Последние дни, месяцы, да вернее сказать полтора года прошли, как в тумане. Плотном, тягучем, сквозь который не пробивались лучи света, а сам он был такого подлюшного цвета то ли голубого миража, то ли мертвой каракатицы, что ни в сказке сказать, ни пером не описать. Наверное, лишь последние месяцы давались куда бодрее и успешнее, но связывал это Санчо Флорес исключительно с улучшением собственного качества жизни и приобретением своего жилого пространства. Машины. Техники. Аллилуйя, выстрадал, вымарал, заслужил, сколько же на это было потрачено сил.
Калейдоскоп событий сменял картинку реальности так стремительно, что оставалось только бежать следом и не забывать, что отныне этот бег будет рассмотрен со всех сторон.
Бегущий будет взвешен, изучен и оценён, как говаривал Джеффри Чосер, чтобы признать – годен ли он для жизни в следующем дне с тем статусом, что себе присудил, или же нет.

Но как понять, годен ли? Когда-то Санчо мог с уверенностью сказать, в чем же он действительно хорош, какова его цена, на что он способен и какие можно строить прогнозы. Раньше все было предельно понятно... Когда он работал в столовке отца, то знал: в кулинарии может не хватать только аппетита. Когда впахивал на плантациях, то секрет успеха крылся во внимании к деталям. Даже самый крошечный желтый лист на одном кусте мог изменить весь урожай, заразить, испоганить вкус, стать намеком на то, что кто-то переборщил с поливом или неверной рассадкой...
А что же сейчас?
А сейчас он — Санчо Флорес, один из соучредителей надела Вилла Роха – звучит неплохо? Официальный представитель, действующий от лица ген.директора, по совместительству главный финансист и менеджер. Пускай в передовых странах последней должностью обычно плевали в лицо, но суть была совершенно не в этом.
Весь этот маскарад с должностями, документами, званиями – все это тщательно вылепленный фасад, который предназначался для работы с людьми, считающими, что это важно. Что не может быть надёжной сделки, если за ней нет длинной, тщательно выверенной бюрократической волокиты, благодаря которой документы отлежались, участники сделки созрели, а деньги готовы пойти в оборот.
Надевая свежую черную рубашку Санчо думал о том, что им скажет. Застегивая три ряда пуговиц на плотных, хрустящих манжетах он пытался разложить потенциальную беседу по полочкам, по возможным ответвлениям разговора, неудобным вопросам. Его задача заключалась в том, чтобы выбить для Perros locos те условия сделки, на которые с самого начала была ставка, не больше, не меньше.
Отражение в ростовом зеркале говорило о том, что вместо накручивания себя надо бы подобрать и завязать галстук.
Узкий, такой же черный, как и рубашка – в таком месте, как Гавана это будет обозначать, что встреча не носит развлекательный характер, хотя она уже скорее формальна после того ада, через который пришлось пробиваться. Стройная линия бухгалтеров, цинично-въедливый зам, недоверчивый сын владельца, которого тот всюду таскал за собой, скорее всего, собираясь потихоньку передавать все дела. Если все пройдет так, как нужно – сегодня подписи будут стоять на своих местах.
Черные брюки – ну не в джинсах же идти в ресторан? В конце концов костюмы нравились Санчо куда больше футболок, шорт и гаваек. Когда он смотрел на себя, на аккуратную темную щетину, на зачесанные отросшие волосы, на то, что прилично набрал за последние несколько месяцев и уже не так похож на жертву холеры, то все равно видел, как проступают черты того, старого Санчо. Это был остаточный страх провала, возвращения к тому, с чего начал, крушения все растущих амбиций и потери того, чего удалось достигнуть.
«– Это хорошо, что ты волнуешься,– как-то подметил Янко на одной из встреч, когда был вынужден принимать участие и внимательно наблюдал за приятелем,– Так я хотя бы понимаю, что тебе не все равно.»
Не все равно.
Это звучало почти смешно.
Санчо перестал дневать и ночевать на плантациях, взял квартиру, а не комнату, в кредит, и часть свежезаведенных документов, расчетов и подобного рода простыней перетащил туда. Теперь его редко можно встретить в черте красных земель Вилла Роха, но оставшиеся работать там Псы мало жалели о подобной потере – некогда. Работы хватало на всех и всегда, новые люди не снимали нагрузки, а позволяли перераспределить ее немного иначе.
Но все это не значило, что Санчо не вкладывал всю свою душу, способности и упрямство в то, что сейчас из себя представляли Бешеные Псы из Гаваны.

Темно-бордовый пиджак придавал Флоресу менее мрачный вид, но главная драгоценность, которая всегда надевалась в последнюю очередь – это часы. Маленькая нерастраченная страсть, на которую нет лишних денег, но, терпеливо поднакопив, Санчо не смог устоять и позволил себе эту роскошь вместо покрытия кредита за квартиру.
Черный браслет, швейцарский глянец Омега, самые точные, самые выверенные, от компании с историей, в которой фигурировали лишь фанатики своего дела. И, как ни странно, это полностью оправдало себя.

На встречу Санчо намеренно слегка опоздал – не спешил парковаться, искал место подальше и поукромней, перепроверял кейс – все ли бумаги на месте.

У входа его встретил плохо скрывающий волнение Пиджи – мальчишка на побегушках, на пять лет старше Тони, но энтузиазма в его котелке было не меньше. Вся разница заключалась в том, что Тони восхищенно-преданным хвостиком бегал за Янко, а этого мальца Санчо приметил ещё в университете, когда в очередной раз приходил вызнать условия поступления, чтобы с тоской уйти и вернуться на следующий год. Он всегда так желал. Приходил, дружелюбно улыбался приемной комиссии, брал номера телефонов, записывался на вступительные испытания... но никогда не приходил. Всегда находились дела поважнее, серьезнее, требующие его внимания. А ведь он готовился...
Пиджи - активист, староста курса и работник приемной комиссии вышел на Флореса сам после "второго пришествия", завел дружбу, подсказывал во многих вопросах экономического характера и потому еще до всяких самоповышений Санчо постепенно привлек его к делам Псов, разжившись за счет Пиджи всеми нужными учебниками, доступом в библиотеку и знакомствами. Видя его потенциал, активно привечал к умственным нагрузкам вместо физических, для которых пиздюк с экономфака был, мягко говоря, слишком разнежен.
– Вот бы все быстро закончилось,– натянуто улыбаясь, парень взял кейс из рук Санчо и пропустил его вперёд, придерживая дверь.
– Даже не мечтай, нас будут мариновать до десерта.

Тугой ком в животе начинал распадаться, когда предвосхищение и ожидание закончилось, а они перешли к делу. Выпивали, смеялись над каверзными шутками, прощупывали почву – не передумал ли партнёр в последний момент?
Постепенно в ресторане становилось по ощущениям жарковато, хотя дело не в перегруженных кондиционерах, а в долбанном виски, которое они хлестали вместо воды. Шел второй час этого изнурительного танца, пища перестала радовать вкусовые рецепторы, а неуместный алкоголь раздражал. Но Санчо выжидал, демонстративно раскинувшись в кресле, ухмылялся краем рта и буравил не директора, что сидел напротив него, а его сына. Взгляды скрещивались в немой дуэли почти постоянно, они не отвлекались больше ни на что – ни на симпатичных официанток, ни на маленькую сцену, где так старалась отработать чаевые искусственно выкрашенная белокурая певичка – у этих американцев какая-то мания всюду таскать за собой реконструкцию старого Голливуда, ну да ладно... ни на то, что на город постепенно наступала ночная тень.
Но любому терпению приходит конец, как и испытанию чужой выдержки – и вот щёлкнул кейс в руках Пиджи, две подписи украсили по экземпляру заключённого договора и Санчо с облегчением встал, одергивая пиджак, в котором, наверное, запёкся заживо – и, обменявшись рукопожатиями, попрощался с собирающимися новоявленными партнёрами.
– Мне подождать, или?...– парень сложил драгоценную бумагу обратно в кожаный портфель и замер в позе, которая сама разворачивала его к двери, как натянутая стрела.
– Иди, у меня ещё остались дела,– благодушно похлопав его по плечу, Санчо развернулся и направился в сторону комнат для гостей.
Задумчивый, немного хмурый – сосредоточение от произошедшего ещё не отпустило его, так что он резко чеканил шаг и, ловко лавируя меж официантов, скрылся из вида главного зала.
Появился он спустя минут десять без пиджака, без галстука. Рубашка игриво расстёгнута на три пуговицы, волосы небрежно блестят от воды и выбились из общей зачесанной массы. Пройдя мимо столика, где шли переговоры, он целенаправленно шел к тому, что поменьше, располагался в центре ресторана и был всего на двоих. Усевшись, находя форму кресла совершенно дикой, рассчитанной непонятно на чей зад, он жестом подозвал официанта и попросил два меню – одно бросил напротив себя, второе приоткрыл и бездумно пролистал несколько раз туда-обратно, пока взгляд сам собой в порыве отвлечься не перескочил несколько выше черной книжки.
И тут он застыл, выцепив среди гостей знакомое лицо.
Лучше любых слов о его мыслях говорили стремительно расширившиеся зрачки, как у кота, заприметившего мышь, но было слишком далеко, чтобы заметить такие детальные изменения в темных глазах с лёгким прищуром. Но, тем не менее, Санчо даже не старался скрыть то, что заметил Одетт.

Отредактировано Sancho Flores (2023-03-19 20:26:55)

Санчо разглядывал совершенно чужеродную, не вписывающуюся в местный колор девушку и не мог насмотреться. Почему чужеродную? Она выглядела дороже, чем весь ресторан и его сотрудники; камни в серьгах – он не мог не заметить блестящее давление каждого карата – были скорее дополнением к ней, а не наоборот. Вряд ли найдется хоть одна кубинка из Гаваны, или из Сантьяго-де-Куба, или из Санта Клары, да откуда угодно, которая могла бы похвастаться подобным туалетом и вступить в конкуренцию. Даже приезжие туристы старались не светить перед нищими местными своими примочками, чтобы лишний раз тех не вводить в искушение.
Но не Одетт, одно платье которой, скорее всего, сделало бы чек дня этому ресторану с натянутой в безбрежных кубинских мечтах звездой Мишлен на флагшток.
Но все это очередная безвкусная лирика – роскошь кроется не в дорогих аксессуарах или брендовых шмотках, а в том, как это носить. Как себя подавать.
Одетт себя подавала грациозно, раскрепощенно, слишком умело – на нее не обратил внимание только тот, кого не было в ресторане. Редкие девушки поджимали губы и искали огрехи в глубоких вырезах, очертаниях груди, в причёске, макияже, коварно приоткрытых в лёгкой усмешке губах. Мужчины не обратили бы внимание на что-то подобное, даже если бы её руки были по локоть в крови – и Санчо их прекрасно понимал, потому что даже не пытался быть не в их числе. Она была сногсшибательна, не вульгарна, но настолько сексуальна, что без томления в очевидных местах было не обойтись. Но ведь именно таковой и являлась цель подобного вида? Она знала, что делала, уж Санчо это отлично распробовал в первый раз и теперь невольно усмехался над очередной добычей, что трепетала перед Одетт, уже пойманная в ее беспощадную ловушку.
Обращаясь к воспоминаниям полуторагодовалой давности, которые посещали его изредка всполохами сожаления о несбывшемся, а также неминуемым сравнением с последующими пассиями, которыми Флорес умудрился обзавестись в избытке, он все думал... возможно ли это?
То, что было между ними.
То, какой на самом деле являлась Одетт Донаджи... Альварес... и какой же она была настоящей – той лисой, что обвела его вокруг пальца, или той, что в последний момент ответила на его взгляд, но не более?
Это был интересный вопрос и Санчо не мог отказать себе в искушении попробовать получить ответ.
В его планы не входила порча чужого свидания – ни маленький секрет, что они оба хранили, ни секундный обмен взглядами с признанием: «я тебя узнал», «я тебя тоже» не таили в себе обещаний о чем-то большем, нежели приятное воспоминание.
Да, ему хватало такта помнить, что при любых раскладах даже того раза не должно было быть – такая девушка не по зубам местным героям и злодеям, она появляется в чужих жизнях без приглашения, ориентируясь лишь на прихоть.
Да, хватало градуса осознанности, чтобы сопоставить себя рядом с ней и вспомнить, у кого какая роль.
Но тип за столиком с Одетт был помехой, которую все же стоило временно устранить. Хотя бы из озорства.

– Санчо, прости, я немного задержалась, ты не поверишь, какая случилась история!...– в его мысли внезапно ворвалась девушка, торопящаяся к центральному столику на двоих. Тонкая, звонкая, миловидная, с выкрашенными в светлый блестящими волосами, лежащими на спине тяжёлым плащом и над которыми она просидела в салоне явно не один час. Желто-красное яркое платье чем-то напоминало кроем наряд Одетт и, хотя было далеко не таким смелым, но доминирование бретелек над здравым смыслом оставляло фантазии куда больше места, чем тонкая летящая черная ткань, струящаяся по телу, словно вода. В остальном, помимо платья и лоска блондинка была полной противоположностью Одетт. Миниатюрная, жеманная, старающаяся накинуть на себя застенчивый вид. С маленькой грудью, которую совершенно не старалась выставить напоказ, а жаль. Такая юная и беззащитная на его фоне, особенно с учетом того, что Санчо пытался казаться старше, а она сама — моложе.
– Привет, Шилонен,– Санчо нехотя отвлекся от своих мыслей и поднялся, отодвигая стул для прибывшей девушки.
Да, манеры были не чужды и бывшему оборванцу из Индая, а статус заведения подразумевал некоторые формы этикета в отношении своей спутницы, даже если мысли рассыпались на сотни не прорвавшихся сквозь заслон воли улыбок при виде кого-то из прошлого.
Правда, на самом деле Санчо хотел проконтролировать, что его спутница сядет спиной к интересующему его столику так, чтобы не было возможности ни обернуться, ни развернуться без лишних телодвижений.
Девушка схватилась за меню и тут же приятно защебетала про конфуз, который вынудил ее опоздать на целый час, но макияж, общий вид и стойкий аромат цветочных духов явственно намекал, что кокетство не самая сильная ее сторона. Она хотела опоздать, хотела подчеркнуть не только свою красоту, коей, безусловно, обладала, но и рассмотреть на его лице свою значимость. Промахнулась.

Шилонен была окрылена какими-то бестолковыми девичьими мелочами, но ложное впечатление легкомысленной дурочки наслаивалось неприметной горчинкой на то, что она была единственной дочерью Фелипе Переса Роке, который был нужен, чтобы Псы в очередной раз перепрыгнули через пару голов.
– Я, кажется, забыла у тебя свою косметичку в тот раз...– донеслось до него жеманное хихиканье, пока Санчо отвлеченно поглядывал уже не на Одетт, а на сладкоголосую пышногрудую певичку, что спустилась с микрофоном со сцены и вальяжно пританцовывала перед ближайшими столиками,– ... Санчо?
Светлые волосы певицы были явным париком, эдакой данью моде сороковых, пайетки золотистого платья шуршали от каждого шага и покачивались в такт умелым движениям аппетитных бедер, но все это – сплошь показуха.
Если снять с нее парик, смыть кило макияжа и выпустить в естественную среду обитания, то смуглокожая красотка задвигается под румбу куда грациозней, чем в попытках скопировать звёзд чуждой культуры. Из-за этого танец казался пластмассовым, не слишком привлекающим взгляд и она, как бы ни наряжалась, служила всего лишь фоном к деловым встречам и неприлично большим чекам.
– ... Санчо!
– Заберёшь ее сегодня после ужина,– короткое прикосновение к намекающе распростертой руке успокоило девушку,– Пока делай заказ, мне надо отойти.
Флорес поднялся из-за стола и, перехватив томный взгляд певицы, постоянно прикрытый за счёт излишне пушистых накладных ресниц, кивнул ей в направлении портьеры за сцену.
Она не стала отвечать на этот жест – самозабвенно пела, гарцевала перед гостями ресторана и отрабатывала оплаченное время сполна, прежде чем под последний аккорд вернуться на свое место и сунуть напудренный носик за штору.

Кажется, ничего не изменилось. Официанты сновали меж столов и следили, чтобы бокалы у гостей не пустовали, музыка, как только солистка замолкла, потекла своим чередом; Шилонен уже вовсю потягивала вино, собеседник Одетт навязчиво стремился вернуть все на круги своя – ее внимание на свои шутки, ее руку под свою ладонь. Не было только Санчо, мотивы и цели которого не было до конца понятны даже ему.

Наконец мелодия получила сопровождение женским бархатным голосом – певица спускалась со сцены и пела интимно струящийся джаз, игнорируя лёгкие промашки мимо нот и переглядывание музыкантов у нее за спиной.
Поправив бюстье, в содержимом которого прибавилось на пару десяток, она плыла блестящей на неярком свету каравеллой и протянула руку к кавалеру Одетт, широко улыбаясь. Поманив за собой, а после, не став ждать, приобняла одной рукой за плечо и, не прерываясь, закачалась с ним в такт, призывая последовать своему примеру всех заскучавших, кому уже не было дела до содержимого тарелок и блюд.
Поднялось не больше двух пар в разных концах ресторана – все же заведение было несколько иного типа, но Куба не была бы Кубой, если бы здесь не любили изредка нарушать правила и танцевать.
– Я как раз на днях думал, что в Гаване слишком спокойно,– обладатель черной рубашки мягкой тенью скользнул где-то со спины и присел напротив Одетт, озорно улыбаясь,– Но, похоже, это было затишье перед бурей.
Уперевшись локтями на стол и протянув одну руку к ней ладонью вверх, Санчо, не мигая, смотрел ей в глаза и чуть щурился, высматривая что-то в отражении бездонных зрачков.

Отредактировано Sancho Flores (2023-03-20 14:50:39)