Невнятно пожимает плечами, качая головой, даже не пытаясь запомнить лицо внеочередного собеседника - музыка глушит всё, что ему пытаются сообщить взбудораженные лица вокруг, басы выкручены на максимум, тела дёргаются невпопад под снующими туда-сюда лучами света, алкоголь льётся рекой в прямом смысле этого слова, сам Джей давно себе не хозяин, послушно прикладываясь к бокалам, протянутым заботливыми руками раз за разом, давно не считая сколько выпито - ему не хорошо, ему на самом деле плохо. Заливается смехом, едва расслышав чью-то шутку, мимикрируя под окружающих, повторяя за ними, позволяя себе перебарщивать - ведь всё равно никто не поймёт, что ему плохо. Всем плевать на причину его присутствия, на бездну вместо зрачков - никому нет до этого дела. В этом вся прелесть его зашкаливающего отчаянья, спрятанное на самом видном месте - среди безликой равнодушной к нему толпы знакомых-незнакомых лиц.

Ричи не помнит чья это вечеринка, но уверен, что писал что-то Стиву - кажется, отправлял смазанную фотку и отчитывался, что не пытается прыгнуть с крыши, наверняка набрав половину едва читаемо. А может быть звал присоединиться? Ричи не помнит. Не хочет вспоминать на самом деле - этому смешному до одури надёжному парню, упавшему ему как снег на голову, по-прежнему не отрёкшемуся от него и всех его заебавших порядком тараканов и внутренних кровотечений, успел наобещать с три короба и даже играл по правилам, на большее правда не решался, о большем и не просили. Он цел и жив. Он перезванивает и вспоминает про него даже когда с трудом помнит как его зовут. Не пытается справиться с выбитыми напрочь предохранителями в одиночку - вот же он среди людей, скалится, смеётся как заведённый, откинулся на спинку пошлого красного дивана, игнорируя подсвеченные ультрафиолетом пятна. Если сильно зажмуриться, то можно даже предположить, что он пошёл на поправку - вышел к людям, эмоционирует, говорит, смеётся, обращает внимание на что-то кроме дыры в своей груди, через которую любой фокусник мог бы протянуть платок туда-сюда, выбивая из неблагодарной толпы скудные аплодисменты.
Но это ложь.

Ему невыносимо.
Поэтому он здесь - среди благодарной публики, любящей его весёлое безумие, соскучившееся по его обществу, не по деньгам даже, по присутствию. Здесь, потому что знает, что может позволить себе любую эмоцию, любую громкость - любой свидетель сожрёт и не подавится, списав всё на алкоголь, приняв правила игры, ловко подбирая ответную реакцию, подкидывая дров в прожорливое нутро мистера Джея. Если будет рыдать, его утешат и развеселят, если устроит драку, его поддержат, если будет смеяться как безумец, люди рядом будут смеяться вместе с ним. Чтобы он ни сделал - найдётся тот, кому это придётся по вкусу, и никто не потеряет очков репутации: ни Ричи, ни все, кто решит сыграть с ним в любую игру, пришедшуюся к месту здесь и сейчас.
Это удобно. Это катастрофа.

Ричи летит на всей скорости прямо в пропасть, с отчаянной улыбкой на губах с непривычным блеском в глазах, со свойственным ему воодушевлением - добавьте газу, в кабине недостаточно страшно. Заливает в глотку очередной шот, ведясь на вездесущего Майка - узнаёт его на секунду и тут же забывает, кто был рядом с ним, рассредоточиваясь. Смотрит в упор на подошедшего вплотную - оценивающе, в какой-то тупой надежде, что это приехал Кловерфилд поставить точку в его безумной поездки на американских горках без какой-либо страховки, но общего у Стива с человеком напротив разве что шухер на голове. Едва слышное на фоне всеобщего безумие разочарование глушится на раз-два, Ричи скалится широко и жадно в ответ на чужую протянутую руку. Почему бы и да? Хватает чужую ладонь без долгих раздумий, позволяя себя оторвать от обшивки, к которой почти прирос, неловко опрокинув очередную стопку на столике, заляпав свободную руку и тут же слизывая с неё остатки алкоголя - ни к чему пропадать добру, морщится только огорчённо - мало, так можно и протрезветь, и всё пропало, не разбирает ни одного слова сказанного ему почти на ухо, ничего не ощущая кроме привычной неестественной взбудораженности, кивает - да, давай, мне всё равно, делай, что хочешь. Если не понравится - найдёт способ сказать «нет». Это просто на самом деле говорить людям «пошёл ты нахер», гораздо проще, чем просить о помощи, верно? Верно, конечно.

Спотыкается о ребро танцпола, смеётся, пойманный чужой рукой - вот это приключение, вот это ему по нраву. В голове сплошные басы и ни одной мысли не слышно, всё вокруг так плывет, мельтешит, только чужие пальцы, крепко обхватившие ладонь, за которую тянут вперёд, вынуждая рассекать толпу ледоколом, как-то да заземляет - крутит головой влево-вправо, оценивая куда его притащили и остаётся довольным. На танцполе нет боли, на танцполе можно просто выключить голову и позволить себе двигаться в такт уродской музыке, которая ему даже не нравилась, но вполне соответствовала раздраю внутри. «Кайл». Чужое имя оседает льдом на дне глаз - ему плевать, как зовут его партнёра, зачем ему эта информация? Гнев гасится жаром тела рядом, нуждой двигаться, чтобы не зашибли - вправо-влево, выгнуться, прижаться - это просто весело. Прыгай, пока есть силы, пьяней от смены температур, пьяней от людей вокруг, от жмущегося ближе храбреца.
Главное не трезвей, а то будет мучительно больно.

Стыдно не будет - ведь Джей ничего не вспомнит, вот и весь секрет его бесстрашия. Совершенно всё равно, что ты будешь делать, если завтра максимум, что ты вспомнишь, так это пару лиц и может быть самый постыдный свой поступок, но это вряд ли - слишком давно практикует, чтобы ошибиться в нужном количестве по-прежнему обжигающего горло алкоголя внутри для полного беспамятства. Только слабость и похмелье - ничего лишнего. В нём слишком много всего намешано, чтобы схема дала сбой, и дело не только в алкоголе. Снова говорил с отцом, снова смотрелся в зеркало, показывающее только шрамы и глухую стену перед ним, снова переклинило, снова всё внутри обрушилось, снова замки рухнули на землю, снова ни-че-го не получилось. Было так больно, что дышать стало слишком сложно. Было так громко, что почти оглох. Согласился приехать, не задумываясь - ведь пить с самим собой не помогло, а снова плакаться в услужливо подставленное плечо Стива не позволяла, снова подающая надежды гордость, на хрен ему не сдавшаяся, но идущая в комплекте прямо с завода, значит время для тяжелой артиллерии - решение принято, ставки сделаны. А тут всё так же невыносимо, но он уже ни за что не несёт ответ - пей, кричи, улыбайся своей дурацкой улыбкой, не имеющей ничего общего с искренностью, изгибайся, прижимайся, будь благодарен за то, что можешь спрятать своё маленькое горе среди толпы людей, которым плевать.

И никто не спросит, что с ним. И никому нет дела до его попытки самоубиться об других и напиться до беспамятства. Таков был план, но почему тогда взглядом ищет кого-то? Забудь. И Ричи забывает - его лучший друг на сегодня микс крепкого алкоголя, музыка, пробивающая насквозь своими басами, да даже вот этот придурок напротив, откровенно распускающий руки и едва ли такой же пьяный как сам Джей. Ведь одному страшно и больно, а среди людей должно быть иначе. Было же? Работает же?

Ложь. Но Ричарду всегда нравилась подобная ложь, усыпанная блёстками и светящимися тут и там белыми мазками на периферии зрения. Никогда не брезговал возможностью выключиться хотя бы на ночь - вот был Джей, а вот его уже нет. Нет никакой боли, нет абсолютно ничего, только алкоголь, музыка и рвущие на часть непрожитые, задушенные в зачатке эмоции, льющиеся из него как из рога изобилия на каждого, кому это было почему-то интересно. И Ричи благодарен своим случайным слушателям-зрителям. К рукам льнёт жадно, как будто бы ему правда это поможет, как будто это то, что нужно, прячется за бесноватыми движениями, ищет точку невозврата в собственных руках, блуждающих по чужому телу - верный вообще-то, но сегодня он себе не принадлежит. Да и принадлежал ли кому-то в принципе? Даже себе едва ли. Джей смеётся прежде, чем его затыкают, сминая вялое сопротивление, прижимаясь к его губам, без лишней скромности норовя исследовать всё, до чего есть возможность дотянуться - что-то пошло не по плану, но нет причин останавливать, какой в этом смысл?

Ричард не отталкивает поверившего в себя Кайла, позволяя ему больше, чем следовало, теряется в накатившем жаре и бессилии, по-прежнему продолжая двигаться в такт музыке - пусть делает, что хочет, Джей пришёл сюда забыться и пока происходящее похоже на это, всё в порядке. Глаза только нет причин закрывать - недостаточно смело, но  в целом грубо - сойдёт, недостаточно сладко и всё же сойдёт, он вообще не заказывал подобного, просто не был против - это другое, это про брать всё, что дают, а не чего-то отчаянно желать. Взглядом по чужим головам влево-вправо, и снова, руками зацепиться за чужую шею - ничего личного, просто высок риск упасть, а ему это ни к чему.

Стив?

Замирает неловким истуканом, по-прежнему не пресекая чужое грубое нарушение его всегда таких болезненных личных границ, вглядываясь в темноту за танцполом, думая, что ему бы правда уже заканчивать, раз ищет зачем-то Кловерфилда, да ещё и находит. Но это ведь...

- Стив?

- Кайл, я же говорил,- Джей, по щелчку переключившийся на вопросы поинтереснее обидок ноунейма, без лишних расшаркиваний предлагает съебаться, мрачнея на глазах и уточняя степень своей уверенности в сказанном грубым толчком в грудь, чтобы избавившись от лишнего внимания тут же замереть впервые за сегодняшний вечер, смотрясь совершенно неестественно среди живущего своей особенной жизни танцпола. И всё это так не вовремя, и всё это так не кстати. И чувство странное - неподходящее. Сегодня такого в программе быть не должно было. Стыд? Вина? Неловкость?

Раздражение. Самое честное, самое правдивое в нём.
Остаётся только смотреть туда, где точно видел Кловерфилда, а теперь его не было, и бессильно сжимать кулаки, по-прежнему будучи недостаточно трезвым, чтобы принимать хоть какие-то решения, не говоря уже о правильных, почти не обращая внимание на то, как окружившие его люди, спотыкаются об него, иногда даже не замечая, что им что-то мешает двигаться свободно.

Отредактировано Richard Jay (2023-01-26 02:40:31)

У Джея в голове белый шум - ничего необычного, ничего, чтобы не вписывалось в достаточно размытые рамки нормы в его голове. Нет ни одной причины тратиться на стабилизацию: весело - смейся, злишься - сжимай зубы покрепче, хочется орать - выплёвывай всё, что накопилось в толпу, хочется быть услышанным - говори, хочется - бери. В нём ни одного знака «стоп», по всем направлениям зелёный свет - выбирай, что нравится, не неси ответственность за всё, что внутри разбито в пух и прах, просто не думай. И Ричи соглашается на такие условия, расписываясь кровью в договоре с собственным дьяволом, позволяя себе теряться в безликой толпе, пуская за кордоны ноунейма, разрешая себя отвлечь от мыслей, выкидывая его прочь обратно в нейтральные воды без задней мысли, зацепившись за показавшегося таким реальным человека, которого, в общем-то, здесь и не должно было быть, перед которым нет-нет, но нёс какую-то ответственность за собственные обещания - ни капли раскаяния, ни секунды раздумий. Это в самом деле похоже на американские горки - вверх, вниз и снова вверх. От пьяного веселья к непонятному чувству, свербящему под рёбрами, требующему поискать ещё, убедиться, что показалось (или найти подтверждение, что нет) - это не про стыд человека, пойманного на месте преступления. Вины за ним никакой, судей на подобные шабаши в принципе не приглашали - все любители чести и морали оставались за дверьми царства пьяных ошибок. И всё же это про не остаться равнодушным.

Можно ли это считать за повод задуматься, а что собственно происходит? Или не стоит?
Ричард выбирает второе, но тратит время на то, чтобы изучить барную стойку с излишней пристальностью не без труда фокусируясь на скрытых полумраком людях - нет, нет, снимите себе номер, боже, что у тебя на голове, нет.
Чувствует себя странно - снова, только и делает, что сжимает зубы покрепче, соглашаясь с тем, что это глупо. Глупо вот так реагировать на знакомый затылок, профиль, анфас - глупо в принципе цепляться за человека, занимающегося благотворительностью в пользу бедных и неуравновешенных, всегда готового сказать, что с него довольно. Это честно, местами благородно. Джей тоже честный - не вписывается в то, что едва ли мог не разрушить. Но слишком уж фальшивил, пусть об остановленном веселье не жалел, в принципе уже не помнил, что тут с ним на танцполе кто-то был - это неважно.

Важно только что смесь крепкого, влитая в него разве что не через воронку, плохо сказывалась на целостности оборонных сооружениях, обнажая острые края неприглядной и невкусной истины, а расставленные тут и там ширмы то и дело падали от его неловких движений, с грохотом и апломбом - нет никаких причин казаться лучше, чем был, но всё ещё есть причины держать дистанцию.
Были, в общем-то.

- Стив,- улыбается неприлично широко, беззастенчиво радуясь, что не ошибся - это странно, это сложно прокатиться за полминуты от хрен-пойми-чего до привычного раздражения и рухнуть лицом в желание найти и оказаться рядом. Очевидное и неозвученное, что может быть лучше? Разве что неприличный, неуместный восторг от неожиданного визита. Джей только что нервно дёрнувшийся от неожиданности, почти готовый устроить некрасивую драку, портящую всем впечатлительным праздник, легко меняет курс, позволяя себе чуть отступить назад, находя в Кловерфилде точку опоры и откидывая голову назад запросто, упираясь затылком в чужое плечо - доверчиво и бездумно, разглядывая снизу-вверх, не без усилия собирая расползающуюся картинку воедино. Слова доходят до сознания позже, вызывая неконтролируемое желание рассмеяться прямо так, прямо тут, наверняка срываясь в крутое пике близкое к истерике - особенно смешит чужая что? Ревность? С ними никогда не угадаешь, где шутка, а где горькая на вкус правда - Ричи в целом всё равно, чужие демоны, в вольеры которых руки не совал вполне осознанно, волнуют мало, теряясь на фоне его собственных выкрученных на максимум чувств, местами гипертрофированных, местами абсолютно уродских в своём гигантизме. - А ты смотрел? Понравилось?

На поверхности лежит очевидное «не помню», но на любителя пощекотать нервы наличием возле себя неопределённых тел похож мало - ни вызова, ни попыток увернуться от вопроса, ни даже порыва оправдаться, ровным счётом ни-че-го, что могло бы сделать его виновным в происходящем. И даже вопрос продиктован банальным любопытством - ему-то не понравилось, но вдруг со стороны сложилось иное мнение. У любого преступления должен быть мотив, у Джея только порывы и нежелание говорить «нет», потому что уже всё равно. Почему бы и да? Ему в кои-то веки так всё равно на то, как выглядит, что о нём думают, потому что знает, что здесь до него никому нет дела (или не было?), ему так невыносимо в своём пьяном веселье, ему так дико, что даже когда шёл ко дну под громкую музыку оркестра Кловерфилд всё равно оказывался рядом. Дико и всё ещё смешно от себя, от собственных реакций, от очередного рояля в кустах. Он ему писал? Не помнит. Это важно? Не особо. Важного в бушующем спиртовом океане не было в принципе - всё, что было пять минут назад может быть начисто стёрто жёстким ластиком, уберегая от сожалений. То, что будет не вызывает внутреннего сопротивления, не заставляет задумываться, замирать, обдумывая следующие шаги, в жалких попытках просчитать дальнейшие сюжетные повороты, в отчаянном порыве подложить соломы хоть где-то.

- Демоны умеют плавать,- делится секретом, приподнимаясь на мысках, на удивление аккуратно для своего состояния притягивая за шею Стива ниже (ближе) к себе. Делится, улыбаясь слишком широко, слишком искренне, слишком воодушевленно - демоны неубиваемы. Не тонут, не горят, не подыхают от внутренних кровотечений. Но это его демоны и они умеют веселиться - бесноваться на пару с ним, упиваясь крушением своего хозяина, раззадоривая, направляя только вперёд, снимая ограничения, позволяя плыть по течению, как ему нравится, сталкивая с воодушевлением в пропасть, не давая и шанса передумать на счёт любой из авантюр, приходящих в воспалённый переизбытком буквально всего мозг, разрешая ни о чём не жалеть, науськивая не останавливаться. Они вернутся с мечами наголо, разрезая на части и бросая задыхаться в собственной крови, будут жечь заживо, и выкручивать громкость на максимум, вынуждая искать новые способы заглушить вой сирен в голове, ещё незапрещённые данными в минуты слабости обещаниями, продолжат истязать, не давая времени на передышку, пока не придумает снова как выкрутить всё на максимум, давая им пищу, отличную от собственных внутренностей, но это будет завтра. Сегодня у Джея выходной. Сегодня всё как будто по плечу и по колено, и даже рвы временно залиты ромом в опасном процентном соотношении с джином. Стив наверняка знал, что с ним - этот вечно слишком легко понимал, что происходит в его голове, запросто разгадывая детские головоломки, дешифруя сигналы в сложные предложения, находя источники боли, игнорируя все красивые декорации и упрямо держа курс на бреши в обороне. Вопрос только в том, что он собирался делать с его очередным витком попыток сладить с нарывающим внутри - бросить, остаться, следя, чтобы не убился, унести с праздника жизни, обрубая всё веселье на корню или вовсе присоединиться.

Ричи хотелось бы продолжить - яркая, вся облёванная блёстками, от души приправленная шотами ложь ему нравилась больше, чем та, с привкусом земли и стекла, что всю дорогу жрал с таким воодушевлением, почти искренне веря, что всё пройдёт и станет лучше, просто нужно подождать, просто нужно придумать, как с этим сладить. Не думал даже о путях отхода и как ему вернуться с праздника жизни домой - слишком рано. Всё ещё слишком легко строит предложения, и даже нет-нет отдаёт отчёт в том, что делает, просто не видит причин отказывать себе хоть в чём-то, чтобы так быстро сдаться - может быть можно добиться лучшего эффекта, может быть можно и вовсе перестать понимать кто ты и где. Радужные перспективы, весьма амбициозные планы.

- Ты слишком трезв для этой вечеринки,- у Джея нет плана, у него даже нет идея, что делать дальше - шёл сюда, чтобы танцевать, потому что предложили, остановился, потому что слишком уж много Стива было в его жизни, чтобы не среагировать. А что делать теперь не знал - смотрел только, чуть щурясь, изо-всех сил стараясь не потерять фокус, и искренне беспокоился о чужой трезвости, предполагая, что в зависимости от ответа можно было бы предположить, что дальше - ничто не мешало ему убрать руку, выпрямиться, теряя опору и находя её уже в себе, сделать пару шагов вперёд, и ещё с десяток, скрываясь в толпе, отползая в свой угол с привычным уже диваном, продолжая занимательное путешествие в состояние нестояния под общий гвалт и басы, но в этом не было никакого смысла. В том чтобы оставаться единственной деталью в местном вечном двигателе тоже не было никакого смысла. В принципе в этом клубе про смысл и вечное мало кто задумывался - в этом и суть. Каждый тут прятался от чего-то своего, каждый тут искал что-то, чего ему не хватало, каждый здесь был по каким-то своим причинам. Джей прятал горе в самом центре стола, упиваясь возможностью на время отделить себя от него, позволяя себе больше, чем в целом за последние месяцы, отвлекаясь и упиваясь временным выздоровлением, больше похожим на непрекращающуюся истерику. А что здесь забыл Стив? Джею нравится вариант, что его, но всегда есть нюансы.

- Я скучал,- ни к чему просто так, вместо ответов на прямо поставленные вопросы, на выдохе всё с тем же выражением, которое всё это время прятал, замуровывая себя в стены собственной зоны отчуждения. Мог бы предложить потанцевать, но совсем не хочет услышать отказ - это было бы неприятно, пришлось бы искать кого-нибудь ещё, кто согласится. Мог бы соврать и попросить забрать домой, сделав вид, что это то, что ему нужно, но в нём и в лучшие дни мало про самопожертвование - больше про здоровый нездоровый эгоизм. Вариантов было уйма и все не те - пришлось озвучить то, что крутилось в голове с момента как споткнулся о знакомый затылок у барной стойки. В конце концов они оба знают, что Стива здесь быть не должно, как и у него дома, как и на той крыше, как и на той улице. Мирозданию совершенно плевать на планы Джея, а он уже и не против.

Может быть смирился?

Джею стоило быть осторожнее - в словах, в обещаниях, во взглядах, в привычке касаться и опираться. Джею стоило бы сопротивляться предложенному концепту до последнего, стоя на очевидной прописной истине, что вывезти его и в лучшие то дни невозможно, а про худшие и вовсе не стоило бы говорить. Ему бы в принципе стоило держаться привычных позиций, практикуясь и дальше во всевозможных способах самоубиться, отрицая саму возможность подобного финала, упрямо раз за разом повторяя, что всё в порядке, а не давать какие-то обещания и в самом деле изо-всех сил пытаться играть по правилам. Ему всегда так отчаянно хотелось быть сильным, способным вытащить себя из любого болота за волосы, что даже не заметил, как день за днём сдавал позиции, прогибаясь и подстраиваясь, пытаясь идти нога в ногу, просто благоразумно (и весьма трусливо) не переступая желтую линию, предупреждающую об опасности. Не заметил и очевидных зависимостей, потерялся в системе координат, где север раньше всегда указывал на него, а теперь стрелка компаса крутилась как бешеная. Или не хотел замечать - слишком много всего на него одного, слишком всё яркое, слишком всё громкое, слишком, слишком, слишком.

Стивен казался тихой гаванью. Но и в его гавань заходили шторма, разрушая причал, неосторожно построенный возле входа, принося с собой мусор, разрушая спорную идиллию гротов, где было бы славно проветрить. У любого терпения есть предел - Джей улыбается только шире, ловя себя на ощущении, что человек, на которого он так запросто опирался, что в прямом, что в переносном смысле, сейчас казался другим, неправильным. Улыбался, потому что больше ничего сделать и не мог: ни сейчас, с трудом держа равновесие, ни в любое другое время независимо от своего состояния. Всё в нём всегда было про «вот он я, смотрите, вам оно не нужно» и «я прощаю вас заочно», просто не все ему верили. Просто не всем было дело до сотен выставленных на видных местах предупреждающих знаков, просто всё это было так утомительно, так сложно, что проще об этом не думать. Особенно сейчас. Всегда на самом деле. Бери, что дают, и никогда не умоляй о большем - вот что должно быть выписано неровным почерком в его книге жизни. И брал ведь, и ни о чём не просил, всегда оставляя место для манёвров - даже сейчас не был уверен, что звал, но знал наверняка, что у Стива было право не приехать - прописано отдельным пунктом в их сомнительном договоре.

Но приехал ведь. Остальное детали - лишние, выставленные за дверь туманом в голове Джея, не имеющие права голоса в целом. И это уже выбор Джея.

- Злишься?- опасно пьяный, но по-прежнему недостаточно, чтобы вообще ничего не понимать, смотрит на мрачного Стива и даже немного меркнет, теряя в лёгкости пару десятков очков, ощущая как сам нет-нет, но хмурится в ответ, пытаясь понять, почему так. Ворох мыслей, перепутанных между собой, с трудом поддаётся дрессировки, мешая сложить два и два, получив при этом правильный ответ хотя бы в какой-нибудь системе исчисления. Не брал трубку? Не перезвонил? Опять выбрал не ту схему лечения? Кайл? Кайл. В Джее противоречивые чувства - не давал никаких обещаний, ни в чём невиновен, и в тоже время стоил ли перфоманс недовольного лица перед ним? Едва ли его цель была именно такой, у него её вообще не было - занести в протокол, заверить печатью. Просто так вышло, просто не всем нужен хозяин по разным причинам - Ричи ровно по той, что вся его собачья верность заканчивается там, где локомотив заносит на повороте и состав складывается гармошкой под собственным весом. Ведь нет никакой разницы как мириться с демонами, если это работает. - Прости, я не знал, что ты здесь.

Ему с его привычкой говорить правду или не говорить ничего, выжить в этом мире практически невозможно. Правильный ответ был «не повторится». Ещё правильнее было бы закончить на «прости». Можно было бы заработать пару очков, поясняя, что бросил всё, едва показалось, что видит именно его, но это было бы поражением до вступления в бой, которого могло даже не случится - Джею совсем не хочется выяснять отношения или разбираться в чужих логических выкладках, пытаясь доказать свою правоту, пытаясь сделать хоть что-то, толком не понимая в чем обвиняют, ему заранее скучно и грустно. Он сейчас одна сплошная выкрученная на максимум эмоция - вот было веселье, перемешанное в неравных долях с раздражением, вот был неприличный восторг от чужого появления на горизонте, а вот искреннее сожаление, что стал причиной дурного настроения. Ничего больше, никаких логических выводов, никаких попыток выиграть пару секунд форы, отодвигая возможный шторм от себя на пару клеток назад. Ему правда жаль. Он правда не знал. И задавал свои вопросы, потому что никто не запрещал - так просто для него сейчас, так очевидно. Так сложно наверняка для Кловерфилда, едва ли близкого в своём самопознании на почве алкоголя к тому, которого достиг Джей, вечно напрягающий зазря извилины и наслаждающийся сейчас невозможностью рыть в ту сторону.

- Больно,- шипит недовольно по-кошачьи, хмурится, тут же переключаясь на неподходящее ситуации веселье - ему от сомнительного наказания смешно, кого ещё тут наказали больше? Губу неприятно тянет, на автомате облизывает, задерживаясь языком на ранке, давно не удивляясь привкусу стали во рту - это ему знакомо, это с ним слишком давно. Нет причин перестать смотреть чуть верх, на удивление мастерски для его состояния находя выжидающе смотрящие на него глаза - а ведь мог бы не париться и просто пойти по пути наименьшего сопротивления, где в финале просто тонешь в чужом серебре, задыхаясь и цепляясь изо-всех сил за край, чтобы всё равно проиграть. Но нет. Это было бы слишком глупо, слишком просто, слишком больно там дальше, где чьи-то нервы окончательно истончаются и вынуждают выбросить белый флаг. Впрочем, выбранная тактика едва ли имела что-то общее с бесконечным летом и пресловутыми насекомыми в животе или чем-то похожим - слишком недо-, чересчур пере-. Джей улыбается ещё шире, теряя понимание где разница между жадным оскалом и честной улыбкой. - Мне себя калечить нельзя, а тебе получается можно? Грязно играешь.

Хрипло посмеивается, прежде чем закрыть глаза, с непривычной лёгкостью переставая в целом балансировать между «стоять на своих двоих» и «выбрать в качестве опоры Стива» в пользу вариант бэ - падать в конце концов нестрашно, немного больно, но разве ему не привыкать? От чужого вопроса и то неприятнее, чем если бы глупо рухнул с высоты своего роста - приходится заглядывать куда-то внутрь, пытаясь найти хоть какой-то ответ. Совершенно непонятно на что рассчитывает Кловерфилд, но Ричи как хороший мальчик в очередной раз идёт на поводу там, где может себе позволить подобную слабость, честно ища в себе ответ на чужое любопытство. Вот только внутри так много всего, что совершенно непонятно, а что, собственно, ему в самом деле нужно. Продолжить своё пьяное веселье? Одному или со Стивом, едва ли вписывающимся на местный праздник жизни? Уехать? Остаться? Всё и сразу? Ничего? Притвориться, что всё в порядке, неплотно закрывшись в кабинке, глуша тоску и боль в чужих объятиях, и совершенно точно не вспомнив об этом на утро? Продолжить спектакль, выбрав место для подобного некрасивого грехопадения под гнётом давящего сразу на все органы чувств алкоголя поудачнее? Ричи правда не знает. Ему просто хочется, чтобы не было больно. Не было оглушительно громко. Чтобы Лиззи была жива. Чтобы все семейные скелеты были возвращены на места и ему бы вернули его жизнь, к которой он привык, с которой он знал, что делать дальше. Ему просто хотелось, чтобы все уже от него отъебались, в первую очередь он сам, чтобы невидимые раны затянулись, чтобы не было причин раз за разом изобретать новый способ пустить себе кровь, но остаться в живых.
Так чего же он хочет? А главное что может сделать Стивен? Да и хочет ли на самом деле делать хоть что-то в пользу неблагодарного опекаемого? Ричи кажется, что срок годности у некоторых обещаний незапланированно подошёл к концу, но совсем не находит в себе вдохновения, чтобы некрасиво огорчиться подобному сюжетному повороту - это было ожидаемо.
И он бы соврал, если бы сказал, что никогда не задумывался, а что там дальше.

- Хочу,- не закончив, Ричи делает над собой усилие, рывком выпрямляясь и разворачиваясь на пресловутые сто восемьдесят, оказываясь с самым странным человеком в его жизни лицом к лицу и, даже не пытаясь играть в героя, подаётся вперёд, цепляясь руками за шею Стива, упираясь щекой в плечо. В этом не было никакого смысла, да в Джее в принципе сейчас осмысленного было чуть - разве что точно знал, кто стоит перед ним, но так по крайней мере гораздо удобнее быть услышанным, не тратя силы на то, чтобы повысить голос в весьма спорной попытке перекричать музыку, по-прежнему льющейся из колонок по кругу. - Хочу, чтобы больше не было так больно. Справишься?

Стивен знает слишком много. Стивен знает практически всё, что происходит с Ричи последние месяцы. Не знает только первопричин, говорить о которых Джею так сложно и больно, так страшно, если будет удобно. Единственный в этом клубе способный понять о чём говорит человек, прижавшийся к нему слишком доверчиво, слишком легко, учитывая его анамнез и вечно выставленные пики по периметру. А Ричи даже нестрашно - в его состоянии запросто примет любое решение второй стороны неозвученного конфликта, научится жить со всеми последствиями, ловко перемалывая себя через мясорубку, выкручивая себе руки, заставляя продолжать если не идти, то ползти в сторону света в конце туннеля. В конце концов ему в любом случае придётся со всем разбираться завтра, когда (если) вспомнит. В нём ведь ни капли сомнений даже сейчас, даже когда мысли - это не основа его личности, что благотворительность запросто может надоесть, а от Джея отдачи - раз-два и обчёлся, всё, что даётся ему с таким трудом для нормальных людей естественнее, чем дышать.  Всё, что отдаёт бесплатно, на чёрном рынке оценивается в пару тысяч долларов исключительно ценителями. Мальчик наоборот, мальчик, который сам не знает, что ему нужно. Мальчик, которому на самом деле слишком больно и громко, чтобы не пытаться себя обмануть, заливая горе алкоголем, ища спасение в сомнительных подвалах или прячась на крышах, где пропасть слишком близко.
Мальчик, у которого всё в порядке. Просто порядок спорный.

Он обещал, что Стивен привыкнет и станет легче. Вот только из них двоих привык скорее сам Джей и легче, к слову, не стало.

«Сам виноват».
И ведь даже не поспоришь - остаётся только осоловело моргнуть, едва ощутимо кивая головой, да, и правда сам виноват. В принципе во всём, что с ним происходит, особенно в том, что ему никак не справиться с этим опостылевшим чувством неправильности и пустоты внутри, которое так отчаянно пытался заглушить всеми доступными способами, скорее усугубляя, чем оказывая себе первую помощь, виноват сам. Не справляется, не вывозит, никак не может вырваться из лабиринта, в который забрёл по привычке, не ожидая, что за годы игнорирования собственных чувств, тот стал обширнее и запутаннее, перестал быть своеобразной safe зоной, дающей время собраться с силами, чтобы продолжать свой идиотский марш. В этом правда некого обвинить - злится на окружающих исключительно за то, что они не могут ему никак помочь, но через одного зачем-то пытаются, обещая то, что сделать не в силах. От этого только больнее. На Стивена вот почти не злится - не обещает лишнего, быть рядом - да, терпеть, пока терпится - да, а спасти не обещал. Просто отказывался сдаваться, постоянно оказываясь рядом, когда это было особенно нужно и в тоже время совершенно неуместно, мешая Джею саморазрушаться. Но это не имеет никакого отношения к источнику его проблем.
И источник он сам.
Так просто и в тоже время так сложно, ведь с собой договориться практически невозможно - всюду выставлены кордоны, всюду амбразуры бросаться на которые уже нет сил.

Бесит.

- Жаль,- а что ему ещё сказать? Поблагодарить за то, что всё исправил, если бы мог? Можно, наверное, но смысла в этом ноль - вскользь отмечает, что от него прячут глаза - улыбается снова, только грустно. Как это тупо, как это всё бессмысленно. Как же это эгоистично с его стороны брать, что дают, не в силах предлагать что-то большее кроме заботы о доходяге, то и дело норовящим сдаться, выбирая пути наименьшего сопротивления. Всё это и то, что уже было, естественно выбор Стивена - сам решил, сам придумал, сам продолжал искать и заботиться, но разве от этого легче? Джею нет, вернее в моменте да, но в целом объективно нет, а что там за мысли у Кловерфилда благоразумно не уточняет - спрашивал дважды, честно давая вольную без каких-либо дополнительных условий, ему отказали, уведомив, что сделка остаётся на прежних условиях и когда-нибудь всё закончится. Зачем спрашивать в третий раз? Чтобы услышать утвердительный ответ и остаться в людском море в одиночестве?

Джей себе не враг, как бы со стороны не казалось обратное. Если можно сделать выбор в свою пользу - он его делает. И сейчас сделал, сдавая позиции, отступая за следующие внутренние укрепления, вываливая на стол под свет раскачивающейся лампы что-то новое. Что-то доселе спрятанное.
Толку правда ноль. Остаётся только прислушаться к тому как глухо стучит сердце - его или Стива непонятно, но по крайней мере кто-то из них точно живой. А это уже немало.

- А разговоры помогут? - в голосе неприкрытый сарказм - естественная защитная реакция, а что ему ещё оставалось? Слова никогда не помогали, их разве что было удобно использовать против жертвы, вовремя обратив против своего хозяина. Что изменится от того, что он расскажет в чём проблема? Стив будет в курсе? Сможет его пожалеть? Сказать ему, что он невиноват? Джей не верит в чудеса, не верит в магию, не верит даже в гороскопы и прочую чушь, дающую людям надежду на то, что в их бедах виноват кто-то другой. Зато он верит в Стива - глупо, безнадёжно и бессмысленно. Живёт с этим странным чувством, как будто бы чтобы он ни сделал, какую бы херню не сотворил, Кловерфилд окажется неподалёку и эвакуирует - это на самом деле гораздо больше, чем было у многих. Достаточно, чтобы  утолить чужое любопытство, доверяясь бесстрашным бесам, требующим от него соглашаться на всё, что предложат.

И всё же.
И всё же «Лиззи» острием кинжала под рёбра, пальцами неловко вцепившимися в толстую ткань толстовки. Сам вложил оружие в руки Стива, но никогда не думал, что его используют вот так. Думал скорее, что это будет своеобразной точкой, а не запятой. Вовсе не предполагал, что он тут самый умный и никто ничего не поймёт, и тем не менее больно. И отчаянно хочется увернуться, привычно спрятаться в свою раковину, захлопнув дверь перед незваным гостем, отказаться свидетельствовать против себя же, уберечь своё горе от чужой оценки на предмет адекватности.

Хочется, но не можется.

- Ты пожалеешь, что спросил,- и это чистая правда, в конце концов мучаться от того, что ничего не можешь, надеясь, что если расскажут, то всё изменится и в самом деле быть беспомощным - это совсем разные чувства. Ричи не уверен на самом деле в своём сиюминутном решении, зато знает, что пожалеет - в процессе, да и после. Знает, что не поможет, знает, что делает это не для себя даже, больше для человека, перед которым почти привык извиняться за себя и свои поступки. И всё же решает рискнуть остатками собственного самообладания - демоны любят, когда его штормит, демоны обожают смотреть, как он пытается сделать вид, что их не существует. Ричи мрачнеет - гаснет улыбка, меркнет блеск в глазах, на лице привычно уже оседает внутренняя тьма, но решительности в нём примерно столько же сколько алкоголя - если не сейчас, то уже никогда.

- Не здесь,- это было бы странно пытаться вывалить всю свою поднаготную на танцполе, куда шёл, уверенный, что на нём нет боли - это было бы своего рода святотатством, должно же у него было остаться хоть что-то не ассоциирующееся с препарированием себя же, хотя бы такая малость, хотя бы такая глупость. Удивительно ловко для человека, предпочитающего висеть на Стиве, нежели самому ловить равновесие, увеличивает расстояние между ними, не без сожаления отпуская руки, разворачивается и устремляется вперёд, цепляясь за чужую ладонь. Сквозь весёлую толпу, мимо людей, чьи лица смазывались и едва ли откладывались в памяти, мимо бара, где жестами объясняется с барменом, получая у него право на воспользоваться служебной дверью - его правда знают, в самом деле частый и любимый гость, щедрый на веселье, чаевые и слова, которые хотелось бы услышать. Здесь в самом деле никому не было дело до степени его разбитости, но всегда находились согласные налить и поучаствовать в его сомнительных инициативах - такая вот альтернативная людская математика. И снова вперёд, не оглядываясь, в дверь с гордой надписью «exit» на задний двор, про который почти никто не знал.

Он любил это странно захламлённое место. Ему просто нравилось, когда внутреннее соответствовало внешнему, если уж одиноко, то пусть и вокруг никого не будет.

- Сестра,- от одного слова становится не по себе и руки сами тянутся к карманам, выуживая на свет сигареты, про которые почти забыл, упиваясь возможностью не думать и существовать параллельно со своей болью. Молчит с минуту, собираясь с духом, с силами, прикидывая, а что собственно говорить, быстро теряясь в сложных сплетениях фактов, лжи и правды, сдаётся, ощущая себя обнажённым и беспомощным прямо здесь и сейчас, оступается, чертыхается рассеянно, садится на какие-то ящики, давно ставшие местной мебелью, подтягивая к себе колено и укладывая на него голову. Очень хочет закончить на одном слове, делает вдох-выдох, переводит взгляд со стены на Стива и сдаётся.

В конце концов всё, что будет им сегодня произнесено, не занесётся ни в один протокол. Он просто не вспомнит, а значит этого не было. А значит можно.

- Лиззи - младшая сестра, мы похоронили её в октябре. Отвезли с Таем развеяться, попали в аварию после, домой она уже не вернулась. Хах, мы обещали её защищать, заботиться и угробили,- пальцы привычно трут глаза, снимая лишнее напряжение, избавляя от неприятного покалывания. Звучит так безболезненно, звучит так просто, а внутри всё разворочено и кровоточит. Обещали, да не справились. - Я всё думаю, что мог настоять и ничего этого не было бы. И всё было бы проще, и она была бы жива. Девятнадцать лет. Что вообще можно успеть к девятнадцати?- да ничего, ничего нельзя успеть. Всего этого не должно быть, не должно быть на кладбище могилы с фамилией Джей, не должно быть там столько венков, никто, чёрт возьми, не должен хоронить своих детей. Кто угодно, но не Лиззи, если бы можно было поменяться - Ричард бы махнулся не глядя, не задумываясь. Потому что у матери были ещё дети, а у отца - нет. И это было бы своеобразной платой за ломающее его на части чувство, что семья это не про кровь, а про того, кто был рядом.

- А знаешь, что самое смешное? Это единственный ребёнок моего отца. Вернее человека, которого я всё ещё считаю отцом. А моя семья - кусок неприглядного лживого дерьма, вот ты думаешь, что это я весь такой скрытный, заебал отмалчиваться. А я... я просто сын своего отца. Всё до пизды сложно, Стив. И больно. Отец такой же как я - всё в себе, на людях вежлив и улыбчив, что там за закрытой дверью никогда не узнаешь. Но я всё равно знаю, что не простил. Да и не сможет -  слишком много совпадений, слишком много всего. Я себя тоже не простил - не могу. Ещё этот ублюдок, которому дела до нас не было - герой, помог, вытащил, как чёрт из табакерки вылез. Я ненавижу всё это. Ненавижу себя, свои попытки достучаться до отца, докричаться до Тайлера, стереть из своей биографии придурка, даже не знавшего, что мы вообще существуем. Я даже не знаю как объяснить, что у нас происходит, не хочу этого знать.

Ричард скачет с одного факта на другой, сбивается, говорит быстро, местами неразборчиво, спотыкается об имя сестры, запинается на имени брата, с откровенным презрением отзывается о человеке, ставшим причиной его существования, почти речитативом выкладывает часть про отца, про себя, про всё сразу. Всё это слишком сложно, слишком запутанно, слишком откровенно, слишком неприглядно. И дело не в том, что теперь будет думать о нём Стив - может думать всё, что его душе угодно. Дело только в нём и том ворохе непрожитого, непереваренного, неприемлемого. Невыносимого по большому счёту. Вся эта череда откровений и событий, ранящих, разрушающих, оставляющих на нём неизгладимые следы. Ему просто нужна его жизнь, ему просто нужно, чтобы всё было как прежде. Чтобы их семья оставалась семьёй, чтобы возвращаясь в отчий дом, всегда мог застать там смешливую девчонку, с разбегу прыгающую в его объятия, чтобы не было там так оглушительно тихо и так громко от общего горя, чтобы мать не пыталась скрывать опухшие от слёз глаза, чтобы не приходилось вставать на табуретку, засовывая голову в петлю, требуя от отца хоть какой-то реакции, чтобы снова вернуть себе чувство насдвое, чтобы всё вернулось.

Но это ведь невозможно. Время нельзя отмотать назад, двигаться можно только вперёд, а он не может.

- Я ничего не могу сделать - бьюсь только о закрытые двери, пытаюсь отпустить, пойти дальше, но всё время упираюсь в невидимые стены, и о них бьюсь, ломаюсь, а ничего не меняется. Я не просил, я не хочу всего этого. У меня... всё отобрали. Одним неприглядным секретом, вскрывшимся как опухоль. Просто фактом, что меня растил не тот человек. Всё рухнуло, понимаешь? Одно за другим, я как будто стою на руинах себя, своей жизни, всего в чём я был уверен. Я даже не знаю кого я оплакиваю больше - себя или Лиззи. И от этого мне тоже не по себе - как я могу думать о себе, если вот так? Если Лиззи больше нет?

От слов не становится легче. А он и не верил, что станет, смотрит только болезненным взглядом, всем собой ощущая как внутри снова разворачивается чёрная дыра, как топят зашкаливающие чувства, как натужно звенит пружина между рёбер, угрожая переломами, несовместимыми с жизнью, если ослабить давление. Ему уже ничего не хочется - план был так прост, план был так хорош. Напиться до беспамятства, забыться, позволить себе отстраниться от всего, что так давило и ломало изнутри. А он только делал себе больнее, вытаскивая наружу всё, что спрятано и скрыто, задавая вопросы на которые едва ли были ответы у Стива, да и вообще у кого-либо. У него по-прежнему нет слёз - только тупая боль и привычное жжение у глаз, выдыхает сдавленно сквозь зубы, откидывает недокуренную сигарету в местную жестяную пепельницу и замирает изваянием, ничего на самом деле не ждущим. А что мог вообще сделать Стив? Посочувствовать?

- Исповеди помогают только тем, кто в них верит, Стив. А я не верю, понимаешь? - исповеди на самом деле для сильных, для тех кто готов делить своё надвое, натрое, на сколько угодно частей, чувствуя от этого облегчение. Джей не из таких. Ему страшно и больно, не нравится быть слабым, не нравится не справляться, не нравится просить помощи, подержать за руку, побыть рядом, пока не уснёт, надеясь, что хотя бы так проспит без снов до утра. Весь его мир в огне, он сам горит заживо, и даже алкоголь, никогда раньше не подставлявший, восстал сегодня против него, вступив в сговор с человеком, по какой-то необъяснимой случайности знавшим слишком много, развязав не только руки, но и язык.
Остаётся только надеяться на то, что в самом деле не вспомнит. Остаётся верить исключительно в амнезию - ведь жить со всем этим и так невыносимо, а тут ещё учись уживаться с чужим сочувствием, подкреплённым знанием. Чувствовать себя ещё меньше, ещё слабее, ещё беспомощнее.

Невыносимо.

Отредактировано Richard Jay (2023-01-29 04:21:55)

- А ты думаешь я делаю из этого тайну, потому что мне стыдно?- улыбается широко и опасно, предчувствуя продолжение и отчаянно надеясь, что человеку, которому он вывалил все свои проблемы оптом, устав держать глухую оборону, дающую им пару десятков вторых шансов на удержание привычного уже псевдоравновесия, хватит благородства и мозгов не лезть дальше, почувствовав себя как дома в чужом болоте. Ведь ему правда ничего не было нужно кроме наличия рядом - ни советы, ни душеспасительные беседы, ни попытки пожалеть и посочувствовать. Либо переварит, справится сам, либо никак иначе - от разговоров могла быть польза исключительно с точки зрения посмотреть со стороны, ничего более. Но едва ли подобное стоило проворачивать, когда сам он состоял скорее из алкоголя, чем из воды, совершая ошибку за ошибкой, о которых даже не планировал жалеть, предпочитая забыть вовсе. Если бы ему хотелось, чтобы в нём кто-то копался, препарируя слова, мысли, выводы и поступки, комментируя, подталкивая к правильным решениям, за него решая, а что собственно правильно, гадая по разбросанным тут и там останкам, всё было бы не так. Отрабатывали бы иные механизмы защиты, щёлкали бы иные переключатели, все цепочки держались бы вовсе не на собственном желании остаться на плаву, игнорируя варианты, где долго - это не про главного героя.

И нет, он ошибся. Видимо, было слишком много запретов, слишком много молчания, слишком много всего, что можно было дешифровать двояко - Ричи молчит, позволяя Стивену сказать всё, что пришло ему в голову после выложенных на стол козырей, молчит без осуждения даже, с неописуемым спокойствием, не без странной для ситуации грусти изучая его и подмечая наконец-то, что он оказывается носит очки. Наверняка среди неверных выводов были достойные аргументы, наверняка он в будущем сделает что-то именно так, как ему только что посоветовали и ему даже станет легче. Но это всё не имело никакого смысла конкретно здесь, конкретно сейчас, конкретно в их случае.

Стив обещал быть рядом.
А зачем-то пытался помочь с видом, как будто в самом деле всё понял. Получается, лжец?

Задаваемые вопросы с глухим звуком падают на дно бездонного колодца - Ричи продолжает смотреть и молчать, даже не пытаясь объяснить, что у него проблем с восприятием нет. Нет никаких сомнений, кто ему семья, а кто нет, вообще нет претензий к происходящему, что раскол он не в его голове, а во внешнем, что так отчаянно пытался склеить - ведь каждое его слово будет использовано против него, каждое новое предложение будет препарировано и разобрано на части речи, чтобы затолкать ему в глотку новых советов, очередных жизнеутверждающих фраз, требований отъебаться от себя и пойти дальше.
Это было на самом деле гораздо проще, чем говорить в принципе, и в тоже время сложнее, чем привычно уронить забрало на шлеме и броситься в бой, расставляя новые флажки, прогоняя незваных гостей со своей территории и требуя больше не являться на торжества, чтобы не портили настроение - сам пустил, сам разгребает.

Никто не заставлял его открывать рот. Никто не заставлял его сдаваться. Мог ведь вильнуть в очередной раз, обойти острые углы, остановиться на Лиззи, уберегая себя от лишних волнений и некрасивых рваных ран то тут, то там.
Это был его выбор. Это было его решение. Это он захотел поделиться в надежде, что это сделает их отношения прозрачнее, позволит ему продержаться рядом со Стивеном дольше, пока тот не поставит точку.
(А он всё равно поставит - никто его не проверял на прочность, но уверенность с каждой новой главой только росла).
Поэтому и молчит, с каким-то неадекватным весельем подмечая, что Кловерфилда ничего не смущает.

Время нельзя повернуть назад, Лиззи уже не вернуть, а вина... Вина за обстоятельства? Джей осоловело моргает и думает, что уже не понимает о чём речь. Наверное, неправильно объяснил, не донёс каких-то деталей, а может и к лучшему? Ведь каждое его слово будет использовано против него. Вздыхает украдкой, стараясь не мешать Стивену выговориться, в целом даже принимая его нужду наконец-то ворваться в его жизнь ураганом, ультимативно расставляя всё по полочкам - это сюда, это туда, ну вот и починили. Обычная человеческая потребность встряхнуть и поставить на ноги любого, кто по какой-то причине тебе дорог - ведь от того, что они болеют, тебе тоже больно. Обычная и опасная - от неё рушилось больше отношений, чем из-за человеческой подлости. А у них тут и отношений то нет, остаётся только слушать, иногда соглашаясь, но чаще с трудом запрещая себе вступать в диалог, пытаться оспорить, что-то объяснить.

Ведь каждое его слово - новый кинжал, вложенный в чужую руку, неумело бьющую наотмашь.

Его собственная жизнь не заканчивается - факт, Ричи даже согласен, вот только она ему такая не интересна: неизвестная, перестроенная с нуля - пока по крайней мере. Встать, отряхнуться, пойти дальше - вопрос желания на самом деле, а в нём его нет. Нет ощущения, что это правильный выбор, что нужно абстрагироваться, перестать пытаться латать давшую течь дамбу, соединяя паззлы, которые и раньше то не складывались в единую картину. Мог бы, конечно, отряхнуться и продолжить свой идиотский марш, отрекаясь, отказываясь, давая всем время, разрешая себе отойти в сторону и закрыться наглухо, неся флаг отрицания сквозь годы, вот только... Это дорога в никуда. Если захлопнуть двери легко, то открывать их гораздо сложнее - их будут ждать исключительно годы обоюдного игнорирования и непонимания, целые жизни выкинутые на свалку, у них у всех один общий грех и имя ему гордыня. Единственное чего ему хочется - объединиться против всего, что происходит, снова став той самой непоколебимой скалой, способной выстоять против любого шторма. Одиночкой он мог стать в любой момент. Он им и был с оглядкой на защищённый форт имени Джеев, зная, что всегда может вернуться в те стены и взять перерыв. А теперь всё не так, всё сложнее, вот и штормит, вот и бросается на рифы без раздумий, продолжая долбиться в закрытые двери, злобно пиная их напоследок, в очередной раз ничего не добившись и снова пускаясь в свободное плавание, спасаясь от собственных демонов.

Стив рассуждал, наверняка примеривая всё на себя, говоря общими фразами, оперируя терминами и фактами, применимыми ко всем и сразу, и одновременно с тем вообще ни к кому, а Джею оставалось только слушать, изредка моргая, попутно подтянув к себе уже вторую ногу, обняв колени - от чужих слов неприятно и хочется отряхнуться, а так как будто бы безопаснее. Ведь от чужого напора дискомфортно и хочется сбежать. Или снова устроить некрасивую сцену, требуя не подходить так близко, но всё это кажется таким неуместным, таким бесчестным.

С другой стороны его тоже обманули. И ничего, жив.

- Закончил? Ты, кажется, забыл добавить, что всё будет хорошо,- у него ноль идей на что рассчитывал Стивен, открывая рот, чтобы вывалить на него пару килограмм вопросов и предложений, подкреплённых общеизвестными идеям о горе, боли и том, как нужно жить после чьей-то смерти. Ричи всё это и так знал - читал, слышал, не особо применял, но был по-своему осторожен и бережен к себе, не подпуская к вещам, способным отправить на тот свет, зная, что не может себе доверять. Если уж говорить с точки зрения научного подхода, то по его внутренним ощущением, он уже был где-то в районе стадии депрессии - ещё немного и станет легче, другой вопрос, что это не решит все его проблемы, не вернёт ему семью, не даст привычной твёрдой почвы под ногами, не определит курс, по которому можно было бы по наитию двигаться вперёд. Волновало ли это Стива? Джею на самом деле уже всё равно. В конце концов о его чувствах местный супергерой не особо задумывался, пускаясь во все тяжкие лечения чужой души, едва получив доступ ко всему, что скрыто, почему-то решив, что сейчас самое время.

- Я спросил: ты можешь сделать так, чтобы не было так больно. Что ты ответил? Кажется, не могу? Тогда что это сейчас было?- звучит неестественно спокойно, чересчур холодно на самом деле для человека, что так доверчиво льнул к рукам буквально пару неверных решений назад. В конце концов строить защитные укрепления для него давно не в новинку, ломать гораздо сложнее. Больно, конечно, неприятно, едва ли ему всё это доставляет удовольствие, и даже спасительная мысль, что всё забудется больше не кажется, такой уж спасительной - может быть лучше помнить? Может быть лучше остановиться, пока не поздно? Пока ещё может позволить себе отвечать так, рисуя очередную линию между с видом человека, ожидавшего ровно такого результата? -Ты обещал быть рядом, пока не устанешь, не обещал спасти. Но только что попытался препарировать все, что я тебе рассказал, натолкав мне за шиворот кучу советов, а потом удивляешься почему я молчу? Поэтому, Стив. Если бы мне был нужен совет - я бы вёл себя иначе. Но мне просто нужен был человек, который был бы рядом, потому что это его решение, но не пытался меня лечить - я был честен с тобой, разве нет? И он был, я даже изо-всех сил пытался не быть по отношению к нему мудаком, обещал что-то, старался, потому что это был важный для меня человек. И вот он очень просил поделиться причиной моей нестабильности - я знал, что идея плохая, но не думал, что настолько. Если бы я был уверен, что результат будет иной, я бы и не молчал изначально - я не жалею о рассказанном, меня не трясёт от мысли, что теперь ты в курсе, жалею только о результате. Ведь теперь у меня, судя по всему, нет такого человека. Здорово, правда?

Юношеский максимализм пройденная глава, но чувства, выкрученные на максимум переизбытком алкоголя мешают искать компромиссы - ему сейчас слишком некомфортно, слишком не по себе, слишком хочется отмыться от чужой проповеди, слишком уж внутри пусто, чтобы говорить иначе, чтобы смотреть на ситуацию с другого ракурса, чтобы прощать ближнему его слабости и принимать со всеми недостатками, а не только с преимуществами. Ему ведь в самом деле было искренне жаль, что причиняет неудобства, хотя даже не понимал до конца своей вины, а Стивену было жаль? Не похоже. Каждый из них в своём упрямстве был абсолютно невозможен, каждый по-своему прав. И нет никакой разницы насколько Кловерфилд прав в своих утверждениях и предложениях - это совершенно неважно, важно только то, что он в принципе решил, что будет уместно выдать их в таком количестве за такие краткие сроки, руша выстроенную из кубиков башню доверия, лишая Джея очередной надежды, что можно как-то иначе, можно просто быть, поддерживая, а не влезая под кожу и отравляя.

Не можно.
Всё держалось на ширмах и невидимых барьерах. И игры в доверие как никогда прежде оказались эффективными, только вот результат едва ли кому-то мог понравиться.

- Ты мне нравишься, Стив, но ты обманщик. Почти такой же как все - просто не обещаешь результата, но всё равно ведь пытаешься сделать то, что тебе не по силам, хотя никто и не просил.

Хмыкает тихо, сцепляя руки слишком нервно, слишком сильно, смотрит всё, не отводя взгляда, не боясь смотреть на человека, за которого так неосознанно (осознанно на самом деле) цеплялся, правда пытаясь стать лучше, в самом деле делая над собой усилие, чтобы в результате уткнуться ровно в ту же самую неприступную стену, что и со всеми.
Для каждого предательство это что-то своё. Что-то особенное - там, где одному нормально жить с изменами, другому нестерпимо больно от слишком ласкового тона в смс. Там, где один бьётся в истерике из-за отменённой встречи, другой не прощает исключительно проигнорированный сигнал sos. Ричи прощал гораздо больше, чем мог бы среднестатистический человек, искренне веря в то, что мир не чёрно-белый и святые они только в библии, даже не пытаясь примерить нимб на свою голову. Но вот это давно опостылевшее «я знаю как лучше» вкупе с «я тебя обязательно спасу», которое никогда не сбывалось на самом деле, переварить на раз-два-три не мог.

Отредактировано Richard Jay (2023-01-30 01:51:29)