святые: 138 320
грешники: 112 955
… Дородная негритянка с уставшими веками терпеливо смотрит на кассовый аппарат, который медленно...
СЕГОДНЯ В САКРАМЕНТО 11°C
• джек

[telegram: cavalcanti_sun]
• аарон

[telegram: wtf_deer]
• билли

[telegram: kellzyaba]
• мэри

[лс]
• уле

[telegram: silt_strider]
• амелия

[telegram: potos_flavus]
• джейден

[лс]
• дарси

[telegram: semilunaris]
• робин

[telegram: mashizinga]
• даст

[telegram: auiuiui]
• цезарь

[telegram: blyacat]
RPG TOP

SACRAMENTO

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » SACRAMENTO » Реальная жизнь » lost in a void


lost in a void

Сообщений 1 страница 15 из 15

1

fall 22 - sacramento - ty & tea
https://forumupload.ru/uploads/0016/7d/a2/2/912159.png
как было тепло, что нас с тобой вместе свело. / девочка-пай, рядом жиган и хулиган.
в нашей твери нету таких даже среди шкур центровых. / девочка-пай, ты не грусти и не скучай.

- какие у меня шансы спастись?
- а какие у меня шансы не вляпаться?

+7

2

Ритмы сбиваются под электро. Яркие вспышки слева, справа, переплетаются с густым туманом и шумом чужих голосов. Воздух насквозь пропитан литрам дешевых духов, сигаретным дымом и насыщен каплями пота. Воздух ощущается на губах солеными каплями или это остатки текилы? Воздух такой густой, что кажется похожим на глубокие в воды, где можно утонуть или захлебнуться. Музыка совпадает с сердечным ритмом, барабанные удары заменяют сердцебиение. Где-то фоном слышны брызги разбитого стекла у бара и разгорающаяся драка. Где-то фоном люди понимают кто они и где находятся. Где-то фоном мир продолжает жить. А ты?
А ты стопку за стопкой опрокидываешь в себя, отмечая пустячный праздник, который вы с подругами нашли в интернете. Шелест платьев перекрывается чужим смехом, или это вы смеетесь, когда делаете очередную фотографию? Шелест купюр на стойке бармену обещает безбедную старость, но это уже мелочи. Вы здесь сейчас, настолько громко вокруг, что почти не слышно чужих голосов в голове. Толпа затягивает в хаос танцпола, подчиняя своим правилам – двигайся, чтобы жить. Быстрее, Тия, быстрее.
быстрее, тия, быстрее
Флешбэки из старого кино будто отражаются в белоснежном бачке унитаза. Флэшбеки из прошлого не более чем влияние алкоголя на кровь. Прошлое там, за расписной дверью, куда с определенной настойчивостью стучит навязчивый голос. Открывай. Открывай, Тия, открывай. Ты слышала это уже раньше, когда заклинивший замок автомобильной двери не поддавался, а скорая и люди в форме мчались из ближайшего участка к вам. Ты, кажется, также дергала дверь, предчувствуя что-то похожее на катастрофу. И была права. Сквозь расписанную дверь, обклеенную тысячей и одной наклейкой с фразами, которые через минуту стираются из памяти, всё ещё доносится музыка. Она заглушает поток воды. Она отбирает право на чужое мнение. Есть только она.
- я сейчас вернусь, - в попытке перекричать диджея и толпу, надрывая связки, подруге. Неясный смазанный кивок, или это у тебя в глазах уже двоится, значит, что она тебя услышала, всецело отдаваясь драйву вечеринки. Всецело и легко отдаваясь едва знакомому парню, хотя может вы его и видели раньше. Это как игра, в которой выигрывает тот, кто первый перезвонит. Хорошо, что у тебя нет постоянного номера телефона, зато есть несколько почтовых ящиков и анонимных адресов. Хорошо, что ты научилась путать следы и придумывать другие имена. Сегодня можно звать тебя Кейт?
Хихикаешь, поднося ладошку ко рту, главное не выблевать остатки текилы, нужно просто немного отдышаться. Свежий воздух и пародия на спокойствие ночного города – именно то, что поможет быстро сфокусировать взгляд и собрать мысли в один поток, не разрозненный, как трассы в городе. А может стоило бы отпустить? Как в красивых фильмах, что собирают кассовые сборы: распустить волосы, мысли, себя, запрыгнуть в первую попавшуюся машину и так беззаботно сказать водителю «вези меня на край света». Смех переходит в истерический, пока ищешь куртку в гардеробе, под недовольные взгляды секьюрити. Ну с кем не бывает.
Холодный осенний воздух слишком резко касается шеи, колен, запястий. Пробирается под куртку, забирается глубже, чем ты соглашалась. Но эту сделку не ты заключала, так что лучше смириться с проигрышем. В конце концов, ты ведь вышла только подышать воздухом без примеси травы, алкоголя и сотни десятков потных тел, что в странном трипе трясутся под higher, выбрасывая в воздух эндорфины, амфетамины и прочие гормоны, отвечающие за радость. Запускаешь пальцы в волосы едва прикрыв глаза, чуть-чуть нажать на виски, чтобы прочувствовать как музыка и алкоголь все ещё танцуют в организме. Кровь всё ещё кипит. А ты уже нажимаешь на кнопку пауза, срываешь стоп-кран, просто потому что так нужно. Просто, потому что так «пра-виль-но-о-о» тянешь вслух, скорее для себя, чем для кого-то рядом.
Неоновая вывеска создает причудливые тени на улице, на лицах прохожих, притягивает взгляд. Ты делаешь шаг в сторону, пропуская веселую компанию внутрь. Из открытой двери всё еще звучит blue marble, а значит нужно снова вернуться в объятия дыма и зеркал, неоновых софитов и стопок с напитками покрепче. Иначе зачем все это? Ведь было так весело там внутри, пока не дернула поводок и не выбрала сырую ночную улицу и компанию неулыбчивого секьюрити на входе. И чего он такой хмурый? Улыбаешься ему, поднимая пальчиками уголки рта, показывая мол, давай улыбнись. Или тебе нужно заплатить за это? Вы оба перестаете играть в гляделки, когда из-за угла раздается отборная ругань, сопровождающаяся шумом, очень похожим на перевернутые мусорные баки. Собаки, не иначе, не могут поделить остатки еды или продукты. Вы оба пожимаете плечами, только ты беззаботно присаживаешься на уличный стул, кутаясь посильнее в куртку, пока к бару не подходит новый поток людей. В размышлениях, куда ещё больше, и так яблоку негде упасть внутри, и чувствуешь вибрацию в кармане куртки:
- ты где?
       - скоро буду *разбитое сердечко*
Раздраженное ‘fuck’ сопровождается быстрыми шагами прочь, из-за угла в новую очередь попадают люди, сбиваются в стаю, рычат, скалятся. Ты даже успеваешь подумать о том, что была права, когда поверила в то, что шумели собаки. Волки. Хищники. Нужно пойти обратно, сколько ты провела на улице времени? 15 минут? Полчаса? Пять минут не сыграют роли.
Натягиваешь капюшон глубже, будто это согреет тебя, спрыгивая со стула. Ровно пять шагов до угла, свет от неоновой вывески оставляет за тобой длинную тень, растворяясь в электрическом свете фонарей. Там ничего нет. Просто пустые коробки, мусорный бак и пожарная лестница, которая ведет на крышу соседнего здания. Там ничего нет, ты больше, чем в этом уверена. Нужно бежать назад, быстрее, Тия.
Пять шагов назад, в приветливый и удушающий туман танцпола, где легко перестать слышать голоса здравого смысла, а может быть даже и саму себя.
Пять шагов назад, в теплые объятия дыма и неона, под проникновенные басы march 13 и гул толпы.
Пять шагов вперед, Тия, ведь слабоумия и отвага должны были стать твоей визитной карточкой.
- вызовите скорую, человеку плохо, - она ведь не пожалеет об этом, верно?

+3

3

«Я холодный пот на лбу Джека»

Тайрелл просыпается в контексте чужого сна, где говорят строками Паланика. Сам он никогда бы не додумался до того, что «лишь утратив всё до конца, мы обретаем свободу», но именно это и делает несколько недель подряд. Сбивается со счета. Сбивает кулаки. Сбивает графики:

- работы

- сна

- приемы таблеток (нужных)

Они, по словам врача, точно помогут справиться с… дальше следует другой список, но Тай не думает, что что-то из него на самом деле имеет место быть. Ненужные препараты ловко мешает с алкоголем, ритуал, ставший зависимостью. Или пока находится на грани (?)

Таю нравится находиться на грани, так хотя бы что-нибудь можно почувствовать. Набить пустую куклу адреналиновыми событиями, чтобы не стать куклой-вуду, исколотой иголками судьбы.

Судьба, ха.

Раньше он считал, что способен на неё повлиять. Способен выбиться из окружения, которое его растерзывало на куски, растлевало, заставляло деградировать и нищать. Что он сделал? Он записался в армию. Думал, теперь все будет иначе. Даже находясь в статусе ничтожной песчинки посреди никому не нужной, кроме алчных политиканов, войны, он ощущал свою значимость.

Тайрелл Хайнс больше не ничтожество. Не хуйня из-под ногтей. Есть цель, миссия, высшая идея.

Пуф.

И пиф-паф. Ранен, убит. Убит? Морально затоптан и выкинут на обочину жизни.

От судьбы не уйдешь, сынок. Эта фраза сидит в голове чужим голосом, который принадлежит человеку постарше. Может это командир дивизии, может отец или старший брат. Какой-то левый старик, у которого он стрельнул сигаретку и получил вместе с ней кусок мудрости.

Судьба возвращает в нужную колею, как ни сопротивляйся. Был подонком, так им и останешься. Выродком с абсолютно старой как мир историей. Никакой эволюции не существует. Но можно совершить революцию, уничтожив все, что дорого другим, в ноль.

Улыбка с сигаретой в зубах при этом растянется как у конченного психа.
Оксикодон в этот раз подействовал быстрее, потому что Тай увеличил дозу.
Клэй из автомастерской, предложивший слегка подзаработать, нахмуренно косился на пузырек.

  - Нахрена тебе это, пацан?

  - Меня спина заебала. Потянул. Да, кстати, я завтра не выйду.

Вечером, после того, как обезболивающие ударяют волной эйфории, Тайрелл идёт прошвырнуться по району рядом с Оук-парк. Там неподалеку квартал с классными пабами, из которых их, дворовых псов — чертей, выгонят ссаными тряпками, и тогда они пойдут доебываться до какого-то араба (египтянина?) из донер-закусочной, сначала распугав своим отвратительным ржанием остальных посетителей. 

Тай дойдет до кондиции, когда его будет очень легко спровоцировать, подогреть на ублюдство, и когда араб-египтянин не сделает им скидку, он воспримет это как личное оскорбление, вспомнит, как похожий моджахед держал его в тесной комнате с дыркой в полу, и взорвется. Разгромит прилавок. Разобьет нос чернобрового головой.

Тайрелл Хайнс не расист. Но Тайрелл Хайнс гуляет по городу на психостимуляторах в состоянии полной дезориентации. Его реальность искажена и выкручена наизнанку до такой степени, что он даже не вспомнит причину, по которой все это только что произошло.
Почему на его лбу кровь. Почему он сидит на земле среди деревянных паллет и мусорных контейнеров, и привычное улюлюканье его верных псов окажется лишь эхом в пустоте.

Окажется то, что эти псы ни разу не верные.

Они черти.

Ебаные черти.

Сирены с улицы, музыка приглушенными басами через стены, выливается через щелки чужое веселье, но видит Тай только ее обратную сторону. Здесь все уродливо, но по-настоящему, а значит поистине прекрасно.

Женский голос создает резонанс, появляясь точно из ниоткуда. Это ангел? Это бес? Это иллюзия? Это, блять, кто? Он еще в состоянии разлепить глаза и приподняться криво, держась за изогнутую решетку, которая не добавляет устойчивости, но все-таки находит равновесие, упираясь в нее задом. Руки расставляет на полусогнутых коленях, харкает пару раз и поднимает глаза на тонкую фигуру.

Думает,

- Подруга, какого хрена здесь забыла?

Произносит,

- Нормально все со мной, ты че тут…

Ошиваешься.

Не заканчивает фразу, потому что начинает блевать. Окси выходят наружу вместе с дерьмовым пойлом. Блять. Какая подстава. Смачно сплевывает и утирает рот рукавом куртки, силясь держаться. Он же сказал, что в порядке. Особенно перед этой бабочкой ни за что не покажет, что нуждается в помощи. Вот бы он сам еще эту нужду для себя осознавал.

Бабочка явно по ошибке упорхнула совсем не туда, но Тай не собирается говорить ей «кыш-кыш» и отмахиваться. Он подходит ближе, шатаясь, вырастая перед ней фигурой далеко не доброжелательной с первого взгляда, и грубо бросает.

- Есть че пожевать? Леденец. Конфета.

Оценивает ее с головы до пят.

- А ты тоже, я смотрю, та еще конфета.

В губы снова сигарета из кармана, привкус табака перебьет послевкусие рвоты, если «конфета» не предложит чего послаще.

Тай замечает поблескивающую золотом цепочку с кулоном на ее груди. Оценивает грудь. Небольшая, поместится в ладони. Про себя на автомате отметит, что такое ему нравится.

- Дорогая?

Кивает на ее украшение и прикуривает, долго затягиваясь.
Мычит бессмысленно на ее ответ. Ему похер сколько стоит эта цепочка, откровенно говоря, но шанс забрать ее себе он не упустит, выдавить за нее хотя бы несколько десятков баксов уже неплохо.
Выдыхает струю дыма в бок и в паузе смотрит на девчонку со взглядом недобитого волка, страдающего бешенством. Делает шаг, второй. На третий припирает ее к стене, выбрасывает сигарету и грубые ладони кладет ей на талию.

- Давай все сделаем красиво. Ты мне свою вещицу, и я к тебе не притронусь. Если ты только сама не хочешь этого.

Тайрелл Хайнс не вор и не насильник.
Но Тайрелл Хайнс отчаянно борется за жизнь. За существование в реальности, которая его то и дело отторгает, точно инородный элемент.
Для этого Тайрелл Хайнс идет на такие меры, совершает такие действия, на которые раньше бы не пошел. Переходит грань, после которой либо ты, либо тебя.
Ему жаль (где-то очень глубоко), что из-за этого страдают другие люди, но успел стольких убить, убить совершенно без надобности, как оказалось, что слегка потрепать бабочке крылья уже ничего не стоит.
Больше нет ни миссий, ни целей, ни понятий, ни кодексов морали и чести. Есть нужда не сдохнуть от голода и ломки.
Оксикодон имеет свойство быстро кончаться, особенно когда каждый день увеличиваешь дозу.

+5

4

В библиотечных книжках говорилось: при встрече с диким животным не теряйте зрительного контакта. При встрече с волком в степи, не стоит бежать, ведь человек, это царь зверей. Венец творения. А может быть даже – напыщенный индюк, возомнивший себя равным богу и выживающий только благодаря острым палкам и огню.
Огня не хватало осенью, хотя казалось, ты должна была его бояться. Казалось же, ты должна была убегать со всех ног, когда прохожие на улице чиркают спичкой или на праздничном торте зажигают свечи и подносят к лицу: сожги его. Точнее, конечно, задуй. Чтобы химозный запах парафина перебил смесь ягодно-конфетных духов в квартире и немного стравил кислорода. Не всем же нужно дышать, чтобы жить?
Не всем нужно думать, чтобы жить. Не всем в принципе нужно жить.
Но увы, мы не боги, хотя иногда очень хочется, верно? Взять в руки чужую жизнь, а может шею, и мягко так, почти ласково, выкручивать в любую приглянувшуюся сторону. Почти до упора. До проникновенного теплого хруста поленьев в камне. До острого звука сломанной шеи – раз, и все. Легко контролировать чужие жизни, играть в прятки или сыщиков, а ещё лучше – притворяться кем-то другим, снимая с себя, шаг за шагом, груз ответственности.
Ты в принципе тоже никто не проникалась глубоко ответственностью за чужие жизни, по крайней мере последние несколько лет, решив, что теперь сама решаешь – каким будет твой следующий шаг. И даже подвёрнутая лодыжка или сломанный ноготь становились чем-то вроде дара богов, или благословением. Зачем брать на себя какие-то обязанности, ты ведь ничего никому не должна. Зачем принимать грех на душу, когда можно помолиться на коленках в церкви священнику и отпустить все грехи одним разом. Одним чеком. Или щедрым даром в несколько десятков-сотен-тысяч условных единиц. А какая валюта валидна в раю?
В раю явно посветлее, да пахнет приятнее. Там ангелы поют чистыми голосами, беря высокие ноты или октавы, ты с музыкой не в ладах. Зато в ладах со здравым смыслом, когда можно поторговаться или сделать что-то от души приятное. Как в прошлом месяце, подвезти старушку до вокзала в проливной дождь. Или вернуться в кафешку, чтобы заплатить за чай. Такие светлые душевные поры нужно проставить в зачетную книжку при выпуске из жизненного цикла. В конце концов, мы все там будем. А может быть сегодня?
В раю явно ангелы не блюют на тротуар.
- денег не хватит, чтобы купить, - сжимаешь в ладони подвеску, с надеждой, ну вдруг это покажется миражом. Переключится на что-то другое. Может вырубится на ходу. Если быстро побежишь, то не поймает. Ты все же сделала попытки протрезветь, они должны окупиться спасенной честью, достоинством и добрым именем, - у меня друзья у входа. они видели, куда я отошла.
Конечно, кто-то видел, что ты ушла. Смс-ка в телефоне – спасительный якорь, который дает подсказку «ещё пять минут мам, и я спущусь к ужину». Конечно, тут должны быть камеры, не иначе. И тебя слышали. Видели. Но если нет, то нужно что-то сделать. Что-то разумное, трезвое, взрослое. Как насчет того, чтобы бежать?
Соврать и бежать.
Сорваться и бежать.
- руки держи при себе, - морщишь нос, так как стало тяжело дышать. Камень на шее или подвеска в виде крылышек вдруг затрепетала и потянула тебя на дно. Спокойнее, глубже дыши. Давай сделаем так, чтобы ему понравилось твоё спокойствие. Ведь никто не любит паники и криков, особенно резких. И ты даже не вздрогнула, только удивленно посмотрела вниз, мол, а что так можно было? Проверка на крепость духа или как там говорится, что не убивает нас, делает сильнее? Насколько сильнее будешь теперь, когда от вброса в кровь чего-то застарелого, похожего на страх, едва не подкашиваются ноги и удары сердца отдают в виски. Как осечка в русской рулетке, щелчок за щелчком, неотвратимо подходя к самой сути.
бах-бах-бах
Легкая вибрация стен отдается по спине, выше, в затылок. Или это тебе не кажется? Или это всё ещё эфиры с альдегидами устраивают свой circle pit внутри тебя, разрывая нейронные связи? И разрушают-разрушают-разрушают. Разрушают каждый уверенный шаг. Это мир кружится или тебя бьет мелкая дрожь от холода и страха? Так тебе холодно, Тия, или страшно? Нужно выбрать один путь, все просто. Что выбираешь: бороться, бежать, замереть?
- давай повторю по слогам, - ты где-то нашла смелость? - у-бе-ри сво-и ру-ки и о-той-ди
Медленно, строго, как учили приручать уличных псов в приюте, чтобы они понимали – в присутствии человека они подчиняются его словам. Зрительный контакт сохраняется – смеяться или ужасаться, можно будет решить потом, когда эта обстановка сменится теплой прокуренной залой бара. Когда сжимаешь руки на чужих запястьях, надеясь, что это хотя бы немного больно.
Кажется, что это единственный язык, который доступен в эфире для понимания. Язык боли и страха.
Ты, кстати, такой же учила, пару лет назад в университете. И в школе, когда подростковая шутка едва не закончилась трагедией. Самый простой и доступный язык, без лишних витиеватых предложений и глубоких эпитетов, заставляющих дрожать коленки, как перед школьным крашем, в которого была влюблена вся школа и ты не стала исключением из правила.
По щелчку поворачиваетесь в сторону улицы, где медленно проезжает полицейская машина, яркие отсветы скользят по стенам, грязному тротуару, решеткам, лицам. Выхватывают капли крови на лбу. Панику на лице. Волной откатываются следом.
- алло, 911, говорите, - вполне четко произносит из кармана куртки, только успевай задержать дыхание перед прыжком. Не зря на полочке стоял диплом за первое место по спринтам у тебя. Финишная прямая через несколько метров.
Как думаешь, кто быстрее?

+3

5

Оленьи глаза в плохо освещенной подворотне. Тайрелл отмечает, что у нее нежная кожа, но высокий дух сопротивления и ершистости — побуждающий к действию контраст. Тай может и хотел бы отпустить, но теперь уже не чувствует, что есть смысл останавливаться. Девичьи пальцы сжимают его запястья и пытаются убрать от себя. У него бы даже встал от того, как он сдерживает ее против воли и чувствует себя очевидно сильнее, но это просто не его кинк.

И какой у него кинк он тоже не знает.

В последнее время у него проблемы, встает через раз, потом он долго не может кончить. Таблетки притупили его либидо. Остается вымещать агрессию на арабских эмигрантах и выдумывать новые способы ходить по краю. Искать другие источники адреналина.
Все, что происходит сейчас, это вообще не его. Но за неимением других перспектив он выбирает падать и изменять себе (себя). 

Себя преломлять. 

Лучи света отражаются и летят обратно в него тьмой, проходят грудную клетку насквозь, кусками оседая в легких, черной смолью пускаясь дальше по кровотоку и превращая его в чудовище сродни какому-нибудь персонажу из комиксов, только в жизни все гораздо прозаичнее, и мотивация/причины не настолько драматически масштабны.

Всего-то депрессия и посттравматический синдром, два злостных манипулятора. Он здесь совершенно не при чем. Так он сейчас считает. Тай не несет ни за что ответственность. Ему можно. Он же почти мертвец. Бывший мертвец. Оказалось, что «бывших» в данном случае тоже не бывает.

- А то что? - ухмыляется кривым ртом, она настроена решительно, это Тай уже понял, но не уверен, что все-таки на что-то решиться. Что дальше? Сорвет с нее цепочку и побежит? Ну, например, думает он. Раз уж начал. Сам-то решишься, придурок?
- Друзей своих позовешь, и они меня отлупят? - усмехается нагло, выражая свою непоколебимую уверенность в силовом превосходстве над любым из тех, кого она сюда может втянуть для разборок. - Да расслабься ты, конфетка, вернешься к своим в целости и сохранности, - голос такой же вязкий, как и смоль внутри него, заползает тараканами куда-то ей в волосы над ухом, куда он выдыхает слова.

Лица обоих слегка орошает свет фар, затем – ближе, ближе (про себя уже Тай пойман и связан, как bad guy хорошими ковбоями, что-то внутри него заведомо сдается) – копы из той тачки светят фонарем, ступая навстречу сомнительной возне у стены.
- Эй, что у вас там?
Конфетка рыпается, он ощущает, как трепещет ее хрупкое тело в ожидании вырваться на свободу, пока он все еще жмет ее к грубому, грязному, холодному кирпичу.
И перехватывает ее. Перекрывает, почти затыкает рот, подтягивая к себе за талию, когда один из легавых подходит слишком близко. Глаза слепит от фонаря, режет.
- Да обычное дело, офицер, моей девочке не терпелось подарить мне немного любви.
Свет к ее лицу, «его девочка» естественно щурится и прикрывается ладонью. Вид у обоих справедливо ошарашенный, но все-таки более подозрительный, чем в любой другой похожей ситуации.
- Мисс, у вас точно все в порядке?
- Да я же говорю, офицер, вышли воздухом подышать, все в норме.
Тай давно пожалел, что начал эту дурацкую игру, от которой никому ни пользы, ни веселья. Чертов кулон на шее — это не цель и даже не средство. Это сиюминутный импульс, он уже упал на пол шестого, как и его не увенчавшийся успехом утренний стояк.

Все в норме. Ха. Коп на это не купится.
Коп смотрит на его перекосоебанную бледную рожу с темными кругами под глазами и все больше хмурит брови.
- Поднимите руки, сэр.
- Ты серьезно? Малыш, скажи ему, что у тебя все тип-топ, - его пальцы неприятно сжимают ее талию сильнее, подтягивая к себе. Тай чувствует, как она каждой клеткой своего тела в любой момент будет счастлива разъединиться с ним раз и навсегда. Чтобы больше нигде, никогда и на за что…
- Я сказал, руки подними!

Коп из кобуры тащит свой пестик, Таю приходится подчиниться, выпустить красавицу из лап чудовища. Коп еле заметно кивает девчонке в следующее мгновение, и она это очевидно улавливает.
Тайреллу большего нечего сказать, даже если бы он чувствовал такую нужду. Нет. Он все прекрасно понимает, единственное, хотелось бы, чтобы в полицейскую тачку его заталкивали чуть бережнее. В душе гордец от оставшихся осколков бравого солдата все равно напоминает о себе, но сейчас для гордости больше нет места — хорошо и то, если там осталось что-нибудь для стыда.

+3

6

Настолько отвратительного исхода ты даже не предполагала, когда в порыве душевной доброты отправилась помочь человеку. Люди дерьмо и с этим нужно было как-то смириться либо привыкнуть. Нужно было просто принять как данность, но в твоем мировоззрение не укладывалось в ровную стопочку. Не складывался пазл, что люди не ценят вежливость и готовность помочь.  Люди предпочитают не кусать руку, что протягивает им помощь, по локоть, а срывать цепочки с шеи, вытаскивать кошельки из сумочек и спасибо, что не требуют покормить их с ложки. Люди отвратительные создания, но ты почему-то продолжала верить в добрые начала и благие намерения.
В этой истории, благими намерениями, вымощена дорога в персональный Ад. Иначе объяснения всего того ужаса, что ты проживаешь, просто нет. Блики от полицейских фонарей подсвечивают больше, выхватывают новые подробности приватной встречи. Ты не забыл заплатить? Блики полицейских фонариков слепят, да ты и так уже не различаешь цвета, разве что корку чуть засохшей крови на шее и выглядывающий край татуировки из-под куртки. Паника отдается эхом в голове, когда невпопад киваешь и отмахиваешься от ответов — а что говорить, ну как бы вот. Неужели издалека не видно — дама в беде? Белый рыцарь на благородном коне должен выйти откуда-то из тени и подхватить ей на руки.
Но вместо принцев и рыцарей — надежная кирпичная стенка, и не важно, что за последние несколько минут вы стали ближе, чем ты с родным отцом за пять лет. Надежная кирпичная стена поддерживает твое желание устоять на ногах и даже не против, если ты присядешь. Возможно, хочешь закурить после такой увлекательной истории, но у сержанта полиции (или какое у него там звание на жетоне) затея сомнительная просить сигареты, как и в принципе просить о чем-либо, кроме ответов на вопросы: да, нет, не знаю, да, нет. Нет.
Он даже что-то записывает, говорит в рацию. А ты незначительно собираешься с мыслями и силами, провожаешь взглядом этого… твой язык заточенный под витиеватый французский даже не может придумать подходящего слова. Можно называть его пёс? Дверь машины закрывается с ощутимым хлопком, будто выстрел из малокалиберного пистолета где-то вдалеке. Бах-бах, ты проиграл!
Малыш в браслетах больше не кажется таким страшным, возможно даже капля сочувствия в море отвращения и ужаса, прекрасно выражает всю ту карусель чувств и эмоций, что ты испытываешь. Опираешься на руку полицейского, рассеянно кивая, мол, да-да, вы все правильно поняли. Можно не отвечать? Иначе этот приступ паники превратится в истерику, а может быть спирт в крови, смешавшийся в адреналиновый коктейль, придется выблевать куда-то под ноги. Но хорошо, что сила воли и сжимающий горло страх мешают тебе мыслить здраво. Смазанное «сами решите пожалуйста, я ничего не смогу вам сказать» заглушается закрытой дверью секьюрити. Басы внутри ударяют на отдашь, а это, кажется, именно то самое, что и нужно. Шум заглушает мысли, чувства, слова. Где-то фоном вибрирует телефон в кармане, проникновенные ритмы музыки отдаются эхом в голове, грудной клетке.
Дыхание совпадает с ритмикой — paw-paw-paw.
Дыхание совпадает с ритмикой — а-то-что?
Нужно просто ещё немного выпить, избегая лишних вопросов и прикосновений. Особенно прикосновений, пока ты не отмоешься. Желательно в ошпаривающем кипятке, чтобы отодрать от кожи абсолютно все воспоминания о сегодняшнем вечер. Преврати их в обрывки бумаги и сожги в ближайшей мусорке, так проще всего избавиться от улик. А разве это было преступлением?
Хихикаешь, вытирая тыльной стороной ладони подступающие слезы, выпивая уже четвертую стопку. Темп начинает срываться, хотя никто его не задавал. Просто тебе нужно было срочно переключиться, избавиться о неприятного ощущения того, что ты была дурой. А точно была?
- Я сейчас, — наступаешь на грабли второй раз за ночь. Те же грабли, только в этот раз безопасная буферная зона стоит позади. Хоть также ненадежно и шатается, как деревце на ветру, но все же лучше, чем ничего. Тогда было пять шагов до решетки и смятой коробки.
Пять шагов до момента, когда вместо помощи утопающему, тебя придавило к стене айсбергом (признаться готова, а вдруг понравилось?). Сейчас у тебя те же пять шагов, но в этот раз за спиной громкие голоса и мир уже так сильно не шатается. Мир кружится, а вместе с ним и картинки последних нескольких часов выглядят как немое кино обрывочное, разрезанное на куски. Подсвечиваешь фонариком дорогу обратно, случайно спотыкаешься взглядом, спасибо что не на каблуках, о старый бумажник. Нужно отнести в полицию, не факт, что он принадлежит парню, что пару часов назад сел в карету полиции и уехал навстречу радужному будущему. Пара смятых бумажек, аптечный рецепт и военный id. На фотографии какой-то серьезный малый, гладковыбритый. С фотографии смотрит другой человек, но под коркой агрессии и чего там было у него внутри, проглядывает тот же самый парень. Один в один, что ли? В такси ты говоришь совсем не домашний адрес, а адрес ближайшего отдела полиции. Искренне надеюсь, ты не проведешь всю ночь в поисках безродного пса, потерявшего совесть и документы. Но в конце концов, ты готова ему вернуть имя. Не честное, правда.
-   я понимаю, сэр, — с нажимом повторяешь в третий раз (за утро? или сколько там на часах), — но он действительно идиот. Я могу ещё раз повторить, мы разругались несколько дней назад, я сказала, чтобы он больше никогда не звонил, поэтому он пришел к клубу, где мы отдыхали с друзьями. Затем, я вышла чтобы поговорить, слово за слово, и мы поругались опять. Я настолько от этого устала, — картинно закатываешь глаза, как в лучших традициях драматических постановок, — что хотела поскорее от него избавиться. Вот, я привезла его документы. Тайрелл, конечно, кретин, но я думаю после этого одумается. Зачем ему сидеть в участке, пускай едет домой проспится. Где расписаться?
От улыбки начинает сводить скулы, но ты все ещё продолжаешь излучать благожелательность и беспокойство. Это конечно опрометчивый поступок, но ты считаешь, что так правильно. Так надо, и ты поддаешься импульсивному порыву. Возможно, ты об этом пожалеешь очень скоро, но прямо сейчас ты уверена в том, что поступаешь правильно. Именно так, как надо.
- я подожду снаружи, — встаешь из-за полицейского стола, после того как последние тридцать минут расписывалась в показаниях и что ты знакома с ответственностью за дачу ложных. На крайний случай у тебя в телефонной книжке есть контакт «окружной прокурор», так что проблем возникнуть не должно. Лимит добрых дел на ближайшую неделю ты закрывает с избытком, а значит можно будет закрыться дома в компании фильмов, доставки еды и возможно пары-тройки бутылок вина. Но прежде всего нужно смыть с себя сегодняшнюю ночь. Мысленно, ты уже стоишь под горячими струями душа в облаке пены и нескольких ароматов гелей для душа. Чем больше запахов, тем насыщеннее, кажется, жизнь. Тем ярче, в конце концов.
Выходишь из машины (спасибо таксисту, который не останавливает счетчик, пока вы ожидаете появления чуда). И чудо свершается, когда на лестнице вместо Иисуса проходит Тайрелл. Ты запомнила имя и этого достаточно, как и фамилию, цифры на военном билете и id. В принципе, изучать чужие вещи, а уж тем более документы, не хорошо. Но можно считать, что вы квиты. Он залез тебе в душу, а ты — в его кошелек. Ты не забрала себе ничего, хотя моральный вред компенсировать стоило бы. Аккуратно сложенная салфетка с адресом социальной службы для брошенных псов не сразу привлечет внимание. Ну, ты так надеешься.
- эй, стой, — выходишь из машины, предусмотрительно сняв с себя любое украшение и ценную вещь, которая может привлечь внимание. Незачем провоцировать, хотя перед полицейским участком тебе ничего не должно угрожать. И даже никто. Но в парне напротив ты уверена на 1% и не больше. Нужно закончить дела, расстаться на приятной ноте и вернуться домой. Там ждёт надежная и предсказуема жизнь, наполненная работой и переживаниями и прошлом. И испорченном маникюре, — да я с тобой говорю, Тайрелл , — догоняешь, касаясь куртки, — ты кое-что обронил у бара, когда пытался снять с меня цепочку. Забери.

Отредактировано Tea Robby (2023-02-28 07:12:43)

+3

7

- Хайнс!

Голова, пялящаяся в потолок безжизненным взглядом, не сразу поднимается. Не сразу реагирует на собственное имя. Тайрелл Хайнс — сам для себя безымянное животное, которое почти не помнит о том, что происходило с ним всего несколько часов назад.

В подробностях не помнит.

Но хорошо запомнил скрученные руки и фантомный след от наручников на запястьях. Холод железа быстро поумерил пыл, снизил гонор и чувство собственного достоинства. Рядом с парашей нет никаких разговоров про «эго». Там вообще никаких разговоров нет. Если будешь разевать пасть, туда нассут.

- Хайнс, ты что ли?

Какой-то бомж тычет его в бок.

- Тебя спрашивают.

Полубеззубый рот улыбается ему.

Тайрелл наконец встает, ощущая во всем теле неопознанную боль. Его били или он кого-то бил? Микс из алкоголя и оксикодона тоже вносит свою лепту в общее состояние. Побочные эффекты не самые приятные, но он точно не станет давать себе обет трезвости ни сейчас, ни потом. Сейчас бы просто воды и чего-нибудь пожрать.

Похоже, это ему удастся очень скоро.

- На выход, - командует офицер и кивает ему на путь прямо по коридору, вдоль похожих камер. Там за углом прикажут поставить автограф на память, он даже не станет спрашивать, а с какой это милости или какого хера — принимает как само собой разумеющееся, мол, подержали взаперти и ладно, такая профилактика. Учитывая, что он все еще сам себе не отдает отчет, нет смысла ожидать от него какого-либо раскаяния.

- Тебе повезло, что она еще не оформила запрет на приближение, - бросает женщина-коп за стойкой при входе как бы между прочим. Тай сдвигает брови: о чем она вообще? Это она мне вообще?

- Я бы давно держалась от такого подальше. На твоем месте, как минимум купила бы ей цветы в благодарность за то, что не стала тебя топить, мальчик мой.

- Че? - произносит вслух голосом из подземелья, хриплым и недоумевающим, она или бредит, или бредит он. Но их односторонний разговор теряет смысл и силу, потому что Таю отдают пакет с личным барахлом, который с него стянули, и отправляют вон на улицу.

В пакете не находит документов, о которых только сейчас вспоминает. А они вообще были? А если были, то где он видел их в последний раз? В том-то и дело, что он постоянно носит их в кармане куртки и не то чтобы ими часто любуется. Карманы куртки теперь пустуют, не считая пары презервативов.

На улице шагает уверенно прочь. Достает куртку и накидывает на себя. Сигареты, кажется, тоже где-то похерил, либо кто-то из легавых решил, что вполне себе волен конфисковать то, что посчитает нужным ради собственного удовольствия. Немного раздражается, что покурить ему теперь после прожитой ночи не удастся. По крайней мере, пока он не найдет дорогу до дома или не стрельнет у прохожих.

«Эй, стой»

Женский голос очень уверено его останавливает — заставляет обернуться, как на раздражитель. Час от часу нелегче. Это еще кто такая? И откуда она его знает? Обласкал, но не перезвонил? Или она тоже… из «этих», только в гражданском?

Перед носом рисуется до боли знакомый кошелек. А, так это же его. На миг удивляется, что у незнакомки в руках его личная вещь, опять же, откуда, но дальше ее фраза очень точно укалывает в нужное место в чертогах памяти. Тайрелла накрывает неприятная по ощущениям волна. Это не то чтобы стыд, но нечто похожее. Все-таки больше близится к состоянию похмелья. Хотя внешне он свое смятение не выдает, но внутри екает:

«Пытался снять с меня цепочку».

Нахуй тебе нужна была эта цепочка, думает.

Нахуй ты вообще оказался там.

Нахуй полез к ней.

Постепенно доходит, что вызволил на свободу его не кто-нибудь, не счастливы случай, а вот эта самая жертва его взбеленившегося разума. Его воспаленной жажды анархии.

Ну и зачем она это сделала? Зачем вот это благородство. Он об этом не просил. Тем более ее.

Тайрелл же не думал, что когда-либо еще раз ее увидит. Что она когда-либо еще сможет разглядеть его лицо при свете дня, да еще и узнает, кто он такой. В том кошельке практически вся жизнь как на ладони. Он сам как на ладони. Не хватает еще просроченных рецептов на сильные обезболивающие от психотерапевта, и тогда бы нарисовалась полноценная картина.

Нет, он в тот момент ночью вообще ни о чем не думал.

А теперь? Теперь неудобное молчание. Состояние неловкости, и это еще мягко сказано. Оно быстро вымещается злобным психом в качестве защитной реакции. Еж выпускает иголки и агрессивно шипит.

Ничего не говорит. Ни слов благодарности, ни сожаления. То ли держит марку, то ли язык в жопу засунул. Что бы он сейчас ни сказал, было бы противоестественно, поэтому Тайрелл просто хватает свой кошелек из ее руки и убирает в карман. Неопределенно кивает и натягивает на голову капюшон. Это значит, бывай, конфетка. Ходи впредь по темным углам аккуратнее. Про себя Тай разве что отмечает, что ее большие распахнутые глаза вонзаются в него острыми лезвиями, и он чувствует себя абсолютно уязвимым перед ее самообладанием и благородством.

Уже через несколько минут, когда будет расплачиваться на кассе за новую пачку сигарет, он найдет кусок бумаги, который вряд ли лежал там всегда, и прочитает пока незнакомый ему адрес соцслужбы. Еще один жест доброй воли или знак свыше. Сначала он это так не воспримет, но внутри все равно екнет.

Еще через пару дней, когда все вокруг перестанет иметь какой-либо смысл (еще больше, чем обычно), и когда даже самые примитивные, но помогающие ему, способы деградировать кончатся — или эффект от них кончится — Тайрелл обнаружит себя на стуле «анонимных анонимов», куда он отправлен людьми из той самой социальной защиты.

Она защищает его от самого себя, никак иначе.

Здесь люди делятся своими историями о том, как каждый из них проживает и справляется с посттравматческим синдромом. Раньше Тайрелл не знал, что у него именно этот синдром. Раньше Тайрелл не знал, что у него вообще есть какой-то ебаный синдром.

- Не хотите что-нибудь сказать? - обращается к нему ведущий/куратор этой группы.

Тайрелл смотрит на него точно так же, как если бы смотрел на аборигена, с которым они говорят на разных языках. Как смотрел на женщину-копа, которая что-то советовала ему по поводу цветов. Нормальный человеческий ему чужд. Он привык изъясняться на волчьем.

Пауза. Очень длинная и тишина звенящая.

Тайрелл жмет плечами неуютно.

- Все нормально, - успокаивает его ведущий, аккуратно подталкивая его к монологу.

- Я не… - начинает Тайрелл, когда дверь отворяется и на секунду спасает его положение. На пороге появляется девушка. С теми же самыми глазами. Он их слишком хорошо запомнил, чтобы сейчас обознаться. Они здорово запечатлены теперь у него на подкорке. Боясь встретить их снова, он и не подозревал, что прямо сейчас найдет в них спасение. Пускай даже мнимое.

Ведущий (Тай просто не помнит его имени) переключается на вошедшую персону и приглашает ее сесть в круг. По тому, как дежурно мужчина это говорит, Тай понимает, что наверняка это не первый ее раз. И она садится. Прямо напротив него. С этого момента он не может отвести от нее глаз, как бы ни старался (а он старается) — так или иначе магнитом взгляд тянется к ней. Девчонка, в свою очередь, делает все, чтобы на него не смотреть, и Тай легко считывает, что игнор ее нарочит.

- Вы, наверное, помните Тию, - прибавляет ведущий. Все вокруг через одного кивают головой и одобрительно мычат.

Тия, значит. Хорошо.

Тия рассказывает про себя больше, чем он хотел бы когда-либо узнать. Он бы никогда в жизни не догадался. Не стал бы даже интересоваться. И храбрость Тии в кругу незнакомцев так спокойно рассуждать об этом, погружаться в это, Тайрелла обезоруживает. Ему становится любопытно. Его завлекает искренность, честность быть собой, иметь возможность рассказать об этом другим — и когда остальные реагируют на все понимающе, участвующе, пока сам Тай сидит и трусит, это поражает еще больше.

Но еще больше увеличивается пропасть между ним и людьми в этой комнате.

Он по-прежнему не понимает, что здесь делает.

Он не понимает, на что надеялась Тия, когда подсовывала ему тот кусок бумаги.

Сессия подходит к концу, Барри (так его, оказывается, зовут) предлагает задержаться, если кто-то хочет выпить кофе или чаю. В соседнем помещении есть буфет.
Тайрелл встает, и пока все остальные собираются, он подходит к той, что приковала сегодня все его внимание, и складывает ее стул за нее.

- Я помогу. Надо же мне как-то вернуть должок, - нет, стулом тут не отделаться. Тай хочет нормально извиниться, и для этого ему понадобится больше времени. - Пойдем пить кофе, Тия… - выделяет ее имя и смотрит прямо в глаза, наконец он их ловит. - Я угощаю. Только не в этой дыре.

+3

8

Капли переливаются на коже сотней тысяч звезд. Капли искрятся на солнце, вспыхивают, мерцают в свете флуоресцентных ламп, преломляют блики и рассыпаются цветами радуги по стенам. Капли цепляются за кожу, оставляют дорожки на теле, петляют и растворяются в бензиновых лужах с разводами серого осадка и белой пены. Вода размывает окружающий мир, шум заполняет пространство и время, выдавливает из сознания лишнюю информацию. Прочь. Прочь. Прочь.
Тишина заполняет пустоты, едко цепляется за каждое громкое слов, поглощает звуки города, скрадывает шаги. Тишина разъедает реальность, раскалывает её на какие-то несобранные осколки, как несобранные волосы лежат на плечах. Тишина убаюкивает, успокаивает, шепчет страстно на ухо призывы остаться здесь, сейчас, под мягкими звуками душа. Ничего не существует больше. Вот тот самым момент, чтобы жить здесь и сейчас.
Сейчас, - выведено аккуратно на стекле пальцами, разводы остаются, немного текут по стеклу вниз. Собираются в мутные капли и падают на раковину. Тишина давит, как давит похмелье, как давит пережитое и остатки адреналина, или какой там гормон по законам биологии вырабатывает организм? Тебя мажет, прибивает как обухом, а ты всё еще не ответила на вопрос: почему сейчас? А самое главное… н-а-х-у-я, т-и-я?
Беспорядочный звон будильников и телефона, разбросанных по дому, выдергивает из коматозного сна. Хотелось бы спать ещё больше, ещё глубже, пока фантазийный мир у тебя получалось спасать, а нужда в социальном общении сводилась к нулю. Нет, ты, конечно, безупречно вылавливаешь темы для разговора, перекидываешься ничего не значащими фразами и улыбаешься искренне и без фальши, но. Но. Иногда жизненно необходимо помолчать, уйти на дно, закопаться в книги, включить аффирмации дня и слушать до тошноты перезвон восточного колокольчика на ветру. Это не жизненная необходимость, скорее потребность чтобы выжить. А ты ведь выжила? Хмуришься, стирая с зеркала остатки вчерашнего помутнения рассудка – откуда взялась эта мимолетная истерика и почему ты снова так драматизируешь? Нужно относиться к жизни проще. Дышать полной грудью. Бегать по утрам в парке и читать труды выдающихся философов современности. Не слишком ли феменистично?
Пальцы ложатся на клавиши, набирая пароль от рабочей почты, раскрывая новые грани твоей жизни и создавая новый никнейм в сети. Помнишь правило: не повторяться? Не приходить дважды в одно и то же кафе. Не встречаться с одними и теми же людьми. Создавай и поддерживай миф о том, что тебя много.
Ты везде. Ты повсюду. Ты никто.
Пальцы привычно набирают строчку за строчкой, сочиняют бравадный хвалебный текст очередного инфлюэнсера, достигшего успеха и готового поделиться рецептом славы и известности. Рецепта, который ты усердно собирала по крупицам в интернете, вычитывая строчку за строчкой, страницу за страницей, извлекая капли пользы и немного веселья. Смеяться не запрещали. Тем более, тебе говорили, что смех продлевает жизнь. Почти как на парковке, главное вовремя вставить купюру в купюроприемник.
Ты привычно набираешь код на домофоне, возвращаясь через несколько дней домой с полными пакетами продуктов, зеленых овощей и прочей здоровой пищи, которую так убедительно продают маркетологи в социальных сетях. В социальных сетях кстати ничего не пишут про насилие, ровно до того момента, пока жестокие веганы не уничтожают очередную партию выращенного на убой мяса. В социальных сетях не пишут про насилие, пока публичная личность девочки чуть младше тебя не расскажет про активное согласие и то, что безликий «он» не обращал на то, что ей не приятно и она плачет. Она не умеет говорить? Не умеет кричать? Психологи жонглируют терминами бей, беги, замри.
И ты выбираешь бежать.
Пока не из знакомой комнаты с моргающей лампой над входом. И пока не бежишь от ответов. Стул перед тобой пуст, Тия. Это не вопрос, а очень жизнеутверждающее жизнеутверждение. Стул перед тобой пуст, взгляду не за что зацепиться. Там никого нет. Один пустой стул напротив.
-  недавно было пять лет, как они погибли, - каждый знаком с этой историей, но тебе важно повторить. Для пустого стула, который сидит напротив, - и я перестала думать о том, что недостаточно сильно скорблю.
Это факт, как искренний рассказ о том, что закрываться в себе и тонуть в горе – не выход. Не вход. Табличка светится неоновым красным, говорит, что вот он выход, просто давай толкнем дверь. Рассказ продолжается, а ты, кажется, перестаешь сокращать факты, добавляешь немного красок, но не приукрашиваешь. Ты не затягиваешь петлю на шее, оставляешь место фантазиями, сцарапываешь с ногтей только вчерашний лак. Ты хлопаешь со всеми, ободряюще улыбаешься и только на несколько секунд разрешаешь себе поверить, что стул не пустой. У человека есть имя и фамилия. У него есть дата рождения, воинское звание. У него есть старый кошелек, видавший лучшие годы и отвратительный грязный запах пота и спирта. И крови.
Ты правда перестала корить себя за то, что жива. Перестала попадаться на уловки мук совести и начала жить по-новому. У тебя появились хобби и новые увлечения, вроде танцев, новых проектов, расследования убийства лучшей подруги, которое прикрыли несчастным случаем в пожаре. У тебя много, о чем рассказать теперь есть, есть что показать. Ты очень гордишься недавно написанной картиной на мастер-классе. И тем, что в доме престарелых старый волк больше не путает тебя с Леей. Он узнает тебя, зовет Тия и приглашает выпить с ним чашечку чая в обед.
И почему бы нет?
- зачем? – это игра? Кто написал правила и почему не тасовали колоду? У тебя должен в рукаве быть припрятан козырь, но его нет. Кроме вопроса зачем, рядом оловянных солдатиков выстраиваются генералы «почему» «что ты тут делаешь» и «что тебе от меня нужно ещё»? Разовая альтруистическая акция закончилась, на соседнем столе только просрочка и невкусный кофе. И чай. Ради общего веселья, и чтобы быть оригинальным можно пошутить про cup of tea, но он, кажется, не выкупает юмор, как жаль. Вместо злобного оскала и агрессии уравновешенные здравые слова. И рассуждения о высоком. И тахикардия в груди, которую нужно срочно потушить. Это страх? Это интерес? Это что такое?
- о каком долге речь, Тай-релл, - по слогам неспешно, всё-таки правила пишут двое, а ты прекрасно умеешь лавировать от ответственности и перекладывать её на других. Но все же вместо того, чтобы бежать, раздумываешь из вежливости не более пять секунд.
Да.
- ты первый раз был на встрече, верно? – руками охватываешь кружку с надписью good vibes only. Это второй (или третий?) раз, когда ты опрометчиво идешь в противоположную от рая сторону. Ангельские голоса на фоне вместе с Барри слезно умоляют вернуться. Ведь вам ещё столько нужно обсудить, а ты такая удобная жилетка для слез, молчаливо слушаешь и смотришь так искренне и честно. С тобой так хорошо делиться секретами и историями, которые ты затем причудливо дополняешь другими героями, оплетаешь эпитетами и выдаешь в качестве фантазийного пересказа. Это не подло, это весело.
Как и весело смотреть Тайреллу в глаза сидя напротив, перебирать пальцами по столу, немного нервно. Это что-то из Баха или азбука Морзе? На волчьем в приличном обществе не разговаривают, но ты легко его выучишь для разнообразия. Если нужно. Со стороны выглядит так, будто сегодня ты прижимаешь его к стенке и требуешь раздеться до трусов, но это совсем не так. Ты просто улыбаешься, иначе нельзя. Животные всегда чуют страх, потому замаскировала его под жи-ван-ши?
- никогда не была в таких местечках, тут забавно. Ты здесь работаешь? - мимоходом читаешь название кафешки, красно-белая шахматка на полу и пластиковые столики отдают чем-то слишком старым для современного города. А почему бы и не да? Кстати, ты что-то хотел сказать?

Отредактировано Tea Robby (2023-02-28 07:13:58)

+3

9

«Зачем?»

Ты глупая, Ти-я? Вторит его несдержанное немудрое эго, оно зацепится за любой крючок раздражения. Но Тая справедливо бесит, что она ломает комедию, как и то, что она до этого показательно ровняла его с пустым местом.

- За тем.
Роняет бездумно. Остальное уже не важно. Остальное — чистые условности.
(Привет-как-дела-нормально-как-сам-какой-долг-ты-о-чем?
А-а, вот этот долг.
Ну, вот этот, вот этот, пучеглазая. Что ты будешь пить?)

Они уже сидят на красных диванах. Или какого цвета эти диваны. Потрескавшиеся, продавленные кое-где. Она крутит в руках кружку. Он отбивает нервный ритм коленкой. Если пятку приподнять на определенное расстояние, то нога всегда начинает дергаться. Вокруг тоже целая симфония: шаги, разговоры, шипение, гудение. Что это гудит? Может, это в ушах? Мизинцем тут же пытается прочистить слуховой проход, но тщетно. Это гудит контузия головного мозга, от которой больше не поможет ни одно средство. Если сконцентрировать свое внимание на девушке напротив и вместе с тем слиться с общим шумом, то можно скоро позабыть про дискомфорт и даже расслабиться.

В его белой кружке черный американо. Выпитый почти сразу и одним махом. Кофе — это тоже такая условность, чтобы сидеть в чистом и более менее спокойном месте: очень важные критерии для светской беседы и ритуалов с извинениями. Просто «прости, давай забудем» или просто «спасибо» отчего-то показалось ему недостаточно. А, ну да, он же оплачивает моральный (и физический?) ущерб.

Руками разводит, отвечая на ее вопрос безмолвно — так должно стать понятно, что да, первый. Первый раз после возвращения домой он попал в компанию людей, которым по-настоящему интересно, что ты чувствуешь и думаешь по своему очень важному поводу. За сорок минут Тай узнал, что оказывается каждый повод может быть важным, а он низводил свои, уничтожал, потому что слабости быть не должно. Слабость — самый главный паразит. Она триггерит на новые закидоны с седативными и обезболивающими, на новые закидоны в очень публичных и даже приватных местах (особенно в приватных), чтобы не остаться наедине с тем, что способно тебя очень быстро ликвидировать.

Для Ти-и со нелепой кружкой слабость — это сила. По крайней мере, он так теперь думает. Она его сделала, даже пальцем не пошевельнув. Целых два раза. А может и три. Тай вообще чувствует себя всячески и со всех сторон поверженным, остается только плыть по течению. Течение в этом месте и в этой компании пока ему нравится больше всех.

Делает глоток и в него пускает смешок.
Типа, че, серьезно:
- Рабо… что? Ты меня кем представляешь тут? Мальчиком на кухне? Официантом? В фартучке, пф, - лучше бы так, чем пинать хуи уже почти целый месяц и выживать на пособии, - не-е, конфетка, это не мой стиль.

Только не спрашивай, какой у него стиль, он же опять обосрется что-то новое выдумывать и тогда придется расколоться.

- По каким местечкам ты ходишь, я уже понял, - неуместная ухмылка, пальцем вздергивает кончик носа, Тия смотрит на него в легком недоумении у переносицы: строгая учительница или староста класса. Или дотошный редактор школьной газеты, которая постоянно исправляет его на уроках и закатывает глаза, когда скотчем он натягивает и приклеивает себе кожу на рыле. Какой-то кастовый канон. И вот отличница и двоечник встретились на акции по перевоспитанию. На это раз двоечник усваивает уроки быстрее — повисшую неловко паузу меняет на начало серьезного разговора, который должен был состояться еще десять чертовых глотков назад.
- Короче, как там… - (говорится у людей) - приношу свои извинения за доставленные неудобства, - вымученно продолжает, тоже как в детстве, ждёт пока закончится это наказание, чтобы убежать и нахуевертить что-нибудь снова.

Мистер Хайнс, ваш сын просто неисправим. Примите хоть вы какие-нибудь меры, в конце-то концов. И он принимал: съебывал на очередной рейс, оставляя Миссис Хайнс с тремя детьми и ее профурсеткой-сестрой, которая всегда знала, как правильно нужно воспитывать отпрысков, при этом не имея своих. В конечном счете, у каждого из детей за месяц отсутствия отца + месяц пребывания тети Бобби накапливалось больше карманных денег, чем за весь остальной год.

Теперь пять долларов за опущенные глаза и отвисшие губы никто не даст.

- Ну и спасибо, что вытащила из участка. Тогда, - наконец поднимает глаза. - Не хотелось бы так больше досуг свой проводить. Это ты молодец, самоотверженно. Ни за что бы на твоем месте так не сделал. Хотя хуй меня знает, - дергает плечами, - я вообще уже не знаю на что я способен, а на что нет, - но это лирика, все главное уже сказано, - только вот с этой своей затеей заманить меня в подвал к припадочным не молодец. Не сработала идейка.

Но ты же пришел, дубина.
Пришел. А толку?
Снова грубишь, Тайрелл?

Он не хотел ей грубить, она бы привыкла к его манере коммуницировать, но только вряд ли у этой встречи будет какое-топродолжение. Опять же - чисто формальная посиделка.
И все же он сглаживает углы. Тяжело, туговато дается, но что делать. На гражданской земле нужно стараться быть гражданином. И нормальным человеком.

Ауф?

- Но в целом я там неплохо провел время.
Точка с запятой — это кивок, прочем обоюдный, неловкий. Снова молчание.
- И давно это с тобой случилось?
Он ждёт, что Тия спросит с очередной нарочитой глупостью в лице и голосе «о каком событии речь», но по ее напрягшемуся выражению видно, что играть в угадайки, дураков и мудаков она больше не хочет.

+3

10

Надо было бежать ещё тогда, а не расшаркиваться в любезностях и не строить мать Терезу, альтруистку и просто дурочку. Сегодня на красивые глаза уже никто не покупается, а Тайреллу кажется и платить нечем. Иначе зачем всё это? И дурацкая цепочка, камон.
Нужно было сказать нет, развернуться на пятках и шагать прочь, пока отзвуки грозы ещё не накрыли ненавидимый тобой город, пропахший пеплом и жестокостью, прокуренный и затопленный в чужих неразобранных эмоциях. Прочь-прочь-прочь, как в вызубренной до оскомины пьесе Шекспира, где он и она не будут вместе, и вместо того, чтобы поднять белый флаг, сесть за стол переговоров выбирают сначала отравиться, а затем всадить нож в сердце. Трагичная история люди, заставляет плакать, страдать, сопереживать – будто других поводов для тревоги нет. Будто ничего не предвещает беды. Верно же?

- конфетами зови кого-то в подвороте, окей? – зубы показываешь, значит храбрость ещё завалялась в сумочке, вместе с кучей записок, номеров, обрывков недописанных постов и бульварным романом, где герой без плаща ловит героиню без мозгов у самой земли, целует ей каждый пальчик и обещает достать звезду с неба. А тебе ведь нравится, согласись? Хочется тоже упасть и быть пойманной. Но только не здесь, не сейчас, - и руки, - блять, - держи при себе.

Отдает каким-то прокисшим молоком, непонятно кому весело, а кому страшно и неприятно. И непонятно, отчего температура так резко накаляется – может в кружке ей вместо чая налили что-то похожее по цвету, но отличное по содержанию? Типа, вот тебе девочка Тия коньячку для храбрости, видишь какой страшный серый волк тебя приволок в наш дайнер, сейчас ещё укусит за бочок и передаст бабушке привет по видео-связи. Но ты точно убеждена в том, что в кружке обычный чай, возможно даже собранный на полях бывшей британской колонии – в Индии. Какая-то добрая индийская женщина наверняка срывала нежные верхние листочки чая (они кстати самые лучшие), складывала в плетеную корзинку, и воспевая хвалебные оды Матери всея культа, шагала с чайной плантации прочь, покачивая бедрами из стороны в сторону и цепляясь полами своего сари за острые нижние листья кустарников. Кстати, что он там говорит про неудобства? Ах, да. Неудобства.

Здесь диванчики кстати тоже неудобные, ты никак не можешь усидеть ровно, то проваливаешься куда-то в бездну кожаного рабства и полированных столиков. Жуть какая. Мурашки по коже кстати пробегают не только от этих мыслей, но и из-за кусочков воспоминаний о той не самой приятной встрече. Ты, кстати, потом платье то выкинула, и туфли выкинула. Жаль Тайрелла из головы не выкинула, но с ним не так-то просто. Он будто паразит, вцепился в костный мозг и прирос к позвоночнику, кусая изредка где-то в основании шеи, мол «расслабилась ти-я? а если найду?». И ведь нашел, конечно, по твоей наводке, но все же. Жалеть уже поздно. И некого. Нечего.

- там знаешь, люди ничего такие, приятные иногда, - перебираешь пальчиками по столу, наигрывая не то Шопена, не то последний трек Рианны, - никто не осуждает, у всех свои проблемы. Но им нравится, что там они не одни, не одинокие песчинки на пляже, не серый офисный планктон в потоке метро, - ты ещё можешь привести много аргументов и сравнений, но только для чего? Задайся вопросом, а нужно ли Тайреллу это в принципе знать и слышать? Это же жест чисто из вежливости, чтобы никто никому ничего не был должен. Зачтем каждому по очку добродетели, постоим на коленках в молитвенной позе и пожмем друг другу руку. В качестве бонуса игра в гляделки и соревнования в остроумии. Или он не умеет шутить? Это что, была шутка?

- слушай, я понимаю, наверное, даже, мне в первый раз там вообще было не по себе, - хмуришься, вспоминая первое посещение клуба анонимов, - но потом втягиваешься. У них ещё печеньки вкусные, в форме звездочек таких, с джемом внутри. Ну и в целом, когда не с кем поговорить, в очень хочется – тебя хотя бы слушают. А не отмахиваются со словами «да что ты комедию ломаешь, нормально всё с тобой»

Разводишь руки в стороны, мол, ну да. Кто-то действительно так думает, что ты просто напридумывала себе каких-то кошмаров, пожаров и тайн, а теперь спать ночью спокойно не можешь и на месте ровно не сидится. Днем пай-девочка, улыбаешься всем и каждому без разбора, помогаешь при случае и в целом, живешь крайне порядочной жизнью горожанки и не навлекаешь на свою голову никаких неприятностей. Но ночью, будто кто-то перещелкивает тумблер внутри, и ты не можешь остаться один на один с демонами, разрывающими изнутри и прогрызающими путь на волю – бежишь сломя голову куда угодно, лишь бы музыка играла громче и люди были вокруг. Люди – это иллюзия спасения. Иллюзия присутствия. Люди – просто ширма, ведь так страшно на мгновение замолчать, услышать всё то, что хор голов внутри кричит тебе, срывая связки. А что бы сорвал Тайрелл?

- пять лет назад, - ставишь точку вместе с кружкой чая, к чему эта попытка залезть в душу, вы ведь закончили с формальностями и можно уже расходиться? Телефон на столике светится входящим сообщением с неизвестного номера, наверняка там рассылка от банка с предложением открыть кредитную линию именно у них на самых выгодных условиях, но ты и так живешь взаймы. Правда никто не догадывается, секретики ты тоже хранить умеешь, - пять лет назад, а кажется будто на прошлой неделе. И непонятно, как жить дальше, и что в принципе нужно делать. Типа, - водишь пальчиком по поверхности, вырисовываешь круги на воде, совершенно бездумно, бессмысленно, беспощадно для человека, который в своем широком душевном порыве вскрыл тебя как консервную банку. И вместо того чтобы оскалиться и выплеснуть остывший чай в лицо (интересно, он пьёт чай с сахаром или без?) почему-то продолжаешь говорить, говорить, говорить. Старый рубец снова кровоточит, но слез не будет, не стоит доставать карманный платок или тянуть салфетку – ты легко справишься сама. Всё сама, ха-ха, - надо жить дальше, а что-то вот тут, - легко прикасаешься к виску, - не дает двигаться дальше, дергает за ниточки и говорит «а почему ты должна дальше двигаться, ведь они все мертвы». Мне скоро двадцать восемь, а им навсегда двадцать два. Они не увидят выхода нового айфона, у них не будет карантина в ковид и они не будут работать на удаленке, они не съездят на бали и черт возьми, у них нет ничего. А у меня весь этот мир есть. И хочется просто протянуть руку и взяться, но получается, что он… ааааааааа

Переводишь взгляд на дверь, узнавая лица которые не должны тебя увидеть, узнать, встретить. Ну просто без лишних вопросов, сползаешь по диванчику под стол, не без глухого удара затыком о столешницу. Наверняка, ты выглядишь как идиотка, хотя собственно, почему как? Секунду назад взахлеб читаешь философский трактат о жизни, а сейчас сидишь под столом вцепившись в штанину Тайрелла. Это полный кринж, Тия. Он подумает, что ты наглухо отбитая и больше не будет с тобой дружить, а ты уже нафантазировала, как приглашаешь ещё домой на чашечку чая и оставляешь ночевать на диване. Он же не бездомный щенок или котенок, которых ты тащила с улицы в сумке, выхаживала и кормила с пипетки. Тайрелл не такой.

- не спрашивай ничего, умоляю, - шипишь из-под стола, пиздец комедия, хочется не то рассмеяться, не то расплакаться, - вон там у кассы видишь стоят ребята? Девушка ещё в такой голубой курточке, да не оборачивайся ты только, - дергаешь за штатину, - скажи, когда они уйдут. Просто без вопросов, и я забуду все что было, мы друг друга простили, миру мир, как говорится?

+2

11

Так странно, Тия, ты не знаешь кому, но все-таки раскрываешь душу. Для Тайрелла это слишком сложно. Для Тайрелла это сродни фантастике. Так легко и просто рассказать о том, что мучает. Вот уже пять лет. Поток сознания прорывает дамбу и все мыслимые и немыслимые ограничения, которые он выстроил сам себе.

Он же не думал, что так бывает. Что можно нормально общаться. И опешил. Лампочка мигает и мигает табличка «помогите отреагировать». Голубые глаза пусты и полны страха, что прячется за пеленой сдержанности и контроля. Ее глаза то жмурятся, то снова широко раскрываются. Ее лицо подвижно, как и она сама — слишком живая. А он слишком мертвец. Все еще не нащупает пульс.

Тук.
Тук.
Тук.

Сердце все-таки екает. От разброса мыслей и слов. От резкой смены кадров. От резкого выброса каких-то там гормонов, которым обязательно есть заумное книжное название — потому что личная, но чужая трагедия все-таки как-то и у него внутри отзывается. Когда кто-то при нем говорит про смерть, это будто единственное, на что он способен отреагировать. Почти сразу включается. Потому что это единственное, что он видел вокруг себя на протяжении нескольких лет. Либо смерти, либо смертную тоску, либо пустыню. В пустыне без знания фарси или арабского поначалу учишься мириться с собственной башкой, жить с ней один на один. Тайрелл так и не смог. Сделал себе только хуже. В итоге поставил тяжелый затвор, чтобы не пропускать лишнее, чтобы случайно механизм по самоуничтожению не подействовал как-нибудь среди ночи.

- Соболез… - начинает было, но закончить не успевает. Юркая фигура падает под стол и вызывает тонну дополнительных вопросов к предыдущему резко оборвавшемуся разговору.

Но тут же следует это «не спрашивай». Окей. Тай изо всех сил пытается выглядеть нормально, насколько это возможно с девчонкой у твоих ног, которая вот-вот упрется ему носом в пах при одном неловком движении. В любой другой ситуации он бы это расценил как странноватый подкат, но какая разница, чем страннее дурочка, тем интереснее раскладывать ее, как пасьянс. Только в этой колоде какие-то особые джокеры.

Как несуразное бревно, Тай не понимает двигаться ему, смотреть или все-таки отвернуться. Куда смотреть, что делать в итоге, бля (?!) Естественно сумбурно дергается, то кидает взгляд в сторону пришедшей компашки, то как дебил пялится в стол.
- Хватит меня дергать, эй, - шикает под стол, она немного перестаралась. Лишняя возня привлекает внимание. Это неизбежно. Если она думала, что спрятаться под стол, это выигрышная идея, то на поверку всегда оказывается с первой же минуты провальной.
- Это кто такие? - он снова на них пялится, произнося это, пожалуй, слишком громко. Тай бы рад помочь, но как раз та самая девушка в голубом резко поворачивает голову и с легкой улыбкой на губах смотрит сначала на него, а потом, постепенно нахмуриваясь, опускает взгляд к нему под ноги.

А там — сюрприз.

- Тия? Тия Робби?.. Что ты…
Там делаешь, имела она в виду. Пальцем тычет в ее сторону, нервно посмеиваясь и медленно подходя ближе.
Играется с моими яйцами — мелькает у Тая в мыслях, ему кажется это не то чтобы уместным, но довольно забавным. Учитывая, как Тия спряталась от встречи с этой, в голубом, Тайрелл мог бы быстро отогнать ее своей блистательной манерой производить наихудшее впечатление. И все же выбирает другой вариант.
- Завязывает мне шнурки. Я дислексик. Ладно, вылезай, детка. Сам закончу. А вы что, знакомы?
- Да, я… - не заканчивает и снова обращается к вернувшейся на место главной героине этого цирка. - Ну, Тия, не знала, что у тебя появился парень.
- А я Тайрелл, кстати, - снова встревает, ему не нравится, когда на его вопросы не отвечают сразу, но она лишь вежливо улыбается, приподнимая уголки губ на долю секунды, и в ожидании пялится на Тию. Читается напряжение. Есть что-то, чего Тайрелл не знает, оно и понятно.

Кто такая эта Тия Робби он тоже не знает.
Кроме того, что ее друзья погибли в пожаре пять лет назад.
А она — нет.

+2

12

Бей. Беги. Замри.

Нужно было срочно выбирать правильный путь, через черную дверь, через окно, да хоть на крышу, куда угодно, лишь бы не встречаться с этими людьми. Тут должна быть слишком глубокая дискуссия, размером примерно с Марианскую впадину, что люди в прошлом должны именно там и оставаться, не встречаться на улицах, не задавать вопросов и уж тем более не ловить тебя под столом. Как будто знаешь, тебе вовсе не двадцать восемь, или сколько по паспорту если пересчитать? Да какая разница. Люди из прошлого должны оставаться именно там, сохранять нейтралитет, двигаться вперед и даже не отсвечивать себя своей классной настоящей жизнь.

На одной чаше весов твои ценности, Тия: добро, птички, душевные переживания; на другой чаше весов – успешный успех, карьера, семья и все остальное. Кто-то идет дальше легко, не притворяется даже что сожалеет или переживает. Просто вжух, старая страничка с именами друзей сгорела под бой курантов. Они, кстати, даже успели загадать желание.

- сережка упала под стол, искала вот, - размышлениями о том, куда пнуть Тайрелла и посильнее ты займешься потом; если он представлял опасность раньше, то прямо сейчас прямая угроза твоему психическому здоровью и хорошему настроению облокачивалась о стол своим отвратительным свежим маникюром. Но гнев и злость откладываем на потом, пренебречь, вальсируем дальше. Улыбка растягивается как расплавленный сыр в микроволновке, шире и искреннее, хотя куда ещё. Ты же так рада видеть старых друзей, которые несколько лет назад решили, что очень здорово подшутить над твоими проблемами со сном и хотели помочь отпустить тот пожар. Отвратительный мерзкий ужасный пожар, который не отпускает из своих цепких раскаленных пальцев, проникает в голову, в легкие, сжимает в тиски и заставляет каждый раз проигрывать в голове картинку: обугленные пародии на трупы с оплавившейся одеждой под пластиковой накидкой. Будто никто и не догадается, не узнает. Только благодаря ДНК-тестам и работа патологоанатомов в гробы сложили верные останки бывший когда-то людей.

Их, кстати, не было на похоронах. Их нигде не было. Ушли с поля, пропали с радаров, эпизодами появляясь чтобы напомнить о какой-то пародии на дружбу, посмеяться над пустяками и попросить в долг. Или похвастаться новой работой, новой компанией, новой жизнью.

Тебя это в общем-то бесит. До сведенного судорогой желудка и тошноты, до мелкой дрожи.

- Это Тайрелл, да, - неопределенный взмах руки в его сторону, мол, барским жестом, со мной, - но мы уже уходим конечно. Очень тебя рада видеть Мэг… И всех вас, ничуть не изменились, но нам пора. Тай сказал что хочет мне показать какое-то фантастическое место за городом в лесу, так что нам ещё ехать, сама понимаешь, - развести руками на опережение, только бы не задерживаться здесь больше положенного. С тебя на сегодня уже хватит встреч и общения, ещё и голова болит из-за того что стукнулась затылком о стол.

- а ты всё так же посещаешь тот кружок, для переживших тяжелую трагедию? – она произносит это с той самой змеиной улыбочкой, которая приклеена к лицу с предпоследних классов школы. В голове даже мелькает мысль – а как вы вообще оказались в одной компании? Она же сидела позади тебя на кресле, тогда. Также опаздывала, также смеялась. Также испугалась, наверное.

Fuck.

Это что, издевка? Укол иголкой в больное место, проверка на прочность? Изменишься в лице, снова кинешься с кулаками в драку, поведешь себя как истеричка? Или как там они написали на торте тогда? Психопатка? Пф, контрольный в голову, но нет лицензии на оружие. Да и хочется просто уйти, сбежать. Для словесной перепалки нет ресурса. Они ведь кстати ещё и не стоят этого – кучка старых друзей, для которых ценности в жизни это дорогое удовольствие и у кого лошадиных сил в машине больше. Плевать на них, просто плевать.

- а ты всё такая же язва, - сука, подошло бы больше, но ты не материшься, чтобы не пришлось мыть потом рот с мылом, как в детстве. Тянешь Тайлера за рукав – если уж играем, по давай до конца. Ты колоду раздала, а ему завершать партию. Только без эксцессов и прочей вот этой вот херни, которую можно было сотворить за несколько праздных минут, - мне здесь уже не нравится, воняет. Идём.

Можно считать, что это в тебе говорит, храбрость, адреналин, реактивная тяга и хороший крепкий чай, в котором содержание кофеина, если верить бульварной прессе, в разы больше превосходит стаканчик американо. Хочешь просто что-нибудь пнуть от всей души, разозлиться ещё сильнее, возможно в запале наговорить гадостей кому угодно, хоть нахамить проходящей мимо бабушке с собачкой. Пинать собачку конечно ты не хочешь, в каком бы паршивом настроении не находилась, забота о животных, о природе, и в целом о мире остается на первом плане. А люди?

- люди мерзкие, вредные, противные, жестокие, - на каждый шаг прилагательное, на каждый вдох деепричастие, - уф. Концерт окончен, можешь идти куда там тебе нужно. Всё забыли, всё простили, - в ладошки хлопаешь, мол, сделка закрылась, все друг друга поняли, услышали, простили. Больше нечего толочься в прихожей: или проходи в гостиную, располагайся на диванчике и слушай внимательно или сам за собой закроешь дверь с той стороны. Конечно, ты имеешь в виду воображаемую квартиру своей жизни. Домой к себе ты людей не пускаешь.

Собак кстати тоже.

+2

13

Легенды не сошлись. Он про шнурки, она про сережки. Мэтч не произошел. Ладно, разберемся потом, в лесу, думает Тай, и не может сдержать кривой ухмылки. Про себя еще отмечает, что она та еще выдумщица и не так проста (правильна), как хочет казаться.

Изо всех сил все-таки старается слиться с кафелем и уйти по-английски, так и не дав ни одного прямого ответа. Ни старой своей знакомой, ни ему. Хотя вроде столько всего наговорила… Тайрелл еще думает, что она выдает много каких-то важных догм и умозаключений, в которые сама до конца не верит, или просто не понимает во что верить. Размышляет вечно о вечном, но так и не нашла подходящих ответов. Хотя он еще совсем недавно думал совершенно иначе. Он думал, что раз Тия сильно смахивает на школьную зануду из его прошлого, то обязательно научит его, как жить. Выходит, у них обоюдное отсутствие почвы под ногами, обертки только разные. У кого-то с большим, у кого-то с меньшим успехом получается притворяться.

Притворяться, что все в порядке, когда внутри царит разрастающийся хаос.

Последний раз Тайрелл наблюдал за тем, как две цыпы вот-вот готовы выцарапать друг другу глаза, на свадьбе сестры, правда очень скоро цыпий конфликт сменился серьезной разборкой с другом со стороны жениха. И пустое кудахтанье вылилось в настоящий переполох в курятнике — среди прочих пернатых Тайрелл оказался наглым лисом, которому даже нечего было украсть. Такой вот дурацкий получился лис. Остался с носом и прижатым хвостом. Выброшенный на обочину без ума и без фантазии. Последней хватает только на глупые подкаты, левые отмазки и случайные (неудачные) нападения в подворотнях.

«а ты всё такая же язва»

У этой Мэг шок-контент и глаза по пять динаров. У Тая очередной приступ — теперь уже откровенный. В лицо открытый. Все тот же, как в детстве. В школьной столовке. Тыкать пальцем в обосравшуюся на месте королеву бала (которая всех в рот ебала, но, кажется, ебут только ее) и протягивать мерзкое «ха-хаааа». Опускает разве что первое и второе, оставляет лишь смех. В этом мелком баттле — раунд, пусть и по-прежнему воняет детским садом. Но его хотя бы развлекло. Отвлекло от собственного чувства вины или чего-нибудь вроде того, теперь можно не так усиленно напрягаться, чтобы получить то самое прощение. Оказывается, его глодало. Подсознание прорывалось в реальность, где в реальности он больше чмо, чем герой или хотя бы «крутой парень».

На улице сбросит балласт и обратиться к Тие со смехом в голосе, но та его опередит колкими обрывками той, кто на самом деле терпеть не может людей. Той, кто злится по-настоящему, а не держит доблестно в себе, но пока еще не выкрутила злобу на максимум, чтобы от нее до конца избавиться.

«Все забыли, все простили»

Точно? И дело даже не в том, что Тайрелл в этом сомневается. Стрелки переведены и акцентируют совсем другую проблему. Проблему, в которой Тия самостоятельно не способна разобраться. Очевидно. И это совершенное новое — еще одно — для него открытие.

Ну-ну. Кивает еле заметно и мимо нот, закуривает привычкой, потому что дышать обычным воздухом неуютно, и стоит. Смотрит. Не уходит. Не знает куда и зачем, его расписание не то чтобы сильно забито в последние дни.

А у нее?

- Какие дальше планы? Причитать до вечера, что все люди говно? Или… - затяжка, дымовая завеса быстро рассеивается, но прохожий успевает ворчливо отмахнуться.

Перед перекрестком останавливается трамвай, Тай кидает в сторону папиросу и хватает Тию за руку. За его спиной ожидаемые препирания и дебильные вопросы, но хотя бы не стопорит движение и подается вперед инертно. Трамвай уже закрывает двери, но Тай нагло бьет по стеклу, ему же постоянно все чем-то обязаны. Утолить все его набухшие импульсы, которые он контролировать так и не научился. Не помогла даже армия. Не помогла война. Возможно, все стало только хуже.

Назойливый пассажир добивается своего и подталкивает свою ошеломленную спутницу вперед, поддерживая за поясницу. Вслед за ней забегает и, как и подобает, разгильдяйски бросается на сидушку, создавая переполох в салоне. От него всегда было много шума.

Тия стоит посреди и держится за поручень, выравнивая дыхание. И без того большие глаза, тем не менее, сильнее вылезают из орбит — для Тая это нормальная ситуация. Хочет сказать, привыкай, глазастая, но пока не собирается подсаживать ее на свой образ жизни, как очередную на все согласную Мэри-Лу. Она же не такая.

А какая? Ну, как минимум, бегает неплохо. Хотя можно еще потренироваться. Взгляд автоматически бросается к ее ногам. Неосознанно оценивает их форму и длину.

- Может уже присядешь? Ехать неблизко.

+2

14

Едва уловимый запах морской соли и теплые древесные ноты, сплетаются в легкий танец на коже, въедаются, растворяются. Обретают новые очертания, пробуждают другие, незнакомые эмоции, ассоциации, чувства. Сохраняют в памяти события, придавая им некий шарм, окрашивая в мягкие цвета, перекраиваются с шелестом черного песка на берегу океана. Всего несколько капель, легких штрихов, будто кистью художника акварелиста, а уже простой парфюм раскрывается совершенно иначе. Сложнее, игривее, таинственнее. Цепляется в волосах, убегает с ветром, оставляет аккуратные зазубрины в чужой памяти.

Так тебе хочется, чтобы все это стало взаправду, и все что ты проживаешь сейчас легко выходило за рамки сознания, передавалось воздушно-капельным путем и заражало каждого встречного своей нереальностью происходящего. Своей фантастичностью полета мысли. Сбросить рамки с ненужными формальностями также просто, как выскользнуть ногой из разношенного кроссовка. Но никто не видит мир так же, не простывает твоей болезнью. Не разделяет взгляды.

А Тай смотрит, сверху вниз смотрит. Затягивает(ся). Закрывает свет солнца, бликует и отбрасывает тень, вместе с условностями. А вдруг у него условия? Или условный?

Вода отступает от берега, обнажает песчаное дно с острыми кинжалами камней и осколков скал, обросших пустыми раковинами и кораллами. Вода отступает все дальше, будто сбегает от людского шума и мусора, городского засвета и кричащих неоновых вывесок. Ветер затихает, обостряет каждый шорох песка и перешептывание прибрежной травы — он что-то знает, от чего-то бежит, замирает. Так всегда случается, перед тем как штормовое предупреждение разнесется эхом по домам и радиоточкам; перед тем как резонирующие по улицам звуки и разговоры превратятся в тревожные крики. Волна накроет берег и смоет с лица земли ненавидимый город. Волна накроет тебя и разрушит красивую выверенную историю с рождественской открытки: с любовью, Тия.

Эмоциональный шторм захватывает каждую клетку, накаливает до предела, вызывает дрожь в теле, в коленях, в пальцах. Бестелесные фантомные руки пробираются сквозь легкие, добираются до самой сути, сжимают сердце в тиски, запускают бег тахикардии: скорее, скорее, СКОРЕЕ.

Безупречная улыбка в зеркале должна превратиться в оскал животного, но ты так и не вырастила клыки — оставила только кошачьи когти, и те с аккуратным маникюром. Ты не научилась справляться с миром — это все бравада в пылу некой фантазийной битвы, на пике адреналина в крови. Не иначе, именно так. Бах — первый ранил, второй убил.

Бах — кулак по стеклу, трещинками звуков и рябью диссонанса, перекрывая вопросы Что? Куда? Зачем?
Бах — шум в салоне трамвая смешивается с косыми взглядами и шепотком пассажиров Хам? Наркоман? Задира?
  Бах — трамвай трогается с места, соблюдая законы физики тел в пространстве, толкая назад тех, кто зазевался и не успел схватиться за поручень или плечо ближнего.

Плечи Тайрелла, как и он в целом — берега дальние и далекие. Расстояние вытянутой руки или шаг вперед; место рядом с ним не выглядит ловушкой. Но твое ли место с ним рядом? И где так называемое «твоё место»? А вдруг ты его проебала давно, нужно было соглашаться на брак с тем парнем, строить семью и выращивать ячейки общества в своей матке, как говорят просвещенные — в колыбели жизни. Стать кем-то посторонним или потусторонним, загнать в ящик Пандоры все переменные и ошибочные мысли; действия которые привели к погибели красивого мира твоего счастливого мира. Похоронить все мечты под килограммами тяжелого материнского груза; заколоченного досками и гвоздями мужниного авторитета. А была бы ты, Тия, там счастлива? В растянутом старом лифчике, с разводами и пятнами от супа на штанах и судорожными мыслями: только бы ребенок не заболел.

Трамвай сбавляет скорость, в противоположность твоим мыслям — они только начинают разбег, уводят в сторону от правильного пути, вырисовывается другая картина мира. Не твоего.

В спину толкаются люди — машешь на проходе, вцепившись в поручень — уйди с дороги, не мешай, не отсвечивай, перестать бояться, начни пить по утрам горячую воду с куркумой, там и до парня хорошего дойти должно. Так говорила девочка-блогер в социальных сетях. Но ты не послушалась. Только села рядом, скрестив ноги, и мысленно пальцы на руках, чтобы ничего страшного больше не случилось сегодня. Лимит событий, встреч и происшествий подходит к логическому завершению. Ну, как бы должен. Хотя на самом деле он никому ничего не должен.
И вы тоже ничего никому не должны, не так ли?

— куда мы едем? — можно было бы встать, сказать, мол, слушай парень, мы как-то быстро перешли на ты, давай дернем стоп-кран, разойдемся на берегу и не будем больше отсвечивать. Ты фонишь тревогой и не пахнешь солью с теплым деревом; паленый запах жженых сигарет и чего-то незнакомого раздражает и становится слишком навязчивым — а вдруг завтра придется искать по всему городу, как полицейской собаке-ищейке? Плюс одна красная нить на доску почета, не так ли? Скрещиваешь руки, закрываешь глаза — вдох выдох вдох — выпрыгивать на ходу уже не получится, сначала нужно пройти через людей. И вроде ничего страшного в этом нет, но лишний раз не хочется мутить воду, проникаться участием и извиняться за то, что оттоптала кому-то новые баленсиаги. Ха-ха.

— ну расскажи что-нибудь, тай-релл, — в его имени буквы не грассируются, не поддаются дрессировке, зато тянутся как мягкая теплая карамель в руках. Из карамели получаются вкусные леденцы на палочке, в виде разных затейливых фигурок животных или птиц. Что за птица Тайрелл, ещё не очень понятно. Зато карамельки с ним можно пососать(ся).

Хихикаешь своим мыслях, полет которых контролировать и отслеживать не получается — не то шустрые серые лохматые воробьи на улицах, кидаются в пыль с кулаками и разбегаются при первом шуме; не то крикливые белоснежные морские чайки, только и требующие все больше-больше-больше. Больше чего?

Большие ладони Тайрелла снова тянут куда-то в пропасть за предплечье, выше локтя; ты просила не прикасаться — paw-paw-paw. Контрольный выстрел искрой от трамвайных линий, мог бы оцарапать кожу или резануть бликами по сетчатке глаз, но нет. Дерганные скованные движения, зацепки на ходу и россыпь бусинок от порванного браслета в трамвае — все остается там, вместе с удаляющимися людьми и их шумом. Настроение «мразь» перемешивается и извинениями за неудобные кроссовки и в принципе доставленные неудобства, çok pardon.

— и что дальше, — крутишь головой из стороны в сторону, отбрасывая волосы с глаз, которые мешают смотреть и видеть. Видишь, ты даже не смотришь куда идешь, по инерции вписываешься носом в спину Тайрелла (широкая и мужественная, кажется, так пишут в бульварной прессе). Это, между прочим, как минимум неприятно и немного больно.

+1

15

Светлые глаза всматриваются в фигуру, которая так и не может найти себе место, хотя уже вроде бы присела. Трамвай по своему обыкновению плавно течет по рельсам, но кое-где трясет.

У Тайрелла опять трясется нога.

Он изучает ее, пока она изучает его. Это и игра в гляделки, и игра кто кого первым уличит в подвохе. Или удивит? Намерения Тая чисты. Или их просто нет. Это чистой воды импровизация. Намерения Тии неясны. Неясно и то, есть ли у нее вообще какое-либо понимание, что она делает в его компании, отдает ли она себе отчет в том, что сейчас происходит. И нужно ли, чтобы сейчас вообще какой-либо отчет существовал. Единственное, что он понимает, что желание попробовать что-то «новенькое» покалывает в самых ее потаенных местах, это и немудрено. Тайрелл проходил это много (много) раз. Сначала эта школьная заноза, которой папочка не разрешает краситься, но заставляет креститься, и она задирает подол юбки за школьным спортзалом, показывая сначала трусики, потом то, что за ними, оттягивая ткань. Потом это та, что считает, будто имеет весь мир и может поиметь Тая, если захочет. Там более что ему в целом похер, кто кого будет иметь. Важен сам процесс и почти всегда положительный результат. Дальше это какие-нибудь мышки, которым нужен либо объект спасения и заботы, либо нужен такой же сломленный морально человек, чтобы акт потребительства не расценивался как что-то бесчестное и низкое. Потому что им обоим сейчас нужно немного человеческого тепла.

До того как столкнуть свою жизнь с чистенькой на вид жизнью Тии (факт посещения анонимных анонимов и припадочные бросания под стол опускаем), Тайрелл ходил в гости к одной проститутке, которая перестала брать с него плату на раз четвертый. По крайней мере, деньгами. И его все устраивало. Ровно как и ее. Такая странная дружба. Человекозамещение. Он дефектный продукт американской армии, она дефектный продукт улиц. Симбиоз в квартире номер F49 — неплохая симфония для духовно обнищалых.

Колебания на дороге (и колебания Ти-йи) — это подстегивающий элемент, который необходим для того, чтобы не соскочить.

- Там, куда мы отправляемся, дороги не нужны, - забвенная монотонная фраза из фильма, которая сейчас не значит ничего. «Назад в будущее», кажется? Он отсутствующим стеклянным взглядом обращен к попутчице. Тайрелла все больше тянет в прошлое. Где он не совершал никаких опрометчивых поспешных действий и не принимал импульсивных решений. Типа как схватить малознакомого человека и зачем-то уехать на трамвае в сторону Даунтауна. Только кое-что потяжелее, посерьезнее — то, что потом способно сломать жизнь надвое и дать разветвления точно такие, как в страшной сказке, когда принял одну из пилюль и оказался по ту сторону забора. Теперь как ни пытайся, ты окружен этим забором, ты за стеклом, а за пределами — ровные лужайки и улицы наполнены светом.

А ты наполнен беспросветными страхом никогда не выпутаться, никогда не освободиться из трясины, стоишь по колено и иногда переминаешься с ноги на ногу, но вязкая жижа утяжеляет каждое твое движение.

- Просто едем, Тия, - он возвращается к ней, но не весь, - просто катаемся по городу, - выглядывает проплывающие дома, скверы, улицы, закоулки, матерные надписи почти на каждой стене. Детали в свете дня, которые бы не подумал раньше замечать.

Хм. Рассказать?

- Что тебе рассказать? Родился, - умер, хотя пока еще не совсем, - живу, - жмет плечами безразлично. Безразлично к собственному «живу», здесь не за что больше зацепиться. Возможно, эта поездка как марш-бросок — решение маленькой задачи: вытянуть себя за шкирку повыше.

К слову о повыше.

- Идем! - смена декораций, быстрые движения, простые движения, нужно только успевать перебирать ногами и вовремя реагировать на команды. Армейская привычка все делать четко, ровно, слажено, без лишних вопросов и сантиментов. И лирических отступлений.

На случайной остановке неслучайно выросли пребольшие небоскребы и прочие деловые здания, только чуть пониже.

- Видишь вот эту башню?

Наверняка очередная Империя Зла, которые выпускает добрые продукты с пометкой «эко-феминизм-рисайклд-факинщит-блэк-лайвз-мэттер»

- Сейчас ты узнаешь, что такое быть на седьмом небе от счастья, - что-то из разряда cheesy фразочек для пикапа, прежде чем you go down on her, но только не сегодня.

Сегодня Тайреллу не хочется дешевых порнофильмов.

Сегодня Тайреллу хочется простого человеческого «как далеко ты можешь плюнуть, а хочешь научу тебе харкать?»

Здание под знаком «А» — альфа (прием-прием, я Омега), впереди крутящиеся двери и куча компаний и компашек, рассредоточенных в одном огромном улье, но прежде нужно пройти охрану и ресепшен, на котором девушка из рекламы зубной пасты, точно заведенная статуэтка, спросит: кто, куда, к кому и зачем.

Из всего набора Тай выбирает офис редакции журнала.

- Это внештатный автор, она пришла сдавать статью, - оглядывается на Тию, - Саманта… Дрейк, - выстреливает рандомное имя, - должна быть записана на встречу.

- А вы…

- А я фотограф, - достает телефон и трясет им в доказательство, что и такой аппаратуры достаточно в современной журналистике.

Девочка с картинки ныряет в свой компьютер и как отлаженная машинка клацает по клавишам, разумеется, ни черта там не находит. Кроме другой Саманты, но с совершенно другой фамилией.

- На четыре часа записана только Саманта Юбенк.

- Да? Так это мы.

- Можно ваши айди, пожалуйста, я занесу вас в базу посетителей.

Тайрелл артистично хлопает себя по карманам, за ними скапливаются люди, некоторые рассредотачиваются по другим похожим девочкам за стойкой, другие все же ожидают своей очереди. Дальше что-то выдавливать из себя бессмысленно — они отходят в сторону, но Тайрелл ловит момент и в собравшейся толкучке перед пропускными турникетами тянет Тию за собой, надеясь, что она сориентируется юркнуть под ними, пока он ловко перепрыгивает над.

Охране надо отдать должное — реагирует быстро, но они оказываются быстрее и скрываются за дверьми на удачу закрывающегося лифта. Протиснутые между деловых людей. Прижатые к дальней холодной стенке с адреналином на кончике пальцев и перехваченным дыханием.

Когда в лифте остается пару человек, кроме них, на подлете к самому высокому этажу, Тайрелл смотрит на Тию, пока та снова смотрит на него.

Ты нашла подвох?
Или ты разгадала загадку?

Он думает, что хочет ее поцеловать, но пока не сделает этого.

Дзынь. Вас приветствует хулиардный этаж. Можете прыгать. Осталось совсем недолго.

А можете сесть на край и свесить ноги.

Как далеко можешь плюнуть?

Тайрелл харкает от всей души и смотрит, как харчок растворяется в высоте.

Отредактировано Tyrell Hines (2023-03-20 04:09:00)

+1


Вы здесь » SACRAMENTO » Реальная жизнь » lost in a void


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно