< … Я как раз собирался спросить, в чём он пойдет на праздник в честь окончания учебы, как услышал тихий, но твёрдый голос за спиной и сразу же обернулся, застывая на месте. Восходящее солнце слепило глаза, вынуждая меня щуриться, отгораживаясь от ярких лучей ладонью. Что такое? Он делает шаг, а затем я, не успевая ничего понять, чувствую, как его мягкие тёплые губы прижимаются к моим … >

Первая мысль – Джо сошёл с ума. Вторая – тоже. А если нас кто-то увидит?
Его губы горячие, мягкие и податливые, и я на секунду прикрываю глаза, позволяя себе распробовать их вкус. Не могу сказать точно, когда влюбился в Джонатана, но с каждым месяцем моё чувство распылялось всё сильнее, и что теперь? Теперь мы почти целуемся, и я не в силах это прекратить, потому что от захлестнувшего меня восторга ноги подкашиваются, вот-вот намереваясь лишить опоры? Кружится голова и не хватает воздуха. Мне страшно от того, что сделал Джо, и я знаю, что так не должно быть. Никогда и не при каких обстоятельствах я не дам ему дознаться о том, что это взаимно. И что он вообразил в своей голове, глупый мальчишка? Я же уеду меньше, чем через одно чёртово лето, и с чем он останется тогда? Были и другие причины, по которым я не хотел ломать ему жизнь, например, потому что считал себя неправильным, бракованным и испорченным. Пока все мальчишки скупали «Плейбой», чтобы в тайне от родителей мастурбировать на красивых фигуристых девиц, томно смотрящих с глянцевых листов, я не мог себя заставить заняться любовью с Оливией. Её плавные линии, мягкая нежная кожа и траектории изгибов вызвали только скуку, совсем другое дело парни, точнее, один конкретный парень, Джонатан. И он сейчас меня целовал, а я задыхался от удивления и неожиданности, ища в себе силы прекратить это.

Не грубо, но настойчиво кладу руки ему на плечи, заставляя чуть отстраниться и прекратить поцелуй. Оглядываюсь – нас, к счастью, никто не увидел. – Зачем ты это?.. – Мои руки всё ещё на его плечах, а сумка, которую он держал /ту самую, с которой мы шли на пикник к реке/ упала на землю. От страха и смятения, мечущихся в сердцевине его зрачков, внутри меня всю сжимается в тугой узел. Зачем он, глупый, это сделал? Любопытство? Я же как раз недавно ему сказал, что мне нравятся парни, и он решил таким способом выяснить, нравятся ли и ему тоже?

Мы так и замерли посередине тропы в немом молчании. Время для меня словно застыло, на деле же пришли жалкие мгновения, ведь во время поцелуя я даже губ не успел разомкнуть. Мне не было противно, наоборот, мне понравилось, и я еле сдержался, чтобы не плюнуть на всё и не растворится вместе с ним в зелени этого леса и приятной влаге любимых губ. Красивых… В Джо всё было до ослепительного идеальным – и линия рта, и глубина карих глаз, и даже пряди тёмных растрёпанных волос на лоб спадали идеально, когда я взъерошивал их.

Господи, Джо же сейчас на придумывает себе проблем масштабом с Вселенную, решит, что я влюблён в какого-то другого парня, а не в него. Из лёгких с усталостью вырывается клубок воздуха. Усталостью не от самого парня, а от того, что мне предстоит ему объяснить то, что даже я сам не понимаю. Не хочу ему врать, но правда может оказаться слишком горькой и неприглядной. Она заключается в том, что, несмотря на влюблённость, я уеду в Нью-Хэйвен, а он останется в Сакраменто, а ещё в том, что в нём сейчас говорят гормоны и любопытство в то время, как я сгораю от неразделённых чувств, чтобы не делать никому только хуже. Ни к чему Джонни всё это.
– Прости, – только и могу виновато прошептать в ответ, убирая руки с его плеч, но всё ещё считаю, что поступаю правильно, хотя и умираю от осознания того, какую нестерпимую жгучую боль я причиняю человеку, за которого готов отдать свою жизнь. Только я же думаю, что этим оберегаю его.

Последнее, что я успеваю заметить – как горячие лужицы слез блестят в его глазах. Ещё одно моргание, и влага предательски заскользит по щекам. Не стоило отпускать Джо из своих рук, потому что, как только я освобождаю его плечи, он срывается с места, и, бросив сумку, убегает.
– Джо! – Сумка с вещами с глухим стуком падает на траву, но мне это не важно, меня не волнует ничего кроме стремительно удаляющейся фигуры. А делаю несколько шагов вслед за парнем, но через метров десять останавливаюсь, понимая, что мне его уже не догнать. Джонатан резко дернулся вправо и скрылся за деревьями, откуда, наверняка, пролегала тропинка к какому-то месту, служившему его личным убежищем. Я закрыл лицо ладонями и потер глаза, а затем запрокинул голову, чтобы наполнить себя свежим летним воздухом и успокоиться. Отчаяние и бессилие стучали по вискам, вторя, словно мантру: «ты дурак, какой же ты дурак». Всё было бы гораздо проще, если бы Джо умел разговаривать, если бы он хотя бы допускал малейшую вероятность того, что многие проблемы можно решить, если обменяться словами. Понятия не имел, зачем он меня поцеловал, и на какой рассчитывал ответ. Ведь даже если представить, что в какой-то иной Вселенной из общего числа их бесконечности я ответил на этот поцелуй, как мне бы того и хотелось, то что бы нас ждало? Какое будущее? Джо ещё такой ребёнок, никак не научится видеть полутона, для него всё либо белое, либо чернее чёрного. Возвращаюсь к брошенной сумке и сажусь около неё задницей на землю, обнимая себя руками за согнутые ноги и пряча лицо за россыпью волос. Отчётливо понимаю, что не смогу найти друга в этой местности, потому что за столько лет, что я провёл в этом районе, знаю, по большому счёту, всего пару маршрутов, в том числе до реки, но она и извилистая тропинка к ней в противоположной стороне. Мне так стыдно и так больно из-за того, что я обидел Джо, и из-за того, что не смог остановить бурю. В этом весь мой мальчик – если расстроен, то это будет очевидно для всех в радиусе километра, но никогда раньше он не убегал от меня, разве что в далёком детстве, оставшимся за нашими спинами шестилетней историей. Не знаю, сколько я так просидел, закрываясь от мира и собственной жестокости, виня себя и прокручивая различные варианты того, где может быть Джонатан, но в итоге достал из джинсов свой телефон и сначала посмотрел, давно ли он был в сети на фейсбуке. Давно, так давно, что даже не сегодня /при мне он почему-то почти никогда не залезал в свой мобильный, ни с кем не переписывался, не играл ни в какие игры/. Затем набираю его номер, который и без телефонной книги за годы дружбы выучил наизусть, но там не слышно ни коротких, ни длинных гудков, лишь монотонный голос бота сообщает, что абонент выключен или временно недоступен. Значит, Джо предполагал, что я буду звонить, и намеренно выключил телефон. Труба дело. Он не хочет, чтобы я его искал, и уж тем более, чтобы нашёл. Я бросаю сумку прямо тут, в пролеске, потому что какой в ней теперь смысл, там всего-то плед, книга и сэндвичи, и иду в ту сторону, куда убежал парень, надеясь, что увижу тропу, которая приведёт меня куда-нибудь, даст знак, и я пойму, что мне надо идти в конкретном направлении, но нет, именно тут местный лесопарк становился густым и непроглядным. Я не мог знать того, что если идти десять минут на северо-восток, то зелёная полоса заканчивается, за ней будет трасса и промзона, там начнётся другой микро район с вечными недостроями и парочкой работающих мелких заводов. Да, я видел дым от труб, что столпом поднимался в небо и ЛЭП, но я ума не мог приложить, куда ноги понесли этого балбеса.

По пути к трейлеру постоянно смотрю на свой айфон, в надежде, что придет уведомление о том, что «абонент снова в зоне доступа, можете позвонить ему», но этого не случается. Ладно, не будет же он до ночи шататься чёрт знает где, через часик успокоится и пойдёт домой, где я, притаившись, его и застану, всё равно трейлер Джо не закрывает уже несколько лет, да и я знаю, где лежит запасной ключ – на балке под козырьком, надо только подтянуться и пошарить рукой в определённом месте. Но дом оказывается не заперт, и я, повоевав с дверью и подчиняя её себе раза с пятого, захожу внутрь. Тут всё так же, как и час тому назад, когда мы только выходили на пикник, намереваясь провести незабываемую субботу вместе, такую же тёплую и спокойную, наполненную теплом родственной души, как и все другие наши субботы. Грустно улыбаюсь, опускаясь на стул и прикрывая глаза. По моим щекам против воли медленно текут слёзы. Я не плакал уже, казалось, сто тысяч лет, но теперь не перед кем было держать лицо, и не было никакого смысла прятать свои эмоции. Я сидел, прислонившись затылком к нагревшейся горячим воздухом стене и винил себя в том, что случилось. Надо было плюнуть на всё и ответить ему, утолить любопытство Джо. Гореть – так вместе, и сгорать тоже вместе. Я катился в пропасть, но не хотел утягивать с собой единственное светлое и дорогое, что у меня есть. Пусть Джонни остаётся чистым, невинным, талантливым, влюблённым в жизнь мальчишкой, а со своими тараканами я совладаю как-нибудь сам. Ему вовсе не обязательно вникать в это дерьмо.

Когда я очнулся – словно вышел из комы спустя несколько лет – то обнаружил, что прошло уже два часа. Джо так и не пришёл, да и придёт ли? Но где он? С кем он? Будет ли ночевать дома? Если подумать, я никогда достоверно не знал, как выглядит его повседневная жизнь здесь без меня. Может, для него нормально отсутствовать в трейлере по многу часов, а то и дней? Может, он часто ночует вне дома, но где? На улице? От этих мыслей меня пронзила мелкая дрожь. Я вытер остатки подсохших солёных разводов под глазами и посмотрел в окно – ничего там не изменилось, и это пугало. Тут никому ни до кого не было дела.

Решив, что найду Джонатана, чего бы мне это ни стоило, я пошёл по соседним трейлерам, стуча в каждый из них без разбору. Надо было найти кого-то возраста Джо, в идеале его одноклассника или друга, хоть он и говорит, что у него нет друзей. Наверняка, они все шатаются по одним и тем же местам. В первый двух мне не открыли, в третьем из-за двери послали на хуй, в четвертом открыла женщина в фартуке и со скалкой в руках. Спросила, чего надо. Сказала, что да, знает Джо, но я и без дальнейшего диалога понял, что она вряд ли поможет угадать место, в которое тот сбежал. Где находится брат Джо – она тоже не ведала. На том наш разговор исчерпал себя, и женщина захлопнула железную дверь прямо перед моим носом. В округе, как назло, не было ни души. Ещё бы, все спали или опохмелялись, но дети… Чем и где занимаются местные подростки в этом районе, думай, Уилл, думай. Ещё я знал заправку, на которой вроде бы работал Джо, она тут всего одна около уолл-маркета, но она тоже мне вряд ли поможет. И брат «ночует в своём гараже» с его же слов, но где тот гараж… Если найду Джонни, то заставлю его устроить мне пешую экскурсию по всем закоулкам этого района!

Я растерялся в ответ на его импульсивный, совершенно внезапный поцелуй, но не оттолкнул, и мне не было противно. Наоборот, послевкусие от прикосновения его губ все еще разливалось по телу приятной истомой. Просто не успел отреагировать, до сих пор не разобрался что к чему, и что за новая порода тараканов завелась в подсознании моего лучшего друга. «Друга» – верчу на языке это слово, пытаясь понять, выходили ли наши отношения за минувшие шесть лет хоть раз за рамки дружбы, и решил, что нет. Я часто обнимал Джо, заботился о нём, посвящал его во все свои тайны и секреты, точнее, почти все, скрывая только одно – меня неумолимо тянет к нему уже год, и эта мания никак не вписывается в контекст дружбы. И вот, я утром признаюсь ему, что гей, а меньше, чем через час от порывисто прижимается ко мне губами, сбивая с толку. Хотел проверить, сможет ли почувствовать то же, что чувствую я? Неудачно пошутил? Или решил поиздеваться? Нет, всё это было не похоже на Джонни, он бы никогда не стал намеренно причинять мне боль, да и на шутки тоже был не мастак, у него, в принципе, было очень сдержанное и прямолинейное чувство юмора. Тонкие подколы и изящные саркастические изощрения были мимо Джо. Так что же это тогда было? Устав думать за своего близкого человека /а додумывать и раскручивать на разговоры мне его и без того приходилось часто/, я решил дождаться его и спросить, даже если мне потребуется провести в трейлере всю неделю. Хотя, кому я вру, если Джонатана не явится через сорок восемь часов, я напишу заявление в полицию, и тогда искать его будут уже с вертолётами. Раньше просто моё обращение никто рассматривать не будет, а жаль… Я обошёл весь трейлерный парк, и не найдя ни одной зацепки, принялся изучать карту района, безжалостно мучая сенсор своего айфона. Через дорогу на юго-запад было ещё несколько жилых домов, судя по всему, деревянных одноэтажных, и я отправился туда. К двум часам дня удалость если не поймать удачу за хвост, то хотя бы зацепить её мизинцем – во дворе одного из таких домов сидела троица ребят, я узнал их по Беверли, которая совсем не изменилась с последнего хэллоуина.

Пришлось спутанно объяснить ситуацию, не вдаваясь в подробности, но никто из троих не посчитал уход Джо чем-то особенным, требующим их срочного внимания.
– Зачем он тебе, влюбился что ли, бегаешь за ним по всей округе? – Эрик хохотнул, и мне пришлось приложить немалые усилия, чтобы не закатить глаза и не отвесить пару колких фраз. Я терпеливо объяснил, что беспокоюсь, и что мне нужно с ним поговорить. Айли и Беверли смотрели на меня с сочувствием, Эрик с усталостью и отвращением. Все они пили то ли тоники, то ли энергетики и курили, но если Айли довольно сильно изменилась, то на Бев будто не действовали никакие пагубные привычки. Однако, она мне вряд ли чем-то поможет, так что давить нужно было именно на парня. Я присел к ним за стол, чтобы завязать беседу, и умудрился вытянуть кое-какую ценную информацию. Договорились на том, что если Джо не обнаружится к полуночи, то Эрик поможет мне его найти, мол, есть идеи, что он мог убежать в сторону заводов и заброшек, но чел всё равно не видел в этом ничего катастрофического, чтобы разводить панику на миллион. Это же Медоувью, тут каждый день из домов сбегают подростки, и иногда их находят мёртвыми. Когда он стал травить байки о криминальной статистике и шутить, что Джо пизда, мне стало дурно, и я попрощался с компанией, ища обратную дорогу в трейлер, сжимая в кулаке в кармане шорт клочок бумаги с номером Эрика.

Когда посмотрел на часы, толкая тяжелую металлическую дверь, уже вечерело, с приятелями Джонни время пролетело очень быстро, но на душе у меня всё равно скребли кошки, а сердце никак не могло выровнять свой стук. Оставалось только ждать, а до полуночи ещё очень далеко. Включив в наушниках книгу из списка на лето к первому курсу – это был философский труд Ницше, – я лёг на узкую кровать Джонни и вскоре провалился в беспокойный, поверхностный сон. Мне снилось палящее солнце, что обжигает и плавит кожу, снился его поцелуй, приятной свежестью оседающий на губах, а затем снился лес, в котором вместо земли под ногами было зыбкое болото. Я безуспешно бродил среди деревьев, продираясь через черноту ночи, звал Джо, но не мог издать ни одного звука, и трясина утягивала меня на дно, всё дальше отдаляя от близкого друга.

Проснувшись – взъерошенный, со спутанным сознанием, – сразу заметил, что трейлерный парк окутали сумерки, а стрелка часов показывала двенадцатый час ночи. Сердце пропустило несколько глухих ударов, которые с шумом резонировали в ушных раковинах, когда я осознал, что Джонатан всё ещё не вернулся. Сел на кровати и уткнулся ладонями в лицо, пытаясь отогнать остатки сна. За окном свирепствовал ветер, похолодало. Пройдет ещё полчаса и можно будет позвонить Эрику, но время, как назло, превратилось в резину, и вздрогнул, отвлекаясь от своих мыслей и выходя из ступора я только тогда, когда захлопнулась дверь в трейлер. Ты пришёл!

Из узенького коридора меня было не видно, но я сразу /в полшага/ достиг его и обнял, крепко прижимая к себе, настолько сильно, чтобы у него не было ни единого шанса выпутаться из моих рук, а спиной повернулся к двери, как бы припирая её, чтобы парень не думал снова сбежать. В подтверждении моим намерениям по стеклам в окнах забарабанили первые крупные капли дождя, и под раскаты грома разбушевался настоящий летний ливень. Даже в темноте я видел, что Джо было физически плохо: взлохмаченные волосы, растертые щеки, покрасневшие глаза под влажным рядом ресниц.
– Тише, Джонни, тише. Не убегай, пожалуйста, я прошу тебя, – немного ослабляю хватку, проверяя его на контактность, но дверной проём на всякий случай всё ещё закрываю собой. Он слишком устал и вымотал себя, чтобы куда-то бежать, поэтому, вроде как, никуда не срывается и ведёт себя тихо. – Весь дрожишь от холода, – или не от него, – пойдем на кровать, – заглядываю в его глаза, откидывая прилипшие ко лбу волосы. На мгновение представляю, что тот поцелуй – не шутка, что Джонни… влюбился? Но это так странно, совсем на него не похоже, и его поведение с той минуты не укладывается в моей голове. Я же понятия не имею, как ведут себя влюблённые мальчишки, потому что у меня бы никогда не хватило смелости его поцеловать. Я мог только любоваться Джо издалека и мечтать однажды прикоснуться к его губам, к его коже не как друг, но как кто тогда? Это всё неправильно, и я не должен давать волю своим грязным фантазиям, сейчас надо разобраться, что творится с моим родным человеком, а мои душевные терзания подождут.

Отредактировано William Tunney (2022-11-29 21:32:09)

Капли дождя барабанили по стеклам, оставляя на них мокрые разводы, а ветер с такой яростной силой ударял по нашему убежищу, что от каждого стука я внутренне вздрагивал, молча стоя спиной к дверному проёму и наблюдая за Джо. Я не знаю, что ему сказать и какие подобрать слова, чтобы утешить, потому что понимаю, что очень сильно обидел его, сделал непоправимое, и даже если мы сможем разрулить эту катастрофу, то он всё равно навсегда запомнит свой первый поцелуй именно таким. Не могу описать, как мне больно сейчас видеть Джонни таким, как хочется сделать шаг на встречу и заключить его в крепкие объятия, забраться пальцами в волосы, вдыхая запах его кожи и сказать, что всё в порядке, всё будет в порядке. Но он просил не трогать его, а исправить всё одной лишь банальной фразой не получится, не в этот раз, и я пребываю в смятении. С одной стороны, Джо хочет побыть один и имеет на это полное право, с другой – я не хочу оставлять его в одиночестве, да и куда я пойду, когда дождь льёт стеной? Надо сначала добраться до уолл-маркета и уже оттуда брать такси. Ладно, всё это были пустые отговорки, я просто не хотел уходить, хотел оставаться рядом с Джонатаном, пусть пока и не имел понятия о том, как мы оба должны себя вести. Всё было бы проще, если бы я понимал мотивы его поступка. Тогда, на тропинке, мне показалось, что он просто пошутил или решил проверить себя, взбудораженный рассказом о том, что мне нравятся парни. А я и сам не знаю, кто мне нравится: мальчики, девочки.... Смотрю на Джо и сердце разбивается на миллионы осколков, ни к кому и никогда я не чувствовал ничего подобного. Мне нравится именно он без привязки к полу, цвету кожи, социальному статусу и прочим условностям, которыми люди так любят всё усложнять.

И теперь, глядя на его зарёванное лицо, на повадки дикого зверя /как давно их не было/, я потихонечку осознаю, что он, кажется, не шутил и не проверял меня. Это был чистый и нежный порыв его души, а я… дурак, какой же я дурак. Мы очень долго стоим молча, и никто не решается что-то сказать первым. Не представляю, что я должен сделать, чтобы Джонни меня простил. Хочется уложить его на кровать, укрыть одеялом, сунуть в руки кружку с горячим чаем и лечь рядом, обнимая. Но, опять же, вряд ли он согласится. Накатывает ощущение безысходности, окуная меня в океан беспросветной боли и тоски. Смотрю на него украдкой, делая вид, что разглядываю потёртости на полу, а Джо в это закрывает лицо рукой – не хочет, чтобы я видел момент его слабости. И правильным бы было уйти, оставив его в покое, дать время всё понять, осознать, пережить, но чёртов дождь сделал нас заложниками этого трейлера. А ещё мне просто не хотелось уходить, потому что я долбанный эгоист и мне важно знать, что с Джо всё в порядке, насколько это возможно.

Осторожно подхожу к нему и мягко притягиваю к себе за плечи, но чувствую, как сильные ладони упираются в грудь – не хочет. Просил же не трогать его, а я снова и снова самонадеянно нарушаю чужие границы личного пространства. Неспешно и нежно веду кончиком носа по его щеке, бегло целую её, затем касаюсь переносицы и финальным аккордом прикосновений останавливаюсь на губах. Это невесомый, невинный поцелуй должен сказать о том, что «я тоже к тебе неравнодушен, я тоже». – Ты и есть тот парень, который мне нравится. Просто всё случилось так неожиданно, что я растерялся. Не знал, то ли ты шутишь, то ли проявляешь любопытство. Скажи, что не пошутил? Еще и месяца не прошло с того дня, как тебе исполнилось шестнадцать. Умом я понимаю, что ты уже не ребёнок, – шепчу ему в ухо, обдавая тёплым дыханием, – но поверить в это не могу. Мне всегда казалось, что ты не такой, что ты добрее и лучше, чем я. И ещё, – виновато опускаю глаза, устремляя взгляд в смятую ткань футболки Джо у себя под пальцами, – я ведь уеду через пару месяцев в Йель, помнишь? И нам обоим будет ещё больнее, – притягиваю его к себе со всей силой, которая у меня только есть, чтобы дать понять, насколько он дорог, нужен и важен мне. – Я не хочу, чтобы ты страдал ещё сильнее, чем сейчас, – хотя куда уж сильнее, Джо выглядел опустошенным и подавленным. – Что я могу сделать, чтобы тебе стало лучше? Только скажи. Всё, что угодно.

Я должен был уйти и оставить его в покое, но за окном разбушевался ливень, а я не хотел никуда выметаться из чёртового трейлера и оставлять Джо одного в таком состоянии, так что был благодарен стихии за то, что давала повод задержаться. Но и делать клеткой мальчишки его собственный дом я тоже не собирался, но так выходило. Тут так тесно, что ступить некуда: не убежать, не спрятаться и не скрыться от взгляда друг друга, остаётся разве что запереться в ванной… Джо так яростно вжимается лопатками в стену, что та того и гляди затрещит под натиском его тела. Мне неловко, очень неловко, и ни в какой другой ситуации я бы не стал насиловать его психику, я этого не хотел и ужасно корил себя за желание упрямо подходить снова и снова, разговаривать, успокаивать вместо того, чтобы просто оставить в покое человека тогда, когда ему это больше всего нужно. Возможно, ему и поможет только это. Я не собирался прекращать общение, обрывать нашу дружбу на такой скомканной и неясной ноте, мы оба этого не заслужили. В конце концов пустить шесть лет коту под хвост из-за моих тормознутых нейронных связей было бы тоже как-то грустно. Я хотел ответить на тот поцелуй, хотел! Но я испугался, я же тоже живой и тоже имею право эмоции в моменте, и это вовсе не значит, что я оттолкнул и Джонни стал мне не нужен. Нет! Как же это все объяснить ему, где найти слова, терпение, силу?

Подбираюсь аккуратно, начинаю издалека, обнимаю крепко – раньше это всегда работало, неужели сейчас ничего не получится, я просто не верю в это и не прощу себя, если не попробую, если просто уйду, ничего не предприняв, оставив каждого из нас страдать в своём углу. У меня до сих пор в голове не укладывается, почему Джо меня поцеловал. В моей картине мира он всё ещё ребёнок – импульсивный, упрямый, ревнивый, но очень далёкий от осознанного чувства любви. Неужели он и правда влюбился? Да ещё и в меня? Нет, это все решительно не укладывается в моём сознании и больше напоминает то, что я выдаю желаемое за действительное. Когда притягиваю его к себе, чтобы поговорить, то каждое слово произношу медленно и вкрадчиво, давая Джо возможность подумать, осознать, переварить, а не рубить с плеча, как обычно. Он трепыхается в моих руках, отбиваясь от непрошенных прикосновений, совсем как тогда, шесть лет назад, когда я в первые обнял его, а он так опешил, что едва не врезал. Но я всё равно обнял тогда его второй раз, и третий, постепенно приучая к рукам и к тому, что объятия – такая же часть взаимоотношений, как совместный ужин, приятный разговор, прогулка. То, что естественно и обычно вызывает приятные ощущения, собираясь тёплым клубком в солнечном сплетении и разливаясь по венам доверием и любовью. Он смотрит на меня широко распахнутыми глазами и молчит, чуть приоткрыв губы. Свои невероятно красивые, пухлые губы, о поцелуе которых я грезил уже минимум год, лишаясь сна и покоя. Он говорит так тихо, что это даже не шёпот, а какое-то невнятное бормотание, но я цепляюсь за каждый звук, прислушиваясь и стараясь ничего не упустить. Не шутил… Теперь мои щёки вспыхивают алым заревом от стыда – и как я только мог подумать, что Джо будет шутить такими вещами? Это от неуверенности в себе и в том, что я правда мог вызвать у него такое желание. Да я всё ещё не могу в это поверить. – Ты и есть недовольный ребёнок, – тихо-тихо шепчу ему в губы, без злости или упрёка. Джонни правда ещё такой юный, и всё в его жизни пока окрашено всего в два контрастных цвета: либо чёрный, либо белый. – И вместо того, чтобы говорить, пытаешься убежать. Постоянно пытаешься убежать. И снова ты делаешь именно это! – Он окончательно отталкивает меня, освобождаясь от объятий, и я обречённо вздыхаю. Раньше стоило его обнять, и это решало проблему, а сейчас не решило. Я чувствую бессилие и полное непонимание того, что делать. Разговоры не работают. Прикосновения тоже. Что же тогда делать?

Он отступает и смотрит полными слёз глазами – мне невыносимо больно, я видел его слёзы и раньше, но никогда не был их причиной, а теперь стал. Джо думает, что я его оттолкнул… Судорожно ищу подсказку взглядом хоть где-то в трейлере: на стенах, полу, потолке, но её нет, и чувствую теперь уже себя загнанным зверем. Мой единственный инструмент, которым я привычно решал все проблемы – разговор – не работает! Джонатан не слышит меня, а смысл всех сказанных слов заглушают его мысли. Они напрочь лишают Джо рассудка. – Да не отталкивал я тебя! – Упрямо делаю шаг навстречу, притягивая его лицо к своему и целуя. Теперь уже не так, как в первый раз минуту назад, а совсем иначе. Глубоко и страстно, впечатывая спиной в стену и сминая пальцами ткань футболки. Он отвечает мне… Отвечает. В первый раз чувствую вкус его губ, его влажный язык у себя во рту. С ума сойти, от нереальности всего происходящего у меня подкашиваются ноги, я и мечтать о таком не смел. И не думал, что когда-то решусь совершить подобное. Сердце колотится, готовое разорвать грудную клетку, и эти удары гулко стучат по ушам. Всё становится таким ватным, вязким, нестабильным вокруг нас.
Оторвавшись от его губ, упираюсь руками в стену за Джо и прижимаюсь лбом к его лбу.
– Так ты мне веришь? – на его щеках дорожки от слёз, но ему идёт, такой трогательный и красивый...

Отредактировано William Tunney (2022-12-19 17:15:32)

Умом я понимал, что надо уйти и прекратить причинять Джонатану бесконечную боль. От каждого моего прикосновения он вздрагивал, а каждый взгляд в покрасневшие от слёз глаза был подобен сожжению заживо. Мне так не хотелось мучить его, но я почему-то продолжал делать это. Внутри меня бил набат, сигнализируя о том, что убраться из трейлера именно сейчас никак нельзя. И не потому, что там проливной дождь стеной, и не потому, что небо изрезано молниями, а потому что Джо именно сейчас я нужен так, как никогда. Только я могу дать ему лекарство от той убивающей боли, которую сам и причинил, совсем этого не желая. Винил себя за то, что глупый, за то, что такой трудный и совсем не смекалистый, за нечуткость и толстокожесть, за непонятливость, за каждую его слезинку, пророненную без меня и при мне, и за каждую секунду этой пытки, которую он вынужден переживать снова и снова. Представляю, что он почувствовал после того, как я растерялся, выдавая смятение за отказ, это же Джо, мой Джо, я знаю его как самого себя, он очень раним и с трудом переносит критику, а услышав «нет», бросает и больше не пытается. Может, именно поэтому он никогда не показывает свои рисунки – просто боится, что то, во что он вкладывает душу, будет не только не оценено, но и растоптано? Вот как с поцелуем вышло. Какой же я дурак. А он усталый и взвинченный одновременно, нервно потирает участки кожи, словно пытаясь оттереться от какой-то грязи или… боли? Мы как два раненных зверя в клетке, мечемся по этому крошечному трейлеру, врезаясь в стены и сбивая своими телами вещи. Я ловлю Джо, он – пытается отстраниться, это какое-то сюрреалистичное шоу, в котором я не понимаю свою роль, нет сценария, а импровизация не мой конёк.

Поцелуй. Джо закрывает глаза и падает в пропасть, расслабляясь в моих руках и откликаясь на каждое движение, позволяя проникнуть языком в свой рот, дотронуться кончиком языка зубов, всё глубже и глубже, а у меня мир переворачивается, и земля уходит из-под ног, когда я слышу удары его сердца, и когда прерываюсь всего на полсекунды, чтобы позволить Джонни сделать вдох. Я люблю его, люблю безумно, готовый раствориться в этом жадном касании губ, наплевав на то, что о нас подумают люди и есть ли у нас совместное будущее /его нет, я знаю это и так/. Всё заканчивается, и мы просто несколько мгновений смотрим друг на друга, не говоря ни слова, а потом Джо нарушает тишину, задавая вопрос. Он говорит со мной, спрашивает сам!.. Ему не всё равно, он хочет понять. Я привычным жестом, но непривычно крепко притягиваю его к себе за плечи, чтобы он мог спрятать лицо, уткнувшись мне в ключицу или зарыться в растрепавшихся волосах.
– Сначала успокойся. – Глажу его по спине, по лопаткам, по пояснице, вымеряя ритм дыхания – как только кажется, что оно стало чуть ровнее, продолжаю. – И дыши. Просто дыши, я всё тебе объясню, я всегда тебе всё объяснял, сделаю это и сейчас, а ты слушай и не перебивай, ладно? – Сейчас мне не надо смотреть ему в глаза, так слишком тяжело, но я ощущаю своим телом, как вздымается и опускается его грудь, вожу ладонями по ткани футболки, цепляясь пальцами и подбираю слова. – Не знаю точно, когда я влюбился в тебя, думаю, это происходило постепенно. Ты и есть тот парень, который мне нравится, и о котором я говорил за завтраком. Я ревновал, поэтому вышел из себя и повысил голос, прости за это, кстати. – Мысли путаются, танцуя безудержный канкан у меня в голове. – Я не знаю, с чего начать, мне сложно объяснить вот так экспромтом, не подумав. Так вот, я влюбился в тебя где-то год назад, и мне тоже было не легко. Ту боль, которую ты испытываешь сейчас, я испытываю очень давно и свыкся с ней. Я – гей, и это неправильно. Я сам себе противен в такие моменты, и я не хочу тянуть за собой ещё и тебя. Чёрт, Джо, тебе пару недель назад исполнилось шестнадцать, ты для меня до этого дня оставался ребёнком. Чистым и светлым. Я понимал всегда, что рано или поздно ты захочешь отношений, начнёшь интересоваться девчонками. Девчонками, Джонни, не мной! Но твой поцелуй утром… он перевернул весь мой мир с ног на голову, изменил всю мою жизнь, я был растерян и напуган, но я не отталкивал тебя! И никогда этого не сделаю. Ты и есть мой мир, смысл моей жизни. Чёрт, – утыкаюсь носом в его волосы, – я люблю тебя, но я не хочу сломать тебе жизнь, пойми же ты это, наконец, глупый ребёнок. – Встряхиваю головой, чуть отодвигаясь и глядя в его кофейные глаза. – Я не хочу ломать твою жизнь, – шепчу уже тихо себе под нос. –  Странно, что ты сам никогда не замечал, как я на тебя смотрю. И, Джо, мне уже не двенадцать, моё тело тоже реагирует на тебя, мне сложно было спать в одной кровати с тобой, обнимать тебя и хотеть одновременно. Боже, скажи, что я уже могу прекратить объяснения и этого достаточно.

Никогда бы не подумал, что провалиться сквозь землю захочу теперь я, потому что настолько откровенным я ни был с Джо никогда. Не врал, конечно, но и какие-то свои сокровенные тайны касательно его самого вот так тоже не выливал, как таз с холодной водой на голову. Сажусь на стул, закрывая лицо руками. Я окончательно всё испортил, да? Джо не поймет меня, он ещё слишком маленький и непрошибаемый для того, чтобы поставить себя на моё место и попытаться понять. Лучше бы я ушел под этот грёбанный ливень.
– Если ты хочешь, чтобы я ушёл – скажи, и я уйду. Только скажи. – Тру лоб пальцами, пряча лицо за пшеничными прядями волос.

Отредактировано William Tunney (2022-12-29 18:30:23)

Я тоже вспоминаю наш Хэллоуин, который вышел слишком интимным, я бы даже сказал, романтичным. Тогда я имел все шансы сорваться, особенно после того, как угощая Джо долькой яблока, прикоснулся к его пухлым мягким губам. Но мы посмотрели фильм и уснули, как ни в чём не бывало, мои чувства не вышли тогда из-под контроля к счастью для нас обоих. Я сдерживал себя целый год, а теперь выходит, что зря? Запутался и ничего не понимаю, могу лишь отчаянно массировать свои виски в попытке унять головную боль. Безуспешной попытке.

Несмотря на то, что Джонни меня, вроде как, понял и поверил в сказанные слова, оставалось ощущение, что всё вышло скомкано, непонятно и неправильно. Мы разобрались в том, что давно уже влюблены друг в друга, что эти чувства взаимны, но в воздухе всё ещё висел вопрос: «а что дальше?», разве у нас есть какое-то будущее с учётом того, что через пару месяцев я уеду навсегда? Я ведь ещё не сказал Джонатану, что мы переезжаем. К тому же, я понимал, что после обучения в Йеле уже не вернусь в Калифорнию, это не тот штат, в котором можно достичь высоких вершин в сфере политики. Здесь прочно обосновалась индустрия развлечений – до Голливуда и Вегаса рукой подать, а я, думаю, переберусь в Нью-Йорк или Вашингтон, подальше от родителей и от всей своей прежней жизни. Мне было неимоверно жаль осознавать то, что наши с Джонни пути расходятся, но так было с самого начала, мы оба это знали и позволили насладиться прекрасными годами беззаветной искренней дружбы, но это время истекало, наше лето рано или поздно по крупице осядет в стеклянной колбе песочных часов. – Если ты правда этого хочешь, я останусь, – поднимаю на него припухшие глаза и вымученно улыбаюсь, делать вид, что всё хорошо ни у кого из нас нет сил. Мы, пожалуй, обречены, или я не знаю, как ещё это можно назвать. Упираюсь затылком в стену за спинкой стула, на котором сижу, и смотрю не то на Джо, не то куда-то сквозь него, пока за окном продолжает барабанить дождь, а ветер гудит так сильно, что обшивка трейлера вот-вот отлетит, унося домик в страну Оз.
– Мы переезжаем, Джо. В сентябре. Я уеду в Нью-Хэйвен, а родители уже присмотрели дом в Бриджпорте, это в штате Коннектикут, чтобы быть ближе ко мне. Я уже так устал от их гиперопеки, – прикрываю глаза, чтобы не дать волю чувствам и не разреветься. – Я даже на каникулы сюда больше не приеду, ты понимаешь это, лисёнок? – Всегда называл его так, когда чувствовал безысходность нашего положения и сейчас находился на грани. С одной стороны, я должен был выполнить свой долг как сына и получить образование, выбранное для меня семьей, затем прости стажировку в каком-нибудь серьезном месте и стать дипломатом, послом, а то и вовсе сенатором какого-нибудь штата, не меньше. С другой – это всё ни разу не походило на ту жизнь, которую бы я хотел прожить. Я мечтал поступить в медицинский университет, штурмовал учебники по химии и биологии, и даже смотрел, какой проходной балл, но отправить туда заявление так и не решился. Родители бы отреклись от меня, если бы я ослушался их волю. И я не хотел оставлять Джо, почему я должен это делать, во имя чего? – И мне не нравится моя жизнь. Понимаю, что звучит так, как будто я выёбываюсь, и многие мечтают оказаться на моём месте, но я всегда завидовал твоей свободе. По-доброму, конечно. Хочешь учишься, хочешь – нет. – Тыльной стороной кисти смахиваю выступившую на глазах влагу. Устал, я просто нечеловечески устал. – И никто тебе не указывает, куда поступать. Я вот хотел бы попробовать поучиться в нашем Калифорнийском университете на факультете базовой медицины, но отец даже слушать меня не станет, да и мать тоже. Вся моя жизнь для них расписана по неделям. – Жестом приглашаю Джонни сесть на кровать, тогда я чуть повернусь и его глаза будут напротив моих. – Ладно, хватит обо мне. Что будем с этим всем делать? У нас все ещё есть два с половиной месяца, и будет глупо их просрать, обидевшись друг на друга и разбежавшись по своим углам, как думаешь? 

Вряд ли у Джо есть какой-то ответ на этот вопрос, обычно в таких ситуациях он полагался на меня и на мои решения, но я всё равно должен был его спросить.

Я знал, что реакция Джо будет бурной, но и представить себе не мог, насколько. Человек, которого я люблю больше жизни, который и есть моя жизнь, задыхался от слёз и бессилия, глядя прямо в глаза, а меня будто парализовало. Усталость каменным панцирем обрушилась на плечи, придавливая меня к железному полу и лишая сил. Утром мы в первый раз поссорились по-настоящему, я повысил голос на Рея, а моя ложка с грохотом упала на керамическую тарелку, в которой болтались хлопья с молоком. И то, что случилось менее суток назад было искрой в сравнении с тем пожаром, которым между нами разгорался сейчас, уничтожая всё на своём пути: шесть лет тесной, слишком интимной дружбы, доверия, понимания и принятия другого человека. Но если по-настоящему любишь, любовь не умрёт из-за одной только ссоры? Я не знал, но мне было очень больно видеть Джо таким разбитым и уничтоженным. В этом нет моей вины, но я её ощущал каждой молекулой кожи буквально за всё – и за то, что позволил ему довериться и открыться, и за то, что был рядом все эти месяцы, и за то, что вынужден уехать. Моё сердце было разбито, а сам я чувствовал себя разорванным на тысячи осколков, и всё, что я говорил о себе, о недовольстве своей жизнью – это просто чтобы о чём-то говорить, чтобы не молчать, оставляя возможность для того, чтобы каждый мог додумать так, как ему удобно. Между нами никогда не получалось складных разговоров, потому что когда диалог нужен был, Джонатан в него не мог, а когда он успокаивался и был готов к конструктиву, то надобность как-то отпадала. Однако, сейчас плотину прорвало: он говорил и говорил, пока по щекам текли слёзы, а щеки полыхали так сильно, что я решил, что у парня жар.

Этот момент всё равно бы настал, однажды нам обоим пришлось бы осознать, что я улечу навсегда, а он останется здесь, в красивом и горячо любимой мной городе – в Сакраменто, с которым связано так много тёплых воспоминаний. Вот только я никогда не забывал об этом, и на периферии сознания пульсировала мысль: «будь осторожен, не заиграйся, не причини вам боль», а Джо был собой – он всегда всецело отдавался своим чувствам, ничего не скрывая и не тая, во всяком случае, передо мной. И вот сейчас, в момент, когда он так уязвим, я растерялся, смотрел на него и хватал губами воздух, не находя слов. «Быть свободным равно быть никому не нужным?» – этот вопрос мучает меня и по сей день, и вряд ли когда-то кто-то сможет дать на него однозначный ответ. На меня никто не надевал наручники, но я никогда не был свободен, я родился с этим осознанием, и я несу его с собой уже восемнадцать лет. Джо тоже по своему был несвободен, к тому же, чувствовал себя в этом мире очень одиноко, и я как мог, пытался показать ему, что он не один, что нас как минимум двое. День икс на листах календаря всё приближался, а значит, в конечно счёте, он всё таки останется один, а я подарил ему ложную надежду. Ненавижу себя за это, и нет в мире таких слов, после которых бы Джо меня простил. Я люблю его, но что моя любовь в круговороте Вселенной? Кто я сам? Песчинка мироздания, а мои чувства и того ничтожнее. И сам я ничтожен, раз не могу сделать жизнь человека лучше. Одного единственного человека. Не могу быть рядом, не могу пообещать ему совместное будущее, потому что подобные слова были бы обманом.

Хочется ответить ему, моему раненному и несчастному лисёнку, что он – не его отец, что не будет никакой тюрьмы, а что образование – не самая бесполезная в мире вещь, но он не будет слушать, даже если захочет, его эмоции сейчас заглушают рассудок. Можно поступить как обычно: крепко обхватить за плечи и притянуть к себе, что есть мочи, вот только это не поможет, уже не поможет. Мы обречены с минуты нашего знакомства, как и наша противоречивая, не вписывающаяся ни в какие каноны дружба. Да и дружба ли это была? Это что-то другое… Более сильное и светлое. И улетая навсегда, в Сакраменто и в сердце Джонатана я оставлю часть себя. Может ли человек жить без руки или ноги, конечно, да. А без сердца? И вот сейчас мне казалось, что у меня вырывают именно сердце. Так больно и тоскливо, что нет больше ни сил, ни слёз, ни порывов всё исправить.

Мы будем видеться, переписываться, и даже общаться по видеосвязи, если захотим, но мы не захотим, слишком уж хорошо я знаю Джо. Даже если он будет отвечать по началу, затем общение сойдет на нет, через пару месяцев, в крайнем случае, год. А всё, что я ему говорил на счёт расстояния – способ утешить нас обоих, но я тоже так не хотел замечать проблем, будто если сделать вид, что их нет, спрятаться в надежный и безопасный кокон, всё и правда станет хорошо. – Но я не хочу забирать у нас эти два месяца, целых два месяца, Джонни! – Следующие его слова больно пронзают грудную клетку. Как я могу его забыть, если живу только мыслями о нем? У Джо очень широкая душа, доброе сердце и кристально чистый взгляд на мир. Он вдохновляет меня на всё, и когда я уеду, я буду черпать силы из этих воспоминаний: о его голосе, его улыбке, о том, как десятками невидимых искр светятся его глаза, когда он смеется, и как он трогательно закусывает губу, когда рисует в своём блокноте.
- Я буду писать тебе каждый день. Даже если ты не будешь отвечать, я всё равно буду писать тебе, клянусь. И я никогда тебя не забуду, потому что ты и есть вся моя жизнь. Я не могу забыть того, кто вдохновляет и даёт мне силы. – Хочется подойти, обнять и прижать к себе что есть сил, но мне впервые страшно притронуться к Джо и причинить ему боль, я же всё понимаю и будто бы физически чувствую всё, что переживает он.
Если ещё пару минут назад он хотел, чтобы я остался, хочет ли сейчас, в конкретный момент? Не думаю, но дождь не собирается утихать, подстраиваясь под ритм нашего разговора и ударяя по стеклам с новой силой, а Джо всё ещё меня не прогоняет. Сверкает молния, вспышкой рассекая комнату и гаснет свет, оставляя нас в полумраке уличного света – лампочка перегорела.

Всё же рывком поднимаюсь со стула, обнимая Джо со спины за талию и разворачивая лицом к себе – таким подбитым и подавленным я его не видел никогда раньше. – Прости меня, родной, за всё ту боль, которую я причинил тебе, и за надежды, которых не оправдал. – Да, скоро Джонатан Рей будет разжалован в воспоминание, как и я для него, но пока я старался сделать всё, что от меня зависит, чтобы унять боль в ранах. – Я умоляю тебя, прости. – Мне было так же хреново и плохо, как и ему, но я не хотел снова сводить всё обсуждение к себе и своим переживаниям. – Давай на два месяца уедем? Снимем трейлер, который на ходу, будем путешествовать по Америке. Только ты и я, Джо, что скажешь? – Плавно оседаю на пол, цепляясь пальцами на ткань рубашки и джинсов, оказываясь перед ним на коленях и утыкаюсь носом в бедра. – Не отталкивай меня и не уходи сам, позволь нам побыть до конца этого лета вместе.

Отредактировано William Tunney (2023-01-22 15:22:22)

Часто, засыпая, я представлял нашу с Джо последнюю встречу. Иногда мне виделось, что мы прощаемся в аэропорту, куда он приехал, чтобы проводить меня. Мы улыбаемся и знаем, что в конечном итоге всё будет хорошо. У меня на душе скребут кошки, потому что я безнадежно влюблён в скромного и талантливого парня, способного одним только движением уголков губ осветить всю мою жизнь, и этот самый парень обнимает меня в последний раз и желает хорошего полёта. И просит написать, когда приземлюсь. И мы нам обоим немного волнительно, но это приятное волнение. Он остаётся чтобы закончить школу, а затем поступить в Калифорнийский университет в Сакраменто и найти своё призвание. Мне всегда казалось, что из Джо вышел бы отличный ветеринар или тату-мастер, но решать, конечно ему. В иной раз я представлял, что наше прощание состоится в его трейлере, куда я однажды приеду в последний раз. Мы бы разговаривали всю ночь напролёт, зная, что больше такое не повторится, стараясь насытиться каждой минутой рядом друг с другом. Обязательно бы предложил Джонни сделать «капсулу времени» – взять какой-то ящик или железную коробку и оставить в ней послания взрослым себе, тем, кем мы станем через десять лет. Закопать её около реки, около нашей реки, а потом вернуться и открыть, в идеале бы вместе. Пришёл бы Джо туда через десять лет? Не знаю, но хочется верить, что да. Хотелось, когда я лежал на мягкой кровати и смотрел в потолок, фантазируя о нашей последней встрече.

Сегодня всё изменилось – оказалось, что Джонни в меня тоже влюблён, и эта мысль никак не укладывалась в голове. Весь мой мир перевернулся с ног на голову и требовал каких-то действий и молниеносных решений, но я будто окоченел, теряя способности нормально двигаться и говорить. Если из моих губ и вылетали слова, то как-то невпопад и не то /как мне казалось/. Наверняка, Джонатан ждёт что-то совершенно иное, он точно что-то хочет услышать, но я не понимаю, что, я больше ничего не понимаю, найдя силы только на то, чтобы бесконечно извиняться, стоя перед нам на коленях. Это оказалось не сложно и не стыдно, таким образом я выразил полное подчинение. Меня захлестнула безысходность, и я не понимал, что делать дальше. Как нам быть? Я в самом деле не могу остаться в Сакраменто, не могу сейчас устроить родителям бунт и броситься в омут с головой во имя любви. Нам с Джо попросту не на что будет жить. Я не могу капризно топать ногой, как трехлетний карапуз, и кричать «хочу, хочу, хочу!», как бы больно и горько мне ни было. Мы взрослые люди, у нас есть обязательства перед собой и своими семьями, но как же хотелось от них избавиться и жить так, как я хочу.

Джо возвышается надо мной совсем недолго. Его горячие пальцы путаются в моих волосах, а я делаю глубокий вдох, пряча в его ногах свои слёзы, переживания и всего себя целиком. Я так устал постоянно что-то решать и думать за двоих. Понимаю, что у Джо банально нет ресурсов принимать серьезные и обдуманные решения, но сегодня их нет и у меня. Когда я обнял его, он не оттолкнул, не стал чертыхаться и просить не трогать его, наоборот, доверчиво прижался всем телом, утыкаясь носом в изгиб шеи и обдавая тёплым дыханием – это хороший знак. Значит, он успокаивается и приходит в чувства. Затем воцаряется молчание, все вокруг превращается в вакуум – нет ни мыслей, ни желаний, ни стремлений. Джо берёт меня за руку, переплетая наши пальцы, и я сильнее сжимаю его ладонь. Как же мне больно осознавать, что я улечу, а он останется здесь. Навсегда! Но его голова покоится на моём плече – такой доверительный жест, что я готов лужей растаять у него ног. Обнимаю свободной рукой Джонни за плечо, притягивая к себе так близко, как только позволяет материя. – Могу. – Хмурюсь, не понимая, почему вердикт Джо такой категоричный. – Я могу просто не вернуться утром домой, – на телефоне от матери шестнадцать пропущенных, но я не обращаю на это никакого внимания. – Не вернуться до самого отлёта. Напишу родителям sms, что решил отдохнуть, и чтобы не переживали. У меня на карте хватит денег и на аренду трейлера, и на двухмесячный тур по штатам. Джо, я правда могу сделать это. Почему ты мне не веришь? – Повышаю голос, в котором слышатся истерические ноты. Я на грани, я не знаю, что сделать ещё, чтобы Джонни поверил, что я очень сильно его люблю. Кровью его имя на стенах написать? Я и это могу. Но со следующим вопросом успокаиваюсь, всё ещё продолжая держать его за руку, и сжимаю сильнее прежнего. – Потому что я люблю тебя. Люблю. Люблю. Люблю! Ты понимаешь это? Как мне ещё сказать, чтобы ты осознал? – Заканчиваю почти шёпотом, вытирая слёзы с щёк. – Я не знаю, зачем, у меня нет никакого ответа на этот вопрос, кроме того, что я не могу без тебя дышать, я не могу без тебя жить, я вообще ничего не могу, и я понятия не имею, Джо, что нам делать дальше. – Утыкаюсь лицом в его рубашку, закрывая глаза. – Просто люблю тебя, вот и всё. И не хочу терять наше время.