Вещи из рюкзака рассыпаются по полу, и Ло наблюдает за этим со смиренной обреченностью, даже будто моргая в замедлении. Шоколадный батончик заваливается под стул — это практически ее ужин, потому что не собирается возвращаться домой, пока не закроется библиотека. Джек громко ржет, пиная цветную ручку, выпавшую из пенала — ярко-зеленую, с блестками. Этот набор ей подарили Ма и Па: владельцы небольшого магазинчика со всякой мелочью в соседнем квартале, где она подрабатывает несколько дней в неделю [ а по выходным помогает в домашней пиццерии Фостеров ]. Ручки красивые, а теперь лежат под ногами у Джека и его дружков-подпевал. На одну он даже наступает, угрожая раздавить. На розовую. За ручки обидно: старается выделять ими только самое важное, чтобы как можно дольше пользоваться. Если их сломают, то расстроится, но смотрит все также в пол, не поднимая глаз. Отец не любит, когда она смотрит в глаза, и быстрее успокаивается, когда молчаливо терпит и не перечит. И когда возражает. Джек же наоборот будто ждет ее внимания, потому что толкает ее в плечо, совершенно неудачно именно в то, которым вчера ударилась о косяк, попавшись под горячую руку. Тихо шипит сквозь зубы, отступая назад и прижимая к плечу ладонь. Синяка не видно под обычной черной футболкой. На ней никогда не видно синяков — она старается. Парта упирается в задницу [ у нее удобное место у окна — самое последнее в ряду ], и Ло все-таки поднимает голову, не понимая, чего он опять к ней прицепился.

— Отстань, пожалуйста, — тихо произносит, поджимая губы. У нее хриплый голос, будто вечно простужена: связки так и не восстановились полностью после болезни. И от этого голос слышен плохо, но Джек все равно понимает. Ржет в ответ, а Майк и Стив на заднем плане ржут тоже, подобно эхо. Остальным одноклассникам нет никакого дела до того, что происходит: максимум смотрят с ленивым интересом. Эти придирки в последнее время происходят все чаще, а потому уже воспринимаются, как данность. Да и Ло задирать скучно: только стоит да смотрит взглядом случайно выбежавшего на дорогу олененка.

— Да ладно тебе, Ло-о-о, — тянет гласную, как издевается, и улыбается широко, демонстрируя зубы. Руки вальяжно засунуты в карманы джинс. Джек — хозяин положения и задает тон происходящему, о чем отлично осведомлен. Ло в курсе этого тоже, а потому ждет, если не пока тому надоест, то, по крайней мере, пока не начнется урок. У них должна быть история. Учебник для нее тоже лежит на полу. Вместе с тетрадками и мелочью вроде ключей и книги Бронте из библиотеки. Ей в последнее время нравятся классические любовные романы: она все-таки подросток. — Я просто хочу поговорить. Мы что, не можем поговорить? — пожимает плечами, озираясь на своих дружков. Те поддакивают. Ло убирает белокурую прядь за ухо: Джек и без того постоянно доставал, а едва решила сменить цвет волос на блонд [ просто так захотелось, словно это поможет изменить ее жизнь ], так стал дразниться чаще.

— Можем, — кивает послушно, снова сосредотачиваясь на розовой ручке под его ногой. Это самый любимый цвет в коллекции: пишет ярко и так сочно, что почти им не пользуется. Там больше всего пасты. — Но для этого не обязательно разбрасывать мои вещи, — прикусывает нижнюю губу и дергается, как от удара, когда Джек ручку все-таки давит. Хрустит пластик. Ей уже почти не обидно, когда ее обзывают нищей, когда отец называет убийцей, но из-за какой-то дурацкой ручки практически готова заплакать.

— Я сам решу, что мне делать, Ло-о-о, — снова тянет ее имя, и она кивает. Скоро же должен начаться урок? Он отстанет хотя бы на это время. — Что? Думаешь, я слишком хорош, чтобы говорить со мной? Или все мы? Вечно сидишь в углу, книжки свои читаешь, — он пинает раздраженно томик Бронте, и Ло тут же садится на корточки, чтобы тот поднять и прижать к груди.

— Это библиотечная! — возмущенно восклицает от такой несправедливости. Мисс Купер и так достаточно добра, позволяя ей постоянно сидеть в библиотеке и давая доступ ко всем книжкам, чтобы смела возвращать те в плохом виде.

— О, так вот что нужно, чтобы ты голос подала? — Джек откровенно радуется. — Или лучше это? — под ногой хрустит еще одна ручка — теперь желтая. Ло вздрагивает: хруст пластика мерзкий, бьющий по ушам. — Что ты делаешь сегодня вечером, Ло-о-о?

— Домашнее задание, — скупо отвечает, начиная осторожно подтягивать к себе остальные ручки, чтобы хотя бы их спасти от экзекуции, но Джек хватает ее за плечи и дергает наверх. Ло тихо пищит, хотя и не дергается, продолжая прижимать к себе книгу. Теперь его лицо слишком близко, и ей страшно. Джек ухмыляется.

— Ты всегда такая идиотка? Или прикидываешься? — спрашивает пугающе тихо, и Ло сглатывает гулко. Пытается отшатнуться, но пальцы давят сильнее — прямо по синяку, и это так больно, что закусывает губу практически до крови.

— Можно я просто соберу свои вещи? Скоро урок, — беспомощно произносит, зная, что ей никто не поможет — бесполезно даже оборачиваться на одноклассников. Кто решит вдруг помочь, с Джеком связываться точно не станет.

— Сначала ответь на вопрос. Идиотка, или прикидываешься? — Джек улыбается, словно вот-вот откусит голову и продолжает держать за плечи.

Отредактировано Rebecca Moreau (2022-09-19 18:27:42)

Джек не отпустит — знает это, как и то, что отец снова напьется, едва вернется домой. А может вернется пьяным. Сжимается под внимательным и любопытным взглядом. Звенит звонок, оповещающий о начале урока, но Джек не отпускает. Учитель, которого должны были найти на замену их историчке, уставшей от преподавания и решившей устроить свое путешествие в стиле “Ешь. Молись. Люби”, видимо, не торопится, и Ло судорожно сглатывает. Ну какого черта достает именно ее? Вырваться, впрочем, не пытается: если дергаться, жесткие пальцы снова вдавятся в синяк на плече, а ей не хочется усиливать боль. Ей и без того боли, вроде как хватает, даже если терпит ту молча. Внезапный свист заставляет буквально подпрыгнуть: громкие и резкие звуки выбивают из колеи, отчего мозг будто перезагружается. Новый учитель оказывается молодым, но ей как-то стыдно на него смотреть, а потому прижимает книжку к груди ближе, когда Джек все-таки отпускает, пусть и с крайне недовольным видом. Его взгляд буквально обещает продолжение разговора после урока. Или после всех уроков, если вдруг ему будет недостаточно.

Джек ерепенится, отказываясь поднимать разбросанные вещи, потому что это ему не по статусу, в отличие от буллинга, но учитель делает это сам, потому что Ло никак не может заставить себя выйти из ступора. И, поскольку все равно смотрит вниз, а мужчина сидит на корточках перед ней, успевает рассмотреть аккуратной формы бритый череп и закатанные рукава рубашки. И как-то неловко краснеет, когда ее вещи оказываются на парте. И кивает в знак благодарности робко, продолжая закусывать нижнюю губу, словно если отпустит, то непременно расплачется. На самом-то деле нет: отец давно приучил к тому, что плакать нельзя. Даже хныкать нельзя. У него довольно доходчивая манера обучения. Знания буквально заносятся напрямую в голову.

Пока учитель представляется, она быстро скидывает лишние вещи в рюкзак, поднимает из-под стула батончик, а заодно сгребает с пола поломанные ручки. У нее совсем немного трясутся руки, а движения хаотичные, но заканчивает до того, как начинается, собственно, новая тема. Ей обычно нравится история, хотя сейчас внимание занимает треснувший пластиковый корпус ручек: пасты целы, а это значит, что можно их будет вставить в другие. Или попробовать замотать скотчем. Да, сначала сделает так. Потом посмотрит. Тут же вспоминает, что, вроде как, у них начался урок, и поломанные части своего сокровища сгребает в пенал, поднимая голову на мистера Вайсса — несмотря на суматошность при сборе вещей, услышала имя. Фамилия у него красивая и звучная. А еще точно такая же, как у их директрисы. Девчонки перед ней уже шушукаются, явно обсуждая его фигуру. Обычное дело. С Ло никто не сплетничает, не перекидывается записками, и она старается сосредоточиться на теме урока. У нее даже красивая тетрадка: с бабочками на обложке, и пишет туда мелким убористым почерком, тоже экономя. В принципе экономит все красивое в ее жизни, растягивая удовольствие, на сколько получится. У мистера Вайсса приятный голос: низкий и спокойный. Он вставляет в речь тонкие шутки, и класс хихикает. Ло же просто улыбается, опуская глаза и прикрывая рот пальцами, словно стесняется. Отчасти так и есть.

В висок прилетает записка. Вздрагивает снова озираясь, и замечает Джека, который проводит ногтем большого пальца себе по шее, кивая, мол, прочитай. Ло сглатывает: на клочке клетчатой бумаги написано: “Только попробуй свалить после урока”. Комкает ту, запихивая в карман потертых от времени джинс из секонда. Сердце бьется быстрее, но она отвлекается снова на их учителя. И неожиданно для себя залипает на его руках: те подвижные и жилистые. Закатанные рукава черной рубашки выгодно подчеркивают мышцы и напряженные вены. Пальцы аккуратные. Вкупе с бархатной речью зрелище крайне медиативное, и в голове, если честно, не остается ничего про английские колонии в Новом Свете, но зато по спине сползают мурашки. Ло даже не замечает, как звенит звонок, а ее тетрадка практически пуста: вместо конспекта смотрела на нового учителя. Полная дура. Убирает отросшую челку за ухо: восполнит пробелы вечером в библиотеке. Джек смотрит на нее и кивает головой в сторону двери, мол, пойдем, а после выходит, точно не сомневаясь, что она последует за ним. При мистере Вайссе не хочет разборок, но в коридоре ей точно пиздец.

Потому копается в рюкзаке, перекладывая вещи с места на место, пока все не рассасываются, и подходит к их новому учителю, неловко кусая нижнюю губу. Смотрит немного робко. Он не такой и высокий, но все равно вблизи выглядит еще более внушительно, чем с задней парты. И от него пахнет каким-то приятным одеколоном: не может разобрать запах.

— Я просто хотела сказать спасибо. Что вступились, — осторожно начинает, поправляя лямку на плече: второе болит, и приходится носить на одном. — Но не нужно больше, пожалуйста. Это их только злит. Потом надоест, и они отстанут, — говорит со знанием дела и даже улыбается. Умеет улыбаться так, чтобы все думали, что с ней все в порядке. А потом косится на дверь. Джек же наверняка стоит в коридоре и ждет, раздражаясь от ожидания. Черт.

Челка снова падает на глаза, и Ло убирает ту за ухо скованным экономным движением. Когда почти всю жизнь пытаешься быть незаметной, привыкаешь не привлекать внимание в том числе и размахом движений. Мистер Вайсс же, судя по всему, чувствует себя весьма комфортно, когда откидывается на спинку стула. От этого становится больше похожим на старшеклассника, чем на учителя. Наверное, дело в какой-то лукавости, спрятанной в уголках губ. Или в чем-то еще: не совсем понятно. Глаза у него светлые: то ли просто серые, то ли голубые — рассмотреть детальнее не успевает, потому что быстро отводит взгляд, неожиданно чувствуя какой-то глубинный стыд за то, что пялится. За то, что пялилась весь урок, вместо того, чтобы записывать. Будто у нее есть множество вариантов поступить в колледж, кроме как пытаться выгрызть место с помощью оценок. Тем временем мистер Вайсс смотрит прямо на нее, и от этого тоже неловко. Ей привычнее, когда не_смотрят. Так будто правильнее, что ли.

— Эм, ну да, Вы правы, — отвечает как-то невпопад. Ему легко говорить: наверняка даже в школе не был одним из тех неудачников, которых задирают все, кому не лень. Ло защищать себя сложно. С другой стороны, если ее не стремится защищать даже папа, то, быть может, защиты она не стоит? Папа явно должен знать лучше. Но про ручки — суровая правда. Если оставлять их дома, получится сохранить? Или тогда Джек начнет рвать тетрадки? До следующего звонка еще куча времени, а записка в кармане словно прожигает бедро до кости. Силится придумать повод задержаться, лишь бы дотянуть до звонка на следующий урок, но не выходит. Обычно не из тех, кто непринужденно заводит беседы. Чужое желание поговорить скорее настораживает. Мистер Вайсс, то ли что-то понимая, то ли желая проявить вежливость, находит повод сам.

— Ло, — отвечает на вопрос, так и не поднимая глаз: не пользуется полным именем, предпочитая огрызок из двух букв, который придумал отец, видимо, чтобы не звать так, как придумала мама. Точнее глаза все-таки поднимает, но тут же опускает, цепляя взглядом красивые ладони с напряженными венами, в которых покоится телефон. Черт. Потом, словно одумываясь, добавляет. — Адамс. Ло Адамс, — повторяет, словно у нее такое сложное имя, что можно с легкостью забыть. С другой стороны, оно мало кому интересно. Как и вся она. Только Джек никак не хочет отстать по каким-то совершенно непонятным причинам. — Нравится, да. Особенно истории о том, как раньше жили люди. Это интересно, — это позволяет не думать о том, как она живет сейчас.

Мистер Вайсс заводит с ней диалог, сопровождая к выходе. Или, точнее, делает вид, что ему нужна ее помощь. — Эммм, да, конечно, — немного растерянно соглашается, не совсем понимая, чем сможет помочь. С другой стороны, они успешно проходят мимо Джека, который сваливает из поля зрения, едва видит рядом с ней учителя. Челка снова падает на глаза, но Ло ту не поправляет. Только облизывает губы, которые тут же тянет в улыбке, означающей “в моей жизни нет никаких проблем”. Под нее резко вскидывает голову, рискуя смотреть открыто. Это помогает выглядеть более уверенной, что ли.

— А зачем меня провожать? — на лбу залегает морщинка. Кому может понадобиться ее сопровождать? Это чтобы Джек что ли не приставал? Ха. — Я здесь давно учусь. Я не заблужусь, — даже хмыкает будто беззаботно. Притворяется от и до. Но волновать учителя своими проблемами не считает нужным. Ей стоит разбираться со всем самостоятельно. Так уж повелось. — У меня скоро урок. Спросите о расписании у секретаря: я всегда так делаю, — спешно выпаливает, поправляя рюкзак и немного морщась от боли в плече, когда оказывается, что движение выходит слишком резким. — И спасибо еще раз, мистер Вайсс. Хорошего дня, — спешно прощается и практически сбегает по коридору в сторону туалетов, в кабинке которого и сидит до самого звонка, опаздывая на математику и получая недовольный взгляд учителя, но зато избегая Джека. Теперь остается разве что после урока как можно быстрее свалить, а потом заныкаться в библиотеке до самого вечера. Мисс Купер разрешает ей сидеть в служебной каморке, куда никого из учеников не пускают. И ей почти удается, но Джек ловит на лестнице. Сегодня явно не ее день.

— Что, думаешь, этот лысый тебя спасет, а, Ло-о-о? — ядовито цедит, когда дергает ее за руку, сжимая запястье, а после тащит за собой в закуток к служебному выходу, где в основном тайком курят старшеклассники, но сейчас все скорее свалили домой. Практически выталкивает на улицу, и Ло ойкает, запинаясь. Не падает только из-за того, что Джек держит крепко. — Мы не договорили, — его лицо близко, когда вжимает спиной в стену. С ним нет дружков-подпевал, и от этого становится еще страшнее.

— Отпусти, пожалуйста, — тихо произносит, но Джек только дергает на себя.

— Нет, ты точно идиотка, Ло-о-о, — она жмурится и отворачивается, но даже не пытается кричать. Снова замирает в ожидании, когда все закончится, как делает, напарываясь на ярость отца. Джек грубо хватает пальцами за подбородок, заставляя голову поднять. Ло сглатывает. — Я тебе жизни спокойной не дам, ты поняла? Так лучше слушайся, — в легких заканчивается воздух, и от паники сложно сделать вдох. Это все потому, что за нее некому заступиться? Так?

Отец делает не так: не прижимает к стене, не заставляет на себя смотреть, не заставляет говорить. Старается лишний раз не прикасаться, как к прокаженной, и требует, чтобы молчала. Джек действует совсем иначе, но Ло все равно обмирает. Пальцы на подбородке держат цепко, и ей даже удается рассмотреть цвет чужих глаз: они темно-карие, похоже на горький шоколад. Ло сглатывает, потому что Джек смотрит жестко и буквально вдавливается в нее, отчего деваться некуда. Да и, если честно, даже особо о побеге не думает: сценарий выживания “беги” был выбит отцом давным-давно. На пару со сценарием “бей”. У нее отлично выходит разве что замирать и смотреть себе под ноги: глаза ее отца тоже бесят, видимо, тем, что похожи на мамины. Джека тоже бесят глаза? Или вся в целом? Если она так его бесит, может, просто побьет и свалит? Или заберет ее деньги? У нее мало, но этого хватит хотя бы на несколько часов покоя?

— Почему я? — тихо спрашивает в полнейшем непонимании и хлопает ресницами быстро-быстро, точно смаргивает слезы, которых нет. На самом деле глаза предательски щиплет, но держится. Плакать нельзя. Правда, все равно становится обидно. В классе столько людей, а цепляются все равно к ней. Старается же не отсвечивать. Что ей еще сделать, чтобы перестали замечать?

— Что? Совсем не понимаешь? — насмешливо спрашивает Джек, а после вдруг неожиданно убирает за ухо прядь волос, выбившуюся из хвоста. Ло делает вдох, но не выдыхает, жмурясь: кажется. что вот-вот ударит. Отец старается не бить по лицу, чтобы никто не задавал дурацких вопросов, но Джеку же должно плевать. Удара нет. Прикосновение выходит обжигающим и словно неправильным. Сердце колотится, как бешеное. Все заканчивается быстро и неожиданно с внезапным приходом мистера Вайсса. Она совершенно не понимает, откуда тот здесь появился, но от страха все еще не может двигаться, а потому вынужденно наблюдает за тем, как учитель встряхивает ее обидчика, словно нашкодившего щенка, и полирует стенку уже им. Это что-то из области кармы, наверное: Ло плохо разбирается в религиозном. Сложно верить в каких-либо богов, когда ни один так и не ответил на молитвы. Вот только… Разве так можно обращаться с учениками? Ло не уверена. Как не уверена, что она стоит того, чтобы столь радикально решать вопрос. А если у мистера Вайсса будут проблемы? Сделать нормальный глубокий цикл “вдох-выдох” получается, только когда Джек буквально сбегает. Это все еще не значит, что он отстанет. Скорее всего, как во все прошлые разы, это лишь раззадорит и выбесит, заставляя действовать еще с большим напором.

— Все хорошо, спасибо, — говорит автоматически и робко. Ничерта не в порядке, но врет бойко и не задумываясь. Потирает запястье, за которое жестко держал Джек. Оно не то чтобы болит — скорее неприятно ноет. Ло ощупывает его со знанием дела, чтобы определить, насколько все плохо. На самом-то деле, ничего страшного. Нужно немного перетерпеть, а потом и само пройдет. У нее многое проходит само, если так подумать: наверное, это один из плюсов юности. Или ей просто везет, что, несмотря на хроническое недоедание, организм продолжает справляться с происходящим в ее жизни пиздецом.  — Все в порядке, правда, — спохватывается, что не одна, и поднимает глаза, улыбаясь. Взгляд все еще напуганный, но улыбка выглядит искренней. Ей не привыкать улыбаться. Все верят этой улыбке. Или делают вид, что верят, чтобы не париться из-за чужих проблем. редко кто поступает, как мистер Вайсс, и оттого внутри что-то сладко тянет. Ло старается не привыкать к этому ощущению: один человек, решивший поиграть в героя, не изменит ситуации в целом.

— Мы просто… говорили. Не успели обсудить все на перемене. Вам не стоило вмешиваться, я же просила. Он скоро отстанет, — зачем-то выгораживает теперь и Джека. Видимо, срабатывает привычка, выработанная с отцом: защищать того, кто обижает. Это тоже какой-то инстинкт — однозначно поломанный, как и она сама. Плакать по-прежнему хочется, но в ответ только фыркает. Если уж не плакала, когда не могла сделать глубокий вдох, разве станет рыдать теперь?! — Если я девочка, это не значит, что я плакса! — возражает практически обидчиво. Какой смысл ей плакать, если никто не придет на плач и не поможет? Да и отцу не нравятся ее слезы и всхлипы: раздражают. А она старается быть хорошей девочкой, будто хотя бы так станет немного любимой.

Рюкзак оказывается на земле. Ло как-то сумбурно поднимает его, но забывается и использует руку, где травмировано плечо. Тихо пищит, роняя тот обратно вниз. Внутри все холодеет. Тут же подхватывает другой рукой и снова улыбается, когда беззаботно смотрит на мистера Вайсса. Не заметил же? Тогда нужно заболтать.

— Знаете, на территории школы курить нельзя, — замечает выглядывающую из кармана пачку сигарет. И снова скользит взглядом по его рукам. Рукава рубашки все еще закатаны. Черт. Невовремя. Нельзя отвлекаться и настолько откровенно пялиться. — Но я Вас не сдам. И, правда, спасибо, но я справлюсь, ладно? Хорошего вечера, — быстро выпаливает и, как и Джек ранее, старается смотаться, пока ей не попало. Даже если попадать вроде как не за что. Знает: если есть желание наказать, причина всегда найдется.

Возвращается в школу и ныряет в первый попавшийся на пути женский туалет и запирается в кабинке, где садится прямо на унитаз и старается успокоить судорожно бьющееся сердце с помощью глубокого дыхания. Плечо болит. Ло трет висок, на котором все еще будто ощущается прикосновение Джека. Да что ему от нее надо? Она не понимает, как не понимает, почему мистер Вайсс вступился за нее. И почему он снова так неудачно оказался рядом. Или удачно? Не приди учитель, непонятно, чем бы закончился этот жутко неприятный разговор. Ло закрывает лицо ладонями. Ее все еще немного трясет, но перед глазами сама собой всплывает картинка с тем, как мистер Вайсс вжимает Джека в стенку и бескомпромиссно говорит тому отстать от нее. Мистер Вайсс сильный: откинул паренька, как ни в чем не бывало, а после смотрел так контрастно мягко, когда спрашивал, не болит ли чего у нее. Наверное, если бы она сказала, что болит, он бы не стал ругаться? Нет. Нет. Прекращать драки — работа учителя. Вот и все. Дело совсем не в ней. Пусть даже он первый, кто сделал это настолько радикально. Просто он физически сильный, а еще у него такие руки… Щеки заливает краска. Ло выходит из кабинки и умывается, прежде чем все-таки добраться до библиотеки, в которой сидит до самого закрытия, наслаждаясь долгожданным покоем и свободой от приставаний Джека [ и даже чуть дольше: мисс Купер гонит ее, когда сама уходит домой ].

Единственное, в чем ей везет этим днем, это в том, что отец уже спит, когда она возвращается домой. Ло быстро ложится спать, чтобы его не будить, и просыпается со странным ощущение жара внизу живота. Пытается вспомнить сон, но ничего конкретного не вспоминается, кроме жилистых, напряженных рук, выглядывающих из-под закатанных рукавов рубашки. Черт. Щеки снова алеют, и она смывает это ощущение холодной водой, приходя в класс намеренно вместе со звонком, чтобы минимизировать риск встречи с Джеком. Правда, тот, судя по всему, решает проспать первый урок, а потому у нее выдается спокойный английский и даже до женской раздевалки добирается без приключений, как обычно, занимая самый дальний угол и переодеваясь очень быстро и воровато, чтобы никто не заметил синяка на плече и парочки старых уже ссадин на лопатках: тогда упала на спину, когда отец толкнул. Плюс в том, что остальным девчонкам на нее наплевать — слишком заняты обсуждением их нового учителя. Против собственной воли прислушивается к их разговору, пока затягивает шнурки на стареньких спортивных кедах. Если честно, физкультура ей не нравится, но, наверное, урок будет не настолько ужасным, если сможет попялиться на их нового учителя?.. Совсем немного. Он даже не заметит. В их классе есть куда более бросающиеся в глаза девушки: по некоторым так сходу и скажешь, что им еще нет восемнадцати. Интересно, кто в его вкусе?..

Одноклассницы сплетничают о том, что мистер Вайсс — сын директрисы, у него есть жена, какой-то там разряд по боксу, а еще он заменяет заодно и их физрука, а потому сейчас они снова его увидят. Бритни кокетливо смеется, когда говорит о том, что будет намеренно плохо делать разминку, чтобы он подошел и поправил ее. Ло отчего-то снова краснеет, невольно представляя, что, наверное, это было бы здорово. Ну, чтобы мистер Вайсс поправил и ее. Но тут же вздрагивает, стараясь думать о другом. Например, о том, что у нее форма старая — с прошлого года. И Бритни точно симпатичнее нее. Закусывает губу и убирает волосы в хвост, повязывая резинку уже по пути на улицу: калифорнийская погода позволяет заниматься на стадионе. И совсем не замечает, как в кого-то врезается по пути.

— Ой, — тихо произносит, тут же делая судорожный шаг назад. На всякий случай. И только потом замечает, что врезалась в мистера Вайсса. Конечно, в него. С ее-то везением в кого еще ей врезаться. — Эм. Простите. Доброго утра, — теряется от неловкости: такая неуклюжая — не то, что Бритни — капитан группы поддержки. Яркая и бойкая, с отличной растяжкой, на которую всегда засматриваются парни. На Ло вот обычно никто не смотрит, и, наверное, так все-таки привычнее. Поднимает взгляд на учителя кратко, останавливаясь на несколько мгновений на шраме под носом [интересно, какой он на ощупь? сильно глубокий?], и снова смотрит себе под ноги, а после ускоряется и буквально обгоняет учителя, чтобы оказаться на улице первой. Стоять слишком близко кажется чем-то неправильным. На ум снова приходят ошметки сна, вызывая удушливое чувство стыда. Класс привычно делится на группки, что-то активно обсуждая. Девчонки продолжают мусолить мистера Вайсса, судя по тому, как то и дело смотрят на нового учителя, но они далеко и услышать, что бы еще Бритни хотела, чтобы с ней сделали, не получается. Ло обхватывает себя руками и просто ждет, когда начнется урок, покачиваясь с пятки на носок и в задумчивости кусая нижнюю губу. И совершенно не обращает внимание на то, что на нее смотрит Джек, не решающийся подойти, пока рядом находится их физрук-историк: вчерашняя стычка не прошла даром.

Класс строится в шеренгу, но, если честно, какой-то стройности у ряда нет. Их предыдущий преподаватель — мистер Симмонс — весьма халатно относился к процессу обучения, и Ло это нравилось. В отличие от физкультуры. У нее нет выдающейся физической формы или выносливости, а в упражнениях, которые нужно выполнять в парах, зачастую остается одна. С мистером Симмонсом всегда можно было договориться: стоило сослаться на плохое самочувствие из-за тех самых дней, как учитель сразу же отмахивался и говорил не приходить. Его, как и многих мужчин среднего возраста, отчего-то пугали разговоры о женских интимных проблемах, несмотря на то, что, кажется, был отцом троих детей. Возможно, дети и не от него — с такой-то щепетильностью. Однако ученицы это всегда использовали в личных целях. Мистер Вайсс не похож на того, с кем такое прокатит, и Ло старается стоять смирно между Джессикой и Кайли, которые переговариваются через нее, словно не замечая: обсуждают то, как выглядит жена их нового учителя — почему-то этот вопрос в принципе становится критически важным в девичьих разговорах, как если бы никого не смущал сам факт ее наличия. Возможно, увлеченные беседой, они ее действительно не замечают. На нее стабильно обращает внимание разве что Джек, чтобы придумать очередной идиотский повод доебаться, так что его внимание наоборот только все усложняет. И напрягает: ей до сих пор неясно, отчего цепляется именно за нее.

Во время переклички ее тихое “я” совсем теряется в пространстве: у нее сам по себе тихий голос, который невольно старается сделать беззвучным. Отцу нравится тишина, да и ее громкие звуки откровенно пугают. Она по какой-то нелепой случайности идет в списке первой, с другой стороны, тут же и забываясь, перебитая всеми остальными. Рассматривает сбитые носки кед, сжимая в кулаки руки, вытянутые по швам. У нее неплохая осанка, но взгляд будто всегда опущен, как у провинившегося щенка. Смотреть кому-то в глаза для нее неловко, словно в такие моменты собеседник может прочесть каждую мысль в дурной голове, убеждаясь, насколько она никчемна. На глаза, тем временем, спадает челка, и Ло поправляет ее неловко и дергано. Пока остальные девочки в классе и параллели пытаются взращивать в себе женщин с мягкостью улыбок и изяществом взмахов кисти, Ло остается гадким утенком с той лишь разницей, что совершенно не верит в собственное превращение в лебедя. Челку, кстати, стоит сходить и подстричь ту, но как-то нет времени и денег [ еще одно отличие от остальных девчонок, патологически много времени уделяющих собственной внешности; да и чужой: сплетни о том, как кто одет и накрашен, что-то вроде константы среди женских коллективов ]. Наверное, проще обратно отрастить, хотя волосы и так отлично скрывают половину лица. И иногда синяки на висках. По крайней мере никто никогда не всматривается. Мистер Вайсс говорит, что им нужно бежать, и Кайли с Джессикой, наконец, могут продолжать обсуждать их нового учителя без лишних ушей. Они хихикают во время пробежки, будто не замечая нагрузки: вместе с королевой Британи состоят в группе поддержки, а потому занятие физкультурой для них что-то вроде разминки перед тренировкой, проходящей после уроков. Ло вот, например, не любит бег. А еще начинает немного тошнить из-за того, что в качестве завтрака был стакан воды. Она ждет обеда, как второго пришествия: мисс Грэн всегда докладывает чуть больше, чем остальным. Или дает еще одну булочку, которую можно будет съесть на ужин.

Мистер Вайсс бежит с ними, что другие учителя не делают, предпочитая оставаться в стороне и наблюдать коршунами за чужими учениями. Он раззадоривает Джека, с которым успел сцепиться прямо после переклички, а Ло просто пялится на то, как ритмично двигаются его руки. На учителе только футболка, и он бежит спиной вперед, задорно ухмыляясь, отчего видно клыки [ как сильно они могут прикусить кожу? кровь пойдет, как после укусов вампира в фильмах? ]. А еще он обращает на нее внимание, называя по фамилии и смотря прямо на нее, точно и правда существует, а не болтается где-то на заднем фоне, подобно призраку. Говорит, что даже не раскраснелась, и от этих слов лицо вспыхивает, как факел, от чего только сильнее отстает. Возможно, со стороны это похоже на типичный подростковый бунт: ей говорят, что из нее сделают спортсменку, а она только намеренно все портит. Но сам факт крутится в мыслях заевшей пластинкой. Мистер Вайсс запоминает ее фамилию и выделяет среди других, хотя не единственная, кто плетется в середине, не желая выкладываться на полную. Это приятно, что он замечает ее, но в то же время непривычно, а непривычное немного пугает. Нарушение привычного хода вещей вызывает стресс. Ло сбивается с ритма дыхания, и в боку начинает колоть, от чего теперь плетется в конце. Зато раскраснелась. Он ведь этого хотел добиться? С другой стороны, сразу увидел, что в ней нет выдающихся физических данных. Секрет Ло в принципе прост: в ней нет ничего выдающегося. Настолько обычна, что из-за этого легко теряется среди всех остальных. Жаль, в стенах собственного дома с такой же легкостью затеряться не выходит.

Пять кругов кажутся адом, и, когда все-таки добегает, пытается отдышаться. Британи выглядит так, словно это было легкой прогулкой, и даже смеется задорно, кокетливо хлопая ресницами, пока смотрит на мистера Вайсса. Звонко заявляет, что не прочь побегать еще, если учитель составит ей компанию. Она выглядит очаровательно: это нельзя не признать. Ло снимает почти спавшую резинку и переделывает хвостик, пока все распределяются по парам для разминки. Даже не стремится найти себе кого-нибудь: просто встанет вместе с каким-нибудь аутсайдером или типа того, как бывает обычно. Или останется в одиночестве — это не проблема, а даже привычка. Причина в том, что к ней никто не тянется, не в том, что похожа на Снежную королеву, а в том, что в ней просто нет ничего примечательного. Но неожиданно рядом оказывается Джек.

— Ты. Со мной, — его тон кажется беззаботным, но едва ли взгляд предполагает сопротивление. Ло тихо вздыхает, опуская голову ниже и кратко кивает. Разве можно с ним спорить? Да и перед мистером Вайссом вряд ли станет делать ей больно: главное не отходить слишком далеко в задние ряды. И в принципе пара нужна будет только на растяжке [и на каких-нибудь еще дурацких упражнениях], а потому можно сделать вид, словно Джека тут нет. И вообще ничего странного не происходит. Да, проще всего будет игнорировать происходящее, а потому тщательно повторяет движения за учителем, продолжая посматривать на его руки, отчего даже не замечает, как неудачно тянет ушибленное плечо. Морщится от боли, но этот мимический жест прячется где-то под упавшей на глаза челкой. Привычно не жалуется — терпит.

— Тебе бы подстричься, Ло-о-о, — тянет в своей излюбленной манере Джек прямо на ухо, и от неожиданности она буквально подпрыгивает на месте, поворачиваясь к нему. Глаза расширены от страха. От непонимания, почему он не может от нее отстать, внутри желудка сворачивается напряженный узел. — Глаза не видно. Лучше, когда их видно, — продолжает парень и хмыкает как-то саркастично, пристально всматриваясь в выражение лица. Или ей только кажется? Ло сглатывает и просто кивает, мол, информация к сведению принята. Убрать челку с глаз не пытается — это вот уже из внезапно вспыхнувшего чувства противоречия. Наверное, это можно было бы счесть комплиментом, но она не из тех, кому делают комплименты. Или не из тех, кого считают красивой. А еще у нее слишком низкий хриплый голос из-за травмированных болезнью связок, отчего кажется, что много и давно курит, хотя даже ни разу не пробовала. И куча мелких родинок по всему телу и лицу, которые кажутся ей похожими на пятна грязи. Наверное, вкупе с ними и отросшей челкой похожа на неряху или бездомную. Или что-то вроде того. Так что слова Джека не могут быть ничем иным, кроме как издевкой — вывод, в ее понимании, однозначный и логичный. Ло теряется в мыслях о том, как может выглядеть со стороны. Особенно на фоне сияющей Британи. И совсем забывается: тело действует механически, выполняя указания учителя, чьи мышцы движутся под кожей с завораживающей равномерностью. Что там говорили другие девчонки? Что он боксом занимается? Наверное, при отработке ударов по груше мышцы выглядят еще рельефнее. Особенно те, что скрыты под футболкой. Интересно, как он выглядит без футболки?..

— Да не укушу я тебя, Ло-о-о, — Джек встает к ней слишком близко, и она снова вздрагивает. Рядом с ним некомфортно, и в горле застревает ком, который никак не удается проглотить. — Если только не попросишь, — он подмигивает и коротко смеется, отчего Ло окончательно робеет, не зная, как заставить себя двинуться. И снова решает, что над ней издеваются, а потому подобные выпады лучше игнорировать, чтобы не поощрять. Первое упражнение простое: им просто нужно взять друг друга за руки, встав спиной к спине, и начать скручиваться в противоположные стороны. Джек даже делает все медленно, а в его горячих пальцах, кажется, снова плавится кожа, но плечо все равно тянет. Выходит терпеть, пока боль не становится острой, и тогда она резко отскакивает, точно не хочет, чтобы до нее вышло дотянуться, потирая место синяка.

— Все в порядке. Просто… просто я пропущу это упражнение, — быстро выпаливает, не давая ничего сказать явно ошарашенному Джеку, и подходит к мистеру Вайссу, продолжая растирать ямку под плечевой костью рядом с ключицей. Парень следует за ней с воинственным видом и спрятанными в карманах руками. — Мистер Вайсс, можно я немного посижу? — кротко поднимает глаза, но тут же виновато их опускает. Вдруг решит, что она просто притворяется? Наверное, и не стала бы жаловаться, но до конца занятия пробыть в паре с Джеком ей совершенно не хочется. Кто знает, какие еще глупости начнет говорить?

— Я ничего не сделал! — восклицает на заднем плане Джек, словно его волнует, что кому-то будет дело, даже если и сделал. Хотя, наверное, просто не хочет снова получить от учителя, которому и так попадается на глаза с завидной неудачливой регулярностью. Ло поправляет сбившийся от поглаживаний воротник футболки, чтобы не было видно синяка. 

Ей немного страшно, что мистер Вайсс может сказать, чтобы не прикидывалась и не пыталась отсидеться. Многие пытаются откосить от занятий: сидеть на траве у беговой дорожки намного приятнее, чем заниматься с мячом или бегать. Сейчас, уже попросившись посидеть, ей кажется, что всего лишь надумала. Что можно было потерпеть. Всегда можно потерпеть: это узнает еще из детства. Бабушка постоянно уставала на работе, и иногда срывалась, стоило начать капризничать. Ло была смышленым ребенком. Ло быстро поняла, что тревожить всеми подряд проблемами единственного человека, который ее любил, не стоит. Оттого сейчас сложнее тревожить проблемами других людей.

Мистер Вайсс не злится: смотрит только как-то цепко, точно действительно может прочитать мысли. А после внезапно тянет за воротник футболки, оголяя травмированное плечо. В этом действии нет никакого сексуального подтекста, но отчего-то заливается краской: кончики его пальцев мажут по ключице. Ло на мгновение задыхается. Воздуха критически не хватает, а после наступает о с о з н а н и е. И делает шаг назад, закрывая гематому ладонью и поджимая губы. Если о н может читать ее мысли, сможет прочесть в них и об обстоятельствах возникновения синяка? Ло давит на гематому пальцами точно в наказание за небрежность. Стоило надеть дополнительно майку, а не только бюстгальтер [тот, кстати, у нее совсем простенький, без вычурного дорого кружева, как у той же Британи: это можно понять и без подглядываний в женской раздевалке — в облегающей одежде все как на ладони]. Рвано выдыхает. Нет. Просто синяк. Мало ли у кого где синяки? Вряд ли мистер Вайсс что-то поймет. Никто обычно не понимает. Или делает вид.

— Спасибо, — тихо кивает и отходит, садясь на траву. Ее спортивным штанам хуже не будет, даже если останутся зеленые разводы. Земля прохладная, и Ло подтягивает к груди колени, обхватывая их и устраивая сверху подбородок. В отдалении от остальных будто немного тише. Она облизывает губы — пить до сих пор хочется — и наблюдает за тем, как все берутся за мячики. Хочет было присоединится, но мистер Вайсс не дает. Если честно, это не расстраивает: ей больше нравится смотреть, а не участвовать. Такая роль привычнее. Вот Британи пытается чуть ли не выпрыгнуть из своих узких лосин, вставая так, чтобы во время приседаний открывался наиболее выгодный вид на задницу. Кайли с Джессикой даже так не перестают болтать друг с другом, продолжая косить взгляды на нового учителя. Джек же о чем-то с н и м спорит, впрочем, периодически бросая на нее взгляды, суть которых расшифровать не удается [не то чтобы и пыталась]. Правда, в разговор не вслушивается: лениво гоняет по черепу осколки мыслей. И точно старается не думать о том, как е г о пальцы к о с н у л и с ь ключицы. Совсем немного — самыми кончиками. Е м у зачем-то понадобилось узнать, что у нее с плечом, будто в этом есть хоть какой-то смысл. Зачем? Ло второй день не понимает, почему ей уделяется столько внимания. За столько лет учителя научились ее не замечать, и, признаться, всех устраивало такое положение дел. Но мистер Вайсс другой. Пока сложно понять, почему. Возможно, просто еще не до конца адаптировался к местным негласным правилам. Пройдет время, и о н перестанет следить за тем, как она бежит или кто задирает ее перед уроком. От этих мыслей отчего-то становится грустно, и Ло снова поджимает губы.

Е г о присутствие рядом только напрягает. Не в плохом смысле, как присутствие Джека, а в каком-то трепетном и стыдливом. Мистер Вайсс садится совсем близко, так что можно снова почувствовать запах одеколона. Она, конечно, не спрашивает, потому что этот вопрос будет точно неуместным. И непроизвольно прижимает колени к груди сильнее, чтобы было куда девать руки. Интересно, у н е г о теплые пальцы? Ей показалось, что теплые. Вчера ими вздернул Джека за шиворот с легкостью. Если бы у отца были такие же сильные руки, на ней было бы больше синяков. Кстати о них. О н спрашивает про синяк так, словно что-то знает, а Ло делает глубокий вдох, прежде чем повернуться к учителю и беззаботно улыбнуться, убирая за ухо отросшую прядь, которая, впрочем, почти сразу оттуда выскакивает: ей бы начать носить заколки.

— Почему не надо, если это правда? — невинно спрашивает, хлопая глазами. На это покупаются: главное, чтобы и взгляд соответствовал губам, чуть искусанным, но растянутым в отработанной годами защите отца ото всех подряд чересчур любопытных людей. На мгновение проносится мысль о том, чтобы сказать правду [он бы ей поверил?], но жестко отмахивается от нее, как от назойливой мухи. — Я просто очень неуклюжая, знаете, — фыркает так, словно сказала шутку. На самом-то деле играю такую роль сложно хотя бы потому, что приходится смотреть в глаза. Глаза у н е г о цвета неба: будто бы пронзительно-голубые, или ей только кажется? Не всматриваться сложно, и Ло смотрит, а после снова неловко поправляет челку. — Все знают. Не могу без приключений дойти из одного места в другое. Вечно что-то сшибаю. Папа говорит, что это потому что я постоянно витаю в облаках, — хихикает, все-таки не выдерживая и отворачиваясь, снова устраивая голову на коленях и продолжая наблюдать за одноклассниками. Улыбка так и остается приклеенной к губам, словно забыла ее снять.

Врет бессовестно и нагло. Папа говорит не это. Папа говорит, что ей стоило сдохнуть, а после кидает пустой бутылкой. Один раз такая разбилась прямо на головой, и изрезала все пальцы, пока вытаскивала мелкие осколки из волос. Но насчет синяка действительно говорит правду: сама врезалась в ручку двери, когда он ее толкнул. Могла быть внимательнее и увернуться. Или не лезть под горячую руку. Столько вариантов, но всегда выбирает самый неверный. Дурная, что тут еще сказать.

— Но... — все-таки осторожно уточняет, бросая на мистера Вайсса беглый взгляд: если смотреть дольше, точно покраснеет, и о н решит, что она одна из этих идиоток, которые вешаются на молодых учителей ради непонятно чего. Нет, она бы, наверное, тоже вешалась, но по сравнению с какой-нибудь Британи у нее нет ни шанса. У нее и одежды такой сексуальной нет. И нижнего белья. — Почему Вы спросили? — хотя, наверное, и без его ответа знает, почему. Потому что не собрал еще все сплетни по школе. Все здесь знают, что ее отец — алкоголик, но не представляют, насколько буйный. Он ведь даже посещает родительские собрания периодически [после которых всегда приходит злой, находя повод для очередной взбучки]. Просто им кажется, что ситуация не стоит того, чтобы спихивать ребенка в лапы органов опеки: слишком взрослая, чтобы так легко получилось найти новую семью. Она знает, потому что однажды случайно подслушала разговор директрисы и секретаря. С тех пор Ло особенно старается выглядеть опрятной и здоровой, лишь бы ее не забирали у отца. Они ведь не поймут, что дело в ней, а не в нем. Это с ней по-другому нельзя. Не после того, что сделала с мамой.

— Вы просто новенький здесь. Потом поймете, что я всегда такая, — неопределенно машет рукой, словно одним этим жестом получится описать, какая именно "такая". Этот эпитет, впрочем, в ее личном понимании ничего хорошего не значит.

О н ей верит. По крайней мере Ло хочется на это надеется, несмотря на то, что взгляд у мистера Вайсса становится напряженно подозрительным, будто еще раздумывает верить или нет. Видимо, решает поверить. Все так решают в конце концов: возможно, из нее действительно выходит неплохая актриса, пусть и не ходит в школьный драматический кружок. Иррационально становится даже немного обидно, словно о н должен был быть тем, кто не станет так легко обманываться. С другой стороны, это исключительно ее проблема, и Ло лишь продолжает улыбаться, снова убирая за ухо надоевшую челку.

— Все хорошо, — конечно же, отвечает, когда мистер Вайсс с легкостью поднимается на ноги и смотрит на нее сверху-вниз. Ло задирает голову, рассматривая его в таком положении. Это легко, правда, приходится щуриться из-за яркости солнца. О н кажется большим сильным, и ощущение собственной беспомощности только усиливается. Могла бы встать и сама, но не может сопротивляться соблазну воспользоваться предложенной помощью, чтобы банально прикоснуться к е г о ладони, в которой на несколько мгновений утопают ее пальцы. У н е г о горячая кожа, и Ло чувствует, как снова бросает в жар. Сглатывает как-то гулко, но смотрит себе под ноги, поднимаясь следом. Хочется продлить тактильный контакт вопреки здравому смыслу и внутреннему голосу, язвительно вопрошающему, а зачем, собственно, е м у держать ее руку дольше положенного? Возможно, е м у  бы больше понравилась рука Британи: по крайней мере именно к ней в команду уходит, когда класс делится пополам, чтобы поиграть в волейбол. Ло остается на скамейке запасных. Ей не нравится волейбол: пару раз прилетало мячиком, и это оказалось едва ли приятнее ударов отца.

Джек кричит какие-то глупости, но она даже не смотрит в его сторону. Окончательно потеряв надежду разобраться в причинах поведения одноклассника, просто старается игнорировать, как игнорирует большую часть неприятных событий в своей жизни. Безразличие помогает не фокусироваться на плохом. Ло старается думать о хорошем, и так уж вышло, что в этот раз хорошее представляет собой мистера Вайсса, чьи мышцы как-то совершенно картинно напрягаются во время движения. Становится будто жарче, точно встала на самом солнцепеке, а ведь стоит в тени, пока наблюдает за игрой. Во рту сухо, и Ло облизывает губы, покусывая нижнюю. Хорошо, что челка скрывает глаза: так не видно, насколько те возбужденно горят, когда во время одной из подач футболка на н е м задирается, демонстрируя остроту тазовых костей. Это ведь то, что верующие называют божественным катарсисом? Она не уверена, но щеки краснеют сильнее, и Ло обхватывает себя руками, прижимая бедра друг к другу. Взгляд липнет к мужским пальцам. На что те способны? Ей известно про секс: все-таки уже шестнадцать, и пусть у нее нет друзей, пубертат дает о себе знать. Черт. Осекает себя. Это совершенно неприлично. Да и кого может она заинтересовать в сексуальном плане?

За мыслями урок заканчивается как-то до обидного быстро: свиток означает конец игре, а еще конец возможности наблюдать за мистером Вайссом. Она ведь не делает ничего плохого, правда? Просто смотрит. Ло знает о границах, а еще о том, кем является, и, в общем, ни на что не рассчитывает. Ей всего лишь нравится невинно наблюдать. Снова кусает нижнюю губу. Кажется, ночь снова выйдет беспокойной.

— Да я бы его сделал! — громко сетует своим дружкам Джек, когда проходит мимо нее. — Эй, Ло-о-о, ну скажи, что я был крут там! — обращается к ней и улыбается во весь рот, проводя ладонью по взмокшим волосам. Ло кивает послушно, дожидаясь, пока основная масса одноклассников уйдет, чтобы привычно поплестись в раздевалку следом. И чуть ли не подпрыгивает на месте, когда ее окликает мистер Вайсс. У н е г о голос какой-то бархатистый даже когда кричит, что уж говорить о том, как звучит, когда о н стоит рядом. А как такой голос шепчет?

— Хорошо, — отвечает учителю, хотя тот все равно не услышит: у нее голос перманентно севший, и кричать таким совсем не выходит. Зато отлично получается быть тихой, и это действительно важно в ее положении. Как важно не злить отца.

В раздевалке только и разговоров, что о н е м, и Ло как можно незаметнее прошмыгивает к дальнему шкафчику, где оставила одежду. Ей тоже стоит принять душ, но когда все немного рассосутся. Одной из последних. Чтобы было меньше вопросов. Хотя будто кто-то из девочек станет спрашивать: она здесь невидимка, и даже когда случайно опаздывает на следующий урок, учитель этого словно не замечает. Это физика, которая дается ей с трудом, а сейчас и вовсе не получается ни на чем сконцентрироваться: в голову то и дело лезут воспоминания о н е м. О тазовых костях над поясом спортивных штанов; о теплоте ладоней; о внимательном пронзительном взгляде. Это все какое-то совершенно идиотское наваждение, и она трясет головой, незаметно ударяя себя по виску основанием ладони. Стоит собраться и заняться учебой: ей все-таки стоит хоть как-то попытаться поступить в колледж.

Наваждение не проходит ни через день, ни через два.

В выходные у нее уже привычные смены в пиццерии Фостеров: семейное уютное заведение недалеко от школы. Обычно старается свалить как можно раньше, чтобы не пересекаться лишний раз с отцом. Погулять в парке до начала работы, например, но в этот раз просыпается слишком поздно. Пожалуй, потому, что не хотелось: сон был уж очень приятный. Сумбурный, но в нем она точно стояла на коленях перед мистером Вайссом. Кажется, у нее во рту были е г о пальцы. По факту в реальности есть лишь слюна на подушке и промокшие от смазки трусики. Из гостиной слышится звук разбиваемой бутылки и громкая ругань. Ло сглатывает, быстро переодеваясь и запираясь в ванной, где наскоро умывается и чистит зубы.

— Пошла вон из ванной, тварь! — отец долбится в дверь, и сердце падает куда-то в пятки. От ночного возбуждения не остается и следа: его место занимает страх. — Открывай, я сказал! — кажется, отца мучает похмелье, а это значит, что настроение у него стремительно ухудшается. Ло пытается быстро выскользнуть в коридор, но ее резко ловят за волосы. Она лишь сильнее стискивает зубы от боли, но молчит. И смотрит куда угодно, но не на отца.

— Чтобы я тебя тут не видел, когда выйду! — злобно шипит он, и краем глаза Ло замечает покрасневшие от ярости белки. Коротко кивает, показывая, что поняла. Отцу наплевать: он отталкивает ее от себя, отчего врезается в противоположную от двери в ванную стену. Травмированное ранее плечо отдает болью, и на глаза выступают слезы, но их быстро смаргивает, сваливая к себе в комнату, чтобы наскоро скидать вещи в рюкзак. Если погулять еще немного после закрытия пиццерии, он точно уже будет спать. А завтра встанет раньше и уйдет до того, как он проснется. Желудок отзывается голодным недовольством, но Ло уже уходит из дома, действительно несколько часов просто сидя в парке и читая. Погода приятная: по крайней мере ей везет в том, что в Калифорнии не бывает откровенно холодно. Это бы усложнило ее положение. Всегда могло быть хуже — Ло привычно утешает себя этим.

Фостеры встречают ее, как родную, и предлагают немного перекусить до открытия, словно о чем-то знают. Ей неловко принимать помощь и неловко отказывать. Миссис Фостер гладит ее по голове и спрашивает о школьных делах. Ло рассказывает выдуманную историю о том, что у нее все хорошо. И о своих друзьях, который нет: дети начальницы давно не ходят в школу, так что можно врать спокойно. Просто ей не хочется, чтобы ее жалели еще больше. И без того жалкая.

В пиццерии работать нравится. Она на подхвате: это место действительно семейное. Отец — Питер — местный шеф-повар, а помогает ему на кухне Билли — его брат; мать — Грета — управляющая. Старшая дочь Симон на пару с братом Тони работают официантами. Но в выходные народа больше, и лишние руки только в помощь. Ло иногда принимает заказы, иногда убирается, а иногда даже что-то по мелочи делает на кухне. Быть частью чего-то большего приятно, тем более что Фостеры и правда похожи на те идеальные семьи из каких-нибудь рекламных буклетов. Если ей и завидно, то совсем чуть-чуть и незлобно.

— Ло, солнышко, там пара какая-то пришла. Третий столик. Возьмешь заказ? — просит миссис Фостер, и Ло с готовностью кивает, наскоро вытирая руки о полотенце. У нее на виске осталась мука: это все Билли дурачился и испачкал. Но она не замечает. Достает из кармашка на переднике блокнотик с ручкой. И на мгновение замирает, когда подходит к новым посетителям. Черт. Становится как-то по-глупому неловко из-за того, что моментально вспоминается последний сон. Это была всего лишь игра ее воображения, не имеющего ничего общего с реальностью, но е г о руки лежат на столешнице, и она пытается вспомнить, каким был вкус этих пальцев в ее сне. Не выходит.

— Доброго вечера, мистер Вайсс, — произносит чуть более хрипло, чем обычно. И улыбается, стараясь не смотреть в глаза ни мистеру Вайссу, ни женщине рядом с ним. Наверное, это жена? Девчонки в раздевалке обсуждали, что он женат. Во рту снова появляется чувство горечи. — Вы готовы сделать заказ? Или, быть может, я могу Вам что-то порекомендовать? — ей кажется, что у нее белеют костяшки пальцев от того, насколько крепко сжимает ручку. Почему именно е г о не могли взять Симон или Тони? Щеки едва заметно краснеют.

Быть дружелюбной и милой едва ли сложнее, чем врать органам опеки. Нужно просто естественно улыбаться и говорить о хорошем. Но почему-то именно сейчас губы словно сводит спазмом, а сердце стучит так быстро, что вот-вот выпрыгнет прямо из груди, плюхнувшись на стол прямо перед н и м. Неловко убирает за ухо отросшую челку, как-то не решаясь поднять глаза. Потому смотрит на то, как женские пальцы накрывают е г о руку. Собственнически. Потому что имеют на это полное право, данное наличием обручального кольца. Ее отец тоже носит обручальное кольцо [до сих пор], и если неудачно подставиться под то во время удара, будет больнее. Мистер Вайсс, наверняка, так со своей женой не поступает. Хочется верить.

— Приятно познакомиться, — все-так перебарывает себя и поднимает глаза, вежливо отзываясь. О н называет ее своей ученицей, потому что это все, кто она есть: так же бы говорил, пересекись они где-то случайно с Британи или любой другой девчонкой из школы? Вот он, ее статус — "моя ученица". "Моя" в безликом значении, а не в трепетно_возбуждающем. Хотя даже от е г о близости внизу живота точно теплеет. Ло улыбается, словно собирается рассказать о том, как папа делает с ней уроки по вечерам и готовит блинчики по воскресеньям, а синяки на ребрах остались из-за неудачного падения с велосипеда [хотя она даже не умеет на том ездить]. Таким улыбкам всегда верят.

— Здесь очень вкусная "Маргарита", — отвечает неожиданно честно, потому что мистер Вайсс смотрит прямо на нее и, вроде как, действительно интересуется, что нравится ей. Можно очень легко обмануться, будто е м у важен ответ, а заодно не думать о том, как властно звучало это "мы", слетевшее с губ е г о жены. Она красивая — по-своему. Хотя кажется суровой и будто бы недоступной. У нее аккуратный маникюр и тщательно наложенный макияж, и Ло невольно косится на свои ногти: старается за ними ухаживать, но не может позволить себе ходить в салон. Подпиливает сама, а пользуется только, как гласит этикетка, укрепляющим бесцветным лаком. Отчего-то хочется сжать руки в кулаки, чтобы не было видно пальцы, покрытые мелкими царапинами: в прошлые выходные разбирала завалы на заднем дворе, когда часть хлама чуть не обвалилась ей на голову во время очередной ночевки на улице. Но вместо это наклоняется над столом, чтобы ткнуть в нужную строчку меню. И тут же выпрямиться, чуть отойдя.

— И еще фирменная пицца. Мистер Фостер всегда немного импровизирует с начинкой. Все зависит от его настроения. Получается эдакий сюрприз: нужно только сказать, какие ингредиенты точно нельзя использовать. Но всегда получается вкусно, — рассказывает с легким восторгом в голосе: за процессом готовки именно фирменной пиццы всегда интереснее всего наблюдать. Мистер Фостер готовит ее в качестве благодарности за хорошую работу в конце каждой смены, но там скорее в ход идут все продукты, которых осталось в избытке. А еще очень мило помнит, что ей не нравятся маслины, делая сектор без них специально для нее. Ло снова убирает за ухо непослушную челку: стоит начать носить заколки. И старательно записывает заказ, когда они выбирают. Миссис Вайсс так и держит е г о руку, лежащую на столе, и от этого становится как-то по-горькому обидно. В голове проскакивает малодушная мысль все-таки отдать их столик Симон или Тони, но не получается придумать причину для отказа. Приличную причину, а не "мне снится, как я трахаюсь со своим учителем, который пришел сюда с женой, и крайне неловко их обслуживать". В итоге просто повторяет заказ для сверки, отдавая тот на кухню, и идет разбираться с напитками.

Пока диетическая кола наливается в стакан, Ло закусывает губу, потому что по-прежнему кажется, словно чувствует е г о запах. У мистера Вайсса приятный одеколон, и ей хочется как-то узнать название. Ну, просто так. Не думает, зачем, чтобы не чувствовать себя окончательно чокнутой. Они не в школе, и вроде должно быть проще, но границы между ними будто наоборот становятся более заметными: о н  здесь с женой. Не стоит надумывать, что решит обратить внимание на какую-т девчонку — даже далеко не самую красивую в классе. Наверное, в какой-то абстрактной вселенной, его бы скорее привлекла Британи. Всех привлекает Британи — Ло и не рассчитывает той хоть где-то составить конкуренцию. Аккуратно выставляет стаканы на поднос и, сделав глубокий вдох, идет снова к е г о столику. Нужно просто поставить напитки и уйти. И, может быть, понаблюдать за ним со стороны. Аккуратно. Просто так.

Ничего не выходит просто, когда совсем некстати залипает на то, как о н облизывает губы и смахивает один из стаканов прямо е м у на джинсы, потянувшись, чтобы поставить напиток перед е г о женой.

— О боже, простите, мне так жаль, — от внезапной паники внутри все сжимается, как перед ударом. Ло спешно хватает с пояса полотенце, бросаясь вытирать е г о мокрые джинсы, не сразу понимая, что это совершенно неприлично. Касается бедер, а после резко замирает, когда скользит пальцем по ширинке. Лицо становится пунцовым. Ло резко выпрямляется, бросая полотенце на него и отступая на шаг назад для верности. И хочет провалиться сквозь землю. Дура. Дура. Дура. — Я... сейчас принесу еще салфеток. Простите, пожалуйста, я такая неуклюжая, — выпаливает скороговоркой, а после быстрым шагом уходит в сторону подсобки, едва не срываясь на бег. Блядь. Надо же быть такой идиоткой. Отец прав: ей не стоило рождаться. Присаживается на пол, прикрывая уши руками. В висках стучит пульс.

— Эй, все хорошо? — Симон осторожно трогает ее за плечо, но Ло вздрагивает, отшатываясь и чуть не падая. И рвано выдыхает.

— Нет, я... Там... Пролила колу на посетителя. Третий столик. Ты не могла бы... — неловко трет пальцы, когда встает на ноги. — Не могла бы поменяться со мной столиками? Им нужно принести еще салфеток. И повторить напитки, — с умоляющим взглядом смотрит на коллегу, и та только улыбается ободряюще.

— Да ладно тебе, с кем не бывает. Я возьму их. Иди лучше помоги на кухне, ладно? — Симон дружелюбно хлопает ее по плечу и берет упаковку салфеток. Ло закрывает глаза ладонями. Может, ей перестать ходить на историю? И физкультуру. Кому нужно это поступление в колледж, в конце-то концов. Все равно у нее нет денег на обучение.

Если бы можно было так просто стереть мясо до самых костей, у нее бы остались только они: трет фаланги, и кожа на тех краснеет, но этот зуд не остановим. Симон вызывается помочь, а ей хочется, чтобы здесь ее и завалило бумажными салфетками, средствами для уборки и ведрами. Ей бы стоило умереть, ведь так? Кому от этого стало хуже? Ни мистер, ни миссис Фостер не станут злиться, вычитать деньги из зарплаты или даже ругаться. Скорее посмеются добродушно да спросят, не поранилась ли она. Они просто хорошие люди, а у нее руки растут не из того места. И потому пытается их стереть. Мерит кладовку шагами, пока сердце стучит звонок и будто у самой глотки. Чувство стыда душит тем сильнее, чем чаще начинают пробираться пошлые мысли, о том, где именно она е г о коснулась. Господи Боже.

Стоит взять себя в руки и пойти работать. Или отпроситься, сказав, что плохо себя чувствует? Но тогда ей не хватит денег, чтобы купить еду на следующей неделе. А еще нужны новые джинсы. Нет, нужно возвращаться в зал и постараться больше никого не облить. И не облапать. Конечно, она бы снова облапала е г о. Нет. Как можно быть такой дурной? Отец прав. Отец точно прав. Мысли истерично мечутся внутри головы, и их бег останавливает только внезапно открывающаяся дверь. Ло хочет было сказать, что все в порядке, потому что это наверняка Симон, но видит перед собой мистера Вайсса, окончательно теряясь. Состояние такое, словно вот-вот ударит инфаркт. Ло сглатывает гулко, непроизвольно делая шаг назад. Отступать некуда. На мгновение становится страшно. Абсурдное ощущение: о н ведь не настолько зол из-за мокрых джинс? Не настолько?

— Я... Мне... — пытается хоть что-то пролепетать, но мистер Вайсс прерывает любые попытки оправдаться. Ло замирает, смотря на н е г о широко распахнутыми глазами, когда о н делает нечто совершенно невероятное: подходит ближе и мягко берет за плечи. Одно из них до сих пор болит, но ей наплевать. Запах е г о одеколона забивается в ноздри, налипает на альвеолы в легких. Если сделает глубокий вдох, то точно потеряет сознание. Потому только смотрит, и щеки заливает позорный румянец. У н е г о красивая жена, заставляющая е г о смеяться. Е м у нет причин для того, чтобы наклониться к ней, и... Встряхивает головой. Мистер Вайсс шутит про избиение за провинность, и ее губы поджимаются сами собой.

— Фостеры не такие! Они очень хорошие и добрые люди. Позволяют мне здесь работать, заботятся, — отвечает с вызовом, злобно зыркая на н е г о. Они действительно делают для нее больше, чем должны бы, и любой намек на то, что ей здесь плохо, кажется оскорбительным. Глупый подростковый максимализм. Или, возможно, все дело в том, что о н стоит слишком близко, и у нее совсем отказывают мозги. — Так что я не волнуюсь из-за оценок. Можете хоть на экзамене завалить, не буду жаловаться. Я просто не хочу их подводить. Чтобы из-за моей неуклюжести о заведении плохо отзывались. Здесь очень вкусная пицца и уютная атмосфера, — внезапно осекается, понимая, что и без того ведет себя слишком дерзко. С посетителем. Со своими учителем. С н и м. И снова тушуется, выворачиваясь из его рук. Это слишком. Она так не может. Это неправильно.

— Мне правда очень жаль, мистер Вайсс. Простите, пожалуйста, — выпаливает, впрочем, смотря в пол, а не на н е г о. Идиотка и дура. Что с нее взять? — А теперь мне нужно работать. Простите еще раз, — извиняться выходит уж больно легко. Привычно. Несмотря на то, что отец давно уже приучил молчать, когда начинает кричать. Когда-то ей казалось, что извинения могут помочь сменить гнев на милость. Возможно, он просто никогда не верил, что ее раскаяние искреннее. Может, и мистер Вайсс не поверит? Ло не знает, но скрывается теперь на кухне, помогая там, пока Симон не говорит, что та самая парочка ушла и можно больше не прятаться. Мистер Фостер и правда посмеивается над ней, а миссис Фостер гладит по волосам после закрытия, когда слышат эту историю. Они не считают ее обузой, и почему-то от этого хочется плакать.

Ей снится после ночью, как в кладовке мистер Вайсс прижимает ее к двери с внутренней стороны, нависая сверху. И губы у него на вкус, как кола. Она с чувством стыда дрочит, лежа под одеялом, едва просыпается. Какой позор. Что сказала бы мама? Ло даже не знает, как звучит ее голос: отец уничтожил все видеокассеты с домашними видео.

Впрочем, на урок истории в понедельник приходится идти. Хотя бы потому, что прогулы могут привлечь ненужное внимание к отцу, а ведь он иногда пытается делать вид, что не ненавидит ее. Ло нравятся такие моменты: можно притвориться, что все выдумки, которыми пичкает службу опеки, на самом деле правда. Что она не убийца и не ошибка. А потому садится на свое привычное место у окна и еще с самой перемены ставится учебник на парту, чтобы спрятаться за ним. Это утро снова началось с того, что трахала себя пальцами, представляя, что это е г о пальцы, и теперь кажется, что даже не смотреть посмотреть на мистера Вайсса, когда тот зайдет в класс. Но все происходит намного прозаичнее, потому что от мыслей ее отвлекает Джек. Гребанный Джек Стоун, никак не желающий отстать от нее. Он роняет учебник ей на голову, которую укладывает на сложенные на парте ладони.

— Ло-о-о, учебники тебе не помогут. Хватит в них пялиться, — снова стоит вальяжно и улыбается мерзко, словно весь мир принадлежит ему. Ло инстинктивно сжимается, но это не помогает. Джек так просто не отстанет. Джек подтаскивает стул от пустующей рядом парты в проход, чтобы, сев, получить возможность наклониться прямо к ней. Нос к носу. — Ло-о-о, почему ты такая дура, Ло-о-о? — ему нравится растягивать ее имя, и от этого, признаться, подбешивает. — Да отвечай, когда с тобой говорят, — тычет пальцем ее в лоб, и отчего-то ее срывает. Возможно, все дело в гормонах. Или том, насколько ее заебала собственная жалкая жизнь, но разве так сложно просто оставить ее в покое?

— Да какого хуя тебе от меня надо? — вскакивает на ноги, и стул от резкости движения падает на пол с грохотом. — Что я должна сделать, чтобы ты от меня отстал? — хватает учебник и бьет Джека по голове. От неожиданности он удар пропускает, а Ло продолжает хаотично его лупить. — Что мне сделать? Может мне сдохнуть, а? Тогда ты от меня отъебешься нахуй? Если я сдохну, ты отстанешь? — практически кричит, насколько позволяют травмированные связки. Глаза застилают слезы. Джек смотрит на нее с вытаращенными глазами, как и остальные в классе, а ей хочется только исчезнуть. Ничего не видя вокруг, Ло выдыхается, а после просто скидывает все свои вещи в рюкзак и вылетает из класса, даже не обращая внимания, что там уже стоит мистер Вайсс. Похуй. Это не имеет никакого значения.

В школьных коридорах пустынно: урок начался. Ло, перескакивая через ступеньки, забирается на самый верх: дверь, ведущая на крышу, с вечно сломанным замком, и она выходит туда, чтобы сесть у заграждения по краю, скинув рядом рюкзак. Обнимает колени и тычется в них лицом. Почему Джек никак не может отстать? Почему папа не может ее любить? Почему именно ей снятся все эти ужасно пошлые сны? Она не понимает. Только легонько дрожит: все-таки на крыше всегда дует холодный ветер.