Эллен, как обычно, двигалась от бедра.

Не думая, что оставалось позади, не оценивая понесенные потери, она опускается в кожаное кресло кабинета декана, и оно принадлежит отныне ей всё безраздельно. Никто не трахает её на нем, никто не заставляет опуститься её на колени. О’Дэйр впервые за очень долгое время чувствует облегчение, выдыхает и откидывает голову назад.
Ей впервые так хорошо.

Нортон остается блеклым пятном из воспоминаний, сливаясь с остальными мужчинами, которых она когда-то знала. Возможно, использовала. Возможно, отчасти проникалась не на долгий промежуток времени. Ей хотелось получить это место – она его получила, и, что самое забавное, даже без него.

Его выкинули, потому что не стоило палиться, как трахаешь студентку со второго курса. Что он трахал еще и новую преподавательницу английского, именуемую никак иначе как цербер, никто так и не узнал.
Точнее, знал, но Джексон Грейвс удивительоно не планировал распространяться.

Сейчас, когда она обводит глазами уже свой кабинет, проводит пальцами по шероховатой поверхности стола и отчетливо понимает, что не ходит идти дальше (на ректора и выше, туда, к звездам науки и прочему), Эллен у себя спрашивает: почему же он промолчал?

Ее бы тоже вполне могли выбросить за борт.

Эллен совершила исключительно то же самое, если не более страшное: обеспечила себя работой, послушно раздвигая перед деканом ноги, а после – уже для своего удовольствия – вставая раком перед другим.
И у нее был тот же счет: декан-студент. 1:1.
Нортон будет плакать, если узнает правду?
(Делая глоток из маленькой бутылочки воды, Эллен думает, что скорее он себе подрочит)

Только вот второй, кажется, ей понравился.
(Ухмыльнуться-махнуть головой-перекреститься. Мамочка-то у нее была католичкой.

Эллен никем не была.)

Грейвс был.

Где-то существовал на чужих лекциях, разносил соперников на поле, двигался стремительно, твердо и жестко. Как обычно. Она знала, что именно значило это как.
У нее была миссия: пытаться не замечать его в принципе в коридорах и не обращать внимания на то, с кем он водится.
Не видеть девушек. Много девушек. И еще. Игнорировать всех.

Эллен говорит себе: мне все равно.
Эллен говорит: мне похуй, кого он теперь трахает, нас ничего не связывает, пусть разминает свой член.

Знает же, что разминает.

Ей срать.

(Кто-то ей говорит, что мистер Грейвс вышел в уверенные среднячки. Это же ее заслуга, не так ли?
Не так ли, думает Элль. Отнюдь не.)

И в своем убеждении двигаться дальше, не оборачиваясь, О’Дэйр и правда двигается. Прямо, без единых заминок, получая все более высокие результаты. Ее всегда считали талантливым преподавателем, но никто не думал, что деканом она станет меньше, чем через год.
И теперь Эллен внимательно смотрела себе под ноги. Потому что чем стремительнее растешь, тем больнее падаешь вниз. Ей возвращаться на дно не хотелось совсем.

В любом случае, после лекций она проводит по паре часов, перебирая бумаги и знакомясь с учебными планами. Изучает тщательно, внимательно, вспоминает, какие отзывы о преподавателях поступали от студентов (что именно о них слышала), много думает, потому что, удивительно, искренне любит Гарвард. И искренне хочет для него только лучшего.

А потом все собирает и идет в бар. Ей нужно расслабиться и выдохнуть, встретить кого-нибудь, провести с ним ночь и забыться ненадолго, но качественно.

У Эллен далеко идущие планы.
Они, конечно же, об что-нибудь сломаются. Или кого.

В баре ей становится снова лучше.
На ней короткое платье, белое, облегающее фигуру. Легкие босоножки, на небольшой шпильке, собранные волосы, пара цепочек на шее. Эллен хорошо, пока она выпивает пару коктейлей, танцует в центре зала, смеется, повисая на малознакомом мужчине. Ему около сорока, он выглядит ничего и все кажется вполне даже отличным, пока она не замечает на пальце кольцо, и испытывает разочарование, которое не может контролировать. Ебучая совесть, сегодня решившая встретиться с ней лицом к лицу.

Ей нужен секс. Но не с ним.
(Эллен прекрасно ведь знает, с кем)

И улыбаясь, Элль уходит, не попрощавшись, а возвращаясь к барной стойке, снова думает: это то, чего она хочет?
Думает: это мне нужно?
Видит даже вдалеке знакомое лицо Уодроу (лучшего дружка Джексона, и как он ее осматривает: длинные ноги хорошо подчеркнуты платьем), но кривится. Связываться со студентом еще – роскошь, которую она себе позволить не может.
(Его – не хочет. Совсем)

И в итоге уходит.

Эллен ОДэйр движется вдоль дороги посреди позднего вечера, рассуждая о вечном: как далеко она пойдет в следующий раз и будет ли идти вообще? кто и когда именно очерчивает грань дозволенного? почему иногда она скучает по гребаному Грейвсу, если каждый получил, что хотел — доступ к чужому телу, который просто-напросто закончился. Они оба знали, что именно так и будет, но если бы можно было загадать одного человека, с кем бы ей хотелось провести эту ночь (близко или даже не очень) — без сантиментов — она бы представила именно его лицо.

Эллен не разговаривает с Нортоном толком после того, как он замечает ссадину на его плече. Что ему нельзя было оставлять на ней следы своего присутствия было потерей, которую он каждый раз переживал, расстраиваясь, и что кому-то другому Эллен позволила это сделать – было предательством, которой он ей не простил.
Она понимает это в тот момент по тому, как он дернулся, вздохнул и отвернулся.

Ей все равно.
Ей все равно тогда и после, потому что Нортон для нее теряет какую-либо важность. В их отношениях ничего глубокого или близкого не было. Он даже ее не знал, и она ни разу им не интересовалась.
Секс и амбиции.

Секс и амбиции – рецепт успеха, который она выписывает для всех.

Джексон не может быть исключением.

Они спят много, не привязываясь к месту, отслеживают только, чтобы не было никаких свидетелей. Она изучает каждый квадратный метр его квартиры, больше всего любит душ, гостиную, спальню и кухню – короче, всё. Из этого лучшее – что ее трахает он, и теперь, когда они даже толком не пересекаются в Гарварде, но она слышит отголоски его присутствия, триггерится, и контролировать это не может.

Не очень приятно слышать, как девчонки вокруг, обсуждают, насколько хорош его хуй, потому что Эллен знала, насколько, и до него не задумывалась даже о том, что можно так сильно привязаться к кому-то всего-навсего из-за секса.
Сейчас это далеко не всего-навсего.
Сейчас это было что-то еще, но она не давала этому чему-то еще существовать, потому что никто никогда не был ей нужен.

Каждый человек – всего лишь перевалочный пункт.
(Запомнила?)

И в баре как-то совсем невесело. Отдаленные взгляды Уодроу, изучающие ее ноги, ничего не значат и не влекут, не будоражат. Правда была не в том, что ей нравилось спать со студентами, а в том – что ей понравилось трахаться с ним.
Он брал ее жестко, жадно, голодно, требовательно.
Он брал ее так, будто каждый раз завоевывал заново. И она завоевывалась. Сбрасывала баррикады, складывала оружие, млела в его руках, потому что иначе не была способна. Он все изменил, а теперь нужно было возвращаться к старой манере существования, и это оказалось сложнее всего.

Из бара она идет рассуждая, кто нужен ей, чтобы удовлетворить пробудившийся аппетит. Хочет ли она снова связываться с кем-то, у кого есть обязательства (привет жене и детям), нужно ли ей постоянно искать выгодные условия для этого. Ее возбуждает больше что именно: амбиции или все же сам секс?
Эллен двигается легко и спокойно, она выпила совсем немного (порядочно, но все равно немного), клацает истории в инсте, переключая их быстро. В истории поиска можно будет найти профиль Грейвса: не то, чтобы часто обновляющийся, но резкий, как и сам он.

Ей нравилось вспоминать его перед сном, так проще всего было догнаться.
А говоря просто: ей нравился он.

Она дергается, когда слышит скрежет тормозящих шин. Оборачивается, чтобы понять, что именно происходит, и видит пиздецки знакомый додж челленджер.
Эллен протягивает едва различимое блять.
Эту тачку она знала настолько хорошо, что успела изучить ее вдоль и поперек. Наверное, так же, как и многие до нее, но когда ее волновала его кредитная история?
— Ох, — шаг в сторону. Его лицо смотрит на нее с водительского сидения, и между ними уже и без того достаточно расстояния, но она все равно его увеличивает, — привет.
Это и правда привет. Встретить она его не рассчитывала, но было приятно снова оказаться лицом к лицу и только вдвоем.

«Мэм, слишком короткое платье, чтоб идти пешком домой».
«Садись, подвезу».
«Просто подвезу, мисс О’Дэйр».

— Девушкам иногда хочется найти для себя пару проблем.
Она прикусывает губу, смотрит на пассажирское сидение и думает. Думает. Думает. Но движется вперед, тянет на себя дверь и опускается внутрь.
Мэм звучит забавно, и откидываясь на спинку, Эллен понимает, что так и должно всё быть.
Секс закончился, амбиции удовлетворены. Каждый взял то, что хотел. Теперь оставалось остаться вежливыми некими бывшими (любовниками, если быть точными), которые могут как-то помочь друг другу. Например, он может ее подвезти. И гнетущего ощущения внутри быть не должно.
Оно есть, и О’Дэйр не хочет знать, почему.
— Однако я тебя вовремя встретила.
На «вы» обращаться ей к нему не хочется. Если для него она мэм, то он для нее бывший студент, посещавший когда-то курс. Их ничего больше не связывает, она не обязана соблюдать формальность, как если бы он и дальше учился у нее. Не пристегивается, просто поворачивается к нему.
Ебаный додж челленджер был удобным. Она знала.

Элль открывает рот, чтобы сказать что-нибудь, но закрывает его, потому что не находится. Спрашивать, что у него нового выглядело глупым, потому что могла догадываться, а остальные темы для small talk так вообще были неактуальными.
Выдох. Мда.
— В этом году на Медведей ректорат ставит очень много, впрочем, как и обычно. Но вы их вдохновляете. Можно ждать, что вы порвете всех в следующем сезоне? — вопрос, в котором уже значился ответ, потому что О’Дэйр прекрасно была в курсе, на что медведи способны, стоит их хорошо раззадорить и пнуть.
Ну и, черт побери, капитаном был Джекс.

В отблеске уличных фонарей посреди темноты татуировки на его руках казались еще приятнее.
Сексуальнее.
Значимее.

Еще одно блять.

Она подмечает его взгляд на себе, как он проходится по ногам, по груди, по изгибам талии, застывает ненадолго на бёдрах, а потом продолжает свой путь. Эллен закатывает глаза, по их старой-доброй привычке, но все равно уверенно открывает дверь и садится внутрь.
Она уже давно успела привыкнуть к тому, как он на неё смотрел. И несколько месяцев спустя все равно ждала этих взглядов.

Они принадлежали ей.
Даже если не он.

Эллен О’Дэйр вообще никогда никого не хочет забрать себе. Она никому не принадлежит принципиально, и выбирает невозможные варианты. Чтобы всегда впереди маячила высокая вероятность все поскорее закончить и убежать. С Джексоном выходит все так же: одно появление Мэдисона, которое может привести к потери её дражайшего места — и она решает, что пора кончать.

К сожалению, не в любимых ими обоих смыслах.

— Мне и не страшно, — это единственный ответ, который приходит ей на ум, когда он говорит, что больше ее не укусит. Не хочется признаваться, что ей нравились следы от него — они возбуждали, потому что при этом приносили слишком большое количество сложностей:
«я не хочу сейчас, Нортон»
«оставь меня в покое, Нортон»
«эти выходные я проведу сама. скинуть тебе пару фотографий, чтобы было на что подрочить ночью?»

И при этом — никакого стыда.

Он заводит мотор, едет быстрее, не спрашивает ее адрес. Эллен замечает, как лезет в приложение, чтобы найти, куда вызывал когда-то машину.
— Посмотришь, — пауза, — там ничего особенного.

Особенным, конечно, было поместье Грейвсов. Величественное, невероятно красивое, богатое, полное истории. Хочет ли Эллен чего-то подобного? Да. Стремится отчаянно. Но знает, что не получит. Такого даже не даст богатый муженёк или любовник, найди она идеальный вариант, перед кем развести ноги.
Такого не даст и сам Грейвс. Слишком юн.

Блики от фонарей иногда очерчивают его лицо, руки и скулы. Красиво. Это все пиздецки выглядит красиво, но никак больше не относится все же к ней.

Хочется потянуться вперёд, коснуться тыльной стороной ладони щеки, потом ухватиться пальцами за подбородок и грубо толкнуть язык в рот, сцепляясь жадно губами, и оказаться на нем сверху. «Хочется» сильно бьется о существующую реальность. Эллен перекидывает одну ногу на другую и скучающе уводит взгляд вниз.

О’Дэйр никогда никому не позволяла зайти к себе в дом, потому что это всегда несло за собой последствия: мужчины либо потом ждали ее на пороге, либо присылали в ненужное время подарки, либо хотели ее подвезти, либо — подняться, либо — остаться.
Ей не хотелось, чтобы там был ни декан Нортон (не дай бог, кто-то спалит), ни Джексон (не дай бог, кто-то спалит), поэтому ни тому, ни другому — никому — было нельзя.

Она даже как-то говорила обоим это абсолютно прямо: я не хочу видеть тебя у себя.

Жестоко, но честно. Как и всегда.

— Все хорошо, Джекс, — ведёт плечом, — спасибо, что докинешь.

Так послушать — и они даже нормальная пара бывших.

Эллен усмехается, поправляет платье, поворачивается к нему.

Уведомление. Уведомление. Уведомление. Сначала ей кажется, что это какая-нибудь очередная подстилка-подружка, но замечает имя Уодроу на экране. Того самого, который так прямо пялился на неё в баре. Замечательно. Закатывает глаза, а потом отвлекается на его слова.

Довольная ухмылка как-то сама появляется на лице.

— Студентов сводит с ума любая преподавательница, которая сошла бы за порноактрису, — она отворачивается в окну и задумывается, — разве не так?
Снова к нему лицом.

Разве все, что было между ней и Грейвсом, нельзя было просто охарактеризовать одной бесконечной и очень горячей порнушкой? Рейтинг фильма строго 18+, локации меняются в зависимости от того, где выдастся счастливый случай, короткие прелюдии — долгий секс, яркий оргазм. Блять, да. Это было красивое кино.

Они не вели бесед ни до, ни после. У них не было ни одного свидания. Разговор сводился до критического минимума — достаточного, чтобы понять, что он хочет ее и это желание взаимно. Ей нравилось это, потому что не было нужно лишних слов, но сейчас, в машине, показывало, насколько они далеки друг от друга. Между ними не только разница статуса, а что ужаснее — возраста, ментального состояния и взгляда на жизнь. Эллен становится по-горькому смешно. Надо же. Она начала думать о перспективах с Джексом. Выглядит довольно убого со стороны тридцатилетней, не так ли?

Неимоверно сильно тянуло к.  Она упорно двигалась от.

Ей хотелось карьеры, успеха, власти. Как можно больше власти.

Ей до сих пор было странно понимать, сколько прошло времени с момента их последней встречи. Ещё недавно она выгибалась перед ним, подставляя себя больше, и  сдавленно стонала, прижимаясь к стенке, сейчас же — уже спустя несколько месяцев — отворачивалась, когда пересекалась с ним в коридоре, делая вид, что его нет. Постоянно присутствующие девушки рядом не вдохновляли ни на какой коннект. И даже кроме сдержанного кивка не стоило позволять себе ничего больше.

Он не более чем бывший студент.
Эллен поправляет волосы на лице.

— Я знаю, — это правда. Поворачивается к нему корпусом и смотрит внимательно. Он сделает всё. Джексон всегда делал всё ради того, что очень жаждал или любил. О’Дэйр была в первой категории, футбол — во второй.
— Поэтому никаких сомнений, но, — всегда есть пресловутое но, — я хочу, чтобы ты развеял их и у других.

Если чуть наклониться вперёд, можно будет услышать, бьется ли его сердце чаще или нет. Маленький червь внутри так и подмывает ее сделать это — из любопытства и наглости, ощущения собственной власти.

(А еще она просто скучала)
(Эллен с трудом понимает, как)
(Джексон ей объясняет)

И ей нравилось, что было между ними.

Эллен любила, когда Джекс опускал ее на колени, заставляя встать раком. Любила, когда его зубы оставляли следы на шее. Любила стонать, прогибаться, повторять его имя. Кончать. Ещё кончать. И ещё.

Нортон ушёл на второй план, потому что впервые ей было достаточно, хорошо и приятно. Не нужно было ни делать вид, будто Джексон ей интересен (он был интересен), ни лебезить, ни притворяться.

Пока не случился туалет, Мэдисон, и не останавливающийся Грейвс, продолжавший трахать ее, пока рядом за тонкой стенкой ссал пьяный друг. Когда они вышли оттуда, Эллен сказала ему, что все кончено. «Было приятно, спасибо».

Она не плакала и не грустила. Почти. Что-то все равно время от времени внутри скреблось, но ей нравилось думать, что это от желания опять с ним трахаться. В конце концов, она его совершенно не знала.

В конце концов, кого вообще она могла знать?

Эллен О’Дэйр закрывает глаза в его машине, вытягивает немного ноги вперёд, и ветер поднимает платье, развевает светлые волосы. Она улыбается. Ей нравится ночная прохлада, нравится додж челленджер, нравится Джекс сам по себе, но уже не как ее студент, оказавшийся куда умнее многих, или же мужчина, потому что до этого статуса ему ещё расти и расти.

Она поворачивается и ловит ухмылку. Ничего не стоит протянуть руку и задеть ее, делая шире, но убирает подальше, под платье, цепляет подол. Губы слегка поджимаются.

Им было хорошо, и даже сейчас она прекрасно понимала это.

Не верящие в Бога и отказывающиеся верить в любовь, каждый из них верил в секс, а потом поверил друг в друга. Эллен молилась, когда он брал ее на всю длину, заставляя гортанно стонать. Молилась, когда опускалась податливо на колени, стягивала с него штаны и сминала губами член сквозь боксеры.

Он молился, стоило ей раздвинуть перед ним ноги, расстегнуть лишнюю пуговицу на блузке, прижаться к нему сильней. Молился усердно. Молился так, как не молятся религиозные фанатики на свой идол для поклонения.

У их религии даже были свои специфические звуки — отзвук грубых толчков и сдавленного мычания от того, как он ладонью закрывал ее губы.

— Осталась одна бутылка, кажется, — а шампанское было лучшим. Ничего подобного больше никогда не пробовала ни до, ни после. И отказываться от предложения не хотелось, Эллен слишком сильно любила дорогие и хорошие вещи. Те самые, которые сама позволить себе не могла, — пришлёшь ещё парочку своей бывшей?

Бывшей. Она сама так определяет их статус и невольно прикусывает губу, чтобы увести взгляд. Забавно.
Естественно, ничего забавного в этом не было.

Нортон однажды все-таки пришел к ней на порог. Пьяный, потный и грязный. Возмущался на всю лестничную площадку, громко бил в дверь, пока она не открыла. Эллен смотрела на него устало и сонно, а потом рассмеялась. Соседи, наверное, слышали абсолютно все, но ей было феерически насрать, потому что больше ей не нужно было ни перед кем оправдываться.

Она лишилась одного грязного секрета в виде ебли с деканом, а спустя еще месяц - второго - в виде ебли со студентом. От этой потери было больнее, потому что там было, что терять, но, как и с одним любовником, она лишь пожимает плечами. Разводит руки. Когда-то ноги. Все меняется вслед за переменчивым миром.

(Нет?)

Все что угодно, лишь бы больше не возвращаться в разбитую родительскую квартиру. И в эту жизнь.

Она поворачивается к нему.

Он говорит "лоск". Эллен кривит губы, потому что ему даже не представить, сколько усилий было приложено, чтобы, наконец, получить этот лоск.

- Неужели? - смеется, звонко, музыки нет, и ее голос вторит звуку мотора, - как мило. Замолкает. Смотрит на него. По телу так знакомо движется разряд.

- А в тебе есть сила, - хочет добавить про себя, но произносит вслух, - и ум. Знаешь ли, тоже сексуально.

У них все было про секс. Потому они так много и качественно им занимались. Поэтому так его любили. Охуенные ощущения. Она их все еще помнит и проводит пальцами по губам.

- Не знаю, что с Уодроу, но он мне не интересен, - Эллен не лукавит и говорит чистую правду. Ни он, ни Мэдисон, ни даже забавный Себастьян - никто вообще ни из футболистов, ни актеров, ни айтишников ей не нравился. Они были обезличенными студентами: кто-то талантливее, кто-то - нет. Ни под кого не хотелось забраться, никого не хотелось целовать жадно и требовательно. А перед Джексом хотелось даже сейчас. И это ее выбивает немного из колеи.

Он достает косяк, О'Дэйр всматривается в его точеное лицо в темноте. Оно ей нравилось. Очень нравилось.

Ее пальцы тянутся к самокрутке, которую он протягивает, и она аккуратно ее забирает. Затягивается. Смотрит на него, пока он на дорогу. Ей очень хочется его поцеловать, но Элль лишь улыбается.

- Ты хранишь столько моих секретов, Грейвс, - смешок, - что будешь с ними потом делать?

Она спрашивает: будешь меня вспоминать?