросать семена новых знаний, инородных суждений. Как будто не случится ничего страшного, если сейчас она ему поверит. Айсли не привыкла доверять мужчинам. Но здесь и сейчас она хотя бы слушала.

Слишком сладко, - женщина облизывает губы, и в очередной раз подмечает, как же складно говорит Доктор Крэйн. Его хочется слушать, как будто они на лекции, а она его самая преданная ученица. Слушать и не перебивать. Когда-то давно в жизни Памелы уже был такой мужчина. Как же он говорил, сколько всего обещал. Он был тем, ради кого еще юная девушка готова была пойти на все. И она пошла, подставив всю себя ему на растерзание. Эта болезненная любовь уничтожила ее изнутри, а после изменила и снаружи. Невозможно стать особенной и остаться прежней, верно? Плющу уже никогда не вернуть той наивности и доверчивости. Она уже никогда не сможет посмотреть на мужчин, как на субъект, в ее мире они потеряли право на собственное мнение и волю. Каждый для нее лишь объект, приносящий ей деньги, удовольствие или удовлетворение. Сейчас же Крэйн заставлял посмотреть на него под другим углом. Айсли не хотела этого. - Почему я должна верить тебе? Где гарантия того, что если я помогу тебе, ты не сделаешь первый свой эксперимент на мне же? - Доктор Айсли хорошо разбиралась в ботанике и фармакологии, но плохо понимала эмоциональное воздействие некоторых препаратов, отслеживая больше практическое воздействие, не смотря на эффект накопления. Преображения и перерождения. Как будто верила только в мгновенные решения. Всегда проще отнять волю, чем сделать так, чтобы человек сам захотела сделать что-то. Заставить, принудить, обязать.
Опирается на колено и подается вперед, как будто хочет своим лицом дотянуться до лица мужчины, несмотря на то, что их разделяет добрый метр: - а что, если я просто заставлю тебя подчиняться мне? Не обязательно же тебя убивать, чтобы получить твои записи. Сам все расскажешь. Я только попрошу. - После своего перерождения, Айсли научилась подчинять себе мужчин уже далеко не стеком, а одним лишь поцелуем, отравляя аккурат настолько, чтобы он не умер, но увидел в ней свое все. Другое дело, что в таком состоянии никто не способен создавать ничего нового, но все старые знания и навыки никуда же не пропадают? Почему бы не провести такой эксперимент? Рискованно... одергивает саму себя, понимая, что он не из числа тех, кого можно разменять и заменить кем-то другим. Замысел Крэйна поражал своим размахом, но мужчинам свойственны наполеоновские планы. Женщины всегда более практичным. Идея Доктора ей понравилась, но ощущение неполноты картины заставляли ее сомневаться. С чего ему давать на блюдечке такие возможности ей - женщине, которая пришла его убить. Может, именно так и пытается обмануть? Предлагая нечто невозможное, только бы продлить свое жалкое существование. Бурю не спрятать в стакане, но как-то здесь и сейчас только этим и занимались. При чем - оба.

Айсли не палач. Пусть она и считает, что люди слишком сильно вредят экологии, но устраивать геноцид - это не к ней. Кажется, или Крэйн знает об этом? Возвращается в прежнее положение, садясь ровно. Видно, что осанка поставлена с детства танцами, потому ей попросту не комфортно сидеть как-то иначе. От того и подбородок кажется задран чуть-чуть к верху, делая ее образ несколько горделивый и высокомерный, даже когда она себя так не чувствовала. Как, например, сейчас.
Фигура Крэйна - такого расслабленно развалившегося на стуле, с запрокинутой головой - более отражала именно то отношение безразличия и высокомерия, чем ее прямая и статная. Он как будто показывал, что не боится. Не боялся или только делал вид? - Если бы я только хотела, - проговаривает и останавливается. Ей не хочется уподобляться всем, кто бравирует своими сильными сторонами. Конечно, если бы она захотела, то смогла вывести такие растения, которые отравили бы всех людей. Возможно, она бы смогла убить всех людей. Или настолько их изничтожить и разделить, что спасла бы Землю, только какой в этом смысл? Остаться одной, самой превратиться в розовый куст - многолетник - и ждать неминуемого конца? Рано или поздно солнце потухнет, планета умрет. Возможно, люди придумают как сохранить планете жизнь, но чтобы это случилось, для начала нужно самих людей - преобразить. Спотыкается об эту мысль, как будто понимает, что и сама думала об этом задолго до того, как Крэйн произнес эти мысли вслух. Спотыкается об это, и акцентирует внимание, потому что теперь уже не уверена, что эта мысль действительно ее собственная. - Нет смысла убивать все человечество. Добрых и честных людей куда больше, чем алчных и злых. - Слышать такое от взрослой женщины, наверное, весьма наивно, но она действительно так считает. Материнское сердце полно любви, и даже в своей ненависти оно может найти границы.

Айсли не палач. Потому сейчас, наблюдая за тем, как мужчина отдается на откуп ее воле, испытывает только интерес. Ей не понятно, как тот, кто до этого так ловко держал ее внимание, заставляя ловить чуть ли не каждое слово, так просто позволяет себя убить. Больше того, даже здесь выдает указания, как после распорядиться со своим телом. Ощущение полного контроля над ситуацией не отпускает. Женщина уже сталкивалась с такой потребностью у другого человека. Она видит в этой необходимости все держать в рамках и границах нечто трогательное. Как будто они сейчас не в подвале, а в "Зверинце" и мужчина разрешает себя не убить, но выпороть, хотя до этого сам же и сжимал пальцы на ее горле, заставляя подчиниться его воле. Памела сбита с толку, но убивать его она не собирается. Больше - нет.
- Мне нужно подумать, - встает со стула бесшумно. Подходит ближе, снимает перчатку, касается пальцами тыльной стороны его ладони, будто в проявлении нежности, на самом же деле вновь отравляя. Яд не убивает, но вызывает временный паралич. У нее будет меньше пяти минут, чтобы уйти, а у него не будет даже возможности открыть глаза, чтобы посмотреть вслед.
Лоза мягко отпускает тело мужчины, а до его слуха доносится: - приходи через три дня в полдень в Парк. К пруду с домом лебедей. - Это приглашение на отсроченную смерть? Достаточно ли сильно Крэйн хочет заполучить себе в союзницы Ядовитый Плющ, чтобы добровольно прийти на ее территорию?
Уходить вот так, все равно, что сбегать с бала до двенадцати и забыть потерять хрустальную туфельку. Королевство так велико, заблудиться бы в мрачных улочках города, чтобы на одной из стен прочитать пророчество, которое укажет путь. Неизвестный мессия сегодня говорит именно с Ядовитым Плющом, готова ли принять его слова за чистую монету? Готэм сочится болью, и Памела не станет той, кто в состоянии утешить и утереть слезы. Но она так отчаянно пытается изменить в этом мире хоть что-то... бегство, это еще не проигрыш, но попытка разобраться в собственных мыслях. Невозможно заключить с человеком честный договор, пока он связан. Ядовитый Плющ идеалистка.

[ х х х ]

День оказывается пасмурным, Памела видит в этом знак: Крэйн не придет. Все его предложение о сотрудничестве уместилось в жалком желании сохранить свою жизнь. Так думает женщина, расхаживая с самого утра по своей комнате, больше похожей на розовый сад. Светлое платье волнуется на ветру, придавая схожесть с головой созревшего одуванчика: вот-вот разлетится на десятки отдельных зонтиков-парашютов. Ткань ни на минуту не пребывает в спокойствии. Легкая, почти невесомая, колышется при любом движении и порыве. Стремится улететь куда-то, оголив и без того напряженное тело. Плющ решила согласиться, она еще сама толком не поняла для чего ей давать шанс этому человеку, но его виденье мира как-то гармонично ложилось на ее собственное. Даже не так, он как будто выступал каркасом: прочным, устойчивым и стабильным, в то время как она могла оплести, взобраться вверх, к самому солнцу, придавая красок этому каркасу из жесткости и несгибаемости.
Возможно, не получится ничего, и в итоге этот союз останется лишь одной из глав жизни, но, кто знает, может плоды окажутся достойными совместных усилий. И потому, что она решила, но при этом совсем не верила в мужчин, сейчас настроение штормило. Дождаться полудня так сложно, не отвлекали даже подопечные, готовящиеся к зимнему сну. Устав бессмысленно ходить по комнате, Айсли налила воды, достала мед, и попыталась заглушить тревогу сладостью. Мысли продолжали витать в том недоразумении, которое она собиралась совершить. Стоит ли говорить, что ей было абсолютно не понятно, как они смогут работать вместе, если по сути совершенно разные и видят мир по-своему. Не будет ли его выводить из равновесия ее эмоциональный шторм? Решить - решилась, вот только пока не сделала шаг, невозможно понять, верна ли выбранная дорога.

Время назначено на двенадцать, но Памела бессовестно опаздывала, разрываемая сомнениями на части, и как будто останавливающая саму же себя всякими мелочами. Убрать в комнате, будто ожидаются гости. Сменить пару раз наряд, но после вернуться к тому, в котором была изначально. Выйти, забыть глянуть на себя в зеркало. Вернуться. Посмотреть на себя вновь, не найти в себе ни одного дефекта - все таки выйти и неторопливо пойти в сторону места встречи. Не спеша ступая по влажной траве, впитывая окружающую влагу и легкую морось, которая еще не дождь, но уже и не туман. Темное пальто распахнуто, ей не холодно, но нервно. Как будто если придет, а его так не окажется, то придется навестить его лично вновь, но таки добить. Конечно же, нет. Если он не придет, то новой встречи не будет. Она хотела и не хотела приходить, потому что она хотела и не хотела переступать через себя - довериться другому человеку.

Отредактировано Krzysztof Kopernik (2022-09-29 23:12:17)

Сегодня Памела закрыта на все засовы и замки. Только яркие волосы на черном - траурном - горят айлостерой, затмевая острые колючки, пробивающиеся сквозь ткань и создающие вокруг невидимый, но ощутимый на энергетическом уровне, барьер с внешним миром. Через него не пробиться в лоб ни слезам и мольбам провинившегося раба, ни просочиться хитрому змею своей лестью и напускным интересом. Лениво и почти безразлично женщина отвечает на комплименты и вопросы, в голосе слышно, что улыбки в словах нет. Она буквально делает над собой усилие, чтобы оставаться здесь и сейчас. Она буквально делает одолжение, когда реагирует на вопросы. Пес жмется к чуть ли не единственному оголенному кусочку тела: правой голени, несмело тянется к левой. Жадно пытаясь оставить всю Памелу только себе. В помещении тепло, но он весь дрожит - это нервное. Женщина в какой-то момент слегка приподнимает носок правой ноги, упираясь пяткой в каблук и повернувшись на нем, ощутимо опускает ступню на пальцы животного, надавливает. Кажется, или она слышит хруст? Пес скулит, но в этом слышится даже какая-то радость. Памела совсем чуть-чуть приподнимает уголки губ в полуулыбке. Она не любит причинять боль, но сейчас ей необходимо почувствовать свое превосходство. Власть, которую у нее в жизни за стенами Зверинца как будто пытаются отнять и... она отдает. Отступает, разрешает, соглашается. Но при этом внутри все наполняется волнением. Море волнуется. В ней волнуется море из васильков цвета его глаз.

Однажды в шутку Памела скажет Крэйну, что никогда бы не отдала его глаза ворону, потому что бросила бы в свой виски вместо льда. В этой шутке лишь доля шутки - о виски, но не о глазах, которые бы хотела оставить себе. Жадная и слегка самовлюбленная, она бы не позволила ему смотреть на кого-то также, как он смотрит на нее. Когда смотрит, а не отводит взгляд. Смотрел бы почаще.

Причиняя боль псу, как будто переносит на него злость за странные эманации чувств рядом с Крэйном. Он, как призрак прошлого, увлекает собой и этому так тяжело противостоять. Хочется верить и доверять. Хочется не бояться делать шаги навстречу. Но после каждого шага навстречу, до дрожи в коленях хочется отступить на три. Не отступает. Копит все внутри, чтобы потом - в Зверинце - отдать весь свой страх, всю злость и недоверие тому, кто примет эти чувства с благоговейным восхищением. Но теперь ей скучно. Но теперь она не может доверять своему рабу, ведь псина ее подвел. Памела не знает, таскался ли за какой-то сучкой или пропадал на работе, а может изображал примерного семьянина, это не ее проблемы и это совсем не оправдание или причина. Для нее такой необязательной и легкой, некоторые договоры имели большой вес. А чувствовать себя недооцененной - только не здесь.

Однажды, играючи, Памела создаст для Крэйна цветок, который будет источать аромат ее кожи - легкий цветочный, то ли розового куста, то ли сирени, то ли жасмина. Цветок, который заставит его всегда ощущать ее рядом. Но самое приятное - для него - это кроваво-красные капли росы, которые будут скапливаться в бутоне и, настоявшись, впитав пыльцу и цветочный феромон, становиться довольно опасным ядом. Вспоминал бы почаще.

Внимание перехватывает нечто - некто - выбивающийся из общего потока обыденностей и правил этого заведения. Памела цепляется за него взглядом, когда стена прекращает быть такой интересной. Просто хочется понять, когда выскочке укажут на его место. Когда попросят - потому что каким бы он ни был, но все еще гость - не мешать отдыхать всем остальным. Ворон делает все молча и не спеша, как будто намерено привлекая внимание. Он внимание привлекает, а они подаются на его представление, разве что монеты не кидают под ноги. Возможно, кто-то из них заинтересовался бы даже сильнее, чем Айсли. Ее интересует представление также, как и стена до этого - никак. Очередной человек, который хочет получить чуточку своего счастья через боль и зависимость. Очередной человек, который не смог научиться любить и расслабляться, как все прочие. И тем не менее, она смотрит не отводя взгляда, пока пес, подняв морду, смотрит на нее. Пока змий еще о чем-то болтает и обрывается на полуслове, заметив, что лисица совсем не слушает, смотря куда-то за его спину. Змий не может сдержать интереса, поворачивается вполоборота, чтобы посмотреть на происходящее.
У нее на животе еле заметная дорожка очерченная точками с двух сторон, оставленная тонкими нитками после операции, сделанной неизвестным доктором. Только ли на животе? Нет, не только, но та напоминает о себе чаще, когда пальцы проходятся по бархату кожи при пробуждении или в душе. У нее на душе как будто такая же дорожка, после разбитого потерей детей сердца. Разбитого и сшитого наспех. Выглядит совсем не так красиво, как отметины на теле. Потому что одно ей зашивал мастер, а второе собирала сама. Теперь же ее обуяло чувство, словно эти стежки на чужой коже пытаются пришить ее к чему-то, к чему она не готова. Но оторвать взгляд невозможно. Завороженно смотрит, как игла поддевает кожу и ловко двигается дальше. Сама не замечает, как увлекается происходящим, эгоистично решив, что происходящее - только для нее. Одна четверть тонкого незамысловатого ошейника и протянутая в ее сторону игла. Хочешь продолжить?..

Однажды Памела любовно и внимательно изучит каждый шрам Крэйна - как на теле, так и на душе - чтобы оставить новые. Выпытает историю каждого, а если он не сможет вспомнить, то придумает сама. Зацепит ногтем, проверяя насколько чувствительна кожа. Оближет, чтобы укусить. Поцелует... только бы он чувствовал ее присутствие в свое жизни. Даже - возможно - возненавидит тех, кто оставил на его коже рисунки, которые никогда не напомнят Джонатану о ней. Ощущал бы почаще.

Никто не рискует встать и подойти, увести ворона с собой. Приглашение читается явно, другие не интересны. Пес заходится в рычании и вое, будто предупреждая, что здесь уже все занято и не стоит даже пытаться. Памела не обращает никакого внимания на его завывания. А пытается рассмотреть глаза птицы. Находит, проваливается, но не замерзает и не тонет. Совершенно другой цвет и настроение. Его рука дрожит. Это уже приглашение, но еще не приказ. Это уже просьба, но еще не мольба. Вот так и при всех предлагали редко. Обычно у нижних не хватало смелости предложить себя так, как предлагают обычно верхние. Шанс получить отказ слишком высок. Потому что это - вызов. Потому что выбирали не они, а их. Так не принято. Раб получает лишь то, что хочет дать хозяин, но не получает хозяина, которого выбрал. Все смешалось. Все неправильно. По залу прошелся гул. Если она сейчас не подойдет, его попросят не привлекать к себе внимания и в другой раз подходить к выбору менее вызывающе. Если она не подойдет, то ни один господин - из присутствующих - сегодня не подойдет. Никто не захочет быть вторым номером. Никто.
Ядовитый Плющ же не уверена, что хочет - первым. Единственным.

Однажды Памела доверится Крэйну... или нет, и все это останется только во снах о том, чего не случилось между ними. Взгляды, прикосновения и слова рассыпятся к ногам пеплом. Смешаются то ли с водой, то ли с кровью, то ли со спермой. Станут не важными или не успеют обрести ценности. А пока, просто хотелось бы быть рядом почаще.

Женщина натягивает поводок, пес замолкает, но напрягается, будто готов сорваться с места и прыгнуть на выскочку. Памела поднимается. Зал наполняется тишиной, представление продолжается, и лисица готова подарить эмоции сегодня всем вокруг. Ведь ей больше не скучно.
Каблучки выбивают гулкие удары о паркет - отдает то ли давлением в висках, то ли чечеткой в сердце. Поводок не позволяет псу опередить, хоть тот так и кидается под ноги, будто в желании помешать дойти. Согласиться. Он уже понимает, чем это все закончится для него. Тем сильнее сопротивляется. Но надеется до последнего, потому держится на грани истерики, не переступая ее.
- Сидеть. - Это псу, он замирает тяжело дыша и, с хорошо читаемой во взгляде ненавистью, смотря на соперника. До ворона всего пара шагов. Поводок отпускается, в руках у женщины остается только самый край с кожаной плотной петлей. Делает шаг к свободной птичке, захотевшей в ее клетку. Кончиком петли поводка поднимает подбородок ворона, вглядываясь в глаза мужчины и катастрофически не узнавая в нем никого знакомого.
Отступает, но не чтоб уйти, а чтоб взять из его рук иголку. Обернуть несколько раз вокруг пальца тонкую нить, а после, словно пластырь - одним резким движением - вырвать, разрезая словно лезвием, тонкую нежную кожу шеи. Вот теперь она улыбается вполне искренне, смотря как из маленьких ранок вытекает кровь. - Ошейник нужно заслужить. Предложить себя - слишком просто. - Шелестит ее голос, словно листва на деревьях. Впрочем нитку оставляет себе. Не роняя ту на пол. Будь они вдвоем, опустилась бы на колени и попробовала кровь на вкус. Потому что хочет. Но в окружении зрителей достаточно уже того, что они увидели.
Единственное, что ее интересует - останутся ли шрамы. Вряд ли. Нить слишком тонкая, а кожу она пробивала слишком поверхностно. Может потом - если ворон заслужит - она и вышьет на его теле ошейник, чтобы он всегда помнил, чей он. Но сейчас - она еще ни на что не согласилась, но осталась заинтригованной. Что делать с псом так и не решила. Возможно, его нужно сегодня проучить, но дать шанс как нибудь потом доказать, что он может быть еще интересен. А, может, отпустить прямо сейчас. Это будет честно, но жестоко. Слишком жестоко, чтобы сделать это на виду у всех. - Это мое. - Накручивает нитку на палец, но как будто говорит о чем-то совсем другом. Имея ввиду то ли жалкого пса, жаждущего спугнуть птицу; то ли его самого, соглашаясь на предложение.

[ х х х ]

Разросшийся парк очень благосклонно влиял на настроение Ядовитого Плюща, единственное, что ее совсем не устраивало - по упругому мху трудно ходить на высокой тонкой шпильке. Пятка проваливалась чуть ли не во всю длину, задирая носок туфли вверх. Походка из грациозной и величественной превращалась в нечто нелепое и несуразное. Айсли ненавидела выглядеть глупо. Раньше, еще до того, как она стала не_человеком, сильнее прочего ее увлекала ботаника и женщина мало обращала внимания на свой внешний вид, после в ней как будто открылась тяга к эстетике во всем: от внутренней гармонии, до внешнего блеска. Внутреннее и внешнее обязательно должно было совпадать и гармонировать. Ведь когда в душе идет метель - на губах нет места красной помаде.
Каблуки стали таким же аксессуаром, как и сережки в ушах, обязательным. Но сегодня то ли волнение, то ли бесконечный дождь, то ли общее настроение встревоженности, заставили сменить каблуки на балетки с плоской подошвой. Шаг стал легче и менее сексуализирующим ее фигуру. С каблуками, будто, ушло и лет десять жизни. На фоне с Доктором Крэйном, Айсли становится меньше - но не мельче, а еще младше. Как будто ей вновь двадцать, а ему все еще за сорок. Дисбаланс. Оказывается, плюс десять - а то и пятнадцать - сантиметров достаточно сильно влияют на ощущение себя в мире. Плющу не нравится чувствовать себя неразумной девчонкой и смотреть вновь на кого-то очарованными глазами.
Памела Лилиан Айсли - всегда была "одной из". Познакомься они лет десять назад, девушка бы рисковала попасть в нелюбимые ученицы за слишком большую увлеченность только одним предметом и полным игнорированием всего прочего. Доктор Крейн же в ее глазах мог стать великим занудой, не признающим другого мнения, кроме своего собственного. Сейчас же, когда она уже в большей степени Плющ, а он - фанатично зациклен на одной великой идее, получается посмотреть друг на друга не замечая явных изъянов. Пока что не замечая.
Женщина улыбается: - вас? - В голосе нотки самого настоящего удивления, а в радужке пляшут бесы, впрочем, улыбка остается лишь на губах, не касаясь глаз. Неужели, он так быстро прочитал ее или сказанное - просто слова, дань уважению и попытка мягко пожурить? Памела обязательно подумает об этом позже, потому что сейчас не время вываливаться из реальности в обдумывание слов, которые могут означать ровным счетом ничего.
"Это будет зависеть исключительно от вашего поведения, доктор Крейн", - неосознанно переходит на вы, как будто делая откат в моменте их первой встречи. Первой, которую Памена запомнила. Вслух, впрочем, этого не скажет. Не потому что ей стыдно за свое поведение, и не потому, что угроза - лучшая мотивация к честному сотрудничеству, а потому что пока не уверена, что способна справиться с ним не прибегая к подобным методам. Айсли еще не поняла этого, но он до жути пугает ее. Чувство родилось раньше, чем пришло осознание, потому что первобытные ощущения куда вернее рационального мышления. Они основаны на опыте предков, зашитом в ДНК, для сохранения видовой популяции.
- Здесь хорошо, правда? - Крейн протягивает руку для рукопожатия, как будто она не леди, а один из его знакомых. Женщина удивленно смотрит на этот жест, а после касается его ладони пальцами, накрывая, не как для рукопожатия, но поцелуя. Тонкая сеточка перчаток касается его кожи, привлекая внимание. Никакого токсина, никакой чарующей пыльцы, все чинно и честно. Дождь становится свидетелем встречи. Ветер разбивает прикосновения рук, так и не ставшим рукопожатием. - Я вам не доверяю. - Говорит честно, но недоговаривает: но хочу верить. Не полностью, лишь на ту часть, где было о ее нужности для каких-то его идей. Памелу смутило, что встреча в подвале обернулась предложением. Как будто он давно вынашивал эти слова, но сказать было некому. Она сама ворвалась к нему в дом. Она сама дала повод предложить. Но... Доктор пришел добровольно, а значит все те слова не лишены смысла. Может, частично. Может, полностью. Памела не обладает достаточной информацией, чтоб знать наверняка. На интуицию лучше не полагаться, ведь Доктор рационален до мозга костей, в отличие от самой Айсли, которая и хотела бы полностью отдаться внутренним предчувствиям. - Я пришла, потому что мне интересно и я согласна. - Женщина прекрасно помнила, что есть вероятность, что ее хотят обмануть, но а если нет? Если он все-таки искренен? Вопросов всегда оказывается больше ответов. Но Памела готова рискнуть, и если он ее подведет, она подарит ему поцелуй Смерти пусть даже не сомневается. Впрочем, эту мысль она также решила не озвучивать.
- Единственное, я бы хотела, чтобы работа проводилась в моей лаборатории. - Как и было озвучено ранее: она не доверяет. Несмотря на это, не порывается забрать у него оранжерею с дивными редкими растениями. Эти растения были созданы природой, и на его счастье в оранжерее не нашлось ни одного цветка, выведенного ею самой. И тем не менее, ей будет куда спокойнее в окружении своих растений. - И... - останавливается, чтобы внимательно посмотреть в ледяные глаза Крейна, внутренне оледенев в момент - чтобы вы объясняли мне все, что происходит между нами, - фраза получается какой-то неправильной, Памела буквально спотыкается о нее своим негодованием, что не смогла подобрать слов получше, - в экспериментах. - Добавляет, но лучше не становится. Если ночной визит полностью развязал ей руки делать и говорить все что хочется, то сейчас отступая и поддаваясь его настроению, Айсли как будто терялась и была не в праве озвучивать свои условия. Но... ей просто до жути понравилось его слушать.
Тонкий плащ намокал, впитывая влагу и с серого превращаясь в цвет мокрого асфальта. Тем ярче проступает цвет платья, которому не помеха даже дождь. Волосы, заплетенные в высокий хвост, оставляли на себе паутину из мелких капелек. Осень не сделала из Памелы серую и тусклую тень себя, а наоборот придала новый облик. Завораживающий и яркий. Хотя внутреннее сил было куда меньше, чем еще пару недель назад. Когда закончится осень, наступит тяжелое время. Нужно успеть с экспериментом до прихода зимы.

[ х х х ]

Представление не закончилось, пока на сцене хотя бы один актер, а их все еще трое. - Тебя стоит научить манерам, - говорит также негромко, чтобы услышал лишь он. А вот это уже приглашений пойти с собой. В полушепоте слышна улыбка, которая остается только для ворона. - Идем. - А вот это уже приказ, сказанный ровным спокойным голосом без тени хоть каких-то эмоций.
Лисица поворачивается и идет к своей комнате в лабиринте этого здания. Пес ползет рядом, все еще не понимающий, что происходит и насколько он рискует быть отлученным от кровати госпожи. Ворону же разрешено пойти следом. Если он так хочет, она преподаст ему урок сегодня, но больше - это наказание для пса, ведь Памела до сих пор не решила, достаточно ли наказала его. Возможно, после знакомства с вороном что-то и встанет на свои места. Она ничего не ждет от этого вечера.

Отредактировано Krzysztof Kopernik (2022-10-03 02:59:23)

Сколько всего в этом: тяжелые капли дождя с силой ударяются о калейдоскоп ярких разноцветных листьев; разбиваются и разлетаются по площади о шершавую коричневую кору; покрывают тонкой пленкой камень и асфальт. Меняют цвет всему, к чему прикасаются и на чьей поверхности остаются. Впитываются в, собираются на, просачиваются через... Айсли любила дождь раньше, ведь в дождливую, хмурую погоду могла сбросить с себя одежду, под которой пряталась от солнца и почувствовать ветер на коже. Прошло с тех пор, будто бы целая вечность, но привычка не показывать себя миру осталась. Перчатки не столько для красоты, сколько для создания барьера между Крейном и собой. Сложно скрывать, и невозможно отрицать в диалогах с самой собой, что он смутил и растревожил в ней нечто большее, чем она хотела.
Удивительно, как одна встреча может перевернуть все с ног на голову, ведь Ядовитый Плющ давно похоронила в себе ту девушку, которой была Памела Лили Айсли. Так почему хочется спрятаться от прямого взгляда? За ворохом одежды, улыбкой /насмешкой/ или бесконечными словами. Высшая цель - это о Докторе Крейне. У Памелы хоть и была своя, но терпению как будто и не научилась. А без терпения не видела ни горизонтов, ни маленьких шажочков на пути к ней. Импульсивные решения, удары раз за разом не в одну точку, но в разные, как будто и не понимала, что если стучать в одно место, однажды получится его проломить, но если выбирать разные, то можно никогда не добиться своего. Природа умела ждать и точить камни тысячелетиями, но не Айви, ставшая самой настоящей бурей. Неудержимой и неподвластной.
Памела бы не позволила Крейну это изменить. Теряясь в его словах, в его спокойном голосе, в усталом взгляде. Если она огонь, то он водная гладь. Соприкасаясь не получить ничего общего, кроме пара. Невесомого, неосязаемого, но чарующего и таинственного. Соприкасаясь, не получится сохранить себя обоим. Где-то на подсознательном уровне Памела это чувствовала, но поддаться иррациональному не позволяла, отдавая на откуп пусть и часть себя, но желая получить большую часть его самого.
Он смотрит на меня снисходительно?
Он смотрит на меня?
Вспоминать месяцы проведенные в больнице Памеле не нравится. Совсем мало солнечного света, вода весьма низкого качества, так еще способы "лечения" далеки от адекватных. Это больше напоминало подвал безумного ученого, в котором над пациентами проводили опыты. Ничего не напоминает? Доктор Крейн отлично сочетался с обстановкой и атмосферой Аркхэма. По спине пробежал холодок, женщина, впрочем, даже не поморщилась. Все это ощущение от "того места" осталось глубоко внутри нее: скрытое одеждой и маской умиротворения. - Теперь мой черед радоваться, что попались - вы, доктор Крейн. - Жемчужины зубов ровным рядом открываются, как только Памела улыбается, отвечая шуточной любезностью на любезность, делая акцент на том, что он все перепутал. Но теперь хотя бы прояснялось, откуда у него заранее было подготовлено такое исключительно предложение. Стоило бы радоваться, что Джонатан не объявил на нее охоту. Складывалось впечатление, что и это было ему подвластно при должном желании.
Соберись, слышишь?
Памеле претит мысль, что для Крейна их встреча, как один из пунктов, которые он написал задолго о того, как она услышала о нем. Увидела впервые. Узнала о его щепетильном отношении к растениям, и, как будто бы, к ней тоже. Как одному из растений. Мысль проскользнула быстро - не уцепиться и не продумать ее окончательно. Разложив на причинно-следственную связь. - Будь все так, я бы стала обязана вам. Меня бы это не устроило... но я бы все равно его взяла. - Семячко? Или все же право на его смерть? Почему-то это признание показалось Айсли таким романтичным и неуместным в рамках делового сотрудничество, что выгнать эту мысль из голову больше не получилось. Захотелось выстроить стену не просто из тонкой вуали, но пригнать пару грузовиков с песком и цементом. Замешать, а после выстроить лабиринт в лаборатории, чтобы никогда и ни за что не встретиться в узком коридоре. Жертва всегда чувствует, когда на нее затевается охота.
Палющ не была жертвой, но рядом с Доктором как будто и переставала быть охотником. Это ощущение выбивало почву из-под ног, потому она заявляет прямо, как будто нанося удар тонкой шпагой в пространство меж ребер: - если мне потребуется ваша смерть, я ее возьму и так. - Самоуверенно. Видит ли Джонатан, что на самом деле скрывается за этой фразой? Айсли примирительно улыбается, будто бы пошутила. На самом деле - она не умела шутить о таких вещах.

Если бы кто-то спросил, что больше всего пугает в Крейне? Айсли без колебаний сказала бы, что его уверенность в себе. Это была не глупая наивная самоуверенность инфантильного человека, прыгающего на баррикады с вилами, и отступающего сразу же, получив мало-мальский отпор. Он настолько понял и примирился с собой, что будто весь мир разом стал понятным и простым. Структурированным и разложенным на полочки. И даже ее саму пытался приравнять к одной формуле. Признавая особенность и, как будто бы, даже некую идеальность и законченность формы, но даже это меркло перед его целью. Плющ в его глазах инструмент или лестница? Памела не была столь умна, чтобы понять, а гнаться за его мыслью не посчитала нужным, делая упор на своей силе, не подвластной многим другим. Тем не менее, он пугал ее даже без токсинов, одной непрошибаемой уверенностью в своей правоте и намеченном пути.
Радовало то, что он не спорил, а как будто даже с радостью соглашался на ее условия. Хуже того, сразу начинал строить планы, рассуждая вслух, будто бы только и ждал подобного приглашения в ее дом. Лаборатория - самое сердце, а дом начинался много раньше порога здания, и Джонатан это понимал. Памела видела, что понимал, потому только больше удивлялась, как он смело ступал, уходя все дальше от безопасной зоны, доступной всем гостям парка. Он шагал так смело, будто совсем не опасаясь стражей, которые обитали на всей площади парка и не жаловали незнакомцев.

Дождь дал себе волю вовсю, но женщина не слушала его монотонный рокот, полностью поглощенная рассказом о том, что будет впереди, на пути к идеальной формуле страха. Эксперимент, в котором ей отведена главная роль на сцене этого спектакля. На моменте с поеданием сырого мяса женщина скривилась, видя себя уже не собой, но чем-то неприятным. Ее милые детки с радостью полакомятся мясом, но ее тошнит только от одного запаха. Образ кровожадного чудовища весьма занятный, видимо, ей к лицу будет даже он. Отвечая: да и нет, но больше все-таки "да", Памела незаметно для себя принимала его правила игры. Опять прогибаясь под человека более опытного и сильного - как ей кажется - и даже не замечает, что попадает в уже знакомую ловушку. "Тебе понравится", - становится таким же отрезвительным, как и стакан ледяной воды в лицо. Она почти говорит: не сомневаюсь, - но вовремя наступает собственным же каблуком себе на язык. Что-то личное проскальзывает в этой фразе. А личное между ними должно быть под запретом. Стоит учиться на своих ошибках...

и тем не менее перед глазами четко вырисовывается образ, как он говорит это Памеле на ухо, как кому-то очень близкому. Любые стены от такого крошатся, как будто выстроенные из иллюзий и песка. После шепота - зубы смыкаются на хрящике уха чуть выше мочки. До боли. После всегда настигает нежность в виде языка или горячего дыхания. Рядом с Крейном получается расслабиться и довериться. Не тогда, но сейчас. Отдать ему право выбора. Отдать ему возможность зажигать звезды там, где их не было раньше. В грудной клетке пылали уже десятки новых созвездий.

У Памелы перехватывает дыхание. Она уже сама не понимает, что реальность, а что фантазии. Не отдает себе отчет, почему забытое прошлое врывается осенним ветром, принося с собой на мягких крыльях запах его тела и тихий голос. Женщина поднимает голову вверх, осматривая ветви над головой Доктора, будто пытаясь найти его ворона. Ни сейчас, ни тогда его нет рядом. Может, ворон лишь плод воображения Крейна? Эта мысль отвлекает от более тяжелой.
- Сколько это займет времени? - В Готэме так много и героев, и злодеев, что можно было спокойно надеяться, что Бэтмен ни о чем не узнает, пока не грянет день Х, а дальше уже чистая удача и гонка со временем: кто успеет первый. Рабочие моменты куда более занятны, чем мысли, лезущие в голову невпопад. Например, сейчас, когда Доктор поднял голову вверх, Памела почти видела, как подходит вплотную и прижимается щекой к его спине, закрывает глаза, чувствует тепло. Ощущает рядом другого. Как будто в данную минуту позволила себе скучать о человеке, который предал и растоптал ее. Она видит это всего миг, потому что реальность безжалостно втискивается в мир иллюзий. Вот под дождем мокнет совсем другой - чужой и менее понятный - Крейн. К нему то уж точно просто так не подойти. Даже несмотря на то, что он сам ломает стену, которую возводил совсем недавно. Чудак.

Впереди за деревьями показалась крытая оранжерея, в глубине здания и сама спальня Памелы, и лаборатория. Стоит ли приглашать? Женщина в сомнениях настолько сильных, что даже не делает к нему шага, чтоб оказаться ближе. - Пойдемте, у меня для вас подарок, - в голосе отчетливо слышны раскаты грома, - или это он и есть? Айсли не изображает из себя заботливую мамочку, потому хоть и ловит себя на мысли, что вымокнув под осенним холодным дождем, Доктор может простудиться и заболеть, не говорит ему об этом вслух, предпочитая не навязывать не прошенную заботу.
Проходит мимо него, огибая по широкой дуге, словно боясь соприкоснуться даже тканью одежд. Чем ближе к оранжерее, тем больше встречается странных или явно необычных растений. Все они как будто спят, затаились и ждут своего часа. Неопытный взгляд не разглядит опасности, хоть она и есть. Памела научилась скрещивать не только растения между собой, но и добавлять некоторые животные гены. Потому даже растения - не повсеместно, но избранные - научились передвигаться по парку. Находясь и теряясь в совершенно неожиданных местах, даже для самой матери-природы. Они все играли в прятки.

В оранжерее тепло и всегда определенная комфортная влажность, потому Памела снимает пальто, оставляя его на вешалке у входа. Тянет за пальчики, снимая и тонкие перчатки, откладывает их сушится. В понимании Айсли, Крейн смотрит практически на стриптиз. Платье, намокнув, становится практически прозрачным, но эту грань женщина оставляет, не желая идти переодеваться из-за разговора, которому не суждено оставаться долгим. На коже мурашки, а соски из-за холода напряжены. Доктор может это заметить, когда женщина возвращается к нему, взяв что-то из глубины оранжереи.
- Я не буду встречать вас каждый день, - объясняет, будто заранее устала от этого разговора, - а потому запомните дорогу, которой дошли сюда. - Или выйдете сейчас, - Айсли не стала ломать стену и со своей стороны. Пусть стоит, вдруг в этом будет какой-то смысл? Тем не менее - холод ли причина такой реакции ее организм? Один ли только холод... - Но чтобы вы не попали в беду, носите это с собой, - женщина протягивает небольшой пузырек с маслом, пробковая крышечка пропускает слабый аромат. Цветочный и сладкий, чем-то напоминающий запах, исходящий из волос самой женщины, но более концентрированный, а от того - приторный. - Это сделает вас условно своим для моих детей и они не попытаются с вами поиграть. - Съесть, было бы точнее. Но такие мелочи по мнению Памелы можно и не уточнять. - Когда приступим? - В глазах полыхнет детский интерес, который тут же скроется, уступив место легкой заинтересованности. Но и без сурдоперевода понятно, что доктор Айсли в нетерпении.

[ х х х ]

Зверинец особое место. Он позволял забывать условности и приравнивал всех, входящих к одной стае. Разделял только по степени плотоядности. Памела не смогла бы с точностью сказать, сколько уже является постоянной гостьей клуба. Лет десять? Может чуть меньше. От ее первой маски, взятой на прокат, осталось только воспоминание, ее уже давно выкупил один из "бывших" рабов, увлекшийся госпожой настолько, что потерял голову и перешел всякие границы. Пришлось от него избавиться, а маску - уже на заказ - сделали новую. Точнее, масок теперь было две. Первая, которая на ней сейчас, закрывала полностью лицо, вместе с губами и подбородком. Ее женщина надевала, когда не собиралась никак взаимодействовать с окружающим миром, кроме как через разговор. Эта маска полностью скрывала черты лица, оставляя каждому додумывать свой образ, несомненно, наделяя ее большей идеальностью, чем была на самом деле. Вторая же закрывала лишь верхнюю часть лица, оставляя губы открытыми. Ее она использовала исключительно в сессиях с постоянными рабами, которые периодически менялись, в зависимости от потребностей самой Памелы. У нее в какое-то время был и кот, и баран, и бык и даже один гепард, захотевший попробовать как это быть нижним в женских руках. Всех не вспомнить. Они менялись не всегда даже из-за желания самой Айсли. Жизнь человека такова, что случаются переезды или финансовые неурядицы. Членство в клубе не дешевое развлечение, но эту зависимость сложно перебороть, один раз удачно попробовав.
За эти года членства, один из прошлых рабов подарил свою собственную комнату Памеле, которую обустроили в зависимости от предпочтений самой женщины. Там были только ее игрушки, любовно выбранные ею самой или принесенные в дар рабами. Игрушки, впрочем, менялись и от раба к рабу. Женщина подбирала для каждого - свой особый набор. Потому что хотела запомниться каждому как лучшее, что случилось в ними в этой жизни. Чтобы они заводились от одной только мысли о ней. От одного взгляда на какие-то "только их паттерны", и чтоб эти моменты не были разменной монетой для всех и каждого. Ей претило цеплять каждого на одно и тоже, как будто расхаживая по кругу заезженной пластинки. Всегда интереснее найти что-то новое: как в боли, так и в нежности. Все люди разные. Все звери разные. И даже она - разная, отличающаяся сегодня на что-то от вчерашней себя. Так природа меняется каждый день: трава тянется к солнцу, листва щебечет на ветру, цветы раскрывают и закрывают свои бутоны этому миру. Каждый день в своем ритме, но иначе от вчера.
Женщина прикладывает ключ-карту, раздается тихий писк опознавания, срабатывает замок, отворяя засов. Памела открывает комнату, - заходи. - Это сказано ворону. В центре комнаты стояла большая деревянная кровать с колонами. Под ней находилась клетка. Деревянные шкафы скрывали в себе любимые принадлежности для игр. Все в коричневых и бежевых цветах, но обстановка достаточно мрачная, но совершенно не давящая своим полумраком. Кроме кровати в отдалении стоял кожаный широкий диван и книжный шкаф. Рядом с ним столик с лампой. Лежала книга, торчащая из нее закладка, как бы намекала, что это отнюдь не дизайнерское решение. Складывалось ощущение, словно лисица здесь не только развлекается, но и периодически живет.
Пес стоял на месте и жался к ноге. Еще в начале вечера он почти успокоился, когда госпожа решила сходить с ним на прогулку. Ничто не предвещало беды - наказание, через унижение, а после - быть может, и поощрение в виде прощения. Но вместо этого они стоят у двери втроем. Внутри Памелы подмывает азарт и желание еще больше поиздеваться и унизить. Зайти в комнату с псом, но привязать его у двери и пусть смотрит на знакомство с новым интересом. Но госпожа не хочет делиться первой встречей с кем-либо, даже в назидание. Возможно, потом, если ей придется по вкусу этот наглец-ворон, Памела бы и хотела, чтобы кто-то смотрел на их игры, но не сегодня.
Потому, наклонившись к шее пса, женщина отстегивает поводок - но не снимает ошейник - пока не снимает. - Надеюсь, ты понял урок. А теперь пошел вон. Я напишу... наверное. - Пес разочаровано воет, но госпожа приняла решение и никакие его мольбы здесь не помогут. В следующий раз он будет более пунктуален. Если она в принципе захочет этот следующий раз.

Женщина заходит в комнату, закрывает дверь и проходит мимо ворона не задевая его даже взглядом. Садится на диван, словно намекая, что любой доступ к телу - или чему-то другому - будет получить не так просто. Только когда, смотрит на него. - Для начала: на колени. - Рукой указывает направление, куда следует переместиться ворону: на свободный участок комнаты между кроватью и диваном, аккурат напротив нее. Нет никакого желания задирать голову, чтобы посмотреть на ворона, потому ниже должен стать он. К тому же он сам этого хотел, так пусть и соответствует, а она - будет соответствовать своей роли. В игру интересно играть только вдвоем.
- У тебя есть табу? - Она спрашивает не жалея слов, у нее их во рту - словно бусинок в ожерелье - не пересчитать. Памела здесь не как палач или экзекутор, все происходящее, даже если выглядит, как нечто болезненное или несущее непоправимый ущерб психике, исключительно на добровольной основе. Исключительно, потому что психика раба иначе уже не может, да и ее в поисках избавления от лишнего груза, по-другому уже не справляется. Каждый получает то, что хочет. Не что заслуживает, даже. - Сними рубашку. - Она видела достаточно, чтобы понять, что ему нравится больше всего, но ведь это не единственное? С другой стороны, лисе не интересно, что он любит или хочет, он будет хотеть и любить то, что нравится ей, в противном случае они разойдутся, оставшись неудовлетворенными и немного - самую малость - несчастными. Памела мало что знает о счастье. В своей жизни она создает его сама, но чаще получает горе и разочарование. Здесь, в стенах этой комнаты, всегда более безопасно, чем в окружающем мире. Возможно, однажды там кто-то и научит ее доверять: себя и себе. Но пока что, она готова раскрывать себя - одну из своих частей - только для глаз совершенно незнакомого человека. Нет, не человека, ворона. Делать тоже самое в ответ - это лишь его выбор. Возможно, однажды она и спросит, почему ворон захотел ее. Возможно, тогда она будет уверена, что хочет его также сильно. Но пока что - здесь и сейчас - ей просто хочется посмотреть на него настоящего. С теми изъянами, с которыми он сталкивается каждый день. Возможно, в них запечатлена красота, с которой Памела раньше не сталкивалась, но которую обязана была увидеть.

Отредактировано Krzysztof Kopernik (2022-10-08 12:56:46)

Девичье сердце верит в любовь столь долго, сколько внутри хватает запала. Разочароваться в другом человеке можно в минуту, но чем сильнее чувства, тем меньше шанс, что это произойдет, что бы ни творил возлюбленный. Памела влюблялась в юношеские года не так много раз, последняя любовь - стала причиной перерождения. Для наивной девочки Лили - губительной. Умерла девочка, но в предсмертных конвульсиях, преобразившись, родилась Айви. Симбиот человека и растения превращается в божество. При всех изменениях, Памела не сразу отпускает любовь к Вудроу. Чувства к нему тяготят ее, словно камень на шее, тянущий утопленника вниз. До нее как будто не доходит мысль, что когда человека любишь, не станешь причинять вред. Не станешь сбегать. Столько много "не", которые оплетали лозой, чтобы навечно похоронить в беззащитном сердце. Тогда, в период любовной горячки, девушка - уже не человек, но еще не богиня - и создала ароматическое масло, которое пахнет ею. То ли волосами, то ли телом. Но если в запах тела вмешиваются более мускусные нотки, но волосы - смесь цветов, которая бьет в нос не ярко, но обволакивает, словно осыпая пыльцой. Капли масла, растертой между пальцев, хватало, чтобы на расстоянии метра ощущалась эта мягкая гармония цветочного аромата. Растения-дети, чувствовали запах издалека, им достаточно тех ноток, что приносит дуновение ветерка. Возможно, при должной тренировке, в случае опасности, растения-мутанты бросились бы защищать Крейна. Возможно - потому что Айсли никогда не задумывалась об этой опции. Она установила только защиту свой/чужой. Для остального нужен ее прямой контакт. Хотя бы присутствие или слово. Растения были еще маленькие, чтобы окрепнуть им нужно больше времени и еды. Памела планировала дать им все, что только нужно. Женщина считала себя хорошей и заботливой матерью.
Не нужно быть семь пядей во лбу, чтобы понять - реакция Крейна скрывает в себе нечто большее чем озвучено, и знай Памела доктора чуть лучше, смогла бы раскусить его, словно белка орешек. Но она видела его буквально во второй раз, а все знания о нем настораживали и пугали, но не давали хоть какого-то представления о сути мужчины. Все, что у нее было: паззлы его реакций на какие-то события и факты, которые она подмечала в его жилище или здесь, при разговоре. Складывалось впечатление, что столкнулось два совершенно разных мира. Его педантичность, уравновешенность и строгость входили в конфликт с ее хаосом, преобладающим не только в мироощущении, но и характере, а также привычках. Айсли создавала вокруг себя красоту, а потом сама же сметала ее порывами гнева или новых идей. Единственное, что оставалось в статике: природа вокруг нее цвела и укоренялась, будто перепады настроения Плюща это не гром, молния и ураганные ветра, а животворящий дождь, приносящий только исцеление.
Возможно, Айсли могла стать исцелением и для самого Крейна. Возможно, он мог стать для нее точкой опоры. Так многое могло бы быть, позволь каждый подойди ближе... но не сейчас. Пока между ними взаимное притяжение, даже влечение друг к другу, ничем не обоснованное и нелогичное, но в тоже время и лабиринт из недоверия, тайн, недопонимания. По лабиринту блуждает страх и тень былых ошибок. В одиночку пройти эти катакомбы почти невозможно.

Поза расслабленна, а взгляд снизу вверх. В очередной раз безумно хочется сменить балетки на каблуки. Пусть не поравняться ростом, но ощущать себя более устойчиво, как бы и не звучало это в разрезе такой шаткой обуви. - Вы сами сказали: я хороший ботаник... но все мы девочки любим себя баловать. - Памела говорит чуть-чуть надменно, будто бы похвала Крейна для нее действительно что-то да значит. На самом же деле она как ребенок хвастается своими достижениями перед тем, кто может их оценить по-достоинству и погладит по голове не потому, что она существует, а потому что кроме всего прочего, еще умеет делать удивительные вещи. Практически все время находясь в оранжерее в окружении цветов, женщина порой теряет связь с реальностью, внешним миром и людьми. До становления как Плюща, она больше напоминала серую мышь, на которую никто никогда не посмотрит, как на роковую женщину. Теперь все изменилось и ей стало не хватать уже совсем других взглядов. Обожание быстро надоедает, если никто не в состоянии оценить не только красоту, но еще и исключительный ум.
Выбирая, впрочем, между красивой Айви и умной Памелой, женщина бы выбрала первую, но только потому, что Памеле было так легко причинить боль. Обмануть, сыграв на чувствах, от которых невероятно тяжело защититься. Айви же научилась сама играть чужими и не влюбляться больше.
Научилась?..

За гордыней и желанием получить одобрение, Памела пропускает мимо ушей, что Крейн воспринял масло, как часть ее самой. Если бы он только знал, какая именно там часть - от нее. Это, впрочем, женщина бы никогда ему не рассказала, даже знай больше о его реакциях на ее запах. И даже после, обдумывая встречу, от нее ускользнет этот момент: он говорит с уверенностью, словно подходил ближе, чем она позволяла. Настолько близко, что мог бы прикоснуться дыханием. Прикоснуться. - Это не ваше дело. - Отвечает не теряя улыбки, но внутри все сжимается от отголосков боли, проникающих в этот мир из воспоминаний, которые хотела бы вырвать из груди навсегда.
У нее был только этот пузырек. Больше ни для кого подобных подарков не будет. Боялась ли Памела, что на основе этого масла по-истине гениальный фармаколог сможет сделать что-то, работающее против нее? Нет. Она даже не задумалась об этом в моменте, а после уже решила, что наступило время доверяться кому-то. Почему бы не ему?

Иногда безопаснее промолчать. Принять, что дают, сказать спасибо и уйти. Иногда лучше не показывать себя айсбергом посреди океана, ведь не исключено, что океан окажется не Северным Ледовитым, а кардинально наоборот. Обнимет со всех сторон теплыми течениями Гольфстрима и растопит, захотев узнать, что же скрывается внутри. Крейну лучше бы промолчать. Не строить из себя приз, висящий на самой верхушки ели. И уж точно, не давать советы, которые могут быть восприняты не так, как следует.
- Пусть так, - отвечает, будто соглашается, но на самом деле внутри вспыхивает факелом чисто женская реакция, которая посещала ее раньше, реакция серой мыши, ставшей совсем другим человеком, но сохранившим в себе нотки неуверенности. Сейчас Крейн неосознанно для себя в лицо кинул заявление, что она для него интересна исключительно, как объект для изучения, чем заставил захотеть изменить эту его реакцию при ее появлении. Айсли его не поняла, и поверила не интуиции, но лживым словам.

Вместо того, чтобы принять его позицию, Памела делает шаг к нему, будто бы атакуя. Удар - это поцелуй, наполненный ее исключительными феромонами. Поцелуй получается долгим и медленным. Пальцы с длинными ногтями проходятся по шее мужчины вниз, к ключицам. Щекочут легкими прикосновениями, пока ее влажные сочные губы изучают его - сухие и как будто утратившие разом жизнь. - Не спорь со мной, - шепчет в губы перед тем, как разорвать дистанцию. В его взгляде появится тупое обожание и все прочее выветрится, как будто и не было. - Теперь ты мой. - Эхом его бесцветный голос: - я твой.

Памела моргнет, чтобы скинуть с ресниц видение выбора, которого она не делает, удерживая себя в рамках "сотрудничества", но женское самолюбие уже задето. И от этого дыхание становится более глубоким, как будто удержаться от порыва доказать ему что-то, слишком тяжело. Хорошо, что между ними целый шаг, сделать который требует больших усилий, как, впрочем, и остаться на месте. Маленькая победа, но  для кого? Проломив стену из песка и цемента, Крейн как будто показал, что за ней - пластина из титана. Дразнит: не смей. Но - поздно - Айсли уже увидела в нем призрак прошлого и почувствовала мужское начало, реагирующее на нее не так, как ей самой бы хотелось. Пусть сейчас, или к примеру завтра, она сдержится, но чем дальше, тем меньше шанса, что она не будет точить бетон его непоколебимости, пробивающимися сквозь него ростками ее интереса.
Сейчас интерес его работы превышает интерес в нем самом, но что будет завтра или после завтра никто сказать не может. Чем меньше Памела будет видеть в Крейне ученого и чем больше мужчину, тем меньше у него останется шанса. Единственное, что он с этим может сделать: подчинить ее себе первым. Подобрать все ключи к ее замкам, и обезопасить себя, спрятав ее интерес в своем сейфе.
игнорировать проблему - это почти всегда значит проиграть заранее
- Идем-те, - поведет плечом, как бы разрешая этим жестом следовать за ней и держаться ближе. Пусть в самой оранжерее казалось, что все растения совершенно обычные, это было далеко не так. Лоза имеет особый парализующий эффект, а некоторые из цветов умели защищаться, выпрыскивая из себя ядовитую пыльцу, повреждающую глаза и легкие при вдохе, если зайти немного дальше, можно столкнуться с мухоловкой в человеческий рост, и это далеко не все сюрпризы. - Не подходите близко к растениям, далеко не все также умны, как те, за стенами оранжереи. - Какие-то из детей еще слишком малы, чтобы различать опасность. Другие попросту не наделены способностью различать своих и чужих. Для самой Памелы все дети безопасны, как бы ядовиты ни были, но Крейну хватит и одного единственного соприкосновения с опасностью. Потом, быть может, женщина и расскажет, покажет, познакомит, но сейчас еле сдерживалась, чтобы не показать Доктору "его место" не метафизическое, но реальное. Хорошо, что он следовал, а не шел вровень, иначе увидел бы, как сильно разозлил ее.
Айсли пока не задумывалась, что работать проще с человеком, к которому испытываешь эмоций не больше, чем к тумбочке или столу. В ее картине мира он просто обязан был вздыхать от каждого ее шага, впрочем, уже вечером, передумает и решит, что так даже и лучше. Но не смирится с его позицией.

Спальню скрывали стены из плюща, но в просветы между листьев и стеблей, виднелась большая кровать, напоминающая нежно розовый цветок водяной лилии. Все прочее - зеленое с такими же легкими розовыми оттенками цветов. Туда экскурсия была закрыта, но Крейн все равно мог рассмотреть то помещение. Дальше была комната напоминающая кухню: стеклянный холодильник, на полках которого почти ничего не лежало. Стенка со всякими шкафчиками, скрывающими посуду, встроенной микроволновкой и плитой. Столик и несколько стульев, телевизор на стене, а все вокруг - в цветах и лозе. И в самом конце отдельный отсек с огромной лабораторией, явно раньше используемой для других целей.
В этой комнате, в отличие от всей прочей оранжереи, стены сделаны из кирпича и бетона, скрывая от прочего мира свои секреты. Из лаборатории вели еще две двери, обе они выходили в похожие отсеки оранжереи, из которого пришли ученые. В самой лаборатории хоть и находились растения, но для них было отведено отдельное особое место. Маленькие радости Памелы - ростки-эксперименты, из которых не понятно что еще вырастет. А вся прочая лаборатория напоминала Крейну, что женщина и сама в какой-то мере безумный гений.
Доска, на которой можно писать мелом. Мощный компьютер, подсоединенный к электрическому микроскопу. Центрифуга, холодильники, имелся даже один азотный морозильник. Казалось, сюда переехала небольшая, но дорогостоящая лаборатория из какого-то научно-исследовательского центра. В комнате царил порядок, будто тут и не работал уже никто давным давно, но если посмотреть на растения, то явно прослеживалась ухоженность. В отдалении стояли пустые клетки, ранее заполненные животными. И вполне обитаемый террариум. Скорпионы, змеи и пауки - каждый экземпляр в своей секции. Подписаны аккуратным почерком на латыни. Все, как один, носили в своем маленьком тельце исключительные яды. - Я сегодня все проверю и подпишу, что не подписано, чтобы вы не взяли случайно не тот реагент. - В работе Памела сумела сохранить свою прежнюю внимательность и дотошность, даже сейчас, когда она вспомнила об этом, видно, что почти уверена: подписывать ничего не придется.
Вслед за доктором Айсли лишние эмоции в комнату как будто не зашли, оставшись топтаться на пороге. - Можете здесь распоряжаться, как пожелаете во всем, кроме моих ростков. - Это не просьба, и в голосе прекрасно слышно, что женщина не шутит. - Если нужна будет перестановка для гостей - все в ваших руках, доктор Крейн. - Конечно же, Памела не собиралась оставлять его одного, но дабы сразу избавить себя от ненужных вопросов, дает разрешение сразу, понимая, что разное может произойти или понадобится в ходе экспериментов. - Самое тяжело - притащить сюда пару кадок с мухоловками... - задумчиво проговорила, сразу давая понять, что никакое другое эксклюзивное растение в представлении принимать участие не будет. Памела не учила их жестокости, только защищаться. - Но у меня есть тачка. - Просияла, решив сложную задачку прям здесь и сейчас.
Довериться кому-то было сложно, но Айсли приняла решение и собиралась не отступать из-за каких-то предубеждений или страхов. Жить в принципе страшно, но не жить - недопустимо.

[ х х х ]

A pill to make you numb
A pill to make you dumb
A pill to make you anybody else
But all the drugs in this world
Won't save her from herself
Если отмотать дни, как кинопленку, можно заметить как менялась сама Айсли. Придя в стены Зверинца несмелой и зашуганной девушкой, с каждым визитом лепила себя. Свой образ, привычки, предпочтения. Пробовала разное и отсеивала то, что не нравилось, пугало или оказывалось совершенно неприемлемым. После изменения самой сути Памелы, как будто и рамки расширились. Разрешая пробовать этот мир заново, а миру - вкусить по-другому и ее саму.
Сегодня лиса не искала удовольствия. У нее внутри клокотал вулкан невыраженных чувств. Крейн настолько давил, настолько поглощал ее волю, что дышать порой было совсем нечем. Сотрудничество отзывалось в Памеле ощущением несвободы, и пусть она знала ради чего сдерживается каждый раз, когда хочет поставить доктора Крейна на место, это ее тяготило. Она бы с удовольствием поставила на колени именно его. Заставила взять назад все свои слова на ее счет, и выдумать заново их взаимоотношения. Пусть и не добровольно, но он должен был покориться ее красоте, как и прочие. Странное желание, учитывая что он не сказал ничего, что могло бы ее обидеть и тем не менее попал куда не целился, вызвав в ней чисто женское противоречивое желание доказать наличие в ней таких чар, против которых даже его педантизм и прагматизм сломаются, как о железобетонную стену.

Стоило приложить значительных усилий, чтобы здесь и сейчас смотреть на ворона, как на совсем другого человека. А схожая комплекция и ассоциация с его компаньоном вороном - как будто чистая случайность. Не Айсли выбирала сегодня, выбрали ее, тем самым проведя параллель с тем, что ее волновало вот уже несколько дней. Захотелось проучить именно такого человека. Такую дерзкую и своенравную птицу, ведь в параллельной вселенной, это все равно что взять верх над Крейном.
На самом деле, Памела так сильно хотела его, что даже не могла думать о сексе с кем-то, как таковом.
Сейчас она думала далеко не о сексе, и только потому могла спокойно смотреть на ворона, замещая один образ другим.

Когда мужчина заговорил, лисица как будто почувствовала подвох. Словно голос не соответствовал ожиданиям. Не соответствовал картинке. А на что ты рассчитывала? На голос Доктора? Спрашивает у себя, понимая, что это уже какое-то помешательство. Ей совершенно не свойственно зацикливаться на ком-то. Обычно - это она мания, которая впивается в чужое сердце, а не наоборот. Обычно - это она выбирает то, что хочет и кого хочет. Обычно ей достаточно лишь щелкнуть пальцами... и вот она щелкает пальцами, но разбивается сама о холод чужих глаз. Сейчас же, хочет собрать себя по-кусочкам, подчиняя своей воле кого-то похожего.
- Литий, - тихо повторяет, перекатывая слово на языке как шарик ртути. И отзывается в ней это эхом из химии, как легкий металл, так и препаратом из психиатрии. Лиса цепляется за этот крючок, будто и не лиса вовсе, а рыба, да на наживку. Металл в своей плотности оказывается легче воды, выталкивает и ее саму, как в спасательном жилете. Как же хотелось утонуть - в чужом голосе или словах - получается наоборот. Литий, как препарат - еще хуже. В миг бы вылечил ее перепады настроения, чем-то схожие то ли с психозом, то ли с истерией, то ли с биполярным расстройством. Айсли не психиатр, но и доктору Крейну запрещено ее лечить. Тем не менее, сейчас в очередной раз пугающие совпадения. Пытаясь найти различия между вороном и доктором, она находит только сходства. На пальце все еще окровавленная нить. Взять бы да сшить воедино ворона и Джонатана. Одного к другому и посмотреть, кто бы победил. В попытке сшить разное, женщина даже не догадывается, что в данном конкретном случае лучше распарывать.

За попыткой разобраться в стоп-слове, Памела упускает момент, когда ворон снимает рубашку. Возвращается из мира размышлений и видит то, что просила: все его шрамы. Почти все, - поправляет себя, понимая, что на нем еще достаточно одежды, чтобы скрыть что-то под ней. Смотреть на мужское тело интересно. Он словно буддийский монах: спокоен, аскетичен, тощ. Он словно глубоковерующий католик: смиренен, испещрен шрамами самобичевания.
Этот образ пугает. Как будто Айсли придется прикоснуться к кому-то во много раз чище себя самой. Прикоснуться не для того, чтобы исправить себя, но очернить его. И женщина не сдерживается, поднимается резко, делает шаг ближе. Взгляд скользит по телу шелковой змеей, обвивая и сдавливая. Ей безумно нравятся шрамы на его теле: от старых и лоснящихся в свете ламп, до еще совсем свежих, заживающих и затягивающихся как будто прямо сейчас. У нее на глазах. Хочется прикоснуться рукой, но она позволяет себе только взглядом. Ощутить тепло чужого тела - как признаться себе в том, что он живой, а не игрушка, с которой можно делать все, что только захочет. Она коснется его, но не сейчас... и возможно, вначале не пальцами, но продолжением руки: плеткой, стеком, кнутом.
Смотрит так, словно он все делает неправильно, допуская ошибку за ошибкой. Смотрит, и почти не дышит. Смотрит на него.

Пальцы перебирают в воздухе, словно не хватает под ними то ли кошачьей головы, то ли чего-то очень узкого как ивовый прутик или лоза. Замечает это за собой и тут же расслабляется. - Замолчи, - прерывает резко и бесцеремонно. Зачем слушать этот голос, если он и отдаленно не похож на тот, который загипнотизировал, словно змею? Выдыхает, возвращая голосу спокойствие, но оставляя в нем сталь. - Вот тебе первый урок: говорить можно лишь тогда, когда разрешили. Давай побережем мое время? - Памела прямо расставляет приоритеты, показывая, что здесь важно только ее мнение, ее время и ее желания. За все, что делается не так - следует что-то обычно неприятное и болезненное. Пока что Айсли не смогла решить, чем же можно наказывать существо, приползшее сюда как будто только ради боли. Наказывать нежностью? Это что-то новенькое.
Женщина обходит ворона по спиральной дуге, с каждым шагом, как будто, становясь ближе. И вот обойдя полностью останавливается в шаге от него слева. - Допустим, - в этом простом слове скрывалось так много всего. Допустим, ей не противно: ни от его аскетичной, почти анорексичной, худобы; ни от шрамов, испещряющих все тело, словно древнюю скатерть заплатки. Допустим, она бы даже разрешила ему прикоснуться к себе: не все сразу, но она могла себе представить такой вариант. Допустим, ей хочется взять плетку и отстегать его по спине, ягодицам или животу ради него самого, и чуть-чуть из-за себя. Допустим, она даже не против, если он...
Ни сказав ни одно из продолжений, поворачивается и идет в сторону шкафа. Каблуки выстукивают шаги громче, чем ее собственная речь. - Раздевайся полностью. - Говорит, не поворачиваясь больше.
Когда среди всего многообразия игрушек, лисица находит свою любимую, поворачивается, зажав плеть в руке. - Кроме того, что ты не имеешь права первым говорить, ты не имеешь права привлекать к себе ТАК много внимания в общих зонах. И сегодня, я расскажу, что с тобой могло случиться, не будь я так благосклонна. За что, кстати, не услышала даже "спасибо госпожа". - Памела пропускает "моя" нарочно, как бы давая понять: все, что сегодня произойдет исключительно урок, продиктованный ее великой благодетелью, но никак не желанием продолжить на постоянной основе. Все будет зависеть от того, действительно ли ворон быстро учится. Слова о первом разе совсем не впечатлили, ведь лиса не поверила. Слишком редко забредают новые люди, чтоб ей так быстро повезло встретить чистый лист именно сегодня.
- Можешь сказать что-то, если появились мысли, прежде, чем мы начнем урок. Потом я хочу, чтоб ты с тихой покорностью принимал мои усилия по твоему исправлению, открывая свой глупый клюв только когда я позволю.- Лисица все ближе, плетка с десятком тонких кожаных полосок, как спящее змеиное гнездо, слабо подрагивает и шелестит. Игриво касается бедра Памелы, словно норовит куснуть и саму женщину, но не решается, осознавая всю силу той, кто крепко сжимает рукоять орудия. Если бы ворон мог заглянуть под маску, увидел с какой мягкой улыбкой она сейчас к нему подходит, но в глазах нет и и намека на эту мягкость. Женщина уже давно научилась скрывать свои истинные эмоции и желания, и в данный момент она ликовала. Суть была не в том, чтобы причинить ворону боль, но чтобы он запомнил простой паттерн поведения. Чтобы он осознал - она никогда не испугается довести дело до конца, если будет видеть в этом смысл. Мысленно же, будто перед ней Джонатан, говорит: я делаю это не для тебя, а для себя. И даже за это, ты будешь благодарен.

Отредактировано Krzysztof Kopernik (2022-10-15 00:04:57)

ты влюбился в мои цветы, но не в мои корни,
и поэтому когда пришла осень, ты не знал, что делать.

На что мужчины не готовы были пойти, дабы угодить этим серо-зеленым глазам. Ради одной-единственной полуулыбки ярко-алых губ Памелы. Не раньше, но теперь она чувствовала женскую силу, разливающуюся по жилам жидким огнем. Через свой поцелуй, а порой даже одним лишь дыханием, в котором содержались любовные споры, женщина заставляла боготворить себя самым натуральным образом: через подношения. Теперь эти дары стали не фруктово-суповым набором, но дорогой техникой и редкими видами тварей эволюции. Доктор Айсли знала себе цену, но никак не могла совладать с аппетитами. Потому в шкафчиках пряталось еще масса всего, что использовалось редко, но на всякий случай держалось в поле доступа. В глубине души она очень гордилась собранной за такой короткий срок лабораторией, хоть и несколько ревностно относилась к своему пространству и уже как будто успела пожалеть, что впустила Крейна сюда. Потом, впрочем, вспоминала жуткий подвал Доктора и убеждала себя, что так будет лучше. Он ведь нужен ей куда больше, чем кажется на первый взгляд. И буря в душе на время утихала. Вместо нее на губах расцветала улыбка, говорящая только о том, что комплимент мужчины засчитан. На его предположение, Айви меняет улыбку на нечто более хищное - оскал, не свойственный цветам. - Не всегда, но это коммерческая тайна, - не станет же она рассказывать, как именно создает некоторых из своих детей, наделяя их не только смертоносностью, но и некоторыми повадками или свойствами животного мира. То, что она делает, любой уважающий себя ботаник сочтет извращением в крайней степени. Сама же Айви возомнила из себя Богиню нового тысячелетия, которая вправе творить любое бесчинство, какое ей только взбредет в голову. В голову приходили очень уникальные идеи, которые, впрочем, пока не имели шанса на размножение и оставались в ограниченном, иногда даже единственном, экземпляре. Какое время, такие и новые Боги. Какое время, такие и новые виды.
Крейн тонул в своих мыслях, Памела видела это, но не прерывала мыслей мужчины, выступая сейчас молчаливым соглядатаем. Пока выдалась такая возможность, она изучала его лицо, волосы, шею и даже кисти рук. Все прочее было скрыто одеждой. Даже шея показывалась не полностью, застегнутая на последнюю пуговицу рубашки. Он был весь запакован и закрыт, как подарок, найденный в начале декабря с пометкой “на Рождество”. Айви вскрыла бы его уже сейчас, разорвав бумагу - или ткань одежды - на конфетти. Не остановилась бы и пошла дальше, снимая слой за слоем, пока не оставила только голый скелет, не дойдя шага до мозга костей. Счастье в моменте. Час удовлетворения. А что потом? Она бы придумала новый план, один из которых закончился бы плачевно. Потому подарок остается не тронут и даже отложен на другой день. В память врезаются острые черты лица, острые слова и острые пальцы. Все это прошивает насквозь. Памела стоит, просматриваемая насквозь, как решето. - До свидания. - Отзывается, когда мужчина уже переступал порог лаборатории.
Встреча пронеслась сквозь нее, закрепляясь на подсознании тонкими нитями, протянутыми от его воли, к ее ощущениям. Тонкая паутинка растягивалась, но не рвалась. - До встречи. - Тише и как будто самой себе. В противовес его словам, женщина производит ревизию, и наводит порядок в оранжерее так, чтоб дети оказались как можно дальше от входа, отделенные от обычных растений неким пространством, рисуя этим пробелом невидимую черту. Спустя несколько часов, как будто осознает себя по локоть в земле, наводящей порядок уже даже не в лаборатории, но проходу к лаборатории в оранжерее, пересаживая наиболее опасные растения дальше от края. Вся оранжерея переняла некое сомнамбулическое состояние самой Айви, молчала. Обычно растения переговаривались друг с другом шелестом и всевозможным хрустом, треском, еле уловимым для человеческого уха, но Ядовитый Плющ слышала в этих звуках и разрозненные голоса, и разговоры, и песни. Жаль, Крейну никогда не услышать этого же. Думает даже с каким-то сожалением. Будто бы хочет приблизить его настолько тесно к своему миру, как никого прежде. Понимает это и пытается поспорить даже сама с собой, но не найдя достаточно аргументов, для чего вообще хочет показать ему мир, к которому мужчина не принадлежит, оставляет эту идею.

Не только руки полностью в земле, но и тонкое бежевое платье - все эти лепестки шелка и паутинка тюли. Айви отправляется принимать душ, заходя под струи воды не раздеваясь. Смывает вначале с кожи, после как будто отряхивает платье. Закрывает глаза и видит Доктора среди сине-зеленых елей и золотисто-оранжевых дубов. Его голова запрокинута, ясно-голубые глаза смотрят в серое небо, почти не моргая даже, несмотря на усиливающийся дождь. Айви тонет в бескрайнем небосводе его глаз. Пальцы же сами собой скользят по ногам вверх, задирая подол намокшего платья. Женщина представляет доктора опустившегося у ее ног на колени, прикоснувшегося к ее колену лицом, то ли в попытке поцеловать, то ли попросту согреться. Скользит носом от колена вверх, обжигает горячим дыханием внутреннюю сторону бедра, и останавливается поднявшись к самому верху, чтобы запрокинуть голову и поцеловать ее в возбужденную горошину клитора. И при этом его ясные глаза смотрят на нее, как тогда Крейн смотрел на него. Сама же Айви мутнеющим возбужденным взглядом уже почти не видит ничего…

Платье сушится на рейле, а Памела, зарывшаяся в лепестки цветка, так похожего на кровать, спит без сновидений. Прижимает к себе руки, в которых скомкано несколько лепестков, словно одеяло или чье-то плечо под щекой. Дышит тихо и ровно. Сама похожа на закрывшийся на ночь бутон. Ей спокойно в оранжерее, ставшей домом. Ей спокойно, ведь она не ждет гостей. Ей спокойно даже тогда, когда сама оранжерея наполняется звуками от подошв ботинок Крейна, проходящего по вчерашнему маршруту. В прорези от переплетений плюща, может заметить, как рыжий цвет волос приобретает красноватый оттенок, не контрастирующий, но гармонирующий с цветом постели Айви, которая так чудесно маскируется, что и не разобрать - кровать это или нечто невиданное ранее. Памела спит, пока гость вполне по-хозяйски заходит в лабораторию.
Женщина совсем не знает о том, что уже давно не одна, растения не тревожатся, но тихонько переговариваются, чувствуя в Крейне что-то от самой Айви. Потому не бьют тревогу. Памелу будят лучи солнца, проникающие сквозь мутное стекло потолка. Лилия раскрывается, чувствую пробуждение матери-природы. Айсли сонно переворачивается, впитывая всем голым телом солнечные лучи. Валяется какое-то время, прежде, чем выбраться из кровати. Ступает босыми ногами по мху, которым устлана вся спальня. Приводит в порядок волосы, выпивает первый стакан воды почти залпом и уже думает пойти как есть на кухню, как улавливает разговоры цветов. Они обсуждают гостей. Даже не одного Крейна. Потому вместо бенефиса в костюме Евы, женщина все же одевается в строгий наряд офисного планктона: юбка карандаш, заканчивающаяся чуть выше колен, и белую невесомую рубашку. Волосы собираются в высокий хвост. Если сверху надеть халат - можно работать. Она предполагает, что если Доктор привел первого подопытного, ей нужно будет все равно переодеваться в тот маскарадный костюм, который страшилкой гуляет по всему Готэму. В Ядовитого Плюща, забыв на время о Памеле Айсли.

Памеле не нужно краситься, потому собраться удается минут за пятнадцать. На выходе из спальни последний штрих: туфли на небольшом удобном каблуке. Утро - это жажда, потому перед тем, как отправиться в лабораторию, женщина держит путь в столовую, где и сталкивается в Крейном. Вначале только взглядом. Прежде, чем что-то сказать, проходит как будто вечность, в которой они изучают друг друга. Прежде, чем он задаст вопрос, а она улыбнется и ответит. Улыбка появится как-то сама собой. Потому что утро действительно - доброе. Потому что ей действительно очень нравится момент пробуждения. И потому что присутствие Крейна не новость, и даже не неприятный сюрприз. - Доброе утро. Не успели еще похозяйничать? - Спрашивает без укора, скорее с легким любопытством. Ей самой кофе без надобности, сколько бы ни заливала его в себя, если зима, то она будет спать на ходу в любом случае. Но чисто по вкусовым предпочтениям, что-то осталось от прежней Памелы. Потому и чай, и кофе стояли в одном из шкафов. - Не стесняйтесь в следующий раз посмотреть. Все стоит вот здесь, - подходит к столешнице с плитой и стучит длинным ногтем, настолько причудливым, что похож на коготь, по дверце, открывает и показывает выбор. С десяток разнообразных чаев и кофе два вида: зерна и растворимый. Чуть дальше за упаковками стоит ручная кофемолка и турка. Показывая все это добро Крейну, думает о том, что вечером придется срезать ногти. Как бы ей не нравилось, для работы в лаборатории нужно удобство. Вспоминая, как совсем недавно работала с ними, и почти содрогается. Возможно, будь одна, решила этот вопрос прямо сейчас, но при Крейне не хотелось. Он не должен думать, что она что-то делает для него. Пусть, и “для него” в разрезе исследований и собственного удобства.
- Здесь гости? - Переводя вопрос сразу в понятное русло - рабочее. Как будто напоминает, что они не ради утреннего кофе собрались. И пока Доктор готовит напиток так, как ему нравится, Памела наливает еще один стакан воды, достает из другого шкафчика мед из чайной розы: мягкий с приятным цветочным ароматом. Женщина мало ела и довольно редко, предпочитая растениям - мясо, как та же мухоловка. Но все же чаще питаясь только водой и достаточно калорийным медом. Ей нравился вкус сладости, а вот мясо, даже приготовленное, не вызывало такого восторга и принималось исключительно с целью не ослабеть. Рыба - усваивалась хуже мяса, почему Памела так и не разобралась.
Сегодня Крейн воспринимался иначе. Она перестала резаться о его черты лица и могла спокойно смотреть. Спрашивать и не пытаться угадать его мысли. Как будто успокоилась. Удовлетворила свою фантазию и отступила на время. Сидит напротив, положив ногу на ногу. Красиво так сидит, выражая спокойствие всем своим образом. Даже голос тих и вкрадчив: - опять кошмары? - Намекает на явный недосып мужчины. Учитывая, что уже почти восемь, а Джонатан успел прийти много раньше, да еще и с объектом для опытов, наталкивало на мысль, что ему не спалось от слова совсем. Само собой, что эти подробности никак не касались Памелы, но она как будто не могла не спросить.

[ х х х ]

Плетка была выбрана не случайно. С одной стороны - это как раз тот инструмент, который приносит боль по площади, с другой вряд ли оставит какие-то отметины на теле. Не привязывает к ней новым шрамом, но раздразнит и заставит думать о большем. Возможно, даже сожалеть, что у лисы так много терпения. Памела почти полностью представляла должную реакцию, не думая, что может в этом ошибаться слишком сильно. Начни она сразу с чего-то более опасного, тут же обесценила бы все следующие возможные встречи, задрав планку ощущений с первого же раза. Не исключено, что Зверинец уже давно должен был доплачивать Айви за ее сессии. Ведь кроме постоянных рабов, у нее случались единоразовые встречи с заезжими в Готэм. С фанатами. С обожателями. С фетишистами. Этими встречами раз в месяц-два она оплачивала себе все, что тянул из ее кармана Зверинец. Лиса ни за что не платила, предпочитая обменивать свое время с обожателями на их финансы, превращаясь практически в проститутку. Сама же называла это благотворительностью. Ее случайные сравнивали эти вечера с причащением, целуя не Святые Мощи, но Священные пальцы самой настоящей Богини.
Ворону повезло? Даже если не будет новой встречи он уже получил больше, чем многие, добивающиеся встречи с лисой месяцами. Звезды сошлись, или банальная случайность стала поводом для этой встречи, уже совсем не важно. Этот вечер запомнится обоим.
В тишине слышно, как сжимается слегка поскрипывая кожа перчаток, которые все еще на Айви. Она не любит прикасаться к чужой коже без защиты. Не любит непрошеных касаний к себе, потому только шея не защищена от внешнего мира. Даже кажущиеся голыми от колена ноги, на самом деле обернуты в тонкий прозрачный капрон, но понять это глазами невозможно - лишь прикосновением.

Пауза - разрешение высказаться - не осталось без внимания. Ворон оказался куда более благодарным, чем могло показаться на первый взгляд. Впрочем, лисицу не особо тронули его слова, но она их услышала и учла. Проверить - проверит, но позже. Для начала обещанный урок. - Быстро учишься... - В голосе слышна насмешка, как будто лиса не отвечала на слова ворона, но передразнивала его недавнюю реплику. Заминка перед первым ударом лишь из-за того, что взгляд оценил грудь мужчины, но все же для первого удара выбрала спину, посчитав, что переходить к более чувствительным зонам вот так сразу - лишнее. Первые три удара по нарастающей с перерывом в секунд пять раскрасили спину тонкими алыми полосками. Алый входил в контраст с белой кожей и выглядел вполне привлекательно для взгляда самой Памелы. Она представляла насколько температура его кожи отличается в местах соприкосновения с плеткой от тех мест, которые оставались в спокойствии. - Я не видела никогда, чтобы раб во всеуслышание выбирал себе хозяина. Но если б я не подошла, тебе бы здесь нечего было ловить ближайший месяц, если не дольше. Скорее всего, и этого было бы мало. Кроме отсутствия физического, следовало бы сменить еще и маску. Никому не хочется стать вторым в очереди. Хочешь получить желаемое - будь смиренным. - Наконец-то все слова-жемчужины водопадом посыпались изо рта лисицы. Падая не бисером на пол, но ударами на самого ворона. После трех ударов спины, такие же посыпались на живот и грудь птицы. Между ударами она говорила, смотря то на следы своей работы, то в его глаза, пытаясь понять, что именно чувствует ворон, как будто это важно. На самом же деле, как пиявка, питалась его эмоциями сама. Неосознанно, но решительно.
Лиса в принципе всегда была решительной, иногда поспешно, порой фатально, но в ее жизни не было как будто места реакции “замри” или “подумай”. Только действуй. Действуй. Действуй! - Я говорила встань на колени, а не сядь. - Это прозвучало, как начало второй главы урока. То, что первую мысль ворон усвоил, женщина даже не сомневалась. Именно потому и отвела на эту часть только для разогрева несколько ударов. Дождавшись исполнения своего приказа, произвела три легких, а после три сильных удара плетью по заду мужчины. Наблюдая в этот момент за руками и спиной. За сжимающимися мышцами на его теле. Реакции тела всегда говорили красноречивее слов. Памела считала, что умеет их распознавать и интерпретировать правильно и достоверно. - Приказы необходимо исполнять в точности с указаниям. Все мои слова - это не предложения хочу-делаю, не хочу - не делаю, но приказ к выполнению, и я не люблю повторять одно и тоже по-несколько раз. Туповатость - это порок. Мне казалось вороны умные птицы, не разочаровывай меня, показывая свою тупость. - После этого провела плетью от живота к паху, словно в попытке пощекотать или погладить. Дрожишь? Дрожи. Я хочу видеть в тебе мольбу. Взгляд неотрывно следил за реакциями его тела. После один хлесткий удар сверху над пахом и еще два ниже по ляжкам. - Все понятно?
Памела замирала и прислушивалась не слухом, но как будто всею душою. Ей действительно доставляло наслаждение сам процесс: взять чужую волю в кулак, и сдавить до белизны метафизических костяшек. Пусть этот ворон - совсем не Доктор Крейн, но ведь можно просто представить это. И наконец-то напомнить себе, что он не властен над той, которая сама прогибает под себя волю других. Напомнить себе, что в ее оранжерее - и тем более жизни - нет другого хозяина, кроме нее самой. Завтра, когда она вновь встретится с льдом его глаз, Доктор сможет рассмотреть в ней изменения, происходящие здесь и сейчас. Не рядом с Крейном, но с мыслями о нем.

Отредактировано Krzysztof Kopernik (2022-10-23 01:56:22)

В прошлой жизни, до того, как доктор Айсли стала Ядовитым Плющом и жизнь окрасилась новыми цветами, палитра реальности не бывала особенно разноцветной. Серая мышь проживала свою обыденную жизнь, зарывшись по уши в книги, учебу и исследования. Наделяла людей совершенно недостойных большей значимостью, чем следовало. Чем это все закончилось видно невооруженным взглядом. Может поэтому сейчас так странно обнаружить себя в обстановке домашнего уюта с человеком как будто правильным и занявшим свое место, но в тоже время совершенно незнакомым и неожиданным. Памела не выбирала людей, которые окружали ее в прошлом, доктора Крейна выбрала тоже не она, но признаться себе в том, что это его выбор слишком сложно и страшно. Потому вместо мнимого спокойствия, показной расслабленности, внутри все еще шла война. Сколько нужно времени, чтобы привыкнуть и смириться?..
Здесь и сейчас Айви неожиданно ощутила большую уверенность, чем, например, вчера. Доктор Крейн как будто сделал несколько шагов назад, в то время, когда сама женщина держала прежний темп и от того в спарринге сумела продвинуться на несколько шагов вперед, не ощутив никакого сопротивления. Как будто сама же спешила в ловушку. Остановись. Прислушайся. Не закрывающийся ли замок щелчком отзывается где-то на фоне? - Не знаю, что у вас там за вторая жизнь, но сделайте нам одолжение - спите крепче. - Слова вырастали между ними, словно стволы деревьев, неожиданно образуя темную рощу. Между ними лишь силуэты, но вот выражения лиц уже не рассмотреть. Чувства прячутся за толстыми стволами и в раскидистых кронах. Прятки, в которых не так то просто словить за руку, если цель - не попасться. Айви предпочитала не играть в поддавки с тем, кого считала равным... или даже выше.

Памела поднимает взгляд на Крейна, не понимая действительно ли интересно, или обычная - свойственная ему - вежливость. Если достаточно долго не отводить взгляд, можно понять, что и сам Доктор это лишь плесень и липовый мед. Его также можно есть по утрам ложками, запивая водой и пропуская мимо все слова, значащие меньше утренней росы. Сладкий, липкий, тягучий. - Я всегда хорошо сплю. - Констатирует, как отрезает дальнейшее обсуждение, чтобы через несколько секунд добавить: - хотите понаблюдать? - После - торжествующе улыбнуться - будто бы подловила на чем-то. Била наугад, но как будто точно зная, что он уже все это делал. Пожалуй, утро становилось только лучше. Улыбка растеклась до того широко, что заблестела белыми зубами, странно, что не клацнула у самого уха, откусывая кусок от самого Крейна, проверяя - из плоти ли?

В лаборатории от прежнего озорства в Памеле не остается и следа. Теперь она сущность - даже не человек - оплетенная лозой и диковинными цветами, как одеждой. Если доктор Крейн и представлял ее без одежды, то даже до этого облика - не дошел бы. Тонкая ткань легкого костюма, который все же прятался под лозой и листвой почти не читался на коже. Телесного цвета, он полностью сливался с телом, защищал и при этом не сковывал движений. - Я предпочитаю well done, - шутит, но не шутит. Впрочем, от сырого мяса ей плохо не станет, а вот наблюдателю - вполне. - Как думаете, его вывернет? - Спрашивает не из любопытства, а из желания не запачкаться содержимым желудка этого спортсмена. Такие обычно завтракают после пробежки, но вдруг он еще и извращенец.
Памеле интересно посмотреть, как это все работает. Неужели можно навеять страх также легко, как и влюбленность? Только ее пыльцы надолго не хватало, а потому постоянно приходилось обновлять, удерживая жертву поблизости, как пуфик у ног. Если у Крейна получится, может поможет усовершенствовать и любовное - на самом же деле полный контроль разума - растянуть во времени. Пусть не года, но хотя бы недели, а не как сейчас - дни, а в некоторых случаях вообще часы.
Мухоловки, расставленные по бокам, как будто в полудреме - то ли спят, то ли медитируют - раскачиваются на своих стеблях, словно укачивая младенца. Ни ветерка… декорации готовы, осталось взять в руки реквизит и сыграть лучшую роль. Дети оживают даже не от запаха плоти, но от нетерпения, которое волнами исходит от самой Айви. В ней нет той злости, которая обуяла при встрече с Доктором, но даже фарса в данных условиях хватит.
Когти в кусок мяса, следом - зубы. Мухоловки пожирают плоть с не наигранным воодушевлением, чего не скажешь об Айви. Впрочем, отвращение так легко спутать с ненавистью и яростью. В глазах как будто бы пылает огонь. Взгляд направлен только на подопытного, будто в помещении нет больше никого, кроме них двоих. Забыла все и всех, напрочь потеряв из вида Крейна. В ней - взрываются самые настоящие вулканы.

[х х х]
Мои ладони расскажут, но я читать не желаю.
И не смотря сколько денег, комфорт надоедает.
И мы опять унываем, подавай нам другое.
Человек недоделан, но может в этом весь кайф?

Кардинальное изменение в поведении ворона, несомненно, льстил. Как будто из всех десятков разных троп, лисица подобрала нужную с первой попытки. Те несмелые и осторожные шаги, сделанные на ощупь, с каждым мигом становились все более осмысленными. Женщина поднимает за подбородок его лицо, клюв высоко задирается вверх. Взгляд его глаз совсем не фокусируется, выдавая огромное возбуждение, которое передается и ей самой. - Ползи. - Отпускает и идет к кровати, разрешая последовать за ней. Садится на край, выставляет вперед ботинок: - разуй меня, а после покажи моим ступням, насколько услужливым ты можешь быть. Если мне понравится, я разрешу тебе потеребить твой стручок секунд двадцать. - Лисица говорит это с насмешкой и пренебрежением в голосе, словно еще ниже загоняя мужское эго в капкан противоречий. Приравнивая его к существу, влекомому лишь желаниям плоти. Невыносимость быть кем-то цельным и необходимым. Быть кем-то. Айви запрещает ему это. Отказывает, опираясь на свои желания и необходимость доказать себе, что тот же Крейн вряд ли чем-то отличается от ворона. Мужская натура умещается в яйцах и члене, в эго раздутом и достаточно часто не подкрепленном при этом ничем больше. Что один, что другой пытаются утолить свои инстинкты, испытать наслаждение, но оба нуждаются в ней больше, чем могут признаться в этом себе, что уж говорить о ней самой. Ворон более честен, Крейн же водит с ней игру. Памела не верит ни одному, но ворону при этом позволяет больше, как будто маска на лице способна защитить ее от боли и разочарования.
Туфли вымыты и натерты до блеска с такой силой, что у ворона есть шанс увидеть себя в отражении. Сами ноги оплетает тонкий капрон, держащийся за пояс тонкими подтяжками. Прежде, чем пальцы или губы ворона до этого дойдут, ему стоит уделить достаточно внимания ступеням лисицы. Женщине интересно посмотреть насколько развита в неожиданном госте брезгливость и действительно ли он готов на все или слова будут расходиться с делом. Полностью сосредотачиваясь на ощущениях здесь и сейчас, так тяжело держать в голове образ Крейна, вплетая его в ворона, будто создавая допельгангера но вполне реального и осязаемого. Примерит ли ворон образ, который принесла для него лиса?
Плеть не скрылась далеко - все так же ручка в руке, а кожаная тесьма спадает с края кровати, готовая сорваться и нанести удар в любой момент неповиновения. Как будто Айви всегда готова защищаться, будь то униженный ворон или заносчивый Доктор. Иногда женщине казалось, что она готова вновь довериться кому-то. Разрешить, чтоб ее сломали и растерли в труху… но после Памела приходит в себя и заковывает тело и разум в броню, не подпуская близко никого, кто бы мог ранить.

[х х х]
Ты - моя слабость, последняя слабость, сладость.

Утонув в собственных переживаниях, Айви совсем потеряла бдительность, проморгала насколько быстро Крейн втерся в доверие ее созданиям. Борясь с чувством потери контроля чисто на человеческом уровне забыла, что на самом деле она не человек и ответственна уже давно не только за себя. Поздно было учить детей границам и частичному доверию, ведь момент был упущен сразу, а теперь лишь прямая угроза для Памелы могла отрезвить их. Тем не менее, женщина продолжала не замечать отношения собственных детей к этому странному человеку. Странному, потому что непонятному чуть больше, чем полностью. Еще сама Памела не разобралась в нем и своем отношении к нему, как будто робея каждый раз в его присутствии. После же, ловя себя за эти минуты слабости, возводила барьеры: то взглядом, то словами, то тоном речи, то расстоянием.
Ночь накануне подарила не только новую игрушку, но и вытрясла из головы те проблемы, которые никак не хотели разрешаться сами собой. Открыла глаза Памеле на собственные страхи и позволила почувствовать себя более твердо на своих двоих. Граница между Крейном и ею стала более осязаема. Потому сегодня барьером выступали не привычные перчатки на тонких запястьях, но внутренняя мелодия, заигравшая громче и четче.
Сегодня Крейн не спешил, как он любил по своему обыкновению приходить раньше, чем просыпалась Айви. Женщина даже подумала, что не стоит его в принципе ожидать, потому занялась оранжереей, на которую теперь оставалось куда меньше времени, чем раньше. Цветы требовали внимания и заботы, она же, утонув в чужой воле, так мало теперь тратила себя на все прочее.

Впрочем, Памела ошиблась и не успела пощебетать даже с розовым кустом о том, какой негодяй плющ разросся по веткам вверх, хотя ему было отведено совсем иное место, женщина разглядела сквозь стеклянные стены приближающиеся фигуры. Ей очень не понравилось то, что она видела. Договора о детях не было, пока не разберут на составные и молекулы взрослых, с чем явно еще не преуспели должным образом. Потому наблюдать в ней покорности в этом вопросе ждать не стоило. С другой стороны, она и не собиралась быть категоричной с порога и пугать ребенка ссорой между ними.
Место недовольства заняла улыбка, когда малышка переступила порог оранжереи. - Привет, малышка, как ты оказалась здесь? Ты, явно, замерзла, идем угощу тебя чаем. - Ребенок, даже не подозревающий об опасности, пошел чуть вперед, любуясь цветами, которые переносили ее в самое настоящее лето. Убедившись, что девочка отошла как можно дальше, говорит достаточно тихо Крейну: - ты с ума сошел? Не говори, что ты выкрал ее в парке. Здесь скоро будет куча копов. - Сама не заметила, как перешла на “ты”, обращаясь все эти дни неизменно на “вы”. Задора Доктора она явно не разделяла. - Я не хочу рисковать этим местом в угоду твоим амбициям. Мы должны быть осторожными. - Поделилась своими мыслями вслух, и стала ждать, что Доктор поймет ее и поддержит. Ей нужно было его одобрение. Удивительно, но даже в такой четкой позицией голос звучал не требовательно, а лишь как будто рассуждал и предлагал. Предлагала и ждала, что его рука ляжет на голову и погладит - не Дороти здесь маленькая девочка, а сама Айви... верно?
Удивительно, что при всем своем недовольстве, не говорит срочно отправлять малышку обратно. Только вздохнет и молча выслушает что же хочет сделать Доктор, единственное, она не понимает, какая же роль отведена ей. Пугать еще и ребенка? Чайник терпения внутри потихоньку закипал, но Памела не давала эмоциям верх.

Время, проведенное в лаборатории, явно играло на руку Крейну. Каким-то невиданным образом он захватывал здесь все больше и больше власти, причем сама Айсли даже не обращала на это внимание, как будто разрешая ему. На самом же деле, даже не воспринимая исходящие от его действий возможные последствия. Как будто все так, как должно. Стоило бы напрячься уже сейчас и напомнить, кто здесь хозяин на самом деле. Вместо этого Памела следит взглядом за ребенком, забавляющимся с цветами. - Что ты задумал? Главное, сколько для этого нужно времени? - Конечно, она поняла, что мужчину обуял интерес определенного толка, но неужели это так важно сделать именно сейчас?

Когда чай готов, Дороти радостно скачет к столу, в то время, как сама Айви становится словно грозовая туча - все мрачнее. Помешав ложкой воду с медом, пропускает все комплименты мимо ушей, будто кидая их в чашку, как нежеланных котят. Спросить? Запретить? Выгнать его? Эмоции и неприятие переполняют женщину с головой, но она держится из последних сил, пока не решается к действию. Поднимается со стула, подходит к сидящему мужчине и садится на его ногу без разрешения, упираясь своими коленями в его вторую. Так, словно делала это постоянно. Впрочем во взгляде явно читалось, что он коснуться ее не имеет права. Взгляд прямой и твердый, но в голосе той твердости совсем нет: - тебе обязательно это все сейчас? - Видно, что она пребывает в сомнениях, да укутана в них так сильно, что и непонятно готова упираться или поддастся его желанию, услышав, что так нужно именно сейчас и никогда иначе. Айви не касалась Крейна и пальцем, но взгляд держал с такой силой, запрещая мужчине уйти от ответа. Отвести сейчас глаза для мужчины - означало бы проиграть, как и не ответить вовсе.
Памеле достаточно коснуться Джонатана, чтобы он потерял голову, но это не интересно. А вот так, показывая свои сомнения, и будто бы требуя от него ответа не на вопрос что он хочет сделать, а для чего ему это именно сейчас - куда больше смысла для самой Айви. Женщина не сомневалась в его уме, но подвергала сомнениям правильность выбранного момента, слегка играя на его самолюбии. Памела не смела просить и не собиралась предлагать, но требовала, чтобы он взял то, что хочет, иначе как ей видеть в нем тот нерушимый образ, которым она уже успела наделить Доктора Крейна, даже не поставив его в известность.

Отредактировано Krzysztof Kopernik (2023-01-01 21:06:44)

болью болен то ли ад, то ли проклятый рай
внутри удерживая пламя, да сердце дотла
молил до истомы
♫ Не сойти с ума (feat. TMNV) R.A.SVET
Когда-то давно Памела смущалась от любого взгляда хоть сколько-то раздевающего ее. Как будто зарыться в старых умных книжках и выставить множество кордонов на личных границах - единственный выход. Потом случился он, человек - нет, мужчина - сломавший ее полностью. Показал, что такое прикосновения и нагота. Дал почувствовать любовь на вкус, а после - боль всего тела вдоль. От предательства, смерти и перерождения. Возможно, Айви стоило бы поблагодарить его за себя новую и забыть. Забрать то единственно лучшее, что можно было, оставив неприятные воспоминания позади. Женщина не смогла, зато научилась строить вокруг не стены, но лабиринты, заводя в них мужчин, и оставляя там. Кого-то определяя на корм, кого-то на эксперименты, кого-то оставляя ради развлечения и только. Главное, не подпускать ближе и не делать из этого "ничего серьезного", как бы ни было тяжело. Как бы ни хотелось почувствовать себя защищенной за счет кого-то. Все это иллюзия, а в них тонуть больше ой как не хотелось.
Смотря на ворона сейчас, будто бы для самой себя пыталась понять, что он тут делает и насколько близко готова подпустить. Жаль, нельзя увидеть его эмоции, но тело говорит вполне выразительно. То, как аккуратно снимает обувь, как берет в ладони ее ноги за ступни. Какая же внутренняя борьба сейчас творится в его голове? Можно было спросить, но лисица молчит, позволяя ему делать все самому и так, как он это себе представляет. Сравнивая, так ли представляет все себе сама. В копилке ее рабов были разные звери, и поступали они отличаясь друг от друга в мелочах.
Ворон ведет себя вполне скромно, учитывая, что опытные рабы начали бы с вылизывания самой обуви, а только потом - принялись бы снимать. Впрочем, может ворону от нее нужна была лишь боль: удары плетью да кнутом, а все прочее - досадная необходимость в услужении. Лиса не против, пока он в своих действиях идет в точности с ее приказами. И, конечно же, Айви было плевать на то нравится ворону что-то или нет. Он здесь для того, чтоб нравилось ей, не так ли?
Раб аккуратен и педантичен. Ворон - оловянный солдатик. Она же пламя, которое размягчит, а после - оплавит так, что на паркете останется лишь пятно серебристого металла. И пара перьев.
Поцелуи на щиколотках остаются лишь дуновением тепла, будто и не было их. Будто ворон шумно выдохнул, в желании кашлянуть, но подавился им, или собственным языком или какими-то пошлыми мыслями, неожиданно зародившимися в его голове. Чего-чего, а мысли читать Памела точно не умела, да и не пыталась изображать из себя ясновидящую. Если ей понравится ворон, то он сам все расскажет - рано или поздно.

Если бы это было не знакомство и обещанный урок, лисица откинулась бы на кровати, поставила одну ногу на плечо ворону, разрешая ласкать вторую ступню. Если бы это была одна из частых встреч, ворон бы сам знал как нравится и как не нравится госпоже. Ей оставалось бы просто лечь, закрыть глаза и разрешить ему все сделать самому. Но сегодня Памела этого сделать не могла, потому сидела на диване хоть и притворно-расслабленно, бесстыдно открывшись перед мужчиной, запуская его между своих ног, но все же внимательно следила. А когда прикрывала глаза, явно представляла внизу другого. Даже маска из вороньего пера не мешала женщине видеть лицо Крейна, ведь все эти точные прикосновения: хоть пальцами массажируя, хоть губами - целуя, ворон вел себя так, как поступил бы Доктор. Так кажется Памеле. Это несколько даже забавляло и позволяло произвести некоторую подмену. Главное - не смотреть в глаза, они разительно отличались, потому имели свойство возвращать лисицу в реальность, в которой ее ступней касался кто-то другой, но не он.
Поцелуи переходящие в укусы, а потом и в откровенное облизывание. С каждой минутой, с каждым не высказанным "стоп", ворон все больше наглеет и разгорается в своем желании если не откусить кусочек, то пометить своей слюной всю и полностью. Памела становится мокрой не только на ступнях. Ерзает, подаваясь немного вперед. Нетерпеливая, даже сейчас не понимает насколько готова растянуть подобную игру. Ей нравится все, что происходит, больше того, возбуждение зарождается от всех этих прикосновений-ласк. Разрастается и скручивается тугим жгутом внутри живота. Она превращается уже даже не в себя, а в арфу, каждая струна которой звучит по особенному. Главное правильно задеть, прижать, коснуться. Ворону еще предстоит в этом разобраться, пока же игра получается нескладной и дерганной. Далекой от симфонии мастера.
Отдельных усилий стоит не взорваться криком. Не выдохнуть громче. Не сжаться от пробегающих мурашек. Остаться в этой вселенной, четко ловя происходящее в клетку с тигром. В◌́рона, да к тигру. Как бы удержаться, да не направить его голову за волосы - выше. Как бы удержаться и не запустить руку под платье, распаляя себя только больше. В этой игре одно правило: не забывать, кто главный. Памела отказывает себе ради того, чтобы не потерять контроль слишком рано. Тот контроль, который засел в ее голове.

Садится удобнее, ступней надавливает на грудь мужчины, заставляя его слегка отстраниться. Смотрит в глаза, несколько секунд, чтобы заставить сконцентрироваться на себе. Скользит по обнаженному торсу пальцами ступни, останавливается, надавив на корень возбужденного члена. Наступает всей ступней, оттягивая ее вниз, перебирает пальцами, будто в попытке обхватить ими, но куда уж. При всем желании - этого не сделать. Но оно и не нужно, Памела лишь следит за реакцией его члена на свои прикосновения. В лице при этом не меняется, хоть под маской и не видно. Не отрывает взгляд от своей игры.
Скользит пальцами вдоль, все также держа возбужденный член оттянутым вниз до упора. Останавливается, когда головка члена начинает упираться в подъем стопы. Надавливает, вжимая ее, чувствует выступившую влагу смазки. Чувствует возбуждение мужчины, как свое. Или это только ее?
Отпускает, чтобы уже другой ступней прикоснуться к яйцам, ловя их на пальцы сверху. Двигает ступней так, будто пытаясь подкинуть мошонку вверх, как мешочек, измеряя вес. Наигравшись, ведет пальцами по члену вверх, уже с нижней стороны. Доходит до головки, и вновь оттягивает член вниз, пока он не выскакивает из-под ноги и со шлепком не ударяется о живот ворона. Наигравшись, лисица возвращает ступни на его грудь.

- Разрешаю, - после долгой паузы и взгляда в глаза, все же подает голос. Звучит хрипловато, будто горло пересохло. Совладать с собой получается, но лисица вполне четко понимает, что хочет идти дальше. Узнать больше. Позволить ему столько, сколько никогда не разрешила бы Крейну. Как будто разрешая ворону, позволяет себе оказаться слабой. Несмотря на мнимую власть, сейчас происходит то, чего хочется ворону... а ей - жарко, возбуждающе и волнительно. Будь на месте незнакомца Крейн, ко всем этим чувствам примешался бы еще и страх.
Сейчас же страха нет.
Время замедлило свой ход.
Лисица подается еще чуть-чуть вперед, замирая на самом краю кровати. Взгляд сосредоточен, дыхание утрачивает свой привычный ритм. Что поделать, если ей все это нравится?

как бы не сойти с ума в этой комнате
как бы не сойти с ума в полной темноте
кутается в волосах больной голос мой

Памеле никогда не нравилась кровь и разодранные мухоловками тела. Когда подопытные окончательно слетали с катушек, доктор Айсли обычно оставляла мухоловок на Крэйна и выходила из лаборатории. Все это казалось ей отвратительным и неправильным - поощрять в детях жестокость. Как будто следуя поговорке: чего мама не видит, то маму не обидит. Как оказалось, Крэйн - это та самая плохая компания, о которой обычно предупреждают все родители. Айсли добровольно посылала детей на это, делая вид, что ничего не происходит.
Работа идет, но какой ценой?
Памела теряет счет дням, после встречи с вороном становясь более уверенной с Крейном, и при этом неосознанно возвращаясь к необходимости второй встречи. Первая закончилась будто бы на многоточии. Многообещающем таком многоточии. Вот только в клетке должен быть Джонатан. Вместо этого, он увлеченно ставит свои эксперименты, оккупируя все больше и больше пространства, изучив сад, казалось, не хуже ее самой и при этом ни разу не попавшись под переменчивый и капризный нрав каждого из здешних обитателей. Женщине невдомек, как так вышло и насколько то все опасно для нее самой. Легкомысленно считая, что ее сад никогда не повернется против нее, как бы Крейн не влился в местный ход вещей. Он все равно останется чужим.

Глаза расширяются, будто бы только сейчас до Айсли доходит, что "Дороти" здесь не на день. - Нет уж, заберешь ее в свой сырой подвал? Чтобы она там подцепила воспаление легких или чего похуже? - Она говорит тихо, и по интонации - не вникая в суть слов - никогда не догадаешься, что это почти конфликт. Для полноценного все же не хватает эмоциональной подоплеки. Пока же в ее словах читается возмущение только смысловое. - Если она не на один день, я оставлю ее у себя. - Хотелось добавить что-то похожее на: "но пусть только волос упадет с ее головы, и я тебя съем". Остается за кадром. В глубине глаз, и напряженных сцепленных пальцах. Ребенку таких тонкостей не заметить, а Крейну - не пропустить.
Пока Доктор размышляет о полиции, Джокере, Бэтмене и мафии, Айви все больше и больше расплывается в улыбке, как будто придумала шутку, с которой сама уже успела посмеяться и осталось ее только озвучить, вызвав в самом мужчине скорее раздражение или непонимание, чем схожие ей реакции. - А знаешь, папочка, пусть будет как ты хочешь. - Памела даже не скрывала насмешку в интонации. Очередная попытка - не задеть - но показать, что он слишком плохо разбирается в жизни. Ребенок в доме - это не растение в горшке, он не всегда будет тихим и стоять, где поставили. И уж тем более, делать то, что хочет Крейн. Айви это понимала, а вот понимал ли это Доктор - большой вопрос.

Не только дети ведут себя совершенно бесконтрольно, Памела - тоже один из ярчайших представителей бури, заточенной в бутылке. Пока Доктор наивно указывает ей на свободу: от его коленей, от его близкого присутствия, от его тепла и ровного дыхания, - сама же Айсли сдерживает порыв схватить его подбородок, заставляя смотреть на нее не отводя взгляда, чтобы сказать: - Глинда сама решит, когда хватит. Не хватает и не говорит, но сидит не двигаясь на десять секунд дольше, чем собиралась. После встает, и констатирует: - пойду обустрою детскую, раз у нас гости. - На самом деле не хочет смотреть на первый эксперимент. Опыты над детьми, как и над ее растениями - задевают за живое. Как первое, так и второе женщина пытается на замечать.
Сама Памела пока не понимает, как относиться к происходящему. С одной стороны понимает необходимость и такого эксперимента, с другой - еле сдерживает поднимающуюся бурю сопротивления в душе. - У нас сегодня только она? - Спрашивает, обернувшись на пороге. В голосе слышна дрожь. Это не остается незамеченным даже для самой женщины. Потому следующей фразе придает уже более расслабленное произношение. - Если буду нужна - зови. - Крейну и тут же девочке: - поиграй пока с Пугалом, а я подготовлю для тебя кровать из цветов. Тебе нравятся цветы, малышка? - Улыбается, подмигивает, получая утвердительный кивок, и тут же уходит, будто бы растворяясь в цветах.

Разделяет собственную спальню плющом, огораживает растущую кровать-пион. Цветок, чем-то похожий на ее кровать-лилию, только цвет нежно-розовый и лепестки не такие широкие. Импровизированная кроватка растет быстро, не вырастает мгновенно, но к вечеру - точно зацветет. Если лилия нежно обнимает, но не в состоянии приковать к себе, но пион создан для того, чтобы спеленать ребенка и не позволить ему выбраться из растения, пока того не пожелает Айви. Так можно будет избежать массы проблем и главное, обезопасить от опасной оранжереи саму Дороти.
Пока комната изменяется, Айви совершенно потерянно опускается на лилию, нежно проводит по лепесткам рукой, думая о словах Крена. Хоть в тот момент женщина и не подала виду, но сейчас, оставшись одной, все же пришлось задуматься, как она относится к тому, что он наблюдал за ней спящей. Да и наблюдал ли? Может, лишь взглянул украдкой? Хотела бы, чтобы смотрел или наоборот ее это пугало?
Сама не замечает, как оказывается в позе один в один, как в ночь накануне: замирает на самом краю, при этом опираясь лишь на пальчики. Ладонь ложится на колено, медленно по ноге скользит вверх, задирая подол платья. Нет, не вспоминает ночь, но представляет, будто собственный палец - нос Крейна. Останавливается только на кромке белья, борясь с желанием запустить пальцы под него. Напоминание о ребенке заставляет прекратить распалять себя. Поправляет платье, откидывается на лилию, громко выдыхая. Разводит руки, закрывает глаза: - ты приносишь мне одну головную боль, Доктор Крейн, - шепчет, понимая, что не только боль.

Отредактировано Krzysztof Kopernik (2023-01-03 19:36:23)