Технологический процесс производства автомобильных шин – самое унылое знание, которым оперирует Коля. Он уже дышать не может без резиновых смесей, хотя в первые годы сам запах вызывал астматический приступ. Над ним, юнцом, тогда часто смеялись. Теперь же, когда легкие уже убиты ежедневной пачкой сигарет, терять ему нечего. Станок для сборки шин гудит привычно, почти мелодично. Работает автоматизированный комплекс под контролем Коли, он оператор огромной бандуры, которая два вращающихся барабана совмещает и прижимает заготовки друг другу. Вся его жизнь – металлический слой корда. Вся его жизнь – нейлоновый бандаж. Вся его жизнь – бортовое кольцо и наполнительный шнур. Запах резины и шум работы завода. Вонь, рутина и больная спина.

График пять два, в пятницу с завода отпускают в четыре, можно успеть по дороге домой захватить себе пива и забрать сына с продленки. Коля устал настолько, что взгляд у него угасает. У него дома нет отдыха, дома приходится кормить детей и развлекать до прихода матери. Яша совсем не хочет делать уроки, ему куда интереснее смеяться, плясать и паясничать. Задержки в развитии видятся без каких-либо справок, мальчик невнимательный. Даже коррекционный класс в государственном бюджетном учебном учреждении не может в игровой форме привязать мальчику любовь к наукам – ему больше нравится крутиться перед зеркалом и сбегать в магазины, чтобы на выставочные образцы телефонов записать пару видео со своими плясками. Коля каждый раз краснеет и извиняется. Коля просит жену хоть раз в жизни подменить его в это пытке.

Если я в пятницу освобождаюсь пораньше – это не значит, что я не устал за неделю.

Яшка не идет, он пляшет по асфальтированной дороге, нарочито обеими ногами наступая в каждую лужу. От его топота брызги летят в разные стороны. Фаина снова устанет стирать последние чистые брюки, школьная форма дорогая безумно. Коля хватает сына за край капюшона ветровки, оттягивает подальше от нового озера с бензиновыми колечками, прикусив зубами свой синий Винстон. Коля мог бы обратиться за помощью к родственникам, но те открестились – связь с гаджо порицается. Это могла быть красивая история про большую любовь, но это всего лишь грязный осенний день, застывшее пятнышко на штанах Яши.

Небольшая пятиэтажная хрущевка, типовая панелька, которую никак не могут признать аварийной, бетонная коробка с решетками на первых этажах – это теперь зовется домом, который больше на клетку смахивает. Трудно ощущать себя вольным человеком, когда десять лет на мир смотришь через металлические пруты. Яша продолжает выплясывать и крутиться, язык высовывает, паясничает, напевает себе под нос песенку и на смех звонкий срывается, пока Коля ключи ищет в кармане, боясь звонком разбудить дочь. В дни, когда они с Фаиной заняты работой, с Зиной сидит брат Фаи – Боря.

По стенам ползет черная плесень, которую уже не вывести – она умрет вместе с домом, плинтуса кое-где отошли от стены, кран привычно капает и из него поржавевшая вода льется. Яша смеется, зовет ее чаем. Коле вот не смешно, такой водой нельзя мыть Зину, она слишком маленькая. Приходится кипятить воду, остужать ее и только потом отправлять дочь купаться. Ей всего два и ее не выходит пристроить ни в один садик в округе – кто бы мог подумать, что вакантные места разлетаются как горячие пирожки и в очередь надо вставать еще до рождения ребенка. Коля этого знать не знал, Фая – тем более. Вот и приходится Боре сидеть с племянницей время от времени.

Яша снимает куртку, выворачивая рукава. Забывает снять мокрый ботинок. Сильно следит в прихожей и коридоре, пока пытается шмыгнуть в ванную и вымыть руки, смазывает мокрые пятна носком, пока Боря успокоившуюся и сонную Зину выносит из комнаты. Успел ее покормить и укачать, обеспечив Коле пару часов в тишине. С пивом и у телевизора. Боря – единственный человек со стороны Фаи, который Коле приятен. У него доброе сердце и вечно грустный взгляд. Поразительно, как жизнь может ебать и такого хорошего парня, и уебка вроде самого Коли. Он жмет руку шурина и благодарит его за помощь. Укладывает дочь в кровать и телевизор включает, громкость поставив на минимум.

Яша на стуле ерзает, пританцовывая сидя, ковыряется вилкой в порции макарон с сыром. Сыр застыл, превратился в непробиваемую корку, которую не смягчить минутой в микроволновке, ребенку будто бы плевать на вкус пищи, он продолжает смеяться даже когда жует, пока Коля обреченно щеку подпирает ладонью, смотря на своего первенца со смесью жалости и сострадания. Он тянет руку, чтобы потрепать мальчика по волосам, тот смеется чуть звонче. От этого смеха становится по-настоящему больно. Сын не выживет в обществе. Не интегрируется. Не ассимилирует. В такие моменты задумываешься: аборт убийство или же милосердие?

Коля с пустым взглядом мертвеца тянет сына за предплечье в комнату, насильно усаживает за стул напротив стола, включает настольную лампу и отвешивает ребенку невесомый подзатыльник, чтобы тот перестал ерзать на стуле, мыча под нос странную песню, а принялся за выполнение домашней работы. Им задают слишком много. У Коли образование в девять классов и прямой путь в ПТУ. Ему искренне хочется, чтобы у Яшки жизнь сложилась чуть лучше, но судя по игривой умалишенной улыбке, надежда уже бьется в агонии – сына до конца его дней будут чмырить и клеймить ебанутым. Оценки его хуже некуда, он необучаем.

– Мне нужно сделать то, где цифры, – из его пальцев-сарделек учебники падают на пол, Яша тянется за ними, едва не переворачивая стул. Коля в последний момент хватает сына за воротник и удерживает от поцелуя с полом. Если так будет всю жизнь – он не вынесет. Надежда на Зину, ей когда-то придется возиться с умалишенным братцем. Яша снова смеется, а Коля молча протягивает сыну учебник по математике. И выходит из комнаты, решив не мешать. Яше нужно учиться концентрироваться на важном и не отвлекаться. Он не умеет. Не хочет. Не будет.

Коля успевает к концу первого тайма. Ему плевать, какая команда играет. Уставший и заплывший взгляд цепляется за зеленое поле, пока он открывает первую баночку пива, глотая вкус выходных. У него от рутины болит каждая клеточка организма. Хотелось бы, чтобы Фая быстрее вернулась домой и весь этот ад с заботой о детях поделился поровну на двоих.

– Пап, а семьдесят девять минус семнадцать сколько будет?

Если бы Коля знал ответ и мог с уверенностью посчитать легкий пример в уме – он бы не работал на заводе за гроши. Не пытался бы свести концы с концами за счет материнского капитала, не изводил бы себя ради семьи. Коля не знает верный ответ. Коля отвлекается на новый глоток и даже не думает посчитать нехитрый пример на калькуляторе. Он просто голову поворачивает в сторону комнаты и чуть громче обычного произносит:

– Подумай.

Вроде и не кричал, а Зина все равно проснулась, заплакала. Коля вздыхает устало, к кроватке дочери делая шаг. Сейчас посадит ее к себе на коленки, чтобы уставилась на бегающих туда-сюда футболистов и успокоилась, потеряв интерес к бессмысленным крикам. Зина всегда улыбается, когда видит отца. Тянет к нему крохотные ладони и тянет за волосы. Она родилась совсем крошечной, недоношенной. Кажется, Коле и Фае не суждено выносить здоровых детей. Наверное, их прокляли обе семьи.

Зина шлепает отца по щеке детской ладонью. Тянет отросшие волосы на себя. Тянется к банке пива, с любопытством следит за новым глотком и смеется, когда на трибунах ликует толпа. Кто забил и кому – Коля не знает. Но точно знает, что будь у него лишняя сотка, он бы купил себе пачку золотого полосатика и с радостью бы меланхолично отчищал снек от кожурки. Скормил бы кусочек и Зине – детям же можно копченую рыбу? Коля с его восьмью классами образования не знает и этих вещей. Зато Зина в ладоши хлопает и смеется.

– Пап, а как пишется «жимолость»?

Голос из-за стенки заставляет устало вздохнуть и перехватить дочь поудобнее. Если бы Коля знал, он бы не сидел на работе и не горбатился на отца своей девушки, получая кучу упреков из пустоты, не пытался бы через стиснутые зубы доказать надменному полудурку, что он чего-то в этой жизни стоит. Не пошел бы наперекор семье с браком, не ухмыльнулся лукаво в день похорон. Но Коля не знает, поэтому его брак построен на костях, как город, заселенный призраками. Поэтому у него больше нет семьи. Кроме тех, кто прописан в этих стенах.

– Подумай.

Вроде и не кричал, а Зина все равно ладошкой по щеке шлепнула. Однажды она подрастет и начнет избивать брата. А Яша ничего не поймет, будет плясать себе дальше, смеяться и подставляться под новый удар. Храни его Господи, если ему удастся пережить подростковый возраст, когда дети особенно злые. Коля снова устало вздыхает и тянется за второй банкой пива. Он спускает дочь с колен, пересаживая ее на диван. Снова ликует публика на трибунах. Кто забил – непонятно, но увлекательно очень. Коля терпеть не может футбол. Зина снова в ладошки хлопает, заставляя отца улыбнуться. Чистое дитя, безгрешное. Будто не их вовсе. Чужой приемыш, подкидыш, найденный на пороге.

Ключ вставляется в замочную скважину, и Коля снова устало вздыхает. Фая придет уставшая, никто не возвращается домой с работы в хорошем расположении духа. У них снова долг по счетам, зарплату задерживают на пару дней, кроме круп из еды у них только детское питание для дочери – больше нет ничего. Их жизнь какой-то бытовой ад, настоящая хтонь и совсем не стоит того привкуса романтизма, на который оба были падки лет десять назад, открещиваясь от семей в угоду большой и чистой любви. Рая в шалаше не случилось. Случились Яша и Зина.

– Пап, а мама скоро домой придет?

Яша не унимается. В комнате слышно едва различимое бормотание, а затем глухой удар – книжки упали со стола на пол. Сейчас он потянется за учебниками и со стула плюхнется. Рассмеется звонко, потирая ушибленное место. И снова потеряет концентрацию, отвлечется от занятий на сторонние дела. У него внимание рассеянное, он за все хватается одновременно и везде плошает из-за невнимательности. Несчастный ребенок. Коля слышит звук падения сына и снова выдыхает устало. Зина смеется и снова в ладошки хлопает. Входная дверь открывается с мерзким скрипом.

– Подумай.

Отвечает он заевший пластинкой в третий раз, присасываясь губами к новой банке пива. Кто-то снова забил гол. Коле до пизды, какая команда выигрывает.

– Гляди какая цаца, – кто-то из рабочих, к которым обращаются только по отчеству, пихает Колю в плечо и без стеснения пальцем тычет в сторону молодой белокурой красавицы. Ей на этом заводе делать нечего, не дышать же смесью резины. Она и выглядит как то, что от этого места держать хочется подальше. Туфли у нее на высоком каблуке, сама одета в белоснежный полушубок. Слишком чистая для места, где копоть мешается с потом и грязью работников. Коля тогда слюну сглотнул под всеобщий пошлый хохот с не менее пошлыми комментариями. Краля. Фифа. Сучка. Телка. Целка. Баба. Ух, я бы ее. Ах, я бы с ней. Вдул бы. Вот так бы прижал. Нагнул на столе бати. Туда-сюда. Так и эдак. Десять раз. Да всю ночь. Да сутками бы ебал и ебал. – А ты, Коль, а ты че б с ней сделал? – У мужчины лицо грубое, шрам тянется вдоль носогубной складки, на руках не татуировки – натурально наколки с каким-то тюремным посылом, он пошло смеется, золотой зуб поблескивает в свете лампочек, ему очень смешно от смущения паренька, сердце которого удар пропускает. Коля тушуется, голову отворачивает, пожимает плечами и буркает чисто для образа «я бы ей по самые гланды», под всеобщий хохот толпы, под одобрительные возгласы и похлопывания по плечам «я бы ее за волосы схватил и ебал, пока не запищит от восторга», всеобщий хохот переходит в гул, одобрительные комментарии льются рекой, мужики вокруг собираются и слушают его речь, словно новый выпуск кривого зеркала или аншлага, а Коля не унимается, Коля жестикулирует нервно и дергано «да я бы, да я» и он продолжает бахвалиться и хорохориться, на публику расходится, куда увереннее болтает и смеется, тыльной стороной ладони проводя себе по испарине на лбу. Все хохочут и ждут, когда красавица из кабинета отца выйдет, гордо продефилирует между ними, безродными работягами, участь которых взглядом устилать ее шаг. Коля громче всех смеется, сильнее всех расходится, больше всего вариантов придумывает. Это у него в силу возраста. Где ж без пяти минут (лет) пенсионерам тягаться с парнишкой вдвое моложе. Он смеется скрипуче, повернувшись спиной к двери. Как актер на сцене, работает чисто на зрителей. Да я бы. Да я бы с ней. Да я бы ее. Да ух. Да ах блять.

– Да я бы, мужики, женился на ней. Если она бестолковая идиотка – у меня есть все шансы, – он снова смеется, но почему-то одобрения не получает, все резко тушуются и разбегаются, словно перерыв закончился и у всех резко появились дела поважнее, Коля оборачивается и взглядом впивается в белоснежный, как снег, полушубок, поводит плечами, не выходя из образа под натиском неловкости ситуации, он сильнее по лицу размазывает грязь с перчаток и улыбается шире, пока все вокруг притихают и головы в плечи вжимают, следя за ситуацией прямо перед глазами, Коля плечи расправляет, подбородок задирает, смотря в глаза дочери начальника этого блядского завода, принимает вызов, не намереваясь в гляделки проигрывать, – надеюсь, ты бестолковая идиотка, иначе зачем это все?

Никто и поверить не мог, что выгорит и прокатит. Фая из тех, кто заслуживает лучшей жизни и лучшего будущего, но ведь так легко повестись на романтику, примеряя на себе образ Джульетты. Против их брака были обе семьи, ультимативно выставлялись запреты, а любовь, она же во всех сказках побеждает любое зло. Вот и Коля с Фаей наивно мечтали, что воздастся однажды. Не воздается и до сих пор. На смену игривости приходит скупость и скука, горящие взгляды превращаются в угольки, не раздуть угасающий костер, как ни пытайся. Коля изжился, усталость выела в нем все живое. Фая сожгла в себе жизнь, как чужие локоны химикатами. Вот и барахтаются два дурака, не послушавшие матерей и отцов, сводят концы с концами и жизнь свою превращают в ад на земле. Ведомые на байки и сказки два дурака, у которых жизнь стала серым плевком. Они из той сказки, где к финалу остаешься с разбитым корытом.

Яша уже несется к матери, теряя интерес к занятиям. Он быстро переключается на что-то другое, придется с бубнами танцевать, чтобы вернуть его обратно к тетрадкам. Коля лишь тяжело вздыхает, представляя как он изведется, пытаясь обстановку благоприятную создать для выполнения домашней работы. Не хочется растягивать выполнение пяти примеров на два выходных дня, Коля уже и забыл, когда последний раз высыпался нормально. Биологические часы уже привыкли к тому, что вставать надо в пять утра, даже если выходной день или праздничный, Коля режим соблюдает исправно, но каждый раз чувствует себя абсолютно разбитым. Он голову поворачивает, хватает довольную дочь и идет на кухню, чтобы помочь Яше с пакетами, пока Фая переодевается во что-то домашнее – ее одежда теперь не бывает белой, все сплошь в пятнах, выцветшая и растянутая ткань смотрится как пожелтевшая тряпка. Она явно не такой жизни заслуживает, но никто золотых гор не обещал. Могла бы семья Коли пообещать, да где ж их сыщешь теперь. Отец Коли за десять лет внука не видел ни разу, едва ли он знает о существовании Зины.

– Прекрати, – Коля отвешивает сыну подзатыльник, когда тот ногтем давит рисунок обоев, теперь поверх узора хранится след-полумесяц, – голубцы, серьезно, – Коля ухмыляется ядовито, отпуская дочь на пол, Зина в свои годы уже бегать должна нормально, но слабые косточки не позволяют носиться туда-сюда без падений, она нет-нет да и плюхнется на пол, Коля не реагирует на ее падения, знает – если Зина поймает на себе взгляд родителей, то устроит истерику, жалость выпрашивая, – тебя потянуло к моим корням, не поздновато? – дочь дергает отца за штанину и улыбается, прежде чем взять за руку брата. Коля провожает их уставшим взглядом и снова вздыхает, следя за кровавой каплей, которая тянется по клеенчатой скатерти. Он словно заранее знает, что минут через десять квартиру наполнит звук смеха Яши и плача Зины, которую брат уронит, не удержав на руках. Снова запляшет, решив устроить поддержку партнерши. Зина с такими темпами лет в пятнадцать нормально ходить начнет.

– Как дела на работе? – вопрос задается чисто из желания как-то завести разговор. У них закончились темы, все истории они друг другу уже по миллиону раз рассказали. А нового ничего не происходит. Однотипные рутинные проблемы. Работа достала. Учителя Яши ругаются. Зина снова чихает и кашляет. У Коли мурашки бегут по спине от прикосновений жены. Не тот сладкий трепет, с которым следует принимать ласку супруги. Он знает, к чему она клонит. И слишком сильно устал. Любовь, ласка, нежности, секс – на это нет времени, сил и желания. Все это перекрывают проблемы с долгами, крики Яши, плач Зины, здесь как-то не до игривых поцелуев и красивых свиданий, Коля с пустым взглядом разворачивается и смотрит на Фаю. Он хочет привести какой-нибудь аргумент против еще одного ребенка, если Фая действительно не понимает всей ситуации, но Яша справляется куда лучше. Слышен смех, слышен плач, слышен мерзкий свист чайника. Коля устало тянется, чтобы выключить конфорку и пожимает плечами.

– Фай, какой третий ребенок, о чем ты, – он абсолютно спокоен в эпицентре этой какофонии звуков, где истерика дочери, смех сына и рев трибун сливаются воедино, – ты погляди на этих двоих, – Коля большим пальцем указывает себе за спину и кивает, – нас, может, прокляли, но ты серьезно хочешь еще одного вот такого?

Больного. Слабого психикой. С дурным иммунитетом. Который будет смеяться после ударов ремнем. Ковыряться в носу и сопли размазывать по тетрадкам. Который танцует перед зеркалом и хохочет. Который бьется головой о стену и пускает слюни, смеясь. Яшка может быть дураком, черт с ним, первый блин комом. Но болезненная Зина – уже закономерность. Коля снова вздыхает устало.

Ему тоже безумно хочется нежности от жены. И чтобы все было как раньше. Хотя бы приблизительно. Хоть чуть-чуть. Но сил у него нет абсолютно. И это читается по глазам. Коля едва ощутимо губами касается виска Фаи. На большее его сейчас просто не хватит. Плечи снова поднимаются от тяжелого вздоха и резко падают вниз. Фая пахнет химикатами и дешевым шампунем. Коля уже привык к этому аромату уюта. Он уже потерял счет дней без секса. Потому что в их доме сложно остаться один на один. Коля как-то пытался, игривое настроение почти обоюдное. Они, кажется, тогда впервые за две недели просто поцеловались. И в момент, когда Фая стянула с себя домашние шорты, из комнаты выплыл танцующий Яша. А что вы тут делаете? А можно я с вами посплю?

– Давай мы сначала этих поднимем, ладно? При всей моей любви к таборам, осади. Это уже перебор.

Коля идет к детям, чтобы перебить смех и слезы дочери. Поднимает рыдающую Зину на руки. Она от слез уже захлебывается и икает. Лицо у нее покраснело, рыдания перешли просто в протяжное нытье. Коля ее укачивает, переключает внимание на рисунок обоев, пальцем водя по тонким линиям, взгляд злобный кидая на Яшу. Тот продолжает смеяться и танцевать, даже когда отец тянет его за воротник в сторону. Неугомонный беспечный ребенок. Зина успокаивается, слезы на лице высыхают, пока она пальцами водит по полоскам обоев. Коля слегка наклоняется, чтобы шлепнуть сына и за шиворот оттянуть в угол.

– Стой здесь. Ты наказан. Перестань дергаться. Я кому говорю? Яша.

Яша все принимает за игру. Упирает ладошки в стену, кладет на них лоб и смеется. Ничего он не понимает. Ничего не понимает и его мать. О каком третьем ребенке может идти речь, когда первый нестабилен эмоционально, а вторая слаба здоровьем.

Коле повезло все же. Несказанно.
Фая оказалась той еще идиоткой.

Фаина наверняка думает, что Коле легко. А что ему, он же не парится. Только и знает, что работать, сбегая от домашних проблем, а вечерами пить пиво, прикрывая свой алкоголизм безысходностью. Он же каменный, он же бесчувственный и у него сердце кровью не обливается, глядя на Яшу и Зину. Конечно же. Фая идиотка космическая, если думает, что у Коли все хорошо и его равнодушие можно списать на безучастие. У него в голове догма с самого детства засела, прописная истина, в подкорку вбитая – мужчины не плачут.

Мужчины и правда не плачут. Это стыд и позор. Поэтому негативные эмоции они сливают на рукоприкладство в адрес жены и детей, или на алкоголизм, или, кто побогаче, сливает все на наркотики. Или мужчины влезают в долги и лезут в петлю. Так общество мотивирует, такие ценности вбивают в головы, так воспитывались целые поколения. И кто Коля такой, чтобы идти против системы? Ведь куда проще сжать губы, стиснуть зубы, устало взгляд перевести на жену и апатично моргнуть пару раз. Яша не сможет учиться в коррекционном классе, потому что у них не хватает финансов. Печально. Зина снова подхватила инфекцию и есть риск менингита. Обидно. Их брак катится в пропасть из-за отсутствия взаимопонимания, тепла, уюта, какой-то взаимной поддержки. Досадно.

Коля слишком устал. Он очень хотел бы поговорить с Фаей спокойно. Обсудить, как они докатились до такой жизни и почему у них все не вяжется. Ведь была же любовь. Сильная, пылкая, страстная. Почти как в сказках, где принцесса бросает дворец ради нищего, потому что рай с любимым и в шалаше. Очередная пустая реплика, ломающая восприятия поколениям. Не в деньгах счастье, но без них несчастья куда больше. Оно множится, по стенам ползет черной плесенью. Кусает за щеки холодом от батарей в ноябре. И каждый раз одно и то же по кругу – вот мы раньше жили – и ничего. А вы, молодежь, все страдаете от безделья. Коля страдает не от безделья, а от усталости. Выть хочется от ломоты в костях и суставах. Он страдает, глядя в лицо жены, которая жизнью обижена и не может найти в себе силы вдохнуть в нее ласку, потому что он слишком устал. Он страдает, смотря на своего первенца и отдушину, который головой бьется о стены, игриво смеясь. Он страдает, смотря на свою дочку красавицу, которая едва ли доживет до совершеннолетия с таким подорванным в хлам иммунитетом. Он страдает, потому что плакать нельзя – моветон. Зато можно пить и не думать о жизни. Бестолково взглядом сверлить телевизор и отправляться спать, в новый день ныряя. И так по кругу, изо дня в день, снова и снова, раз за разом. Как же Коля устал, кто бы знал. Настолько, что все чаще и чаще он высматривает себе канат и веревку в качестве нового галстука. Да только Фая одна пропадет. Как она двух детей-то поднимет. Вот бы на заводе как-нибудь удачно звезды сошлись, чтобы семье выплатили компенсацию. Хоть что-то хорошее Коля бы сделал. Он думает об этом так часто, что страшно вести отчетность. Но о таком вслух не говорят, ведь нельзя. Потому что депрессия – новомодный термин, это все там, это у западных. У нас – работа и труд. С пяти утра понедельника и до вечера пятницы.

Коля знает, что Фая устала. Быт из сожрал, обглодал кости. И Фаина чувствует себя нелюбимой, неудовлетворенной, несчастной. Но у Коли нет сил заводить шарманку и пытаться ее в этом переубедить. Выходные дни отдыха не приносят, Яша требует к себе все внимание мира, забираясь с ногами в кровать к родителям и будя их без совести и стыда. Зина громким плачем заставляет забыть о попытке хоть немного продлить сон, хотя бы на пару минут. Двое детей – это трагедия. Рай в шалаше – самая главная ложь. У них не рай, у них кошмар наяву. Коля хочет простого человеческого... выспаться что ли.

Коля следит за действиями жены, вопросительно бровь изогнув. Ему кажется, что их брак рассыпается, стоит ей платье достать из шкафа. Это протест, это несогласованная демонстрация остатков уверенности в себе. Фая пытается бороться с реальностью, пока та не бьет наотмашь ее по лицу. Коля сглатывает слюну вместе с обидой, досадой и болью. Он слишком устал для комментариев, но дверь в комнату прикрывает, сажая дочь на пол рядом с Яшей, пока тот продолжает стоять в углу. Коля не бестолковый дурак, который побежит за женой, но в два шага сможет преодолеть расстояние до входной двери, чтобы преградить ей дорогу рукой. Она никуда не пойдет. В нем разгорается злоба от ее сухих реплик и пустого взгляда. Злость его давится всеобщей усталостью. У него сил не находится даже на агрессию. Насколько он вымотан.

– Ты никуда не пойдешь, – Коля пытается говорить спокойно, хотя его эмоции разрывают на кусочки. Ему хочется смазать ее тени и тушь. Схватить ее за волосы. Сорвать с нее это платье. Порвать на клочки. Запереть Фаю дома. Она его жена, а не блядь потасканная, которая из дома сбегает под покровом ночи на очередные утехи, оставляя его один на один с бытовыми проблемами. Коля тоже хочет с такой легкостью махнуть рукой на свою жизнь и отправиться развлекаться. Это нечестно. Почему это вдруг она решила оставить его одного? Он брови хмурит и повторяет, хватая жену за запястье: – ты никуда не пойдешь.

И словно доказывая правдивость своих намерений, Коля размазывает ее косметику по лицу. Смазывает помаду пальцем. Может, просто резко дернуть за ткань и платье разойдется по шву. Коля уже слышит мерзкий треск лопающихся ниток и слезы Фаины, переходящие в истерическую икоту. Тушь по щекам размажется и она уже никуда не пойдет. Вот, до чего она его довела. До таких мыслей. Усталость и алкоголь как катализатор агрессии. Коля смотрит ей в лицо и заводится в ту же секунду. Злится безумно, бьет кулаком мимо ее лица, в дверь попадая. Он не шутит, она никуда не пойдет. Если понадобится задержать ее физической силой – он справится. Наверное. Может быть. Он слишком устал для рукоприкладства. Он слишком сильно любит жену, чтобы бесцельно ее колотить. Лучше обойтись словами. Взывать к рассудку. Ну, чтобы как у людей. Блять, а рука-то болит кошмарно! Кожу с костяшек содрал, идиот.

– Прости. – Отдышавшись, выдает Коля, когда начинает саднить костяшки пальцев. – Прости. Прости. И останься. Пожалуйста, не заставляй меня оставлять тебя дома силой. Фая, успокойся. Давай мы посидим и все обсудим. Давай поговорим. Я не хочу, чтобы ты уходила. Фая, угомонись. Слышишь, эй, – Коля ее лицо берет в свои ладони, чтобы она в глаза заглянула, – эй, эй, смотри на меня. Ну? Все. Успокойся. Давай мы подышим. Давай ты останешься дома. Мы, я не знаю, посидим посмотрим какую-нибудь чушь по телевизору. Потом, я не знаю, уложим спать Зину и Яшу. И все будет хорошо, да? Слышишь? Смотри на меня. Хуй с ними, с голубцами. Посмотри на меня, ну куда ты собралась? Ну ночь на дворе, Фая, ну куда?

Фаина конечно уже давно не та красавица в белоснежном полушубке, которая заставляла работяг на заводе шеи себе скручивать, пытаясь взглядами голодными ее шаг устелить, но все еще красивая до безумия. Поэтому Коля и старается искренне хотя бы иллюзию нормальности поддерживать. Он хуевый муж. И жизнь у них отвратительная. И надо было бы развестись еще до появления Яши, чтобы друг друга не мучать. А теперь они скованны наручниками брака. Правое запястье с гирей по имени Яша, левое – Зина. И из этого омута говна не выбраться, нищета никуда не пройдет сама собой. Чем больше Коля старается, тем сильнее вязнет в этом, усталость не дает нормально злиться, апатия накрывает пледом плечи. Он бы хотел поднять на Фаю руку, резко рыкнуть, устроить скандал в коридоре, чтобы соседи начали недовольно ворчать и вызывать полицию, сообщая об акте домашнего насилия. У него сил не хватает. От удара в дверь болит рука. А если бы он выпил чуть больше, смог бы он Фаю ударить? Лучше об этом не думать. Наверное, смог бы. Может быть. Точно да.

Размазанная помада на губах жены выглядит так же, как когда они впервые переспали. Такой странный отголосок прошлого. Так приятно щемит грудь от воспоминаний. Какими же они были, голодными, глупыми, молодыми. И во что теперь превратились – в двух догнивающих взрослых, чьи жизни – куча помоев. Коля вперед тянется, едва ощутимо губами касаясь губ жены. Когда-то давно каждый его поцелуй был как последний. А теперь это так, едва уловимое касание губ. Вот бы разозлиться сильнее. Устроить громкую сцену с криками ревности, битой посудой. Перевести ее в горизонтальную плоскость и не бояться наделать новых детей. Но нельзя. Разбитая тарелка заставит Яшу дверь приоткрыть, Зина заплачет, собьет весь настрой. Куда им еще один, о чем Фая думает. Неужели не верит, что ее можно хотеть просто так, без причины?

– Пойдем, – тянет ее назад, от двери, – на диван сядем. Ты поплачешь. Я поворчу. И ты никуда не поедешь, хорошо? Ты только не ной, ладно? Не хныкай. Яша этого вообще не поймет. Давай просто посидим пару минут в тишине, да? Прям вот немного, хорошо? Я тебя по спинке поглажу, ты поплачешь. Сбежать хотела, ишь ты какая. А я вот кулак себе разъебал. Разозлила, ну надо же. Собралась куда-то, дурная. Куда ж ты сбежишь от меня, ну? Ночью-то, а? Ну все-все. Ш-ш-ш. Ну чего ты?