- Хайнс!
Голова, пялящаяся в потолок безжизненным взглядом, не сразу поднимается. Не сразу реагирует на собственное имя. Тайрелл Хайнс — сам для себя безымянное животное, которое почти не помнит о том, что происходило с ним всего несколько часов назад.
В подробностях не помнит.
Но хорошо запомнил скрученные руки и фантомный след от наручников на запястьях. Холод железа быстро поумерил пыл, снизил гонор и чувство собственного достоинства. Рядом с парашей нет никаких разговоров про «эго». Там вообще никаких разговоров нет. Если будешь разевать пасть, туда нассут.
- Хайнс, ты что ли?
Какой-то бомж тычет его в бок.
- Тебя спрашивают.
Полубеззубый рот улыбается ему.
Тайрелл наконец встает, ощущая во всем теле неопознанную боль. Его били или он кого-то бил? Микс из алкоголя и оксикодона тоже вносит свою лепту в общее состояние. Побочные эффекты не самые приятные, но он точно не станет давать себе обет трезвости ни сейчас, ни потом. Сейчас бы просто воды и чего-нибудь пожрать.
Похоже, это ему удастся очень скоро.
- На выход, - командует офицер и кивает ему на путь прямо по коридору, вдоль похожих камер. Там за углом прикажут поставить автограф на память, он даже не станет спрашивать, а с какой это милости или какого хера — принимает как само собой разумеющееся, мол, подержали взаперти и ладно, такая профилактика. Учитывая, что он все еще сам себе не отдает отчет, нет смысла ожидать от него какого-либо раскаяния.
- Тебе повезло, что она еще не оформила запрет на приближение, - бросает женщина-коп за стойкой при входе как бы между прочим. Тай сдвигает брови: о чем она вообще? Это она мне вообще?
- Я бы давно держалась от такого подальше. На твоем месте, как минимум купила бы ей цветы в благодарность за то, что не стала тебя топить, мальчик мой.
- Че? - произносит вслух голосом из подземелья, хриплым и недоумевающим, она или бредит, или бредит он. Но их односторонний разговор теряет смысл и силу, потому что Таю отдают пакет с личным барахлом, который с него стянули, и отправляют вон на улицу.
В пакете не находит документов, о которых только сейчас вспоминает. А они вообще были? А если были, то где он видел их в последний раз? В том-то и дело, что он постоянно носит их в кармане куртки и не то чтобы ими часто любуется. Карманы куртки теперь пустуют, не считая пары презервативов.
На улице шагает уверенно прочь. Достает куртку и накидывает на себя. Сигареты, кажется, тоже где-то похерил, либо кто-то из легавых решил, что вполне себе волен конфисковать то, что посчитает нужным ради собственного удовольствия. Немного раздражается, что покурить ему теперь после прожитой ночи не удастся. По крайней мере, пока он не найдет дорогу до дома или не стрельнет у прохожих.
«Эй, стой»
Женский голос очень уверено его останавливает — заставляет обернуться, как на раздражитель. Час от часу нелегче. Это еще кто такая? И откуда она его знает? Обласкал, но не перезвонил? Или она тоже… из «этих», только в гражданском?
Перед носом рисуется до боли знакомый кошелек. А, так это же его. На миг удивляется, что у незнакомки в руках его личная вещь, опять же, откуда, но дальше ее фраза очень точно укалывает в нужное место в чертогах памяти. Тайрелла накрывает неприятная по ощущениям волна. Это не то чтобы стыд, но нечто похожее. Все-таки больше близится к состоянию похмелья. Хотя внешне он свое смятение не выдает, но внутри екает:
«Пытался снять с меня цепочку».
Нахуй тебе нужна была эта цепочка, думает.
Нахуй ты вообще оказался там.
Нахуй полез к ней.
Постепенно доходит, что вызволил на свободу его не кто-нибудь, не счастливы случай, а вот эта самая жертва его взбеленившегося разума. Его воспаленной жажды анархии.
Ну и зачем она это сделала? Зачем вот это благородство. Он об этом не просил. Тем более ее.
Тайрелл же не думал, что когда-либо еще раз ее увидит. Что она когда-либо еще сможет разглядеть его лицо при свете дня, да еще и узнает, кто он такой. В том кошельке практически вся жизнь как на ладони. Он сам как на ладони. Не хватает еще просроченных рецептов на сильные обезболивающие от психотерапевта, и тогда бы нарисовалась полноценная картина.
Нет, он в тот момент ночью вообще ни о чем не думал.
А теперь? Теперь неудобное молчание. Состояние неловкости, и это еще мягко сказано. Оно быстро вымещается злобным психом в качестве защитной реакции. Еж выпускает иголки и агрессивно шипит.
Ничего не говорит. Ни слов благодарности, ни сожаления. То ли держит марку, то ли язык в жопу засунул. Что бы он сейчас ни сказал, было бы противоестественно, поэтому Тайрелл просто хватает свой кошелек из ее руки и убирает в карман. Неопределенно кивает и натягивает на голову капюшон. Это значит, бывай, конфетка. Ходи впредь по темным углам аккуратнее. Про себя Тай разве что отмечает, что ее большие распахнутые глаза вонзаются в него острыми лезвиями, и он чувствует себя абсолютно уязвимым перед ее самообладанием и благородством.
Уже через несколько минут, когда будет расплачиваться на кассе за новую пачку сигарет, он найдет кусок бумаги, который вряд ли лежал там всегда, и прочитает пока незнакомый ему адрес соцслужбы. Еще один жест доброй воли или знак свыше. Сначала он это так не воспримет, но внутри все равно екнет.
Еще через пару дней, когда все вокруг перестанет иметь какой-либо смысл (еще больше, чем обычно), и когда даже самые примитивные, но помогающие ему, способы деградировать кончатся — или эффект от них кончится — Тайрелл обнаружит себя на стуле «анонимных анонимов», куда он отправлен людьми из той самой социальной защиты.
Она защищает его от самого себя, никак иначе.
Здесь люди делятся своими историями о том, как каждый из них проживает и справляется с посттравматческим синдромом. Раньше Тайрелл не знал, что у него именно этот синдром. Раньше Тайрелл не знал, что у него вообще есть какой-то ебаный синдром.
- Не хотите что-нибудь сказать? - обращается к нему ведущий/куратор этой группы.
Тайрелл смотрит на него точно так же, как если бы смотрел на аборигена, с которым они говорят на разных языках. Как смотрел на женщину-копа, которая что-то советовала ему по поводу цветов. Нормальный человеческий ему чужд. Он привык изъясняться на волчьем.
Пауза. Очень длинная и тишина звенящая.
Тайрелл жмет плечами неуютно.
- Все нормально, - успокаивает его ведущий, аккуратно подталкивая его к монологу.
- Я не… - начинает Тайрелл, когда дверь отворяется и на секунду спасает его положение. На пороге появляется девушка. С теми же самыми глазами. Он их слишком хорошо запомнил, чтобы сейчас обознаться. Они здорово запечатлены теперь у него на подкорке. Боясь встретить их снова, он и не подозревал, что прямо сейчас найдет в них спасение. Пускай даже мнимое.
Ведущий (Тай просто не помнит его имени) переключается на вошедшую персону и приглашает ее сесть в круг. По тому, как дежурно мужчина это говорит, Тай понимает, что наверняка это не первый ее раз. И она садится. Прямо напротив него. С этого момента он не может отвести от нее глаз, как бы ни старался (а он старается) — так или иначе магнитом взгляд тянется к ней. Девчонка, в свою очередь, делает все, чтобы на него не смотреть, и Тай легко считывает, что игнор ее нарочит.
- Вы, наверное, помните Тию, - прибавляет ведущий. Все вокруг через одного кивают головой и одобрительно мычат.
Тия, значит. Хорошо.
Тия рассказывает про себя больше, чем он хотел бы когда-либо узнать. Он бы никогда в жизни не догадался. Не стал бы даже интересоваться. И храбрость Тии в кругу незнакомцев так спокойно рассуждать об этом, погружаться в это, Тайрелла обезоруживает. Ему становится любопытно. Его завлекает искренность, честность быть собой, иметь возможность рассказать об этом другим — и когда остальные реагируют на все понимающе, участвующе, пока сам Тай сидит и трусит, это поражает еще больше.
Но еще больше увеличивается пропасть между ним и людьми в этой комнате.
Он по-прежнему не понимает, что здесь делает.
Он не понимает, на что надеялась Тия, когда подсовывала ему тот кусок бумаги.
Сессия подходит к концу, Барри (так его, оказывается, зовут) предлагает задержаться, если кто-то хочет выпить кофе или чаю. В соседнем помещении есть буфет.
Тайрелл встает, и пока все остальные собираются, он подходит к той, что приковала сегодня все его внимание, и складывает ее стул за нее.
- Я помогу. Надо же мне как-то вернуть должок, - нет, стулом тут не отделаться. Тай хочет нормально извиниться, и для этого ему понадобится больше времени. - Пойдем пить кофе, Тия… - выделяет ее имя и смотрит прямо в глаза, наконец он их ловит. - Я угощаю. Только не в этой дыре.