Кит несется изо всех сил. Шлепает старыми кедами по асфальту, клубы пыли поднимая. С картой сверяется, сбитое дыхание пытается унять, втягивает носом в себя воздух, выдыхает через рот и несется вперед, прыгая в автобус по нужному маршруту, чтобы выбить себе немного времени на попытку перевести дух и погуглить, что делать, если человек рожает вот прямо сейчас.
Он не верит, это все байка, Агата просто решила его проучить. Сейчас в больницу заявится, гордо нос вздернет, поймает его за руку и рассмеется в лицо. Залепит звонкую оплеуху.
Ну и мудак ты, Кит Келли. Жалкое зрелище.
Кит из автобуса выпрыгивает на остановке, еще два квартала бежит, словно от беды спасается, будто из чьей-то квартиры несется, прихватив с собой новые цацки. У него пульс под ребрами чечетку отстукивает, больно колошматит, голову кружит. Колет в боку, мышцы побаливать начинают, давненько не было таких марафонов в его жизни, да и врачи рекомендовали ближайшие несколько месяцев воздержаться от нагрузок физических, все это смахивается, игнорируется, Кушель на плечах носится, стресс копится грузом-горбом на спине, а нагрузка на ноги – меньшее зло в текущей-то ситуации.
Распаренный, раскрасневшийся Кит влетает в стеклянные двери и на стойке спрашивает, где Агата. Фамилию-то не вспомнит, нервно затылок почесывает, пытаясь врачам ее описать.
Вот такой рост, волосы вот такие, глаза красивые, пахнет солнечным зайчиком и травой после грозы. Очень красивая, в голосе нотки тепла переплелись с нежностью. Видели, нет? Это важно. Я очень перед ней виноват.
В регистратуре у виска крутят, успокоиться просят. Кит отмахивается ладонью, выходит за двери и ждет появление Агаты на пороге. Маячит из стороны в сторону, сигарету в зубах закусывает, но дыхание все еще сбитое, нервное, Кит медлит и зажигалкой не чиркает. Будто ждет чуда, которое вот-вот появится за поворотом.
Пожалуйста, оглуши оплеухой. Рассмейся в лицо.
Лишь бы не жалила правдой. Кит отныне не боится отказов, Кит боится истины.
Одного взгляда на Агату достаточно, чтобы незажженная сигарета из губ рухнула под ноги, Кит натыкается на взгляды ее родственников, как на штыри. Пронзают стрелами, оценивающе по нему проходятся.
Нет, не подходит.
Да, слишком плох на ее фоне.
Кит взглядом скользит к ее животу и вперед шаг делает, теперь у него больше веры в реальность происходящего, потому что Агата дышит так же тяжело, как и сам Кит секунд тридцать назад. Суета с ума сводит, Кит и не знает, как к ней подступиться, хватает Агату под руку, освобождая от цепких хватки подруг, или сестер, или с кем там еще можно поехать в роддом? Кит делает шаг вперед, медленный и осторожный, стараясь сильно не сжимать руку Агаты. Ладонь у него сразу потеет и холодеет, он грядущего боится куда сильнее самой девушки. И дело не в том, что Кит ловит финальную стрелу лбом, напоровшись на взгляд отца Агаты, он просто не знает, что будет дальше. Кит боится младенцев до одури. Их синевато-фиолетовый цвет и сморщенные лица хуже любого кошмара, но почему-то всеобщая суета голосов заставляет делать еще шаг, как в каком-то танце, где тебя течение уносит по кругу. Кит то на врача смотрит, то на Агату, помогая ей идти дальше. Не понимает, куда ведет ее, во всеобщем гуле не различает ни реплики, цепляется взглядом за помещение и сжимает чужую ладонь чуть сильнее.
Ей больно, Кит это физически чувствует, потому что Агата длинными пальцами в его руку впивается, норовя ее сломать. Поделом. Кит уверен, что ладонь она ему сегодня сломает, что первый звук, который услышит его ребенок – крик матери и хруст костей отца.
Врач суетится, семенит по полу, дверь придерживает и просит Агату на кушетку улечься. Кит из ее хватки не может высвободится, не может сделать шаг в сторону и очередной шаг за дверь. Он к ней как наручниками прикован и может просто стоять рядом, терпеть и дышать с ней в унисон.
Дышим-дышим.
Пауза.
Отдых.
Дышим-дышим.
Врач обращается к Агате, Кит болванчиком повторяет все указания, пока ему на плечи накидывают халат и кудри прячут под шапочкой. Врач ныряет под тонкую ткань, между ног Агаты копошится. Кит в этом чувствует что-то куколдское, но взгляд отвести не может. Все еще не осознает, что стал невольным свидетелем процесса деторождения. Холодок бежит по позвонкам, заставляя поежиться.
Кит на Агату смотрит, фиксирует изменения в мимике, второй рукой накрывает ее ладонь. Ей так больно, а он может просто смотреть и запоминать, сосредотачиваясь на руке, что зажата в тиски. Если она сломает ему каждый палец – все равно этого мало. Агата, зубы стиснув, кричит, воет и стонет. Пока Кит в полном замешательстве может лишь поглаживать ее руку под осуждающий взгляд медицинского персонала – тоже мне, нашелся папаша. А как себя надо вести? Может быть, поговорить с ней? Отвлечь от мыслей про боль, если такое в целом возможно.
Дышим-дышим.
Пауза.
Отдых.
– Шейка матки раскрыта на восемь сантиметров, – врач вылезает из-под ткани и командует персоналу, – готовимся к родам, – строгий взгляд устремляется на Кита, – вы отец? – Келли лишь медленно пожимает плечами, глазами бегая по сторонам, – помогайте ей дышать, – Кит не понимает, как можно помочь человеку дышать, растерянно смотрит то на врача, то на Агату, пока ему не рявкают злобное: – поговорите с ней!
Под суету медицинского персонала и душераздирающие крики Агаты во время схваток, Кит и не знает, что говорить. Рассказать о своих делах, сколько пива выпил, как сейчас шагал по улице и от скуки решил понежиться в чужих объятиях, а оказался внезапно в идеально чистом помещении и рискует через несколько минут (часов?) наблюдать за процессом рождения своего (кого, дочери, сына?) ребенка. Кит сглатывает ком в горле, пытаясь высвободить руку или хотя бы развернуть ее чуть удобнее, чтобы не так больно было. Тщетно, Агата вцепилась в него, словно зверь дикий в плоть. Давит сильнее. Матерится. Кричит.
– Ну, – зрачки у Кита расширены от шока и боли, он взглядом пробегается по медсестрам, которые спокойно функционируют в стенах этого кабинета, все нужное расставляя возле врача, – я в сентябре в аварию попал, поломался, – у Кита в горле пересохло, голос какой-то хриплый, безжизненный, а лицо бледное, словно вот-вот откинется, – чуть не умер, всю зиму реабилитировался. Вот…
– Шейка матки раскрыта на десять сантиметров, – кричит врач.
Кричит Агата.
Кричит Кит.
– Я ЖЕНИЛСЯ КСТАТИ, ВОТ ПРИКОЛ, ДА?
– Вижу головку.
Кричит врач.
Кричит Агата.
Кричит Кит.
– МОЯ ЖЕНА СДЕЛАЛА ОТ МЕНЯ АБОРТ, ПРЕДСТАВЛЯЕШЬ?!
– Тужься. Дыши.
Кричит врач.
Кричит Агата.
Кричит Кит.
Все дышат в унисон. Глубокий вдох. Тужься. Агата кричит так, словно ее режут. Будто из нее лезет другой человек. Кит ей вторит, орет еще громче. От страха. От боли в ладони. От общего ужаса ситуации. Будто из него самого лезет чужой. Ломает ребра, зубами рвет плоть, наружу просится, прорывается с боем.
– Я ПОЧТИ СПИЛСЯ И СЛОВИЛ ПЕРЕДОЗ, НО НА МЕНЯ ПОВЕСИЛИ ОПЕКУ НАД ДОЧЕРЬЮ, Я ОТЕЦ, ПРЕДСТАВЛЯЕШЬ?
– Тужься. Еще раз.
С Кита пот льется градом. Агата переходит на ультразвук. Сколько прошло времени? Кит не знает. Для него – вечность и еще немного. Он уже не чувствует руку. И голос сорвал. Он боится взгляд отвести от лица Агаты. Боится голову повернуть в сторону врача, который кричит из-под ткани свои указания. Там, наверное, все в крови. И, наверное, все выглядит максимально ужасно. И, наверное, если Кит голову повернет – он от увиденного не оправится никогда.
– ЕЕ ЗОВУТ КУШЕЛЬ. ОНА ЗАМЕЧАТЕЛЬНАЯ. Я ВАС ПОЗНАКОМЛЮ. ОНА ОЧЕНЬ ПОЛЮБИТ ТОГО, КТО ТАМ СЕЙЧАС РОДИТСЯ.
– Тужься сильнее.
Агата своим криком может лопать стаканы. Перепонки Кита лопаются первыми. Он продолжает дышать вместе с ней. И глаза закрывает, жмурится, когда она тужится по команде. Ему страшно представить, что из нее лезет его [их] ребенок. Кит не уверен, но кажется, кость все же хрустит, так сильно Агата за руку вцепилась. Фальстарт. Немного поторопилась.
– АГАТА, ПРОСТИ МЕНЯ ПОЖАЛУЙСТА, Я НЕ ЗНАЛ, ЧЕСТНОЕ СЛОВО.
– Еще немного. Еще немного. Тужься.
– МНЕ ОЧЕНЬ СТЫДНО, АГАТА, ПРАВДА БЕЗУМНО.
– Тужься. Дыши. Тужься.
– Я БЫ ПРИЕХАЛ, КЛЯНУСЬ ВСЕМИ БОГАМИ, Я ПРОСТО НЕ МОГ.
– Тужься. Еще.
Агата кричит так громко, что у Кита уже восприятие реальности меняется. Все перед глазами плывет, он из последних сил держится. Только и может дышать с ней в унисон и кричать, когда кричит и она. Ватные ноги еле удерживают. Кит и не замечает, но дрожит листом осиновым. Он не знает, сколько проходит времени. Абстрагируется от реальности. Старается не думать о словах «роды», «рождение», «матка», а еще «перелом», «хруст» и «кость». Кит по заветам психологов пытается в медитативное состояние погрузиться. В своей голове выдумать идеальное место, где господствует умиротворение и покой.
Именно оттуда его вытаскивает грубый командный голос врача.
– Тужься.
– АГАТА, Я ОБЕЩАЮ НЕ ПРОПАДАТЬ.
– Тужься. Еще.
– Я БУДУ ХОРОШИМ ОТЦОМ, ЧЕСТНОЕ СЛОВО.
– Давай. Еще.
– Я БУДУ ЛЮБИТЬ ЭТОГО РЕБЕНКА.
Агата кричит так, как кричат жертвы маньяков. Истошно вопит. Истошно вопит и Кит свои бессмысленные клятвы. Кричит врач, давая команды и указания. И вся эта какофония криков достигает своего апогея, когда в эту симфонию вплетается еще один голос.
Ребенок вопит громче всех остальных. Агата обмякает и откидывается на подушку, а Кит теперь взгляд не может перевести с малыша. Синевато-фиолетовый комочек, весь в слизи и сгустках крови, верещит безумно. От этого звука хочется спрятаться, уши прикрыть сломанными пальцами заткнуть. Кит на него смотрит так, как следят люди за катастрофой. Как водители, проезжающие мимо аварии, не могут отвести взгляда от месива из металла. Как зрители, прильнувшие к экранам, следящие за падениями башен одиннадцатого сентября. У Кита, кажется, сердце не бьется. Его уже не беспокоит ни боль в руке, ни оглушающие звуки, ни слова, что с губ сорвались.
Потому что ничего прекраснее он в жизни не видел.
– Поздравляем, – говорит врач, вытирая ребенка теплой пеленкой и заворачивая крошечное существо в подобие кокона, – у вас мальчик.
Кит до конца своих дней будет отрицать, что разрыдался после этой фразы. Он бегло свободной рукой размывает слезы по щекам, чтобы они не мешали обзору, пока ребенка, его ребенка, нежно укладывают Агате на грудь. Кит все чувства разом ощущает. Это не описать. В мире не хватит слов. У Кита не хватит сил.
– Хотите перерезать пуповину?
Врач протягивает Киту ножницы. У Кита руки дрожат кошмарно. Подрагивает нижняя губа предательски. Он только сейчас видит этот хвостик, ту самую нить, которая все еще связывает его сына с Агатой. И только сейчас Кит понимает, что Агата перестала давить пальцами на его руку, сосредоточившись на ребенке. Он от наручников освобожден. Самое время, шатаясь, вжимаясь лопатками в стену, зашагать в сторону выхода.
Кит слюну сглатывает, глазами хлопает пару раз.
– Я... я не...
Это лучший момент для потери сознания.