Она идет по тому, что должно зваться дорогой, но на самом деле являлось лишь жижой, которая каждый шаг сопровождала характерным чавканьем. Филлис шмыгает носом, сильнее закутываясь в толстовку и оглядываясь по сторонам. Она здесь была много раз, но каждый раз был как первый.

Филлис оглядывается по сторонам, чтобы убедиться, что за ней никого не нет. Оглядываться стало привычкой, когда очередной хахаль оказался ебучим собственником, который сам только и развлекался в компании таких же, как и Филлис. Они смотрели на нее, поедали глазами, оценивая и прицениваясь. Филлис смотрела на них также.

Какой некрасивый лоб.
Фу, кто тебе делал это окрашивание?
Боже, я знаю, что тебя выебала вся випка на Финале чемпионата мира, что ты здесь строишь.

Знает каждое лицо, а они знаю ее. Но каждый раз все разыгрывают новое знакомство. Оценивают, какую стратегию в этой борьбе не за хуй, а за кошелек можно применить. Потому что первый дай бог чтобы работал исправно.

Филлис шмыгает носом, поправляя капюшон, пока пряди светлых волос падают на глаза. Она ведь думала, что больше не придет сюда. Клялась в этом. Не себе в первую очередь, а Кори.

Сука, ты рано или поздно сгниешь в канаве.
Блять, я не могу на тебя смотреть, меня от тебя тошнит.

Она хотела бы знать, почему возвращается. Но для этого стоит задуматься о своей жизни, а Филлис привыкла не думать о прошлом. Она смотрит в будущее — в то самое, где ее решат пустить по кругу, а потом она купит себе новую сумку, которая наделала много шума на последней Неделе моды в Нью-Йорке. Она наслаждается настоящим — тем самым, где она несет закладывать золото цыганам.

Телефон в кармане вибрирует, но она его игнорирует. Кто бы там ни был — подождет. Или она просто не хочет отвечать из этой дыры. Показать здесь признаки жизни — равно признаться себе в том, что она ее часть. Филлис кривит нос, и делает очередной чавкающий шаг. Как знала, не надела свои любимые белоснежные найковские кроссовки. Как знала, пришла в своих забрызганных джинсах. Как знала, надела его любимое нижнее белье.

Филли не любила тот момент, когда ей надо было появляться здесь одной после очередного загула. На нее смотрели косо. Улыбались гадкой улыбочкой, которая должна была показаться приветливой, но говорила «мы все о тебе знаем». Читать по своим рукам она так никогда никому не дала. И руку не позолотила. Кроме одной единственной.

Шум режет по ушам издалека, с каждым шагом заглушая звук всасывающей грязи под ногами и усиливая гам и гогот.  Филлис хочется скривить лицо каждый раз здесь. Зрелище цыганского табора ничем ее не привлекает, не завлекает. Зрелище такое же мерзкое, как и ебало кончающего Кори. Ее не восторгают трущобы и нищета. Но она так привыкла к своим контрастам от роскоши до нищеты, что уже даже не замечает, как это все ей легко дается по сравнению с тем разом, когда Кори ее сюда притащил впервые.

Кажется, она закатила истерику. Кажется, она получила по ебалу. А потом сосала как в последний раз.

Филлис облепливают со всех сторон знакомые лица и новые. Хочется спросить, куда делась та девочка лет четырнадцати, которая ей была очень симпатична и которой она подарила пару своих вещей. Знать ответа она хочет все же меньше. Поэтому лишь смотрит на то место, за которым девчонка всегда стеснительно пряталась. Теперь там было пусто. От четырнадцатилетней Филлис тоже ничего не осталось. Наверное, родители примерно также смотрят на ее освободившийся обеденный стул. Грустно, но с надеждой, что она сейчас не в компании сомнительных личностей.

Ну, как сказать.

У Филлис телефон в кармане вновь вибрирует, а она пытается пробраться к Кори, чтобы поскорее избавиться от заинтересованных взглядов. Слишком чужеродная, сколько бы ни притворялась. Слишком ничтожная, чтобы от нее что-то пытаться получить.
С последним Филлис не согласилась бы.

Она уверена проходит в то ли дом на колесах, то ли кузов, из которого сделали дом. Филлис тут признают и уже не задают вопросов, на каких основаниях является так, словно она не пропала на пару месяцев. Это не их дело. Это Кори со своей шлюхой разберется.

Филлис носом шмыгает и рукавом его вытирает, когда садится напротив Кори за его обеденным столом. Как будто нигде месяц-второй и не пропадала. Как будто только часа два назад вышла прогуляться в магазин.

Смотрит на него. Практически любуется. Залезает на стул с ногами и кладет на колени подбородок.

Она знает, что он даже не спросит, где она была. Потому что и так все знает или ему похуй. Она знает, что не спросит, как у него дела. Потому что ей однозначно похуй.

Филлис достает из своей поясной сумки несколько тяжелых цепочек и браслет.

— Кажется, чистое золото, — ей так говорил ее ебырь, когда аккуратно украшал ее тонкую шею этими ошейниками, тем самым еще больше сдавливая ее свободу. Может, он и напиздел. Они с Кори это уже проходили. Ее ебыри любили напиздеть о том, что у них и золото чистое, и хуи стоячие.

Филлис не смотрит на Кори, лишь щеку теперь кладет на колени, прикрывая глаза. Ждет приговора — был ли ее улов удачным, или она нашла нового пиздобола, который смог заставить всех высококачественных шлюх взбодриться и пойти в спортзалы и косметологу. Ждет приговора — хороша ли она была в этот раз.

Отредактировано Phyllis Strickland (2023-01-12 09:55:14)

Кори сидит с выражением преданной собаки так, что Филлис практически верит, но все же на это не ведется. Кори – тот, кто раздербанит ее кожу и мышцы своими зубами в очередном припадке, когда ему что-то не понравится. С глазами красными от полопавшихся сосудов от напряжения. Со злым перекошенным лицом. Кори – тот, кто потом будет вылизывать все оставленные раны, словно не им все оставлено. Бешеная псина. Такую бы усыпить или пристрелить в лесу.

Филлис водит пальцем по узорам на скатерти, под нос напевая тихо надоедливую песню, которая кажется сейчас в топ-чатах всей страны. Филлис не следит за тем, как Кори за спиной проверяет ее побрякушки. Она и без этого знает каждое его движение, взгляд, изгиб губ. Каждый раз одно и то же. Они ходят по кругу, который не разорвут. Они запутались в цветных тканях, тоскливых и надрывных мотивах. Хочется выбраться – но ноги спотыкаются. Хочется выключить эту надоедливую пластинку, но без нее тишина становится самой оглушающей музыкой.

Кофе стоит перед ней, своим запахом заглушая другие. Запахи бараков, коней, огня, сена, табака. Сейчас – только пряный и перченный. Запах Кори. Слишком «пере». Слишком резкий. Въедающийся в кожу и одежду. Перебивающий любые дорогостоящие духи. Замещающий их без спроса. Без компромиссов.

Филлис замолкает, когда Кори к ней обращается. Голову в его сторону поворачивает, чтобы видеть его боковым зрением. Губы ее нервно дергаются, но она молчит. Следит за тем, как он возвращается на свое место. Филлис наконец-то поднимает на него немного прищуренные глаза, выпрямляя плечи, но ногу не отпуская.

Следит за цепью в руках Кори и усмехается.

– Так и думала. Он слишком много болтает.

Очередная наебка. Очередной жлоб, который слишком много лапши вешает на уши. Филлис уже и не удивляется, и не разочаровывается. Ведь она и сама та сама стекляшка, которую стараются подать как бриллиант. На солнце красиво блестит и переливается ярко, поверхностно. А внутри пустышка, подделка. Со сколами на гранях. Вставленная в такую же подделку.

– Более чем, гораздо лучше того, от которого я приносила серьги с сапфиром.

Филлис говорит это будничным тоном, как бы скользь. Но отчасти хочет Кори задеть. Она всегда любила ему говорить чуть больше деталей. Особенно если почувствует от него хоть какую-то долю нежности. Если ей не понравится его взгляд. Его прикосновение. Если почувствует, что еще немного и клюнет на это, поверит в то, чего нет. Снова поверит ему. Поэтому сделает все, чтобы не повестись. Чтобы нежность сменилась на гнев. Чтобы он разозлился. Чтобы он показал свою сучью натуру. Филлис тогда выдохнет с радостной улыбкой. Филлис тогда наслаждаться будет его черными очами, зрачки и радужка которых никак не будут различимы. Филлис будет наслаждаться тем, что она не поведется в этот раз, она знает его настоящего.

Она кружку в руку все же берет, но не делает ни глотка. Смотрит внимательно за руками Кори. Знает, для чего все это устраивается. Чертовы гадания. В судьбу Филлис предпочитает не верить. Предполагать, что вся твоя жизнь уже заранее спланирована, расписана, что ничего не изменить, означает принять неизбежность. Неизбежность всей своей жизни от момента зачатия до последнего вздоха. Все шаги, все действия – заранее определены. Будущее неизменно. И все шло к тому, что она будет сидеть сейчас здесь, на этом стуле, в этом месте. Кажется, лучше думать о том, что она сама довела все до этой точки. Это не могло быть ее судьбой.

– В гороскопе сегодня было написано, что не стоит принимать из чужих рук еду и напитки  –  к ссоре, – Филлис отодвигает чашку снова. В гороскопы она тоже не верит. Этот она и вовсе выдумала. Но если судьба существует, то она определенно не хочет ее знать. А вот судьбу Кори она бы узнала. Не может скрыть своего любопытства, глазами посматривая в сторону Кориных рук. По которым она также может понять, как скоро она его выведет из себя. Руки Кори всегда идут впереди его слов. Руки Кори готовы ее гладить и лупить. А она готова их целовать и тушить о них сигареты. Язык если не любви, то ненависти.

– У тебя выгодный обменный курс, – колкая, потому что раздражена и на себя, и на Кори.

Она сама задается этим каждый раз. У Кори член оказался проклятым, приворотным. У Кори слова порой кажутся сладкими и приторными, что зубы ноют и хочется сразу чем-то заесть другим. Филлис начинает злиться. Филлис смотрит на самодовольную улыбочку Кори, которую хочется стереть с его лица.

– Что же сегодня тебе говорит кофейная гуща?

Филлис делает вид словно у нее нет никакого интереса, но они оба знают правду. Почему-то Филлис никогда не могла красиво врать под этим взглядом. Он всегда смотрел на нее также, как минутами ранее смотрел на сплав. Он всегда улыбался так, как улыбается, когда его пытаются наебать, подсунув подделку. Филлис каждый раз корежится, замечая схожесть этих улыбок. Филлис каждый раз не может этого простить. И как только она просыпается с мыслью, что ее это задело, она молча уходит.

Ей бы и сейчас взять и уйти. Забрать у Кори деньги за браслет. Встать и уйти с высоко поднятой головой. Не оборачиваясь. Но Филлис сидит, смотрит, смакует. Филлис все же кружку свою к себе тянет, отпивает. Уже холодный. Горький. Ей не нравится.

Филлис ставит кружку на блюдце со звоном. Встает, потому что все же не хочет знать, что ей покажет кофейная гуща. Встает, стуча пальцами по столу.

– Дай деньги, и я ухожу.

Она пришла сюда только за этим. Ей надо спешить. Привести себя в порядок. У нее сегодня на вечер запланировано свидание. Где она будет сидеть, хлопая глазами и восхищенно слушая рассказы про то, какой ее ебырь гениальный бизнесмен. Он будет снисходительно ей что-то объяснять, а она потом предложит обсудить последнее нашумевшее андеграудное кино.

Вместо этого она тратит время на сидение в этой помойке.

Все же Филлис та еще лгунья, в том числе и себе.

Отредактировано Phyllis Strickland (2023-01-15 04:38:50)

Сколько раз она желала Кори смерти. Вслух и про себя. Ласково и злостно. От всего сердца и только чтобы его задеть.

Без него все было бы проще, думает Филлис, когда в очередной раз смотрит на синяк, оставленный на щеке. Не помогает ни толстый слой тональника, ни консилер, ни пудра, ни мази. Она вздыхает, смотря на то, как подпортили ее очаровательное лицо, которое сегодня должно было мелькать на мероприятии. Филлис вздыхает, задумчиво постукивая пальцами по раковине. Решает оставить все как есть. В грязной одежде и с синяком едет к своему последнему мужику, рыдает ему в трубку, падает в ноги, рассказывая ужасную историю про ебанутого воздыхателя. Ее заботливо гладят и успокаивают. Ее моют, жалеют и говорят о расправе. Филлис довольно в мягкую кровать опускается, но тут же отворачивает лицо в подушку, пока на плечах ее начинают оставлять поцелуи. За мнимую заботу тоже надо заплатить.

Без него я бы пропала, думает Филлис, когда Кори приезжает по ее зову несмотря на то, что они не общались уже недели три. Она растерянно к нему жмется, плачется. Просит помочь решить ее проблемы. Помочь залечь на дно. Филлис смотрит на него нежно, ласково. Улыбку свою прячет в его груди. Лезет благодарно в штаны, расстегивает ширинку. Кори приедет за ней, заберет в свои руки, закроет ее от прочего мира собой. С Кори всегда беспокойно, но сейчас она будет нежнее, чем обычно.

Спокойные слова Кори заставляют внутри все сжаться. Филлис, наверное, стоит сказать «нет, это все неправда» или «давно пора», но она лишь молчит. Эти гадания всегда были глупостями. Они ничего не значат, лишь иллюзию дают. Филлис на это не поведется. Пусть Кори все же точно в это верит. А значит принимает. Кори вообще не выглядит как человек, который доживет до старости.

Сейчас, когда Кори старательно тянет время, стоит над ее душой, не дает ей просто уйти, Филлис скорее рада была бы его смерти. Она глаза прищуривает, когда он смеется. Она губы раздраженно поджимает, когда он что-то там видит в своих гаданиях. Филлис не интересно. Она не будет упрашивать рассказать о том, что же рассмешило Кори. Обойдется. Его собственные предсказания уже смешнее любого анекдота.

Запястье начинает ныть, из-за чего Филлис губы еще сильнее сжимает, но ни звука не издает. Лишь лицо от него отворачивает, когда тот оказывается совсем рядом.

— Отпусти, — охрипшим голосом говорит она, когда он над нею склоняется. Знает, что не отпустит. Раздражающий ублюдок. Филлис это все же заводит. Она ненавидит за это его и себя. То, как живот сжимается от его прикосновения к ней. То, как запястье начинает ныть. Придется носить кофты с длинным рукавом.

— Отпусти, — повторяет она снова, поднимая на него взгляд. Смотрит злобно, ощущая его дыхание на своей коже. От Кори она ничего не может получить. Кори — бесполезный кусок дерьма, в который она вляпалась и не может от него оттереться. Он за ней следует отвратительным запахом, его присутствие ощущается кожей, даже если его на горизонте нет. Кори — блядский уебок, который любит над ней издеваться, который питается негативом и болью. Единственное, зачем Кори вообще нужен — это получить от него деньги. Больше он не заслуживает ничего. Ни ее любви, ни ее внимания.

— Завтра принесу еще. Обойдусь авансом, — Филлис знает, что ее ораторский навыков не хватит для того, чтобы выторговать свою душу у цыгана. Максимум — лишнюю купюру. Еще одну сверху за качественный отсос.

Филлис руку пытается вырвать, когда Кори ее тянет на себя. Но в силе она значительно уступает, а хватка становится еще сильнее, так, что Филлис приходится щеку прикусить, чтобы не взвыть.

Она смотрит на него прямо, пока на лице отображается отвращение. Кори портит ее планы. Кори портит ее жизнь. Отравляет ее только своим присутствием. Как могильный гвоздь, который в порог вбили ее жизни. Как вода, которой омывали тело покойник, разлитая перед ее ногами. Как отпевание ее молодости и жизни. Как подброшенное сбитое животное у ее порога.

Он – ее цыганская петля на шее.

— С чего ты взял, что я останусь сегодня с тобой? — спрашивает, смотря на Кори сверху-вниз, пытаясь вновь вырвать свою руку. Бесполезно. Стало еще больнее. Филлис морщит свой нос, пока рука Кори уже на ее бедро ложится, — иди к черту, Кори, — она его руку отпихивает от себя, раздраженно дергаясь, — просто иди к черту, как же я тебя ненавижу.

Она глаза поднимает к потолку старого проржавевшего трейлера и вновь носом шмыгает, потому что знает, как сильно тот будет смеяться, когда она никуда не уйдет, когда он ее разденет.

Ей надо идти, а она пусть и пытается руки вырвать, но послушно идет за Кори. Ей надо идти, а она послушно между его ног останавливается.

Это все ради денег.

Филлис вновь опускает взгляд на Кори. Хочет плюнуть в его рожу. Отдавить коленом его яйца. Влепить звонкую пощечину.

— Просто иди к черту, — шипит она, и целует его ненавистные губы, чтобы больше не видеть эту ненавистную улыбку, чтобы его взгляд не прожигал ее больше.

Это все, чтобы быстрее закончить с Кори и уйти. Это ради лишней купюры. Она по другому поводу и не ебется. Это будет его авансом. Чтобы он дверь для нее держал открытой. Чтобы накинул за очередную побрякушку больше денег. Чтобы приехал по ее зову.

Филлис солгала бы, сказав, что не испытывает ничего, когда Кори рядом. Филлис была бы самой большой лгуньей в этом мире, которая, несмотря ни на что, не врет себе, а только всем вокруг. Ерунда. Она уже по уши во вранье, питается этим, живет этим. Было ли в ней хоть что-то настоящее? Наверное, да. Когда вспоминала прошлое, брата и семью. Но не сейчас. Сейчас она лишь жалкая подделка и игрушка.

Филлис от секса даже бровью не ведет. Симулирует как лучшая порноактриса, на которую поведутся только мужики с самооценкой, заглушающей слишком прискорбную правду. Она таких может узнать издалека, чувствует тех, кто поведется. За километр по одному внешнему виду вычислит. По взгляду, по одежду, по словам.

Кори был ее первой и самой главной ошибкой. Кори был тем самым, кому она поверила и что-то даже решила предложить помимо своего тела и лжи. Например, себя. Филлис не верит, что с того момента прошел даже не один год. А она все на том же месте. Не потому что дальше верит. А потому что нашла Кори применение. Ведь у нее не задерживаются под рукой те, кто ей ничего не может дать. Кори ей может дать многое, несмотря на свое жалкое существование. Она не может скрыть своей улыбки, когда он отвечает на ее звонки снова и снова. Проклинает, ругается. Но всегда отвечает. Всегда приезжает так, словно она этого стоит. В какую бы грязь она его ни позвала. В самые темные закоулки. К самым отбитым людям.

Она могла пытаться сколько угодно обхаживать других, ласковых, нежных, целующих ее руки и говорящих тысячи комплиментов. Она могла сколько угодно у них отсасывать, сколько угодно слушать их рассуждения о жизни, любви и работе. Но все они были ей отвратительны в своей бесполезности кроме денег. Единственное, что они могли дать, ничем не отличалось от того, что мог дать точно такой же, но с другим лицом. Они для Филлис ничем не отличались. Только количеством нулей на их банковских счетах. Только способностью позвать кого-то посерьезнее, чем они сами.

Кори же пусть и открыл свою отвратительную сущность не сразу, но ею и зацепил. Предательство ее надежд на счастливое будущее дало наслаждение его верностью. Только за дополнительную плату. Он может сколько угодно ее таскать за волосы. Он может сколько угодно крыть ее матами. Филлис знала, что он будет у ее ног. Это небольшая плата. Ее тело уже давно для нее стало просто инструментом. Она – шлюха, которая это уже давно не отрицает. Только жаль, что тело ее портят. Только из тысячи лайфхаков, как свести очередной синяк, все же один да поможет. Значит, она снова может довольствоваться собой. Снова получать все самое лучшее. А затем использовать Кори как избавление ее проблем.

Первые разы ей было больно и обидно. Она плакала и проклинала его. Она была разочарована. А теперь. Смотря в его глаза. Она даже не сопротивляется. Пусть наслаждается своей властью. Пусть наслаждается ее болью. Кори это надо. Кори ее потом поцелует. Он ее обязательно поцелует. А она его за все простит. Филлис его использует для защиты от своих же игр. Кори ее использует также, как и все остальные. Филлис не видит разницы. Они все одинаковые. Кори ничем от них не отличается. Только преданнее. Только податливее. Только все же она его выделяет снова и снова.

Кори может быть каким угодно уебком. Но он будет ее уебком.

Только порой все же немного страшно. Когда есть шанс, что он все же забьет ее до смерти. Когда она чувствует, что в этот раз переборщила. Обсчиталась. Не так посмотрела. Не так улыбнулась. Филлис себя любит, но не любит свою жизнь достаточно, чтобы не быть на грани.

Она смотрит в его глаза. Теряется в них. Она хотела его сегодня разозлить. Она хотела, чтобы он ее выгнал сразу. Вот только зачем тогда шла.

Она могла бы ответить ему, что он ее любит. Поэтому терпит. Но это было бы глупостью. Кори просто хочется просто немного ее тела и внимания. Он такой же, как и все. Только чем-то зацепил. И это что-то его отличает. Кори не надо идти к черту, если он сам им является. Это Филлис к нему пришла сама, по собственной воле. Приходит снова и снова. Зовет его опять.

Филлис учится на своих ошибках, кроме одной.

Она податливая. Делает то, что он говорит. Снимает обувь, переставая пытаться из его рук вырваться. Отряхивает всю грязь с себя. Остается только та, которую ничем не оттереть. Она слова Кори пропускает мимо. Лишь улыбается, когда он не видит. Кори ничего нового не скажет.

Все такая же мразь.

— Не знаю, я их не считаю, тебе всех перечислить за эту неделю? — Филлис говорит спокойно, пока ботинки ставит на пол. Аккуратно. По миллиметру их выравнивая. Как только высохнут — стряхнет их грязь ударами друг о друга. Тогда не придется тряпкой разводить грязь на них. А то, что придется ждать того, как грязь засохнет, она не думает. Принимает. Как факт. Как то, о чем она уже решила.

Сегодня у нее мог бы быть ужин в дорогом ресторане, а она выбирает цыганские бараки. Сегодня ее телом мог бы воспользоваться респектабельный мужчина, которого можно было бы развести и на бабки, и на свадьбу. Вместо этого Филлис поддается, ложится на грудь Кори, слушает его сердцебиение.

Стучит громко. Стучит спокойно. Словно она ничего для него не значит. Филлис голову бы опустила и закрыла бы глаза. Уснула бы под его боком. Зная, что ей не придется на утро никуда сбегать самой. Зная, что ей не придется лживые улыбки из себя давить. Она раздраженно губы поджимает, что не сделает при других. Она за волосы его схватит и потянет без жалости к своим ногам, чего она не может сделать другим.

Он стал ее отводом всей ярости и ненависти к жизни. Она вместе со своими ебырями стала ему игрушкой для битья. Если кого-нибудь из них не прикончат, они справятся с этим сами.

— Скажи, Кори, ты боишься смерти? — Филлис слушает его сердцебиение, вспоминая гадание Кори, в которые она, конечно, не верит, — не боишься, что я тебя задушу ночью? — она все также лежит, но рукой проводит к шее, пальцы кладя на сонную артерию. Кровь вибрирует. Кровь как показатель того, что Кори живой и здоровый.

Она приподнимается на локтях, смотрит в темные глаза. Она хотела бы, чтобы он ее боялся также, как и она его. Она знает каждый шрам, оставленный им на своем теле. Она смотрит на небольшую выемку над бровью Кори,оставленный ее окурком. Дотрагивается до нее. Словно к клейму, обозначающему, что он ее блядская игрушка. Только его шрамов на ее теле больше.

— Знаешь, в твоих глазах больше всего жизни, когда у тебя в руках деньги, — Филлис усмехается, склоняя голову, потому что она точно такая же, —  или когда ты пиздишь людей, — Филлис невесомо дотрагивается губами до выемки над бровью, как бы говоря «когда пиздишь меня», — так что же для тебя жизнь?

Филлис действительно интересно. Потому что она сама не сможет ответить на этот вопрос. Потому что ее жизнь стала театром одного актера. И ее персонального шута. Того, что потом за кулисами принцессу заведет в свои темные углы. Того, что с пышного бала возьмет ее на абордаж своего цыганского корабля, идущего ко дну.

Ее первый парень был глупый и красивый. Типичный спортсмен из кинофильмов. Тот, что задирает людей и не понимает сарказма. По нему текли большинство девчонок и мечтали с ним пойти на выпускной бал. Филлис была довольна тем, что он достался именно ей. Послушный, глупый и добрый. Как ручной зверек, которого только гладить и умиляться над тем, что он съел свое дерьмо. Он даже обещал, что не оставит ее никогда в беде, когда она пришла к нему вся в слезах, узнав о том, что былая жизнь оказывается перечеркнута судебными исками и поочередной платой кредиторам.

Но ей оказалось этого мало. Потому что она нашла того, кто дал бы ей больше. Не любви и не заботы. А денег. Исполнения ее желаний, практически всегда материальных. Она капризно пальцем укажет на новую вещь. Она состроит самое миловидное лицо, когда увидит, как во всех журналах о чем-то новом и бесполезном пишут. Она согласится на то, чтобы надеть на себя костюм стюардессы, на который с отвращением смотрела несколько секунд до того, как он оказался на ней (во всем винить старперские порнофильмы, другого оправдания она этому не находит). У нее рот устает в попытках хоть как-то поднять член старика, но все старания кажутся оправданными, когда он зовет ее в дорогой спа-салон. Филлис убеждает себя в том, что во всем этом и есть жизнь. Только почему-то потом ревет в душе, чтобы лишние звуки заглушились.

Она смотрит на Кори глазами полными обожания. Он кажется ей славным. Немного грубым, но забавным. Он говорит не так складно, как остальные, но это ее еще больше умиляет. Она, кажется, и правда посмеялась над совершенно глупой шуткой. Она, кажется, снова сбежала от старика к Кори. Ластится к нему. Улыбается. Говорит все, что на душе. Наверное, она давно так не говорила. Легко и свободно. Рассказывает ему, как сильно любит брата и свою семью. Рассказывает ему, как она хочет просто забрать все деньги старикана и сбежать. Он ей на это ласково потирает щеку и говорит, что исполнит ее мечты. Она верит. Она просто хочет сбежать из этого ада. Только бежит в другой, где Кори больше не кажется ей славным.

Стоит ли быть благодарной человеку за то, что он показал тебе настоящую жизнь, ту, что про бедность и горе, а не про богатство и радость?

Филлис смотрит на него прямо, ни один мускул на лице ее не дрогнет. Привыкшая. Принявшая. Она лишь зубы сильнее сжимает, когда чувствует, как рвутся некоторые волоски на голове от его прикосновения. Можно потратить сколько угодно денег на поход к мастеру по волосам. Можно сколько угодно масок на них наносить, добиваясь сияния и объема. Кори одним движением все испоганит. Ее маникюр испортит. Ее одежду порвет. Филлис лишь смотрит и смеется, пока очередная часть тела опухает и ноет от прикосновения Кори. Филлис представляет, как Кори будет жрать землю, а затем своими ботинками от него отбивается.

Она смотрит на него, представляя, что было бы, не появись он в ее жизни. И не знает, что страшнее, — его полное отсутствие или эти годы, когда они друг друга изживают и истязают. Наверное, ей должно быть больно от его слов. Но Филлис безразлично. Она это слышала снова и снова. «Если бы ничего не значила, то просто уже давно бы выставил меня», —  думает она, слова и снова. Не верит словам Кори. Не потому, что тот ей врет. А потому что сам ничего не понимает.

— Смерть ждут тогда, когда она что-то дает, Кори. Твоя же… будет бесполезной, как и ты сам, — Филлис хмыкает. Они оба знают, что им друг от друга что-то да нужно. Больное, уродливое и отвратительное. Рядом друг с другом они так показывают все самое худшее. Театр кривых зеркал. Цирк уродов.

Она смотрит на него снизу-вверх своим давно отрепетированным взглядом. Полная покорность и невинность. Другие бы повелись. Кори — никогда. Не поверит ни в ее слова, ни в ее действия. Увидит в них очередную попытку его использовать в угоду себе. И окажется совершенно прав. Кори ей когда-то разбил сердце. Теперь он должен жрать эти осколки, пока рот его наполняется кровью. Теперь он должен свои кулаки разбивать о лица ее ебырей. Забавно, наверное, представлять, как оно недавно буквально было между ее ног.

Филлис следит за движениями Кори внимательно. Ласковый. Аккуратный. Невесомый. Она замирает, готовая в любой момент вырываться из этих рук.

— Мне на тебя все равно, Кори, — лишь смеется она ему в лицо, насмешливо кривя губы, — ты ничего для меня не значишь, потому что ничего не можешь мне дать.

Она влюбленно смотрит на него, когда он обещает ей, что они сбегут и будут жить счастливо. Она ему верит, когда он рассказывает ей план, как он ее заберет вместе с деньгами ее первого ебыря, а потом они будут счастливы где-то у океана. А потом он ее приводит в бараки. А потом он первым смеется ей в лицо.

— Неужели ты думаешь, что я вообще способна любить? — говорит она тихо и даже нежно, словно разговаривая с глупым и ничего не понимающим. Она ведь пустая. Ее ведь не удержать. Для Кори она — безделушка с рынка, которую продали по акции. Ее ведь ничего здесь не держит. И Кори в том числе. Просто ей хочется ощутить хоть что-то кроме пустоты и тотального одиночества. Она ведь здесь только ради себя.

Она не отворачивается. Она принимает все его движения и касания грязных пальцев к своей коже, на которую нанесен крем стоимостью этого трейлера, в котором она лежит. Не раздетая, но обнаженная. Под этим взглядом. Но все равно продолжающая играть свою очередную придуманную роль. Она ведь его слышит всегда. Даже если в этот момент напевает себе под нос что-то и готовит завтрак. Даже если считает купюры, поджимая ноги к себе на ободранном кресле. Даже если переписывается параллельно с очередным потенциальным ебырем, зовущем ее на свидание, пока она лежит в ногах Кори, пока тот ее волосы гладит.

— Знаешь, если бы ты был другим, возможно, я бы тебя и полюбила, — ложь в первую очередь себе, — но ты не достоин ничерта в этой жизни кроме «грязной шлюхи», ведь сам ты — ебнутое животное.

Филлис не обижается уже давно. Она проглатывает слова Кори как очередную сперму. Все одно. В ее глазах уже давно — сплошная тоска и обреченность. Она переносит эмоции с одних на других. Она во всех предметах, пустых и бесполезных, видит себя. Она смотрит на Кори и переносит на него нежность, полученную от своих ебырей. Она смотрит на последних и переносит на них все те чувства, которые испытывает к Кори.

Филлис улыбку прячет. Смотрит на то, как Кори раздевается. Послушно зеркалит его действие — стягивает толстовку вместе с футболкой. Остается лишь верх от нижнего белья, которому Кори кинул однажды комплемент про то, что это понравится ее новой жертве.

— На этой неделе ты будешь третьим, — она это говорит, потому что ей не понравились разговоры про любовь. Хочет напомнить, что любви в ней нет. Себе самой, но в большей степени все-таки Кори.

Она лезет к нему, плечи поцелуями покрывает, носом водит по смуглой коже.

Кори для нее лишь инструмент.

Она пальцы в чужие волосы запускает, чтобы голову наклонить и еле ощутимо водить губами по шее.

Кори для нее просто запасной вариант, ее страх остаться одной. Их кредо — насилие, манипуляция и пиздеж. Они — два бракованных человека.

— А если я тебе скажу, что люблю тебя, — Филлис говорит тихо, между поцелуями в спину, смягчая этот разговор, который глядя в глаза она бы никогда не завела, — что бы тогда изменилось?

Но чтобы Кори ни сказал, она ему не поверит. Она ему больше не верит. Ни единому его слову. Ни оскорблению. Ни нежности. Кори — ее самая большая ошибка в этой жизни. Ее персональное клеймо, которое никогда не сойдет с ее кожи вместе со шрамами, оставленными им.

Отредактировано Phyllis Strickland (2023-01-19 02:22:44)

В ушах раздается звон, а перед глазами стоит пелена. Вкус своей крови приправляет и без того отвратительный вечер металлом. Запах крови смешивается с запахом костра, пока где-то за стеной трейлера раздаются голоса детей, женщин и мужчин, гитары. Филлис поднимает на Кори непонимающий взгляд. Это его ответ на ее «спасибо». Это плата за его помощь. За его переживание, которое скрывается под садизмом. Она так хочет думать. Иначе бы не приехал. Кори не умеет разговаривать, он умеет огрызаться и грызть. Филлис становится его косточкой, которую можно обгладывать, играться и вылизывать.

Они соревнуются у кого лучше выйдет «солнышко» на этих эмоциональных качелях. Рвут друг друга на куски, показывая, как им это до пизды. Но каждый раз все старательнее и старательнее. Безразлично-натянутое погружение с головой.

Она слушает его. Как рот Кори поливает ее грязью, при этом от слов Филлис довольно уголки губ приподнимает. Она уже и бровью не ведет на все слова, вычленяя из них то, что ей нужно, то, ради чего она здесь извивается. У них не было и никогда не будет простого нежного «люблю тебя». Никогда не будет этих слов, потому что они родились здесь и сейчас.

— Возможно, я и скажу это когда-нибудь. И это будут мои последние слова тебе. На прощание. Как проклятие вслед. Выплюну это тебе в лицо.

И это будет единственным разом, когда она попрощается, словами и взглядом. Сейчас всегда молча покидает трейлер. В любое время суток. Словно выходит покурить. Словно сейчас вернётся. Она ведь и правда возвращается. Через минуту, день, месяц. Заходит без стука. И опускается на стул перед Кори. Или ложиться спать, не найдя его у себя. Он придет рано или поздно и увидит ее в своей кровати. Или услышит, как телефон снова вибрирует настойчиво и не принимая хоть малейшую возможность того, что звонок может быть сброшен.

Возможно, в других вселенных у них бы все было иначе. Но обязательно через боль и эмоциональную мясорубку. Обязательно несчастны и обязательно вместе. Потому что вселенные — разные, а люди они все те же. Сколько бы жизней Филлис ни проживала перед сном, все они – рядом с Кори и от всех хочется взвыть. Потому что из всех рук в итоге выбирает его. Потому что это если не любовь, то болезненная нездоровая привязанность, от которой не избавиться просто по желанию, по одному щелчку. Это болото, мимо которого Филлис не могла пройти. Из него не выбраться, а любое шевеление погружает только глубже. Но она чувствует себя в нем тепло и довольно. Она так привыкла, что уже и не пытается спасти себя, желательно, оставляя Кори где-то за спиной там же, чтобы его засосало с головой. Если бы ей пришлось выбирать, кого из них надо спасать, то Кори бы она ни за что не выбрала. Не раздумывала бы ни одной секунды.

— А может, ты просто хочешь хоть как-то выделиться на фоне всех, потешить свое самолюбие за счет меня, как это делаешь всегда? — Филлис качает головой, на поцелуй отвечая, все же жмется к Кори. Хочет, чтобы он возбудился и выебал ее. Хочет, чтобы вел себя так же, как и все с ней себя ведут. Он не должен отличаться ничем от остальных, возможно, тогда она и потеряет хоть какой-то интерес. Но Кори снова и снова ведет себя как последняя гнида, а потом нежностью ее на ночь укрывает. Кори кажется отравленным и отвратительным, но Филлис, кажется, врет в этой жизни теперь всем, кроме него одного. Он ее обзывает самыми грязными словами, но никогда не отворачивается, видя ее такой, какая она есть. Он ее измором берет, но даже не попросит измениться и стать для него другой. Тогда ему самому было бы неинтересно.

Она резко отстраняется от Кори, когда слышит стук в дверь. Прикрывается футболкой, но не прячется. Она уже здесь была. Она здесь еще появится. Сколько бы ни говорила. Сколько бы ни проклинала. Но быт здесь всегда чужой и некомфортный. Филлис стремится к другому. Филлис воспитывалась в других порядках, в других условиях. Она не привыкла. Она никогда не поймет, почему Кори не хочет отсюда выбираться. Погрязший в болоте. Родившийся в нем. Филлис кидает взгляд на окно, откуда между занавесками видно несвязную детскую возню. Слышится смех. Наверное, здесь никогда не чувствуешь себя одиноко. Но если окажешься чужаком, то не приживешься. В таких условиях только можно родиться, в таких условиях можно только вырасти, чтобы их принять и понять.

Филлис смотрит на гуляш с сомнением. Не потому что выглядит невкусно. Потому что выглядит слишком: наваристым, пряным, густым и жирным. От такого тошнит и болит живот. Но знает, что Кори при желании может действительно начать ее кормить практически насильно. Встать над душой. Смотреть. Так, что подавиться можно от его давления. Когда Кори так делает, желание есть становится еще меньше. Когда Кори так делает, желание вывернуть тарелку с едой на него растет в геометрической прогрессии.

— Смотри, ешь со шлюхой из одной тарелки, не боишься заразиться ничтожеством? Точно, ты же и так, — Филлис хмыкает, шмыгая носом и понимая, что Кори от нее действительно может заразиться, если она простудилась. Но все же идет к нему, вновь откидывая футболку. Проще поддаться. Точнее она всегда поддается рано или поздно. Будет давиться. Но попытается себе выиграть немного времени. Отвлечь его внимание. Ложкой перемешивает овощи в тарелке, зачерпывает, подносит ко рту, но к ней губами не притрагивается, опять опуская ложку обратно и начиная ею водить в тарелке, —  что за праздник? Не помню в это время ни одного, — возможно, потому что этот праздник ее никак не касается, возможно, потому что в прошлые годы она в эту дату не появлялась, — я все равно уйду, у меня дела вечером, — сколько еще раз она скажет это за сегодня, но так никуда и не дернется.

Филлис между слов зачерпывает и опускает обратно ложку. Лишь губы пару раз обмазала, облизывая их. Создает видимость того, что ест. Создает видимость того, что куда-то торопится. Создает видимость того, что ей безразличен темный взгляд напротив.

В этот момент у нее снова вибрирует телефон в кармане. Филлис вытаскивает смартфон из заднего кармана джинс. Ни одного имени у нее не найти в телефонной книге, только номера, но каждый она помнит, если не наизусть, то по зрительной памяти определит. Этот третий раз за день звонит ей. На третий раз Филлис обычно всегда отвечает. Или на второй, если в этот раз ей хоть немного приятен человек. Но сейчас она лишь довольно щурится, для себя помечая галочкой такую настойчивость, звук переключает на беззвучный и убирает телефон. Она перезвонит, когда выйдет от Кори. Общаться при нем с другими мужиками как красной тряпкой водить перед быком. А ей еще ее лицо сегодня нужно. Достаточно того, что запястье все еще ноет.

— А что был за паренек, который сюда заглядывал? — Филлис ногу опять подтягивает к себе, пока водит ложкой по тарелке. Внутри у нее приятно тепло разливается не от гуляша, а от внимания Кори и ее очередного мужика. Филлис любит, когда ее хотят, когда о ней заботятся. Филлис это получает самым паршивым способом, самым грязным и простым. Филлис щеку кладет на плечо Кори, глаза на него поднимая и улыбаясь, — он мне показался таким очаровательным.

Надеется, что Кори не замечает то, что она в итоге так ни одной ложки еды в рот не положила. Надеется, что Кори немного остынет, смягчится, может быть, трахнет ее, а потом даст денег за настоящее золото и подделки. Тогда она уйдет до наступления вечера и еще успеет привести себя в порядок. Филлис действительно еще на что-то надеется.

Отредактировано Phyllis Strickland (2023-01-26 03:32:59)

Филлис никогда не понимала, как можно ругаться с тем, кто тебе близок. Как можно давиться ядом, проклинать и унижать того, с кем делишь свою постель. Филлис хотелось плакать от любой ссоры родителей, пока брат ее от этого пытался спрятать. Спрятать от реальности, в которой взрослые могут поссориться. Спрятать от реальности, где разногласие решается криками и сном по разным кроватям.

Спрятать не получилось. Бобби даже не представляет, насколько не получилось. Бобби, наверное, сейчас где-то довольный своей жизнь улыбается новому дню. Филлис улыбается, когда ей уделили внимание. Филлис улыбается, вновь проглатывая все, в том числе и сперму. Интересно, если бы ее отец обращался к матери так, как Кори обращается к ней – простила бы она его за это? Интересно, если бы она в детстве увидела себя в будущем – как сильно ее глаза распахнулись бы от ужаса?

Филлис к Кори льнется, пока внутри все неприятно скручивает. Тема смерти вокруг Кори ходит, что не удивляет. Тот так к ней стремится всеми силами, идет к ней навстречу. Филлис это слушать тяжелее, чем ей бы самой хотелось. Смерть Кори кажется удивительно часто самым желаемым, но при этом никогда – искренне. Всегда в момент отчаяния от действий Кори. Всегда в момент, когда уже кажется, что Филлис больше не вывезет садизма Кори. Но потом, когда она слезы со слюнями стирает перед облезшей раковиной, когда Кори подходит к ней сзади и аккуратно притрагивается ваткой к месту, где кожа ободралась. Филлис на него свой взгляд поднимает, свои опухшие красные глаза с полопавшимися сосудами, смотрит сдавленно, шарахаясь от очередного движение его ладони. Тяжело дышит, как загнанный зверь. Но сдается сразу же от ласкового жеста, от проявления крохотной заботы к ней, от этого внимательного взгляда напротив «надо сразу обработать, дура». И голову кладет на чужое плечо, уже сопли размазывая не от Кори, а от своей жизни. Она и правда дура. Она и правда заслужила.

— Какой ты заботливый, но я и при твоей жизни найду тебя замену, — Филлис хмыкает, у нее с языка яд сегодня течет, потому что ей не нравится абсолютно все положение дел сейчас, а не только Кори. Филлис хмыкает на это так, словно действительно найдет, хоть и понимает, что такую гниль еще надо поискать. Удачливая она. Ей ведь Кори и искать не пришлось — сам в руках оказался. А она не отпустила, она схватилась и держится так, что костяшки на руках белеют.

Когда Кори отходит, становится словно больше воздуха, но на тарелку с едой напротив она смотрит еще с большим осуждением. Не повелся. Пусть и ведется на все остальное. Филлис вздыхает, сильнее прижимая ногу к себе и шмыгая носом. Филлис поднимает на Кори непроницаемый взгляд, совершенно пустой, уставший. Переводя взгляд то с его ухмылки, то на еду. Отвратительны оба зрелища. Филлис недовольно морщится. Сейчас бы сказать «ты только обещаешь». Сейчас бы отмахнуться как от жестокой шутки. Но это не шутка и не просто слова. Филлис сглатывает, мысленно проклиная и Кори, и тарелку перед ней.

— Когда-нибудь ты перестанешь об этом говорить, как о своем единственном достижении в жизни, но ты ведь даже ее не добил, — хмыкает Филлис, пока языком все треплет и треплет. Кажется, сегодня хочет строить из себя что-то стоящее. Хочет перед Кори хвостом вилять также, как и перед всеми, чье внимание пытается завоевать. Где надо — ласковое слово скажет, где чувствует — холодно ответит, бросая наживку.

Но взгляд Кори от нее ускользает, перемещаясь на потолок. Филлис начинает нервно постукивать ложкой по тарелке, словно требуя добавки, но на самом деле наоборот — уберите, заберите от нее это блюдо, о котором она не просила.

— Он из строительной фирмы. Строит не только небоскребы, но и воздушные замки. Поддельные, как и побрякушки. Но языком работает вполне неплохо… так что, можешь не переживать.

Говорит это скорее раздраженно. На себя. На эту заранее заготовленную вставку. Словно мимо. Но словно Кори сам на нее напросился. Ведь знает, что она обязательно что-то да расскажет. Увидев нулевую реакцию, раздосадовано губы сожмет. Хочет, чтобы ревновал. Хочет, чтобы попросил ее прекратить всю эту комедию, взял ее за руку и попросил быть просто его. Точнее, этого следует хотеть. Но Филлис этого не хочет, а только чтобы Кори мучился.

Пока приходится мучиться в основном только ей.
Когда она смотрит на этот гуляш.
Когда она поднимает вновь свой взгляд на Кори.

— Как же ты меня заебал, — раздраженно говорит Филлис.

Сейчас бы красиво тарелку свернуть со стола, отставить ее демонстративно в сторону, разбить на кусочки мелкие. Но Филлис ест. Кладет ложку в рот. Уже остывший и пряный гуляш. Чем-то похож на кофе до этого. Не по вкусу, а по всему остальному. Филлис даже не морщится. От Кори глаз не отрывает. Читает в них «хорошая девочка». Должна быть довольна. Но гуляш только еще больше становится безвкусен, несмотря на обилие специй и овощей. Филлис взгляда не отрывает, пока не съедает все, что не удается размазать по краям тарелки.

После этого ложку со звоном кидает в посуду и бросает:

— Доволен? — кажется, чувствует себя отвратительно. Внутри только тяжесть, хотя, казалось бы, откуда ей взяться во всепоглощающей пустоте. Филлис встает с места и скорее тарелку убирает как можно дальше, чтобы Кори довольствовался тем, что и так получил. Ее послушание. Ее выражение, когда она может говорить все, что в голову взбредет, но в итоге делает так, как он скажет.

Филлис над Кори нависает, садится сверху на него, коленями бедра обхватывая. Смотрит на него злостно, пока пряди светлых волос спадают и щекочут ее и его лицо.

— После такой тяжелой еды мне хочется только спать, — со вздохом обвинение, очередное и отправленное в прямо адресату перед ней. Все обвинения мира —ему на тарелочке принесет. Кори ее заставил есть, а не она так просто сдалась под его влиянием. Кори это делает специально, чтобы тело ее утомить и она просрала свое свидание, а не потому что заботится. Кори просто снова наслаждается своей властью над ней, а не единственный, кто следит за ее питанием, когда они вместе.

Филлис голову на грудь Кори кладет, пока у нее глаза закрываются снова и снова, несмотря на то, что она пытается держать их открытыми. Интуиция ей подсказывает, что сейчас на ее мобильном высвечивается очередной пропущенный звонок. Но проверять это ни желания, ни сил нет. Под ухом раздается спокойное и ровное сердцебиение, пока где-то в нескольких метрах разжигают костер и слышится приглушенный звук гитары с напевами. Филлис не знает, сколько проходит времени, минута или час, погрузилась ли она в дремоту или лежала все это время ощущая то, как грудная клетка Кори поднимается.

Филлис накрывает тоска, пока слух ловит непонятные ей слова, но протяжные и горькие, словно в кожу въедающиеся и остающиеся под ней горечью, провожающие того, кто  еще в этом месте, забытым богом, «отмучился». Филлис надеется, что это не та девчонка, которая ей вечно улыбалась смущенно и следила за ней. Хочет у Кори спросить, уточнить, но слова в горле застревают. Грустные мотивы словно провожали не только местного жителя, но и ее с Кори.

Сердце начинает громко стучать в груди, а на глазах появляются слезы. Филлис пытается дышать размеренно, чтобы Кори не заметил, не понял, промолчал. Филлис думает о том, что у Кори гадания выходят отвратительно, а он всегда был тем, кто справлялся с, казалось бы, безвыходной ситуацией. Поэтому Кори опять ошибается.

— Как же я тебя ненавижу, — тихо шепчет Филлис, проглатывая слезы, давясь ими. Кори не должен вызывать в ней ни капли жалости. Кори не надо оплакивать, на его могиле надо танцевать, радостные оды воспевая.

Филлис глаза закрывает, пока слеза из глаз капает прямо на грудь Кори, ту, что отдает всеми признаками жизни. Жизни, в которой одной из целей было сейчас ее замучить, измотать.