Цунцун открывает дверь.

Она едва ли может внятно, стройно объяснить, как тут сегодня оказалась: казалось бы, с вечера шло всё постепенно, планы были другие. Она вернулась с работы домой, поела, переоделась, собиралась упасть в кровать. Но потом получила звонок от недавней шапочной знакомой с нагловатой просьбой о помощи под кучей извинений, и встречно огорошила просившую согласием; и уже через пару часов без особых капризов вышла на разовую левую подработочку, фактически даже не нанимаясь куда-то, а только  подменив собой другого в тайне от его начальства. Пока этот самый другой бегал по любовным свиданиям. - Ей же не сложно! - На один выход всего. Чуть-чуть покурьерить. Оббегала за вечер и первые полночи полгорода, потом вернулась отдать форму и казенный велосипед - в это самое место Сакраменто, почему-то местными обозванное "Чайнатауном". Хотя, каждой собаке известно ж, что подлинный Чайнатаун - это далеко в Сан-Франциско. Вот там - оно да! Действительно центр культурный: огромный квартал, целые длинные улицы... Ну, а что здесь? От китайского квартала, существовавшего когда-то, после окончания золотой лихорадки остались только обломки да городские легенды (часть из которых не такие уж и легенды, но это совсем другая история). Здесь, в Сакраменто, остался музей. И небольшой квартальчик около, подмятый под свои нужды диаспорой, - культурой, на самом деле Цунцун скорее уже чуждой к её годам. Или плюс-минус, она и сама бы толком не оценила, она б, спроси Цуннцун в лоб, легко отмахнулась бы: где-то на пограничье.

Америкаец.

Китаериканка.

Но как бы там ни было, всё это высокое где-то, а приземлённое - тут. И сейчас. В чужой утлой квартирке, китчевато обставленной в псевдо-китайском стиле, в итоге она и осела до самого утра. За чаем с печеньками. За разговорами. Тут же уснула в тёплом углу где-то ближе к полудню, переодевшись в хозяйское, и теперь...

Цунцун
открывает
дверь.

В огромных плешивых тапках, пижамных штанах, в толстовке с чужого плеча - стоит, сонно щурясь на свет, словно подлинная хозяйка, пытаясь сообразить, почему же та, настоящая, под которую косит, в окно подсмотрев, кто там топает в гости, этак задергалась? Открой ты ей, мол. Скажи ты ей, мол, будто нет меня дома... А Цунцун смотрит - и что такого? Обычная женщина. На обычном пороге. Умытая, вроде бы, тоже спортивная. Тоже вся в стиле... ну, том же стиле, как весь этот квартал. Ожидаемо. Цунцун трёт рукой лоб, пытаясь стереть печать от подушки. В лучах уже уходящего солнца - все мысли только о завтраке и разминке, как в шесть утра. Как будто и не было последних пол-суток, те канули в лету, моргнул - пролетели. Растерянно мнётся по тапкам носками. Соображает, что говорить, не усложнить, и чтоб не выглядеть слишком уж глупо.

- Привет. - в конце концов выдает, снизу вверх обегая незнакомку глазами, клыком смешливо прихватывает губу, - А ты...- она косится на стены ближайших домов за ближайшим забором, ища подсказки. Но те молчат. Ни идей, ни намёка, и приходится снова импровизировать, - К хозяйке? - за вопросом тут же невинно хлопая ресницами перед собой, как так и задумано, - Сегодня я за неё.