Один день сменялся другим, жизнь шла, весьма быстро, чтобы успеть за ней. Вот и я не успевала, хотя и очень хотела. Прошел год с тех пор, как я с супругом переехала в Сакраменто, но лишь недавно перестала вздрагивать, проходя по здешним улицам. Я ненавидела этот город, хотела сбежать отсюда, думала, что именно он виноват в том, что я до сих пор не могу принять правильное решение. Если бы мы были в Париже, я давно бы развелась, начала новую жизнь и вздохнула полной грудью. А тут… Этот город снова и снова причиняет мне новую боль, что я уже боюсь принимать тут каких-то решений.
Все чаще я стала уходить из дома и бесцельно бродить по улицам, которых боялась. Рядом со мной всегда был верный Шико, который будто чувствовал настроение своей хозяйки. Он действительно чувствовал, за что я ему была бесконечно благодарна. Никто не чувствовал меня так, как это делал мой пес, и, пожалуй, это сейчас единственное существо, ради которого я готова улыбаться.
Это уныние, хандра и безысходность сжирало изнутри, мне было тошно от самой себя, но я ничего не могла с собой поделать. Я будто стояла на краю пропасти, готовая вот-вот спрыгнуть, но никому не было до этого дела. Все проходили мимо, всё видели, но никто не предпринял никаких попыток мне помочь. Быть одинокой в огромном мире людей – это очень странно и больно. Гораздо больнее, чем ощущать себя одинокой, будучи совершенно одной в глуши.
Мы с Шико брели по заполненному оживленному тротуару, вошли в городской парк, прогуливались по витиеватым тропинкам, останавливались, а потом шли дальше. Люди нас сторонились, обходили либо разворачивались и шли в другую сторону. Я старалась не обращать внимания на то, как мамаши подхватывают на руки своих детей, как пожилые пары жмутся друг к другу и стараются идти быстрее, как недовольные зеваки морщат лбы, кто-то грозит в нашу сторону кулаком.
-Собаку возьмите! Почему собака без намордника? Уведите собаку отсюда. Уйдите. – То там, то тут слышались обрывки фраз, какие-то совсем шепотом, другие – громко и возмущенно.
Шико шел рядом, однако на нем не было ни намордника, ни поводка, лишь тоненький железный ошейник-цепочка. Я принципиально не держала свою собаку, и на это у меня было две причины.
Во-первых, я доверяла своему другу, как самой себе, и прекрасно знала, что он даже не посмеет кого-то обидеть, пока этот кто-то не обидит меня. Во-вторых, мне нравилось видеть смятение, страх и недовольство в глазах незнакомых людей. Мне нравилось приносить им негативные эмоции и нравилось, что все сторонятся меня. Вероятно, от этого я буду чувствовать себя менее одиноко, когда буду осознавать, что так и есть.
Я здесь – чужая, и мир мне этот – чужой. Где мое место, в Париже? Почему-то не могу ответить утвердительное «да» на этот вопрос, возможно, там тоже не мое место. А здесь? Здесь я чувствую себя максимально не вписывающейся в общую обстановку. Хотя я и старалась жить здесь полной жизнью, работать, отдыхать, но внутри меня завязался тугой узел, который с каждым днем все сильнее затягивался. Готье не замечал этого, либо не хотел замечать: у него столько важных дел, что переживания супруги – последнее, о чем он хочет беспокоиться. А нужна ли мне его поддержка? Скорее нет.
Зачем тогда нужен такой брак? Если я сторонюсь того, кто должен быть самым близким и родным человеком. Видимо, все-таки хватит врать самой себе, и пора признать: нашей совместной жизни с Броссаном пришел конец.
Сев на первую попавшуюся скамейку, я уставилась на безмятежную гладь небольшого пруда, что был тут. Шико сел рядом и успокаивающе положил большую белую голову мне на колени. Принявшись методично поглаживать своего друга по макушке, я смотрела на спокойную воду, погрузившись глубже в свои мысли.
Внешний шум меня не беспокоил. Вопящие дети, бегающие вокруг, разговаривающие люди, звонки мобильных телефонов, звуки гитар отдыхающих компаний… Все это сложилось в одну какофонию города, но она совершенно не мешала думать.
-Что ж, Шико, нас снова ждет переезд, - грустно улыбнувшись, я перевела взгляд на собаку, который поднял голову, - наверное, я все-таки приняла решение, - Шико закинул огромную переднюю лапу мне на колено.
Одобряет ли он мой выбор? Он ведь все понимает… И, думаю, не против моего решения. К Готье он всегда относился равнодушно, и не думаю, что его исчезновение из нашей жизни станет для пса потерей.
-Вижу, ты не против, - Шико вторил мне и заворчал басом, - ну, значит, решено. – Я улыбнулась шире. Вот оно, решение, которое я так долго искала, будто ощупывала дно в поисках камушка, который уронила.
Пора возвращаться. Надо сказать Броссану о том, что я решила развестись с ним и уехать из Сакраменто. Собрать вещи и заказать билет до Парижа. Казалось бы, есть план, пора по нему действовать, однако вставать я не спешила. А верное ли решение? Нет, нельзя сомневаться…

Пребывая в своих мыслях, не сразу поняла, что произошло. Шико, убрав лапу с моего колена, встал и напряженно посмотрел куда-то вниз. Переведя взгляд, я увидела маленькую собачку, подскочившую к нему, и, хотя была уверена в своем алабае, все равно напряглась.
-Шико, нельзя, - спокойно и тихо произнесла я, предостерегая друга от необдуманного поступка.
Мой пес, как и я, не сильно жаловал чужих: ни собак, ни людей. Однако вел себя благоразумно, в противном случае я бы никогда не взяла его в городской парк, да еще и без поводка и намордника. Шико стерпел незваного соседа рядом с собой, настороженно глядя на него сверху вниз и не проявляя никаких чувств. Алабай замер, видимо надеясь, что незнакомец сам покинет опасную зону личного пространства.
Однако наступило что-то, что заставило меня перевести взгляд от немых собачьих разборок. То был голос, какой-то смутно знакомый, но в то же время совершенно чужой. Подняв голову, я посмотрела на двух незнакомцев, что стояли надо мной, от этого мне было как-то не по себе.
Тут же встав, я окинула сначала одного, потом второго холодным, немного надменным взглядом. Подросток сразу же отошел на второй план и совершенно меня не переставал, стоило мне задержать внимание на его компаньоне. Растрепанная копна каштановых волос, точеное лицо, зажатая в руке гитара… Меня точно током прошибло, я не знала, что ответить и отвечать ли. Вообще, первое, что пришло в голову – развернуться, взять Шико и убежать. Убежать и сделать вид, что мне это почудилось. Что я обозналась, что я настолько ушла в себя, что мозг начал на ходу воплощать давно забытые мысли и желания. Я столько раз беспокойно оглядывалась, ходя по улицам, боясь вырвать из толпы это лицо. Боялась случайно встретиться с этим лицом на пешеходном переходе или в магазине. Переживала, что эта встреча застанет меня врасплох в самый неподходящий момент.
А сейчас? Подходящий ли момент? Сейчас я уже свыклась с мыслью, что мои страхи вымышленные, и встретить Марселя спустя столько лет и именно здесь – шанс один на миллион. Он мог деться куда угодно: переехать, жениться, спиться в конце концов. Но вместо этого он стоит сейчас здесь, передо мной, и будто этих десяти лет вообще не было.
-Марсель?.. – Неуверенно проговорила я, будто сомневаясь в том, что это действительно он.
Можно было вы обманывать саму себя, я бы узнала его всегда, сколько бы лет ни прошло. Спустя годы он похорошел и возмужал, но остался таким же, каким я его запомнила. Таким же родным… Моим Марселем О’Рейли... Или уже не моим? Кажется, я сама же и отреклась от него, когда он совершил то, что я простить не смогла. Марселю сходили с рук самые страшные выходки, но измену я забыть не в силах.
Эти воспоминания острыми иглами впились в тех бабочек, которые вспорхнули, только я осознала, что он стоит передо мной. Мой взгляд тут же потускнел, а некий легкий трепет, с которым я произнесла его имя, тут же улетучился.
-Вот уж не думала, что ты до сих пор живешь здесь. – Безразлично проговорила я, покосившись на парня, что стоял рядом с ним. Брат, друг? С каких пор О’Рейли якшается с малолетками? – Твой пес? – Я вспомнила о Шико и маленькой собачонке, которая проявила к нему внимание.
Алабай продолжал невозмутимо стоять рядом, не проявляя никакого внимания к собачке. Ну, и хорошо, пока окончательно не нарушено личное пространство Шико, он будет вести себя прилично. 
Возможно, я хотела бы сказать что-то еще. Вибрациями на меня начали накатывать теплые воспоминания, которые вызывал этот мужчина, стоявший передо мной. Это уже не мальчик, а настоящий взрослый мужчина. Мужчина, предавший меня, будучи юношей… Этот неприятный факт колол и раздражал, не давая всецело насладиться тем теплом, что всколыхнулось при виде Марселя. Как бы нам не было вместе хорошо, сколько бы счастливых моментов у нас не было позади, тот факт, что конец истории был весьма и весьма болезненным, угнетал.
К слову, О’Рейли выглядел вполне хорошо для человека, который подсел на иглу. Завязал, значит? Встал на правильную дорожку, вон даже собаку завел. А еще жену и фикус в кашпо… Почему-то от такого развития событий меня кольнуло еще сильнее.
Скрестив руки на груди, я выжидающе смотрела на Марселя, не желая больше ничего говорить, но и бежать отсюда почему-то уже расхотелось…

Пауза затянулась, и я не знала, напрягает она меня или раздражает. Марсель смотрел на меня и одарял лучезарной улыбкой, явно радовавшись, что встретил меня. Такой беспечный взгляд, будто совершенно ничего между нами не произошло. В моем же сердце вихрем проносилось море чувств и эмоций, но одна, самая громкая, кричала во всю глотку: «он тебе изменил! Он тебя предал!». И сейчас он стоит тут, улыбается и делает вид, что все хорошо. Я думала, что провинившийся человек ведет себя обычно по-другому, а тут такое равнодушие… Или, он думает, что столько лет прошло, зачем это все вспоминать? А может, это вообще теперь уже не имеет значения? Почему-то мне казалось, что все, что случилось между нами, теперь для Марселя было не больше, чем одно из юношеских увлечений… Просто драма, которой мы слишком много предавали значения, а теперь это кажется пустым и нелепым стечением обстоятельств. Это как школьники, которые боятся контрольных, будучи уже студентами вспоминают, настолько лайтовыми были эти проверки. Также, как и взрослые, у которых горят отчеты, и босс орет на работе, с радостью вспоминают, что лучше бы они сдали пару-тройку студенческих зачетов. Вот и сейчас мне казалось, что для О’Рейли то, что было между нами, оставило в памяти лишь смутные, наивные воспоминания, о которых он если и вспоминал, то с улыбкой и мыслями «боже, как молоды и глупы мы были». Не знаю, как для него, а для меня все тогда было взаправду, и я не считаю это глупостью даже по прошествии стольких лет. Мне очень тяжело дался этот разрыв, который, кажется, дает о себе знать до сих пор, как бы я не старалась об этом забыть. Предательство Марселя сделало меня более жесткой, холодной и расчетливой, и все эти качества довели меня до того, что есть сейчас: обеспеченная, но не совсем счастливая жизнь.
-Да уж, на тебя это похоже. – Съязвила я, когда услышала реплику об отсутствии дома. Видимо, с годами Марсель так и не поумнел, и не взял себя в руки. А я уж подумала, что он остепенился.
Когда мужчина отпустил шутку, касаемую его молодого компаньона, я даже не обратила на парня внимания. Он попытался проявить ко мне дружелюбность, но выглядело это максимально неловко, ибо моя враждебность ощущалась ну очень хорошо. Лишь коротко кивнув на его приветствие, не расцепляя рук на груди, я снова перевела взгляд на О’Рейли.
Тут на горизонте появился третий человек из их компании, и они стали весьма мило переговариваться. На этом моменте неловко себя почувствовала уже я, точнее, лишней. Не признаваясь самой себе, что это – банальная зависть, я отошла от двоих и подошла к Шико, опустив руку на его голову и погладив между ушей. Пока я тут сидела в одиночестве и размышляла о том, что моя жизнь в тупик, Марсель развлекался со своими друзьями и вел прекрасную беззаботную жизнь уличного попрошайки. Он весь цвел и буквально излучал добро и радость, которые никак не вязались с моей угрюмостью. От такого радушия аж тошно, поэтому я была уже готова к тому, чтобы развернуться и демонстративно уйти, пока они тут обмениваются любезностями и договариваются, кто, когда во сколько придет.
Женщина поздоровалась со мной и представилась, я ответила взаимностью, но скорее машинально, чем искренне. Обычно, так ведут себя дети, которых не берут в интересную игру, и не потому, что не позвали, а потому, что сам отказался, а потом еще и обиделся.
Мне не понравилось, как Марсель представил меня. Ах так, значит? Дело только в родителях и совместном детстве? Можно было задохнуться от возмущения, но внешне я не подала абсолютно никакой реакции. Почему-то мне казалось, что он всерьез так думает. Что я ничего не значу для него, а то, что было – это было лишь увлечением, не более. И пока я представляла в своей голове светлое будущее со своим принцем, мой принц воспринимал это как шутку молодости. А теперь он повзрослел, и у него другие шутки, более взрослые, а я – пройденный юношеский этап.
И что это вообще за баба? Его баба? Меня это волновать совершенно не должно, но почему-то зацепило. Внутри меня вообще бушевал большой спектр эмоций, и в каждой мне почему-то хотелось Марселя прибить. Меня бесило его дружелюбие, беспечность, веселость и то, как он общался с этими людьми, легко, непринужденно и тепло. Кто они ему, что он так с ними воркует? Новая семья?
Когда О’Рейли представил свою собачку, я улыбнулась, и эта улыбка была настоящей. Подойдя поближе, я потрепала песика по косматой макушке, а он в ответ лизнул мне ладонь, радостно виляя хвостом на руках у Марселя.
-Привет, Тибет, - ласково произнесла я, и это не шло ни в какое сравнение с приветствием в адрес Фердинанда и Джорджии.
Шико рядом недовольно заворчал, и я поспешно погладила его, чтобы не ревновал.
Наконец-то Марсель сплавил этих двоих восвояси и с ними не пошел, почему-то решив остаться. Не просто остаться, а даже захотел поговорить. Возможно, мне тоже этого хотелось, даже больше, чем я могла бы себе признаться. Когда мужчина предложил сесть рядом, я как-то неуверенно осмотрелась по сторонам, будто выискивая, кто за нами следит, и неуверенно присела рядом на самый край скамейки, держа идеальную осанку и закинув ногу на ногу. Утонченная, элегантная, я вытянулась в струну точно пугливая лань, готовая при первой опасности вскочить и убежать.
Недоверие к Марселю граничило с любопытством. Мне было интересно узнать, чем он жил эти десять лет, и одновременно с этим я не желала об этом слушать. Вероятно, боясь услышать то, что мне не понравится. Что ему хорошо, что он живет полной жизнью, возможно, влюбился, на этот раз по-настоящему, и ни о чем не жалеет. Я знала, что такие слова ранят меня очень сильно, и я предпочту не знать об этом, чем услышать правду.
Я весь год, живя тут, оглядывалась и шарахалась, а его, оказывается, вовсе тут не было. Но именно тогда, когда я смирилась с его отсутствием, он появляется спустя полтора года странствий. Как это еще назвать, если не судьбой, о которой он только что обмолвился?
-Ты ли будешь жалеть? – Я скорчила гримасу, подвернув сомнению его слова.
Не поговорив со мной, он бы стал жалеть? Хотелось продолжить еще что-то вроде «а жалеешь ли ты о том, что бросил меня десять лет назад?», но нет. Я не позволю унижать себя и свои чувства, а сказав это, я сразу дам понять, что меня до сих пор это волнует. Зачем открывать свои слабости человеку, который, может, плевать на них хотел?
Удивительно, ведь когда-то я считала Марселем самым родным и близким мне человеком. А теперь боюсь его, злюсь, что ему хорошо, и не доверяю его словам. Что же он должен теперь сделать, чтобы вновь завоевать мое доверие? А может, ему это и вовсе не надо. Столько мыслей, вопросов, целый океан чувств захватил меня, я захлебывалась, а прошло всего лишь минут пятнадцать с нашей встречи. Кажется, надо было бежать, когда была такая возможность.
-Чем живешь? – Напустив на себя дружелюбное равнодушие, начала диалог за жизнь.
Вроде, я боялась услышать что-то не то? Решив, что готова к любому ответу, я пошла ва-банк. Что бы он не сказал, мне должно быть все равно, ведь он уже не мой, а я – не его. И если я смогу переварить в себе эту правду, какой бы она не была, значит, это действительно так.

Разговор явно не клеился, и я подумала, а действительно ли нам обоим нужна эта встреча. Мы научились жить друг без друга, Марсель по крайней мере точно. Так стоило ворошить прошлое, вспоминать то, что пытались забыть, и пытаться вести себя непринужденно, стоя на краю пропасти, которая нас разделяли. Глядя сейчас на О’Рейли, я осознала, как сильно мы были далеки друг от друга, причем что когда-то являлись самыми близкими людьми, которыми только можно представить. Но сейчас огромная черная дыра зияла между нами, в которой были похоронены все хорошие и плохие воспоминания, и, если кто-то хочет приблизиться, ему неизбежно приходится прыгать в эту бездну.
Монотонная игра Марселя на гитаре успокаивала и раздражала одновременно. Он глухо перебирал струны, а у меня в голове в такт звучанию сменяли друг друга картинки из нашей прошлой жизнью. За каждой счастливой, где мы оба были на седьмом небе от счастья, следовала ужасная, грустная, наши ссоры, непонимание и, в конце концов, разрыв.
Возможно, я так болезненно реагировала, так как Марсель был моим единственным серьезным увлечением. Это увлечение стало чем-то прекрасным, искренним и светлым, и я считала это настоящей любовью. Не знаю, испытал ли он что-то после меня с кем-то другим, но я… Точно нет. Броссан не вызывал у меня никаких теплых чувств, хотя и был заботливым, обходительным и в меру внимательным. Я любила его скорее какой-то товарищеской любовью, была ему благодарна, но не более. И то это было тогда, четыре года назад, а сейчас не осталось и этого. Ни с одним мужчиной я не была так счастлива, как это было с О’Рейли, и это грызло меня изнутри. Вероятно, если бы я встретила человека, который вызвал во мне хотя бы похожие эмоции, сейчас, на этой лавке в этом треклятом парке, мне не было бы столь тяжело сидеть рядом с Марселем и разговаривать с ним.
-Думала, что хорошо, - тихо отозвалась я, признаваясь, что не уверена, что знаю его сейчас. И, как оказалось, не знала и тогда. Во всяком случае я была уверена, что на подлость, обман и предательство он не способен. Вышло так, что ошиблась. – Мне кажется, ты в принципе ни о чем не жалеешь, - я пожала плечами.
Опять же, я не бралась утверждать. Вероятно, Марсель не такой легкомысленный, как мне сейчас кажется, и все-таки о чем-то он сожалеет? Почему-то глядя на него, я приходила к обратному выводу. И если в этом я тоже ошибусь, это будет даже лучше.
Я перевела взгляд на собак. Маленький Тибет приглашал Шико в игру, но тот сидел, выпрямив спину, и скептически поглядывал на него сверху вниз. Я кротко улыбнулась: эта сценка была копией той, что происходила между нами с О’Рейли. Хотя, в отличие от Тибета, он был более сдержанным и шел на контакт ненамного охотнее, чем я.
Но тут Шико наклонился, поднес огромную голову, которая была размером почти со всего маленького песика, к его морде и коснулся носом. Тибет завилял хвостом еще сильнее, а потом отпрыгнул в сторону. Расставив широкие передние лапищи, алабай вскочил и припал к земле, виляя коротким хвостом-обрубком. Радостный Тибет припустил наутек, а Шико размашистым галопом побежал следом. Маленькая юркая собачка сделала пару кругов вокруг скамейки, где мы сидели, а потом начала хаотично петлять на полянке, которая располагалась за лавкой и тропинкой. Алабай не мог поспеть за прытким соигроком, и он скорее просто подскакивал в ту сторону, куда убегал Тибет.
Для меня действие стало удивительным, ведь Шико очень редко, когда проявлял к кому-то такое дружелюбие. Он практически не играл с другими собаками, и вывести его на игру удавалось лишь особо упорным и настырным товарищам. Удивительно, как у Тибета это получилось, но он-таки разыграл белоснежного алабая.
Неотрывно наблюдая за псами, я прослушала Марселя, который, кажется, говорил о вафлях? Но его вопрос отвлек меня, и я снова посмотрела на мужчину, перебирающего гитарные струны. Что я хочу узнать? А может, ничего? Этот вопрос, будто предупреждение, попытка передумать и все-таки не слушать то, что может обидеть и ранить. Будто он дает шанс, осознанно или нет, не продолжать эту тему и поговорить о чем-то нейтральном.
Почему-то поведение собак не давало мне покоя. Это просто собаки, это случайность, что Шико спустя какое-то время понравился Тибет, и он принял приглашение в игру. Это никак не связано с нами людьми, и нечего проводить параллель. Но отчего-то мне казалось, будто мне надо было брать со своего мохнатого напарника пример. Может, не стоит быть такой угрюмой и замкнутой? Или… Это просто собаки.
-Почему они назвали тебя Ленорман? – Вдруг спросила я, игнорируя вопрос Марселя.
Я неожиданно вспомнила тех людей, которые были тут и разговаривали с Марсом, и мне в память врезалось та фамилия, которой назвала его Джорджия. Что это за фамилия, откуда она? Почему-то первое, что пришло в голову – Марсель женился, и решил взять фамилию жены. Хотя это могло быть, что угодно: от творческого псевдонима до клички в их компании. Но почему-то в голову лезут самые неприятные мысли, будто я специально притягиваю один лишь негатив, создавая его даже там, где на самом деле ничего нет.
-Хочу узнать всё. – Кажется, этот ответ был неожиданностью даже для самой себя.
Я все-таки приняла решение, что готова услышать все, даже то, что слышать не желала. Вообще, это желание было нескольким эгоистичным, ибо он не обязан мне все рассказывать. Слишком далеки мы были друг от друга, чтобы делиться сокровенным, не так ли? Но, видимо, у меня в голове до сих пор не укладывалось, что отныне Марсель не мой, и я не имею никаких прав на его личную жизнь. Он вполне может ответить, что это не мое дело, и по сути будет прав. Только, видимо, мне не было до этого дела – отголосок моей собственнической натуры.
Тем временем Шико и Тибет вдоволь набесились: они успели уже и побегать, и повозиться, порычать и потолкаться. Стоит отметить, что для своих габаритов алабай играл очень осторожно, а маленький дворик обладал грандиозной смелостью, раз не боялся, когда Шико игриво прикусывал его за холку или толкал лапищей. Наигравшись, алабай растянулся на земле, а Тибет еще какое-то время скакал вокруг него, норовя схватить то за загривок, то за круп. Шико ворчал, но не противился, и в итоге его компаньон успокоился. Улегшись напротив алабая, Тибет пытался жевать его передние лапы, а Шико ловко их уворачивал.
-Удивительно, - проговорила я, не отрывая взгляда от дурачившихся животных, - видимо, у наших собак есть, чему поучиться, - толи самой себе, толи нам обоим проговорила я.
Хоть Марсель и вел себя более открыто, чем я, он тоже не стремился идти на контакт, и паузы между редкими репликами неприлично затягивались. Может, стоит немножко расслабиться, раскрепоститься? Иначе ничего путного от этой беседы не жди.

Вот, значит, как. Пока я тут потихоньку сжигаю сама себя изнутри, оптимист О’Рейли, а ныне Ленорман, научился преодолевать трудности, преобразовывать их и не впадать из-за них в отчаяние. Интересно, кто или что сделали из него такого рассудительного Будду. Когда мы были вместе, Марсель не очень умел справляться с трудностями, много, о чем сожалел, и это сожаление не давало ему смотреть в будущее. Я пыталась, как могла, поддерживать его, однако он не желал меняться и переосмысливать свою жизнь, а я была слишком цинична и нетерпелива, чтобы снизойти до его проблем еще больше.
Трудно сказать, кто именно виноват в нашем разрыве. Наверное, оба, но естественно мне казалось, особенно тогда, что если бы не легкомысленность Марселя, то все можно было вытянуть. В своей легкомысленности было признаться гораздо труднее, но ведь я тоже оказалась совершенно не приспособлена к самостоятельной взрослой жизни. Мечтать о голливудской любви – одно, оказаться за кулисами – совсем другое.
-Comme si la vie avait fait de toi un psychologue,* - недовольно буркнула я, будто решив проверить, помнит ли этот человек французский.
Он казался чужим, совсем не таким, каким я его знала. Эти его высокие речи, искренняя жизнерадостность, искры неподдельного счастья делали его человеком, как будто никогда не участвовавшим во всей той черноте, в которую мы с ним когда-то окунулись вместе, но только выплыть удалось лишь порознь.
Черт возьми, он даже фамилию поменял! Он поменял все, от фамилии до образа жизни, тогда что же осталось от того Марселя, в которого я когда-то бесповоротно влюбилась? Я смотрела на этого мужчину не только с легким раздражением, но и с опаской и недоверием. Внешне он тот же Марс, и только один взгляд на него заставляет тугой узел в груди ослабиться. Но как только он начинает говорить, внутри меня все снова сжимается от непонимания, кто передо мной – свой или чужой.
Марсель Ленорман, вот уже девять лет как трезвый мужик, объехавший половину земного шара и питающего любовь ко всем мирским существам.
-Мне очень жаль насчет твоих родителей, - я утешающе положила руку ему на плечо, но почти сразу же убрала, смутившись. Я знала мистера и миссис О’Рейли почти половину своей жизни, а потому весть о их кончине действительно меня расстроила. Надо будет позвонить потом маме и сообщить, интересно, они в курсе?
-Интересно, что же сподвигло тебя встать на такой правильный путь? Святой даже я бы сказала, - иронизирую я, дослушав до конца повествование Марселя о его чересчур правильной жизни. Не курю-не пью, собачкам помогаю и бабушек через дорогу вожу… Удивительно. – Тебе что, было видение свыше изменить свою жизнь?  – Я усмехнулась.
Говорят, горбатого только могила исправит. Раз Ленорман превратился из наркомана в праведника, на то должна быть веская причина. Ну так, едва не погиб под мостом, или в очередной передоз явился негр в белом и наказал жить по совести, иначе кранты. Почему-то у меня были только такие варианты, иначе это перевоплощение я не могла объяснить.
-Холост и никогда не был женат… - Тихо повторила я за Марселем, будто пробуя эти слова на вкус. Отчего-то они были и горькими, и сладкими одновременно. – Когда-то ты едва не женился. – Быстро заглядываю мужчине в глаза и тут же отвожу взгляд.
Интересно, было ли у него с кем-то что-то подобное, как было у нас? Был ли он влюблен в кого-то, был ли на грани на ком-то пожениться? Или его вольная жизнь ограничивалась девчонками на один день, о которых он и не вспоминал, когда отправлялся дальше в путь? Отчего-то мне хотелось, чтобы был второй вариант. Простить безымянных девиц гораздо легче чем ту, которая могла бы занять то место, которое изначально предназначалось мне, пусть я его в итоге так и не заняла.
-У меня… - Задумчиво произнесла я, решив ответить на поставленный вопрос, - какое-то время я жила в Бостоне, потом вернулась в Париж. Увлеклась журналистикой и фотографией, в итоге стала редактором модного журнала. Так скажем, наконец-то нашла работу, которая годится для моего характера и откликается с любовью к утонченному и элегантному гардеробу, - Марсель как никто другой знает и помнит, какое значение для меня имеет мой внешний вид. Да что там, от количества кружева и строгих нарядов у него всегда разбегались глаза, стоило ему открыть мои шкафы и комоды. Нижнее белье он, естественно, тоже любил, особенно стягивать его с меня…
-Вышла замуж. – После короткой паузы безжизненным тоном сказала я, будто эта часть повествования была из разряда «сходила за хлебом», - и год назад мы с мужем переехали сюда. Опять сюда. – Я помедлила, - собственно, это все. – Отчего-то я не договорила последнюю, самую важную новость о том, что я стою на пороге развода.
Видимо, решила посеять интригу, чтобы посмотреть на реакцию Марселя. Будет ли он гадать, счастлива ли я или этот брак – ошибка? Или ему будет все равно, ведь он давно похоронил свою прошлую жизнь, а вместе с ней и меня. Почему-то я боялась встретить его безразличие, а потому напряглась, ожидая его реакции.

*Будто жизнь сделала из тебя психолога (фр.)

Отредактировано Claire Fournier (2023-02-19 21:42:48)

Когда Марсель тоже перешел на французский, пусть и ненадолго, меня точно откинуло в прошлое на десять лет назад. Мы так любили этот язык, как и всю французскую культуру, и она помогала нам выжить в неприветливых американских джунглях. Наша съемная квартирка была маленьким Парижем, где мы скрывались ото всех и чувствовали себя в безопасности. К сожалению, прятаться всегда не получается даже у самых искусных маскировщиков, а значит, суровая реальность рано или поздно все равно настигла бы. И она настигла, а мы не нашли в себе сил ей противостоять.
Мне вдруг очень сильно захотелось снова оказаться в своем маленьком личном Париже. Закрыть дверь изнутри, вдохнуть теплый аромат мягких круасанов, которые Марсель недавно принес из пекарни. Сесть к нему на колени и удобно устроиться на стареньком потертом диване, включить французский сериал и с первым кадровым поцелуем улететь в свое, настоящее эротическое приключение…
Я слушала Марселя в пол уха, пока он рассказывал насколько многогранен и интересен этот мир. Меня же этот мир не интересовал, я затосковала по своему собственному миру, который в какой-то момент перестал существовать, будто его никогда и не было. Я завидовала умению Марса перешагнуть через руины прошлого и двигаться навстречу светлому будущему. У меня не получалось так легко, как у него, и хоть я ушла из разрушенного города, из раза в раз снова возвращалась и гуляла среди развалин, надеясь, что когда-нибудь они снова превратятся в красивые замки.
Разрушенного не склеить и не починить, только построить заново. Я это понимала, но мне не хватало сил это принять по-настоящему. Я могла пытаться сбежать от этой боли, прятаться за успешной работой, состоятельным мужем, достаточной жизнью. Но тугой узел где-то глубоко в груди до сих пор не развязан, хоть и прошло десять лет.
-Могу показать, - безразлично отозвалась я, не считая свои работы чем-то шедевральным, чтобы ими хвалиться. Вероятно, я ошибаюсь.
Достав телефон, я открыла альбом со своим творчеством и протянула его Марселю. У меня не возникло даже толики мысли о том, что он может увидеть там что-то, что ему видеть не нужно. Я доверяла и не доверяла ему одновременно, не открываясь, но при этом не боясь, что он сам что-то узнает. Странное чувство, которое противоречит само себе, но я не могла объяснить этот феномен. В конце концов, вряд ли Ленорман отнимет у меня телефон и полезет смотреть все папки.
Пока мужчина листал фотографии в галерее, перед этим сказав про наш хороший выбор, я почему-то начала злиться. Значит, так он принял новость о том, что я замужем? Кажется, произошло то, чего я боялась – ему все равно. И меня это определенно задело, хоть потом он и предложил поговорить еще, только в другой раз. Об этом? Или он решил, что я нуждаюсь в сеансе психотерапии?
-Ну извини, что по сравнению с тобой я не такой жизнерадостной оказалась, - вдруг неожиданно даже для самой себя резко произнесла я, буквально вырвав свой телефон из руки Марселя.
Тут же поспешно встав, я подозвала к себе Шико, который без промедлений поднялся, кинул грустный взгляд на Тибета, подошел и встал рядом со мной.
-Мне пора, - холодно отрезала я, не давая Ленорману даже шанса реабилитироваться, - номер у меня тот же, можешь скинуть адрес. Если у меня не будет дел, может быть загляну, - посмотрев на мужчину сверху вниз, я, вероятно, хотела сказать что-то еще, - пока, Марсель.
И резко развернувшись, быстро зашагала прочь. Во мне пенилась злость и обида за все, что произошло. За разрыв, за время, за эту встречу, за то, что Марсель живет прекрасной беззаботной жизнью и справляется с грустью, в отличие от меня. Или у него нет грусти? Я злилась за него за то, что ему гораздо лучше, чем мне. И злилась на себя за это же.
Смахнув тыльной стороной ладони непрошенные слезы, я пошла быстрее, Шико послушно трусил рядом. Я хотела быстрее убраться из этого парка, хотела снова забыться, закрыться ото всех, и чтобы только собака осталась у моих ног и утешающе положила свою большую голову на мои колени.
Эта встреча вспорола те швы, которые так долго кровоточили и которые я старательно пыталась вылечить. У меня это плохо получалось, но я старалась, а теперь все мои старания пошли коту под хвост. Я снова предалась воспоминаниям о зря прожитых годах и ошибках, о несбывшихся мечтах и своего разрушенного мира.
Выйдя из парка и бредя по городской улице, я замедлила шаг. Дома никого нет, муж на работе, а значит, у меня будет достаточно времени, чтобы остаться наедине с собой и очередной раз предаться черным мыслям. А рука тем временем сжимала телефон в кармане в надежде, что раздастся заветное «тилинь-тилинь» пришедшего уведомления…