Эван видит через упавший на глаза капюшон костюма ровным счетом ничего. Но это не останавливает его, чтобы идти сквозь толпу яростно и уверено, делая затяжку одну за другой.

Его, наверное, сейчас могли бы назвать лохом, который повелся на лохотрон. Трон, который займет он. Персональный трон с короной из Бургер Кинга вместо тех, мнимых и ложных, которые украшены камнями, добытыми из земли. Из земли ведь можно достать что угодно, хоть червя. А у Эвана персональная, пропахшая маслом и горелым мясом. И надетая на искусственные уши.

В Брикмане уже литр пива, а в кармане какие-то пара долларов, которые зовутся его заработной платой за сегодняшний день, проведенный в костюме псины сутулой.

Дяденька, вы зайчик?
Девочка, отойди. Итак, покажите свои ладошки!
Дяденька, можно вас потрогать за уши?
Девочка, я сказал, иди отсюда.
Дяденька…

И кто сказал, что детей нельзя пинать?

Эван недовольное лицо строит и плюется ругательствами, когда ему говорят, что заплатят ставку в один час. Эван расстроен. Разочарован. Опустошен. И духовно, и материально. Он смотрит на жалкие копейки в его ладони, а затем на стоимость пива в максимально засранном баре.

— Че у тебя за костюм? Хеллоун вроде не скоро, как и год собаки.
— А я по жизни псина. Хочешь, твою стойку обоссу?

Стойку он, конечно, не тронул, чего нельзя сказал об угле здания бара, которое так незатейливо не было освещено уличными фонарями.

Эван с недовольным ебалом идет по улице в сторону своего дома, понимая, что платить за этот дом у него нечем. Его выселят. Выставят за дверь. И все, что у него останется компенсацией от этого дня — ебучий костюм серой псины. И где они вообще нашли собак такого цвета? Гав, блять. Дети бы живее были, не путай они его снова и снова с зайцем. Можно было, конечно, сказать, чтобы они потрогали его за хвостик и подсунуть член, но Эван бы с большим удовольствием это предложим бы не детям, а их мамашам, совсем не следящим за своими щенками. Он ведь падок на уже развязанных сучек.

Эван усмехается, отправляя в рот очередную сигарету, словно у него было дохуя денег для восполнения запасов. Эван довольно чешет уши, замечая неопознанный бар, который он еще не успел пометить. Новая территория – это всегда хорошо. Новый не облеванный туалет – это всегда приключения.

Эван уверенно идет к цели и толкает дверь. Второй раз. Третий. Если б не толстая шерсть костюма, то набил бы себе шишку. Он отстраняется, оценивающим взглядом смотря на дверь, которую можно и разбить, если она не хочет ему поддаваться. Но настроенное ебало встречается с прямолинейной фразой. Она так била не в лоб, а в печень, что Брикман ее два раза перечитывает, чтобы убедиться, что это не сон.

Ну на себя, так на себя.

Парень улыбается довольно, когда заходит. Вдыхает глубоко в себя этот прекрасный запах потных мужиков, пролитого пива, который пытались вывести отвратительным дешевым средством для очистки дерева. Выдыхает еще более довольнее, потому что отравиться этим запахом ему еще рано. Он свою жизнь ценит. У него еще столько хентая не посмотренного.

Эван идет к барной стойке и бьет ладонью по ней. Лыбится, показывая свои зубы. Просит самое высокоградусное и самое дешевое пойло. Это самые главные пункты. Это два множества, которые пересекаются и образуют новое множество под название «идеал». И Эван только его и готов употреблять сегодня. Свой идеал. Свой напиток богов. Свой девятиградусный Руж по скидке в честь пива дня. Наверное, сегодня будний день, раз такое лечебное снадобье дают по скидке.

Он поворачивается к своему соседу и смотрит на него, сначала бесцельно, а затем внимательно прищуриваясь. Тычет в него пальцем, в самое плечо, пока ему не ставят на стойку кружку.

— Секунду, — просит Эван, а затем отворачивается и отпивает, издавая смачные звуки, с которыми не сравнились бы даже звуки заглота у два дэ тянок. Он глотает эту жидкость как в последний раз. Как единственный доступный ему напиток. Словно это — вода, вся жизнь, словно он должен состоять только из этой жидкость и больше ни грамма чего-то другого.

Затем с громким стуком ставит пивной стакан на стол и подпирает голову кулаком, пока левое ухо падает ему на глаз. Брикману на это похуй уже совершенно. Брикман в этом будет спать, срать и есть, когда его выселят из хаты, потому что единственную надежду на спокойную жизнь в течение месяца он только что пропил.

— Мне кажется, я тебя видел. Хочешь анекдот? — Эвану в целом похуй, согласится ли человек напротив, поэтому говорит, — брат ебет сестру, она ему говорит: «а ты ебешься лучше, чем отец», а он отвечает: «я знаю, мне мама говорила».

Эван ржет над своей шуткой, которую вычитал, сидя на унитазе и читая сайты про лучшие анекдоты. Эван бьет патлатого в женских шмотках по плечу. Он ведь человек простой, осуждать не будет. Хоть перед ним трансвестит, хоть пидор, хоть педофил. Главное – чтобы человек был хороший.

Эван вспоминает, где видел этого парнишу. В каком-то притоне, в который его как-то пригласили потусить и раскумариться. И кажется, у Эвана намечается план.
— Слушай. Давай мы с тобой поспорим на что-нибудь, а я у тебя поживу, если выиграю. Как тебе идея?

Идея – какая-то хуйня. Никто бы адекватный на такое не согласился. Кто вообще согласится в ноунеймовском баре подобрать себе соседа на спор? Только какой-нибудь отбитый чел. А кто вообще предложит такую ебейшую идею? Наверное, только парень, который готов обоссать угол каждого бара в городе.

Эван человек простой: видит возможность доебаться – доебется. Даже если его просили. И уже тем более если не просили. В любом виде, под любым соусом. На него даже порой лучше не смотреть. Взгляд не кидать. А уж тем более не обращаться к нему хоть как-то. Если не хочешь внимания рыжего уебка – притворись неживым существом. Хотя исходя из тяги Эвана к дакимакурам, в этом тоже не стоит быть уверенным.

Эван — кошмар интроверта. Эван — ужас домашних мальчиков и девочек, сидящих по своих хатам и боящихся с людьми заговорить. Брикману просто похуй. Пройдется по личным границам как по детской поделке – без жалости и сожаления. Пошутит на все табуированные темы, вздрочнет на самых закенселенных личностей. Эван во время церковной службы перданет на всю громкость и довольное ебало всем покажет. Заинтригует бабушек, следящих за кварталом, отвешивая им самые пошлые, сальные шутки. Уснет на траве и проснется от того, что местная собака делает на него свои дела. Отсосет за десятку. Голым придет в местную ратушу и университет.

И Эван уверен — долбоеб долбоеба видит издалека. И Эван уверен, что перед ним сидит достойный соперник. Даже если на них посмотреть со стороны, то вопросов становится где-то ноль. Брикман на месте бармена, наверное, напрягся бы. Тут псина и трансвестит на пороге. Это артиллерия тяжелее металлюг-скинхедовцев.

Эван смеется на шутку так, словно у него сейчас очно порвется. Как Вуди Вудпеккер. Вторя своему собеседнику, который не просто не проигнорировал его, но еще и кинул ответ. Хороший такой ответ, Эван аж доволен остался. Он бы и дальше продолжил этот обмен анекдотами, и он уверен, что это еще не конец, они еще обязательно устроят баттл бородатых анекдотов. Эван — как любитель и знаток. Его новый знакомый (пусть и вроде без песка под стулом, но все же возможно) — в силу возраста.

— Вылизывать я люблю, красавчик, не переживай, — Эван подмигивает и усмехается, — но на счет ноги обещать не могу, надо ее рассмотреть поближе, знаешь, вдруг под каким-нибудь углом не смогу удержаться.

Эван смотрит туда, куда указывает парень и чуть ли не облизывается. У Эвана видимо на ебале видно его предпочтения, или это просто милфы на всех так действуют. Он бы, конечно, из этих бидончиков напился молочка. Облакался бы как в последний раз. Всосался бы вусмерть. Кажется, у него аж слюнка потекла, сопровождаясь широкой улыбкой одобрения выбора его собеседника.

А чел хорош. А чел-то шарит.

Эван задумчиво смотрит на женщину, все через уши пропуская, что ему там говорят. Он уже представляет свой член между этих сисек. Он уже в своих фантазиях ебет горячую милфу во всех возможных позах, а она сладко стонет в его пушистое ухо «о, Эван». Поэтому ему приходится хорошенько проморгаться, чтобы спуститься с небес на землю. Чтобы хоть немного себя притормозить в своих фантазиях.

— Забились! — говорит Эван так, словно не проебал сегодня уже деньжата, что его собственно и привело сюда. Эван согласен в целом на все и это не отчаяние, а кураж. Слово-то какое красивое. Эван в целом тот еще ценитель куража. Поэтому он довольно усмехается, уже представляя, как будет на коленях вымаливать дать ему деньги на проезд, чтобы хоть кто-то согласился подачку ему дать. В целом на какого-нибудь умственно-лишенного, обделенного в этой жизни парнишу он вполне сойдет.

Прежде чем Эван уже дает решительный шаг, он тормозится, вновь облокачиваясь о стойку и мгновенно забывая про охуенную женщину лет за сорок. Просит у бармена повторить. Как-нибудь расплатиться. Похуй. Если найдет двадцатку, то и на пиво найдет. Если не найдет, то в любом случае бомжевать придется, и похуй как он до этого дойдет, если все и так уже ясно как солнечный день. Плюс пендаль от охранников бара не сделает ему больнее пендаля от судьбы-судьбинушки.

— Эван, — протягивает парень руку для рукопожатия, — а тебя как звать, красавчик?

Эвану повторять дважды не надо. У Эвана уже время капает, как и пиво, льющееся мимо рта по его усам. Снова одним махом. Денег мало, а пойло должно ебнуть в голову. Так эффективно. Еще и на голодный желудок. Эван чувствует себя слишком охуенно. Ему надо успеть теперь не до того, как закончится час времени, а до того, как его потянет в туалет. Его собственный пункт. Его собственный порог.

— Если это намек на грустный голландский штурвал, то я его понял-принял, — Эван усмехается, но тоже грустно опускает уголки губ. Охуенные дойки ушли в сопровождении импотента. Не на тех все же клюют эти дамы. Вообще не на тех.

— У меня есть встречное предложение. Если ты не сможешь принести больше денег, чем я, то ты оплачиваешь за меня пиво. Я закажу еще, не переживай. И, кстати, это не предложение, а факт. Так что у тебя пятьдесят семь минут, красавчик.

И Эван удаляется как можно скорее. Ищет жертву как можно приятнее. Милые молодые девушки, сочные милфы или грустный сорокалетний мужик, сидящий в одиночестве? Выбор в баре оказывается большой, чтобы разгуляться. А Эван думал, что здесь будет скудно. Все же поставит заведению потом пять звезд в гугл картах.

Брикман подходит к компании из трех девушек. Улыбается, но не лезет с телесным контактом.

— Дамы, а хотите покажу вам фокус?

Они смотрят презренно. Словно к ним подошел какой-то долбоеб и предлагает сомнительные вещи. Эван себя таким не ощущает. Он наоборот ведет себя милее чем всегда. Просто эти молодухи не шарят. Свои зумерские шутки только едят.

Нет, это не его контингент. Его прелесть в другом. Прелесть Эвана в том, что он шарит за анекдоты. Поэтому он решает сменить свою стратегию. Идет к грустному мужику, который рукой голову подпирает, чтобы не ебнуться ею о стол. Эван к нему подкатывает свои яйца, улыбаясь широко.

— Как жизнь, молодой?
— Пфф…

Кажется, здесь будет проще обчистить, чем выпросить. Эван решает не сдаваться. Но все же посматривает боковым зрением на своего нового знакомого. Какие там он использует методы.

Эвану пиво немного в голову да ебнуло. Правило пить сразу все да на голодный желудок всегда срабатывает безотказно. Небольшой шок для и без того шокированного организма. Колоссальная экономия денег. У Эвана уже перед глазами немного плывет, а на губах расползается довольная жизнью улыбка. Жизнь у Эвана пусть и куча дерьма, но под градусом она становилась немного приятнее, немного заблюренной, поэтому и дерьмо становилась скорее абстрактной фигурой современного скульптора.

Эвану даже становится забавно, когда он пытается как-то разговорить мужика. Предлагает ему посмотреть на карточные фокусы. Спрашивает о том, чем он занимается, как попал в бар. Мужик смотрит словно сквозь него и чуть ли не слюни пускает (или пускает?). Эвану уже до пизды, что он теряет время и деньги, он просто хочет понять, сколько этот мужик готов вытерпеть.

Эван отпивает чужое пиво. Эван хватает его несколько раз за руку, чтобы проследить за реакцией. Та оказывается всего лишь лишним морганием глаз, вот и вся реакция. Эвану хочется и в ухо уже крикнуть, но понимает, что тем самым привлечет лишнее внимание. Парень решает действовать. Подбирается ближе к чужой сумке, в надежде выудить чужой кошелек. Киту скажет, что это ему так и дали. Кожаный кошелек с парой визиток врачей и сантехника, фотографией ребенка, тремя банковскими картами и двумя десятками баксов с мелочью. Да, прямо так и дал. Да, так был впечатлен метанием карт.

Эван уже устремляет свою руку к замку, как вдруг его на весь бар зовет Кит. Эван передергивается и возмущенно смотрит в его сторону. Тот привлек к ним внимание, а сам пьянчуга даже оживился на столько, что бросает на Эвана вопросительный взгляд, словно только что увидел.

Эвану хочется уже открыть рот и спросить у Кита, какого хуя, но так ничего и не произносит, оставляя рот открытым, когда замечает, кто находится рядом с Китом. Смотрит на взрослых дам. На переплетенные пальцы.

Да ну нахуй.

Эван улыбается во все свои зубы и моментально забывает и о своем возмущении, и о ее причине. Нахуй мужика. Эван свои уши поправляет и идет уверенным шагом. Смотрит на Кита с нескрываемой радостью и восхищением. Смотрит на то, как быстро тот подкатил к двум прекрасным милфам. Кажется, у Эвана новый кумир. Его семпай. Его коуч. Его ментор. Человек, реально шарящий за движ. Он определенно потом пристанет к парню со словами «Научи», «Расскажи все в мельчайших подробностях». А пока он будет довольствоваться тем, что добыл Кит без его помощи. Он потом еще сам научиться. И сам будет так подзывать Кита. А пока…

— Да, брат, ты меня звал? — Эван подлетает практически сразу на крыльях не любви, а спермотоксикоза. Осматривает поближе женщин. Каждая была очаровательна. Для Эвана в принципе наличие вагины и сисек — это очаровательно в любом случае. Но увидев глубокое пышное декольте, он непроизвольно на него взгляд опускает снова и снова, чуть ли не облизываясь, как кот на тунец. Он уже знает, как будет представлять свой член, вставленный между этих сисек, надрачивая таким образом, пока на самом деле у него в распоряжении была только рука. Он об этом думает, потому что не может представить, что у него это может стать реальностью.

Сиськи.

— Дамы, вы так прекрасны, словно этот бар и не бар вовсе, а музей, где можно посмотреть на произведения искусства, — заготовленный подкат, выученный и произнесенный в пятьдесят седьмой раз за несчастную жизнь Эвана. Сколько раз ему отказывали, а он всегда его говорит. Не потому что не может придумать другой, а потому что он ему нравится. Он бы сам на него повелся.

Сиськи.

— Ваш друг сказал нам, что вы помогаете детям с онкологией, это правда? — говорит дама с пышным бюстом, и Эван еле сдерживается, чтобы снова свои глаза не опустить на декольте. А вслед за глазами и свое лицо, чтобы вдохнуть в себя весь ее подсисечный пот, окунуться в ее тело, задушиться этими сиськами.

Сиськи.

— Дааа, — протягивает Эван, улыбаясь и кидая на Кита взгляд «че, блять, ты еще там сказал?», — помогаю им не пасть духом, — а пасть от его поджопника, потому что не надо ему мешаться, — пытаюсь там уже второй раз ужиться, — потому что только для подобных клоунад его и можно брать, — но тяжело там все же морально, — и материально, потому что Эвану платят гроши, а в этот раз вообще не заплатили толком. Эван задумался, стоило ли пинать ребенка, если бы у него реально была онкология. Эван решает, что дети бывают плохими и с другими заболеваниями, ведь жизнь — это все же тоже болезнь, которой они все больны.

Сиськи.

— Я и хожу в костюме, как в постоянном напоминании для себя, что мы все смертны, поэтому нельзя себе ни в чем отказывать, — Эван тоже умеет красиво говорить, он только за это избегает пиздюлей в большинстве случаев, поэтому присесть на уши оказывается не так и тяжело, как обычно, когда он оказывается рядом с красивыми взрослыми женщинами. Возможно, этому способствует присутствие семпая рядом, — надо жить полной жизнью. Делать глупости. Любить людей.

Эван мечтательно улыбается, строя из себя хорошего мальчика. Потешите его за ушком. Возьмите на ручки. Прижмите к своим сиськам. И не отпускайте. Он, наверное, сейчас с таким довольным ебалом стоит, что всем в баре заметен его несуществующий хвост, довольно из стороны в сторону виляющий.

Сиськи. Эван сделает все ради сисек.